Блики солнца (джен)

375 г. Р.Э., Льятта, поместье Илеше

Кончиками пальцев Таеллан медленно обводил кромку бокала из редкого таского хрусталя. Он слушал, наблюдал и прилагал изрядные усилия, чтобы не морщиться, когда с губ его собеседника слетала очередная ложь. Резкий скрип ногтя по стеклу заставил того осечься и рефлекторно вскинуть глаза.

— Вас что-то тревожит? — своим голосом Второй Иерарх Тан владел в совершенстве: мягкие, вкрадчивые интонации обволакивали собеседника, приковывали и расслабляли внимание, позволяя ему скользнуть самую чуточку дальше, заглянуть в провалы зрачков, находя там отражение мыслей. Илеше Маю действительно был встревожен его визитом. Таеллан увидел смутную картину каких-то коридоров, которое вдруг заслонило лицо юной Илеше Рае — дочери хозяина дома. Он должен знать больше.

— Н-нет, ничего, — Илеше Маю попытался отвести взгляд в сторону, и Таеллан позволил ему это, удобнее откидываясь в кресле и прикрывая глаза. Бокал качался в руке, ловя отсветы многочисленных ламп, зеркал, которыми была заставлена гостиная. С давних пор льяттцы для освещения больших помещений пользовались зеркалами, ловя отраженный свет. Таеллан находил этот способ… удобным и не стеснялся использовать для собственных нужд. Множество мелких уловок, которые внезапно оказывались весьма полезными.

— А мне показалось… но раз вы так говорите, то вернемся к нашим делам.

Стоило переключиться на обсуждение деловых вопросов, как Илеше Маю расслабился, речь его потекла свободно и гладко. Но даже обсуждая нюансы предстоящего строительства нового отделения Льяттской семинарии, которому хотела оказывать покровительство семья Илеше, Таеллан не мог отделаться от любопытства: что же так взволновало почтенного льяттца в самом начале его визита?

Изящным точеным личиком Илеше Рае пошла явно не в отца, и слезы ей не шли совершенно. Хотя Таеллан еще не видел в своей жизни ни одной женщины, которую бы они украсили, если, конечно, были искренними. Поэтому, увидев в домашней часовне, куда он зашел для вечерней молитвы, Рае с опухшими глазами и красноречивыми красными пятнами на лице, он не мог не удовлетворить свое любопытство. Не зря же именно о ней вспомнил Илеше Маю, когда речь зашла о его тревогах.

— Так что же тебя так расстроило, дитя мое?

Девушка отчетливо вздрогнула: она явно не заметила, что часовня больше не принадлежит только ей.

— Господин Высший Иерарх, — Рае неловко поклонилась, — я…

— О чем ты просила Тана? — не важно, услышит он ответ или нет, нужные мысли все равно промелькнут в голове Рае.

— Ни о чем, простите, я... помешала вашей молитве, — Рае покачала головой, а от вороха промелькнувших в ее сознании картинок можно было заработать мигрень. Женщины всегда думали о слишком большом количестве разных вещей одновременно. Но все же кое-что полезное он уловил: колебание.

— Тан слышит нас и всегда отвечает. Но иногда мы оказываемся слишком нерешительны, чтобы воспользоваться его словами.

— И тогда Тан выделил тех, кому достало решимости, чтобы они говорили его слова тем, кто устрашился его голоса в своем сердце… — в том, что Рае, урожденная льяттка, узнает слова Завета, можно было не сомневаться. — Вы правы, я… просила, и… — она замерла, нервно комкая в пальцах платок, не замечая, как острые ногти рвут тонкий батист. Таеллан не торопил, он практически видел, как суматошные мысли успокаиваются, растворяется все лишнее и наносное, оставляя только слова, которые он услышал-увидел раньше, чем они сорвались с губ Рае:

— Помогите ему, пожалуйста! — эти слова, сказанные с необычайной страстью, будто выпили из Рае все силы, она схватилась за край алтаря и медленно опустилась на ступеньки.

— Кому ему?

— Аю. Отец точно его убьет, понимаете? Уже убил бы, но тут вы приехали и… а завтра вы уезжаете, а я… я совершенно ничего не могу сделать! Он говорил… спрашивал, а я молчала. И совсем-совсем ничего не могла сказать. А Аю не виноват, это… — быстрая речь, перебиваемая тихими всхлипами, снова прервалась. Рае обхватила себя руками и вдруг произнесла совершенно ровным неестественным голосом: — Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то умер.

— Закон Иерархии не допускает самосуд. Не волнуйся, — Таеллан задумчиво улыбнулся: картина, нарисованная смутными образами, то и дело возникающими в голове Рае, показалась ему на редкость любопытной.

— Только не говорите отцу, что это я вам сказала.

— Все, что произнесено между человеком и Таном — остается между ними. Не беспокойся, — Таеллан повернулся к алтарю, гадая, сколько же настоящего чувства, а сколько фальши было в только что разыгравшейся сцене. Но это его заботило мало, не тогда, когда в руки сама собой шла настоящая редкость. Имя «Аю» не слишком часто встречалось в Иерархии, чтобы сомневаться в том, кому оно могло принадлежать. Да и мелькнувший в мыслях Рае образ исключал возможность ошибки.

* * *

Таеллан никогда не испытывал трудностей в ориентации на незнакомой местности. Если, конечно, там были люди. Обрывков мыслей, чужих ощущений и воспоминаний, как правило, хватало, чтобы добраться до нужного места. Вот и сейчас он без труда нашел путь вниз, куда гостям обычно хода не было, но кто посмеет остановить Высшего Иерарха Тан? Впрочем, Таеллан всегда умел избегать нежелательных встреч. Никакой охраны внизу не было, только тяжелая деревянная дверь старого погреба. Но Второй Иерарх не сомневался, что это именно то место, что он искал — вряд ли на тяжелый навесной замок стали бы запирать провинившегося поваренка. Таеллан коснулся пальцами двери, ощущая, как из-за нее тянет колкими искорками чужой боли. Казалось — распахни ее, и сдерживаемая деревом боль обрушится на голову, сметет и погребет под собой. Он встряхнул руку, избавляясь от неприятного ощущения, и склонился над замком. Не имперская работа. И не работа кузниц Фа. Таеллан аккуратно потянул из волос драгоценную шпильку, отсоединил украшенную подвеской верхушку: под посеребренной оберткой скрывался самый необычный инструмент из всех, что ожидают увидеть в руках Высшего Иерарха. Ну если только это не другой Высший Иерарх, не понаслышке знающий, каким извилистым и тернистым может быть путь к удобным креслам с бархатной обивкой. Но все-таки в последний раз отмычками Таеллан пользовался достаточно давно, чтобы сейчас провозиться много дольше, чем того заслуживал простой замок.

Окон в небольшом помещении с низким покатым потолком не было, лишь из-под двери пробивалась узкая полоса света, хотя лежащий прямо на каменном полу человек вряд ли нуждался в освещении. Он лежал, неловко подтянув колени к груди и вытянув вверх подогнувшуюся под неправильным углом руку. Периодически по всему телу пробегала крупная болезненная дрожь. Казалось, что боль причиняет даже слишком глубокое дыхание: воздух со свистом проникал в легкие, болезненно сдавливало грудь, а по ребрам будто проходился кто-то когтистой лапой. Совершенно не так он ожидал встретить этот вечер. Или уже наступило утро? Время тянулось ужасающе медленно.

Иногда из-за толстой двери доносились шаги, и он невольно замирал, прислушиваясь, ожидая и боясь, что дверь откроется и… Относительно того, что случится потом, в голове не возникало ни одной приятной мысли: Фаах Аю на этот раз попался и попался крепко. Тот самый случай, когда можно смириться со своей участью и начинать молиться. Но с молитвами отношения у Аю складывались как-то неправильно с самого детства, а потому разум его, то проваливаясь в забытье, то вновь возвращаясь к реальности, искал выход. Обдумывал одну безумную возможность за другой, но все они разбивались о самую простую и неприятную вещь — боль, которая не давала нормально пошевелиться, подняться и хотя бы просто посмотреть, насколько хорошо заперта дверь его импровизированной темницы.

С удручающих мыслей о возможностях спасения разум перескакивал на недавние воспоминания: отчаянно и лихорадочно искал причину того, как невинное свидание превратилось в настоящую облаву. И в этом вряд ли стоило винить очаровательную Рае — льяттки, конечно, отличались на редкость змеиным нравом, но вряд ли она хотела, чтобы отец или братья застали ее… в столь компрометирующим положении. Но все же Илеше Маю точно знал, что в его дом нагрянут незваные гости. И несмотря на всю плачевность собственного положения, Фаах Аю чрезвычайно хотел знать — от кого. Поэтому он вспоминал: разговоры, небрежно оброненные слова, намеки. Все, что хоть как-то могло ему помочь. А заодно отвлечь от боли и обреченного осознания будущего. Которое внезапно отложилось — он не знал, почему, но все же был благодарен свалившейся на голову удачи. Возможно, отсрочки будет достаточно, чтобы найти выход из западни.

К привычным звукам добавился новый. Аю настороженно замер, понимая, что шагов за дверью он не слышал, только тихое шуршание, совсем не похожее на поворачиваемый в замке ключ. Вспыхнувшая было надежда заставила его дернуться, пытаясь хотя бы сесть, но последовавшая за слишком резким движением боль тут же опрокинула обратно на пол. Даже если кто-то решит открыть ему дверь, этого будет совершенно недостаточно.

Между тем полоска света от двери стала шире, в свете коридорных ламп отчетливо возник высокий силуэт, склонился, проходя в низкий дверной проем и аккуратно прикрыл дверь. Аю почувствовал, как по спине его пробежал холодок — шагов он по-прежнему не слышал, а ведь на слух, как и на другие чувства, жаловаться никогда не приходилось.

— Неприглядное зрелище, — когда негромкий размеренный голос все-таки зазвучал, Фаах Аю испытал мимолетное облегчение: он, несомненно, принадлежал живому человеку, а тяжелое ощущение пристального взгляда, которому и темнота не была помехой, стало почти терпимым. — Фаах Аю, как я полагаю?

— Никто и не заставляет любоваться, — в обычной своей манере отозвался Фаах Аю, искренне надеясь, что голос его звучит значительно лучше, чем он себя ощущает, — с кем имею честь? А то вы меня знаете, а я вас нет. Не слишком удобно для беседы, не находите?

— Я вообще не нахожу это место удобным для беседы, — неизвестный подошел ближе, и Аю наконец уловил едва слышный шорох одежд, а носа его коснулся запах храмовых благовоний. Впрочем, последними в Льятте пропахли даже простыни.

— Ну уж простите, что не могу принять вас сейчас в своем доме. Как видите — сам пользуюсь местным гостеприимством. А оно неважнецкое.

— И может чрезвычайно плохо для вас окончиться, — голос приблизился, когда человек склонился над ним, и Аю подался вперед, стараясь в темноте разглядеть хоть что-нибудь. Но к словам лишь добавлялся едва слышный перезвон, а голос, глубокий и странно обволакивающий, не давал никакой информации о своем владельце.

— Не берусь предположить, отчего это заботит вас настолько, что вы почтили меня визитом.

— Разговаривать так в вашем положении… излишняя гордость или глупость? Или может быть… фамильная честь?

— Или говорите зачем пришли, или проваливайте, — зло выплюнул Аю и закашлялся, ощущая, как вместе со словами с губ и вправду срываются капельки крови. Чей-то удар сапогом очень неудачно сломал ему ребро. Но вспыхнувшая ярость придавала сил, разгоняла пелену боли перед глазами, и он почти готов был вскочить и действовать.

— Тише. Не стоит так напрягаться, — узкая прохладная ладонь коснулась лба, скользнула вниз, с неожиданной силой сжавшись на плече. Внутренности обдало холодом, сковало изнутри, а дышать стало неожиданно легче. — Умереть максимально глупо вы еще успеете. А пока послушайте меня. Я могу вытащить вас отсюда. Но при одном условии: для одного дела мне чрезвычайно необходим человек ваших талантов…

Надежда, смутное, почти погасшее чувство, вновь вспыхнуло внутри, своим огнем разгоняя поселившийся в костях холод. Каким бы не был исход — он сумеет выкрутиться. Если выберется отсюда.

— Ха, да если эта затея выгорит, я даже станцую для вас на столе, так и знайте! — Аю весело усмехнулся, ожидая реакции. Пальцы на его плече не дрогнули.

— Боюсь, подобные зрелища несколько не в моем вкусе. Но я буду помнить о вашем предложении.

Мгновение — и гость исчез так же бесшумно, как появился. Аю утомленно прикрыл глаза: разговор лишил его последних сил, и он смутно подумал, что до исполнения обещания может попросту не дожить. Нехорошо получится.

* * *

Плетение словесных кружев всегда доставляло Таеллану особенное удовольствие: кажущаяся неторопливость и вольность беседы превращалась в ловушку, которая опутывала оппонента, постепенно отрезая все возможности отступления, вынуждая принять единственное решение, которое собеседник искренне считал своим собственным. Более приятной беседа могла стать, только если оппонент попадался достойный, но Илеше Маю таковым не был.

— Похвально, что вы так поддерживаете новый судебный закон… все же излишняя вольность северных провинций., — они беседовали на открытой террасе. Тонкие деревянные перегородки были раздвинуты, позволяя наслаждаться лесным воздухом.

— О, да, слишком многое они считали внутренними делами, — Маю горячо кивнул и притянул к себе поближе чайную чашку. Таеллан от чая отказался: сей напиток неизменно вызывал в нем целый клубок чувств, в которых весьма приятные мешались с ощущением настоящего подкожного ужаса. К тому же путь его лежал в Обитель. А уж там в чае недостатка не будет.

— Конечно, самосуд в наше время не допустим, — Высший Иерарх благосклонно кивнул, внутренне улыбаясь тому, как вдруг дрогнула чашка в руках Илеше Маю. — Не зря Завет говорит нам о том, что грехи караемого падают на карающих, если не дали они шанса исправить их и очиститься.

— Но разве нет тех деяний, что искупить нельзя иначе, чем не позорить более солнечный лик своим существованием?

— Есть и такие. Но человеку ли должно судить, что Тан сочтет оскверняющим его лик? Или вы полагаете, что больше ведаете о желаниях его и мыслях?

— Нет, ни в коем случае, — Илеше Маю нервно переплел пальцы и решительно покачал головой. Вряд ли подобный намек вызвал бурную реакцию где-то в другом месте, но Льятта всегда оставалась средоточием власти Иерархов, которых считали здесь практически живым воплощением воли Тана.

— В таком случае, о чем вам тревожиться? — Таеллан испытующе посмотрел на льяттца.

— Вы знаете, да? Но я не мог по-другому, когда увидел мою Рае и… какой тут мог быть суд? Но теперь… что теперь будет?

— Не услышавшие Слова покорятся Воле. Вам хватило и слова. Так что давайте закончим с этой историей? А я позабочусь о том, чтобы в ней не прозвучало имя вашей дочери.

— Вы избавите меня от многих трудностей, — Илеше Маю медленно склонил голову. Конечно избавит: Фаах Эю мог сколько угодно отрекаться от старшего сына, но не стоило сомневаться, если до него дойдет хотя бы тень слуха — Илеше Маю пожалеет о том, что это его не вздернули на сосне под окнами собственной спальни.

* * *

Аю пришел в себя под мерное покачивание и едва слышный цокот копыт. Несколько мгновений он бездумно разглядывал вышитый полог над головой, пытаясь сообразить, где он находится и вспомнить, как он мог здесь оказаться.

— Не рекомендую шевелиться, — знакомый голос заставил его дернуться, от чего по телу прошла новая — почти привычная — волна боли. — Сращивать ваши кости — та еще докука, так что постарайтесь полежать немного спокойно, пока природа не возьмет свое.

Фаах Аю чрезвычайно редко следовал чьим-то советам и увещеваниям, но этот, подкрепленный множеством неприятных ощущений во всем теле, звучал на удивление весомо. Но голову он все-таки повернул, чтобы при свете дня наконец-то рассмотреть своего ночного собеседника. Взгляд его задержался на расшитом рукаве темно-красной мантии, поднялся выше — к знакам десятилучевого солнца, украсившим плечи и ворот. Высший Иерарх Тан. Словно спасаясь от накрывавшего его осознания, глаза Аю заметались, выхватывая то одну, то другую деталь: драгоценные подвески на шпильках, покачивающиеся в такт лошадиному шагу, убранные в замысловатый пучок волосы, из которых седина уже почти изгнала природный темный цвет, сеть морщинок, не испортивших — лишь яснее обозначивших аристократически правильные черты лица, пока наконец не остановились, столкнувшись с чужим взглядом. Темно-синие, какие встречаются только у высшей шансатской аристократии, с серебристой искрой в глубине, глаза смотрели так, что Аю в раз почувствовал себя голым до самых костей. Кажется, этот капкан рискует оказаться более надежным, чем все льяттские подземелья вместе взятые.

— Так это вас мне надо благодарить за чудесное избавление? — Фаах Аю не сомневался — ни одна из терзающих его мыслей не отразилась на лице, но улыбка, промелькнувшая на губах иерарха, заставила его сомневаться в этом.

— После отблагодарите. Надеюсь, вы не забыли о своем обещании?

— Боюсь, его исполнение придется несколько отложить. Полагаю, танцы мало совместимы с этим вашим «не шевелиться».

— Ничего страшного, — на лице иерарха не дрогнул ни один мускул, — когда мы доберемся до Обители — ваше состояние будет подходящим для любых эскапад.

— В таком случае, все мои таланты к вашим услугам. Правда, я все еще не знаю, к чьим именно, — чуть раздраженно напомнил Аю, давя почти детское разочарование от неудавшейся шутки.

— Мне казалось, вы более догадливы. Но если настаиваете… Второй из Высших Иерархов Тан — Шаах Лю Таеллан. И не сомневайтесь, я воспользуюсь вашим предложением в полной мере. Каждым из них.