Повязки на наших пулевых ранах (гет)

В большинстве случаев всё бывает в порядке.

Теперь в большинстве случаев Инеж может нежно провести пальцами по щекам Каза, по лбу, по скулам, по носу. Она может прижать ладонь к коже над его сердцем и почувствовать, как оно бьется; может положить голову ему на плечо, иногда даже устроиться у него на коленях. Того, чего, как ей казалось, она никогда не пожелает с мужчиной, она желала с Казом.

В большинстве случаев они могут держать воспоминания на привязи.

Она просыпается в его кровати в Клепке. Матрас под ними новый, твердый, но это упругая твердость, а не такая, как у старого матраса, который износился до такой степени, что между телом и жестким металлом пружин оставался чуть ли не единственный слой ткани. В последний раз, когда Инеж была дома, она потребовала, чтобы Каз заменил его, иначе она больше не станет здесь спать. Матрас был заменен всего за несколько часов до ее отбытия.

После отдыха на новом матрасе Казу легче ходить. Знание, что хотя бы в одной области ему обеспечена забота — даже если это всего лишь матрас, — помогало ей почувствовать себя лучше.

На Инеж несколько слоев одеял — по меньшей мере на два больше, чем на Казе, — и она уверена, что уснула не с таким количеством. Верхний слой — вязаный плед прямо на ней, и она улыбается, представив, как Каз накрыл ее, пока она спала.

Они с Казом делят два одеяла: одно из толстой шерсти, которое Каз приберегает для холодных кеттердамских зим, а второе — сулийское стеганное одеяло ручной работы, которое примерно год назад Сейма Гафа прислала ему через Инеж. Стеганное одеяло никогда не покидает кровать Каза, и его запах теперь напоминает ей о караване, поскольку мать Инеж имеет привычку тщательно зашивать в одеяла маленькие кусочки высушенных специй и цветов: палочку корицы в каждый угол, чтобы удача сопутствовала на пути домой, стручки кардамона в центр для стабильности и процветания, веточки лаванды в лоскуты для безопасности, и чуть-чуть молотого шафрана в кромку для достатка.

Когда Инеж рассказала Казу про значение всего этого, он фыркнул и закатил глаза, пробормотав что-то насчет сулийских суеверий, но она видела, как временами, задумавшись, он теребил пальцами кромку. Она не упоминала об этом — в конце концов, она всегда хранила секреты Каза.

Но она также их помнила. Дорожила ими, жаждала их, как керчийский купец жаждет крюге. Защищала их, словно они были частью нее, и в каком-то смысле так оно и было. Кусочки Каза, которые она брала с собой, куда бы ни отправлялась.

И он даже не знал. Нет, правда: откуда ему?

Если она не могла подкрасться к нему, по крайней мере она хотела быть в состоянии удивить его.

Инеж открывает глаза, и ее встречает желанная картина: Каз лежит на спине, его лицо меньше чем в футе от нее, расслабленное во сне. В этот момент он действительно выглядит на свои двадцать два года — густые брови не нахмурены, мышцы на челюстях не стиснуты, тонкие бледные губы слегка раскрыты, волосы спутаны, а на лице тень щетины. Инеж хочется потянуться и почувствовать ее под ладонью, но еще больше она хочет, чтобы он поспал, так что она сопротивляется этому желанию.

У них были уже десятки таких утр, но Инеж наслаждается каждым, как первым. Они так упорно работали, чтобы пройти весь этот путь, и она не станет относиться к их прогрессу как к должному. Не все их ночи, проведенные вместе, были такими мирными. Бывало, Каза рвало в туалете после малейшего прикосновения к коже во сне. Бывали ночи, когда Инеж просыпалась в панике и исчезала, увидев мужчину в кровати с ней.

Они никогда не станут идеальными или полностью исцеленными. Их воспоминания останутся с ними, к лучшему или к худшему. Хорошо это или плохо, но травма сформировала их такими, какие они есть сегодня, и Инеж давно с этим смирилась. В конце концов она получила Каза, и Джеспера, и Нину, и Уайлена, и Маттиаса (пусть даже ненадолго). Ее Вороны. Ее семья.

У сулийцев нет разницы между семьей и домом — это одно понятие. Дом — это не место, это твоя семья: по крови или по выбору, и Инеж сделала свой выбор.

Каз — ее дом.

— Я чувствую, как ты пялишься, дорогая, — хриплый со сна голос Каза проникает в ее мысли.

Он по-прежнему не открывает глаз, тело по-прежнему расслаблено.

— Что я могу сказать, — с улыбкой шепчет она. — Мне нравится то, что я вижу.

Каз приоткрывает глаза, чтобы посмотреть на нее, губы растягиваются в кривой усмешке. Мимо ее внимания не проходит, как слегка порозовели кончики его ушей.

— В таком случае рад быть полезным.

Инеж фыркает и закатывает глаза.

— Да-да, Каз, у тебя много полезных свойств, и одно из них выглядеть красивым.

— Только одно? — спрашивает он, повернувшись на бок, чтобы полностью быть лицом к ней, в его глазах зажигается озорной огонек.

— Заткнись, — говорит она, подвигаясь вперед, и протягивает руку, задержав ее над его плечом. — Можно прикоснуться к тебе?

— Еще нет и восьми колоколов, а ты уже пытаешься залезть в мои штаны, Гафа? — говорит он, приподняв бровь, но по тому, как он всматривается в ее лицо, она видит, что он ищет любой признак дискомфорта от его грубых шуток.

— Мечтай больше, Бреккер, — хмыкает она и, не видя возражений, кладет ладонь ему на плечо, а потом осторожно проводит ею вниз, чтобы обнять ладонью место, где плечо встречается с шеей, пальцы танцуют по теплой бледной коже, чувствуя под кончиками, как колотится его сердце.

Пять лет, и его сердце по-прежнему пытается выскочить из груди.

Интересно, прерывается ли его дыхание.

— Хм-м-м, — произносит Каз, поддерживая дыхание медленным и ровным.

Его взгляд не отрывается от ее лица. Он еще не до конца проснулся и поэтому особенно осторожен. Ее сердце наполняется гордостью. Когда-то он злился бы на себя из-за своей «слабости», но теперь он видит это так, как оно есть — просто еще одна переменная, которую надо включить в план. Не больше, не меньше.

— Честно говоря, я в любом случае не против.

Подает мяч ей. Ее улыбка становится шире. Святые, она любит его.

— Думаю, нам стоит просто подождать и посмотреть, что принесет день, не так ли?

Он тянется к ее руке, и Инеж подвигается ближе, мягко вздыхая от ощущения его руки на своем бедре, его большой палец мягко водит туда-сюда по обнаженной коже между задравшейся сорочкой и пижамными штанами, которые на самом деле принадлежат Казу.

— Думаю, да, — шепчет он, наклоняясь ближе.

Когда их губы встречаются, Инеж мысленно сохраняет это ощущение, как еще одно воспоминание, кусочек Каза, который она будет хранить столько, сколько он позволит ей.