По-волчьи жить. Happily ever after (гет)

Я ворочалась в надежде уснуть хотя бы под сонное жужжание телевизора. Старинные часы в гостиной пробили два ночи, и лестница заскрипела — это Блас спускался в гостиную.

Со всех сторон ко мне подступала тьма, нежно обволакивая меня, словно мягкое одеяло, лишь горел экран телевизора, поэтому я открыла глаза, не опасаясь, что Блас заметит мое пробуждение. Помедлив, он шагнул в комнату и осторожно приблизился к дивану. Склонился, очевидно, прислушиваясь к моему дыханию. Я постаралась дышать мерно и едва слышно — в училище нам объясняли, как дышит спящий человек. В голову пришла озорная мысль всхрапнуть или сонно почавкать, но я не была уверена, что у меня получится достаточно правдоподобно, так что решила не рисковать.

Пару мгновений Блас не двигался, затем я почувствовала, как сиденье дивана подо мной проваливается — кто-то сел рядом у изголовья. Я почувствовала его дыхание совсем рядом с моим лицом. Мне пришлось закрыть глаза, потому что на таком расстоянии он мог бы увидеть отблеск, и теперь я могла только догадываться, что он делает. Размышляя, каким способом он переправит меня наверх — возьмет ли на руки или набросит на плечо, я вдруг снова почувствовала его дыхание совсем рядом и едва ощутимое прикосновение к моей щеке. Он осторожно заправил мне за ухо выбившуюся прядь. По телу прошли мурашки от этого осторожного движения, а в голове заметалась дикая паническая мысль, что он меня сейчас поцелует. Мысль и в самом деле идиотская — какого рожна бы ему меня целовать? Но почему-то в этот момент показалось, что именно так он и поступит.

Я снова почувствовала дыхание на своем лице и внезапно что-то мягкое и колючее уткнулось мне в шею. Затем с другой стороны — кто-то невидимый, но так остро ощутимый покрывал меня поцелуями. Однако мне не хотелось оттолкнуть его, я жадно ждала, когда он снова коснется меня, когда снова почувствую его тепло на своей шее. Однако вот он скользнул по моим губам — едва ощутимо, слегка щекотно. Я не успела ответить на поцелуй, видение рассеялось в тот же миг, и, проснувшись, я с облегчением осознала, что это было всего лишь сон.

Приподнявшись на локтях, я огляделась, прищурив один глаз, и сообразила, что снова уснула на диване в гостиной. Телевизор уютно ворчал, фильм, который я смотрела, уже закончился. Блас, очевидно, мой промах пока не обнаружил, в этот раз он не видел, что я засела в гостиной. Я спустилась сюда под утро, проворочавшись всю ночь. Смутная тревога, несформированное предчувствие тянуло мне душу, и я не могла удобно устроиться на постели до самого утра.

Я испытывала легкое смущение. С чего вдруг мне снились такие странные сны? Я почему-то четко знала, что человеком из сна был Блас, но с какой радости он мне приснился в таком амплуа? Мне бы еще Дуноф приснился в эротическом сне! Я хихикнула, представив себе картину, однако на сердце было тяжело. Что-то странное творилось во мне, и я была совсем не в восторге от перемен. Мне нужно было срочно вернуть все на круги своя. Я не хотела потерять то хрупкое равновесие в отношениях, которого мы, наконец, достигли. По сути, в моей жизни не было ничего важнее этих отношений. Если и было что-то в ней стоящее, то именно Блас. Я не могла потерять его.

Я сгребла одеяло и подушку — и торопливо засеменила по лестнице назад в свою спальню. Не то чтобы всерьез опасалась, что сон станет явью, но мне стало вдруг страшно, что Блас застанет меня в гостиной и прочтет все по моему лицу.

Эта глупая паранойя не оставила меня и утром, когда Блас постучался в мою комнату ни свет ни заря. С трудом разлепив веки, я промычала что-то нечленораздельное и почти ползком пробралась к двери, запутавшись в одеяле. Мысли со сна были вязкими и неповоротливыми, но при виде гладко выбритого благоухающего одеколоном Бласа за порогом сознание резко прояснилось.

— Блас!

К удивлению обоих мои руки непроизвольно прижали одеяло к груди, скрывая вполне закрытую пижамную кофту и фланелевые штаны. Тут же в памяти всплыли все детали дурацкого сна накануне, и я залилась пунцовой краской.

— Что случилось? Чего тебе не спится в такую рань? — мой голос звучал настолько агрессивно, что даже Блас слегка опешил.

— Вообще-то уже десять утра. Ты в колледж собираешься?

Я в панике оглянулась на настенные часы. Блас меня не разыгрывал. Я безнадежно опоздала.

— Почему ты не разбудил меня? Ты наверняка давно уже на ногах!

На самом деле, может, и недавно. Блас выглядел немного уставшим. Мне вдруг подумалось, что не мне одной было трудно уснуть этой ночью.

— Я будил тебя на пробежку, но ты мне вообще не открыла. Скажи спасибо, что я попробовал второй раз.

— Спасибо большое, я уже все равно везде опоздала! Флор меня убьет, я должна была сдать ей…

Внезапно я споткнулась на полуслове, пораженная какой-то мыслью.

— Ты хотел снова позвать меня на пробежку?

Блас помолчал, буравя меня своим задумчивым всезнающим взглядом, от которого мне захотелось съежиться и скрыться под одеялом так, чтобы он и носа моего он не мог разглядеть.

— Ну и хотел, — хмыкнул он. — Тебя это смущает?

Меня чертовски смущало все: от искрящихся прозрачных глаз и насмешливо сложенных губ, окаймленных колючей щетиной (лучше не вспоминать, как я узнала, что она колючая) до сложенных на груди жилистых рук, едва скрытых рукавами футболки. Я вдруг поймала себя на непреодолимом желании схватить его большую ладонь с выступающими венами и прижать ее к губам в благодарность за все, что он сделал для меня. И не только ладонь, мне хотелось целовать его лицо, глаза, губы — такой прилив нежности и обожания охватил меня, что я едва могла сдерживаться, чтобы не коснуться его.

Стоп, что?

Я в замешательстве обхватила голову руками и судорожно выдавила:

— Пока, Блас, увидимся позже!

И захлопнула дверь перед его носом.

* * *

Вылетев из душа, на ходу натягивая шорты, я на одной ноге попеременно проскакала по коридору и кубарем скатилась вниз по лестнице. Наскоро обувшись в гардеробной, я рванула по направлению к выходу и уткнулась носом прямо в упругий торс Бласа. Сердце тут же проделало кульбит до горла и обратно, и я, как ошпаренная отскочила на метр, вскидывая на Бласа обезумевший взгляд.

Блас смотрел на меня с любопытством ученого, как если бы столкнулся с новым неизвестным науке видом обезьян, а я этот исследовательский интерес решила подпитать, издав совершенно не свойственный мне вопль припадочной:

— Блас, у меня нет времени! Пусти! Я опаздываю! С дороги!

И, набравшись смелости, я уперлась руками в его живот, пытаясь оттодвинуть его, но он даже не шелохнулся. Лишь, поймав мои руки, приблизил меня к своему лицу и спросил спокойно, заглядывая в глаза так, что я бы уже не смогла солгать:

— Что с тобой?

Если бы я знала! Я смотрела на него, тяжело дыша, и отчаянно боролась с желанием спрятать лицо в его свитере и разрыдаться. Я не понимала, что со мной творится, но мне внезапно стало очень тяжело находиться так близко от его лица и не иметь даже возможности обнять его.

— Я в порядке! — рявкнула я и, вырвав руки из его ладоней, сгребла рюкзак с крючка рядом с зеркалом. — Просто у меня важный экзамен, и я, кажется, его уже провалила.

Видит Бог, говорила я вовсе не об учебе. И Блас это как будто понял. Он кивнул и отступил на шаг, но лицо его окаменело, и он заявил безапелляционно:

— На голодный желудок я тебя никуда не пущу. Иди на кухню, я приготовил панкейки на скорую руку. Это не обсуждается, у тебя гастрит, помнишь?

Моя рука с рюкзаком так и повисла безвольно вдоль тела.

Он что, издевается? Именно сегодня решил прямо заявить, что приготовил завтрак специально для меня? Не израсходовать старое молоко, не отдать излишки собственного завтрака, а испечь панкейки лично для меня. Конечно, он не раз меня выручал, когда я опаздывала, и готовил что-то на скорую руку, чтобы я успела поесть, но ни разу он ни мускулом на лице не выдал свою тревогу за меня. Сегодня он говорил о ней так буднично, как будто это нечто само собой разумеющееся.

Я безвольно поплелась на кухню, ощущая всем телом Бласа, следующего за мной. Оказавшись на кухне, я привычно двинулась к плите, но Блас удержал меня за запястье и кивнул на барный стул.

— Сядь, вместе поедим. Я тоже еще не ел.

И, не обращая внимание на мой ошеломленный вид, он как ни в чем не бывало, снял крышку со сковородки и стал раскладывать по тарелкам пышные румяные панкейки, которые даже не успели остыть. Похоже, он действительно готовил их, пока я была в душе. Я знала, что за вчера у него накопилось прилично бумаг из Харекса, да и без Харекса он мог бы заняться куда более интересными вещами. Внезапный прилив филантропии у такого, как Блас, не мог не вызвать вопросов.

Я запрыгнула на барный стул и, оперевшись локтями о высокий прямоугольный стол в центре кухни, обессиленно погрузила лицо в ладони, пытаясь привести в норму сердечный ритм. Вновь вскинув голову, я обнаружила, что Блас уселся рядом со мной и с аппетитом уплетал свой завтрак.

— Ешь, пока не остыли, — указал он вилкой на мою тарелку, на которой дымились аппетитные панкейки.

Я смотрела на него как на предателя. У меня было ощущение, будто он действительно обо всем догадался и теперь просто ради забавы меня провоцировал.

Блас всегда садился напротив. Даже когда я намеренно пыталась подсесть к нему, он находил повод подняться с места и пересесть так, чтобы нас разделял этот километровый мраморный стол. Что его дернуло именно сегодня, когда я не в себе, усесться настолько близко, что его колени касались моих? Я даже отодвинуться от него не могла, не вызывая подозрений, потому что у меня ноги до пола не доставали!

Съежившись, я неохотно поковырялась вилкой в панкейке, чувствуя на себя рентгеновский взгляд Бласа и готовая провалиться от стыда. Его колени, уткнувшиеся в мои, не давали мне покоя, сердце сковывал спазм, и еда просто не лезла мне в горло.

— Не вкусно?

Интересно, у него всегда был такой приятный голос? Нет, у меня конкретно ехала крыша. Я молча потянулась за кленовым сиропом и только дотянувшись, осознала, что специально перегнулась через стол, чтобы ненароком задеть Бласа. Поймав себя на этом, я резко плюхнулась обратно на стул и стала поливать сиропом панкейки так обильно, что почти тут же они начали в нем утопать. Блас железной рукой перехватил мое запястье и, отставив бутылку с сиропом в сторону, заставил меня посмотреть на себя.

— Я еще раз тебя спрашиваю: что случилось?

Я отвернулась, чтобы не смотреть ему в глаза. Я знала: стоит посмотреть — и все пропало. Блас разоблачит меня в считанные секунды.

— Я… Просто не голодна, — пискнула я в сторону. — Прости, Блас, сегодня что-то ничего не лезет.

И, спрыгнув со стула, я затолкала себе в рот целый панкейк, измазав руки в сиропе.

— Вот, смотри, я поела. Можешь не волноваться. Мне пора!

И, не удержавшись, чмокнула его в щеку, отчего сердце рухнуло и протарахтело семь этажей вниз. Прежде чем кто-то из нас что-либо сообразит, я выпорхнула из кухни и уже через секунду хлопнула дверью в холле.

* * *

В колледж в тот день я так и не пошла — смысла уже не было, да и ресурсов у меня уже не оставалось. Весь день я провела на заднем дворе, пытаясь успеть осуществить свой проект к дню рождения Бласа. Садовод из меня был так себе: я умела только то, чему научил меня когда-то старик Хосе на вилле Колуччи — разрыхлять землю, бросать удобрения, но на этой стадии ничего другого и не требовалось. Странным образом, в этот раз результат не так уж волновал меня, мне важнее было забыться. Пальцы погружались в рыхлую влажную землю, травинки царапали кожу, горячий ветерок обвевал лицо, отгоняя непрошеные мысли, которые мне с таким трудом удавалось подавлять.

Как мне в эту минуту не хватало моего старика Хосе. Он бы только посмеялся над моими страхами и как обычно напомнил бы, что Блас никогда меня не оставит. Он и теперь лежал здесь рядом на боку, пожевывая травинку и щурясь на меня своим проницательным взглядом не по-стариковски синих пронзительных глаз.

«Люди же — они, как вещи. Ключики никуда бесследно не теряются, если хорошенько поискать, так и найдутся. Ищите ключики, сеньорита, и, главное, верьте, что не теряется ничего без следа».

Я смертельно боялась потерять Бласа.

Что если он догадается? Как отреагирует? Станет отталкивать меня? Возненавидит? Что если снова сбежит от меня — и на этот раз навсегда?

Как такое вообще могло произойти со мной? Когда это началось? Неужели за один чертов танец я могла так серьезно вляпаться в Бласа по самые уши? Нет, серьезно, в Бласа! Да он женщин меняет чаще, чем одноразовые перчатки! Как он вообще сможет уважать меня, если только догадается, что у меня на уме? А он, конечно, догадается, если мне не удастся стереть из своей дурной головы даже слабое воспоминание о тех чувствах, которые преследуют меня последние сутки.

Я сделала глубокий вдох. Сухая рассыпчатая земля под моими руками превратилась в чернозём — с таким остервенением я вспахивала эту грядку.

Ну хорошо, что можно сделать в такой ситуации? Детоксикация. Нужно какое-то время избегать встреч. Может, куда-нибудь съехать на время? Но я тут же отмела эту мысль: с Бласом так можно еще и обратно не заехать. Школьная экскурсия? Тоже не вариант. Может, завести парня? Следует направить некстати пробудившиеся гормоны в нужное русло. В конце концов, Ричард давно за мной бегает. Может, не стоит давать ему от ворот поворот?

Я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Нет, пока Блас занимает все мое существо, шансы у Ричарда нулевые.

Я снова сама на себя разозлилась. В конце концов, почему я непременно должна с этим что-то делать? Ничего ведь страшного не случилось. Коктейль в голову ударил, бессонная ночь сказалась. Немного подышу свежим воздухом — и все пройдёт. Завтра смеяться буду над этим временным помешательством. Может, даже Бласу потом расскажу, посмеемся вместе.

Я впилась себе ногтями в руку, затем больно стукнула себя по лбу несколько раз.

Блас не должен знать! Никогда. Он мне чуть мозг не размозжил однажды, когда я попыталась поцеловать его по пьяни на выпускном — теперь, когда я выросла, он меня попросту выставит за дверь, и буду я куковать одна в своей новой государственной квартире.

Нет, зная, как болезненно он реагирует на любые намеки на интимную связь между нами, рассказывать о чем-то таком даже в шутку просто самоубийство. Он мне этого никогда не забудет, и мое временное помешательство навсегда встанет между нами тугим узлом.

Эти мысли немало отрезвили меня, и я даже почувствовала в себе силы сделать перерыв на обед. Призвав на помощь все свое самообладание, я вошла на кухню с триумфом завоевателя, который взял под контроль самого себя и в этот момент была готова встретить Бласа со всей будничностью, на которую только была способна. Увы или к счастью, именно в этот момент Бласа на кухне не оказалось, и я принялась воровато готовить салат, то и дело оглядываясь на дверь, чтобы не пропустить появление Бласа.

Очень скоро я увлеклась и перестала прислушиваться к шагам в коридоре. Готовка странным образом убаюкивала меня лучше земледелия, и я фанатично крошила овощи в каких-то чудовищных объемах просто чтобы не останавливаться. Ничего, Бласу останется на несколько дней вперед. Он меня накормил завтраком, а я обеспечила его салатом на неделю, все справедливо. Запасы томатов, к моей досаде, исчерпались, и я залезла в холодильник, чтобы раздобыть новые продукты. Увы, ничего подходящего для резки я не обнаружила. Я наклонилась еще ниже и с воплем победителя выудила оттуда палку колбасы. Распрямившись, я круто повернулась вокруг своей оси и наткнулась прямо на Бласа, который нависал надо мной, придерживая дверцу холодильника.

— Может, все же проверишься на глисты?

Блас красноречивым взглядом обвел кухонный стол, на котором аккуратными горками возвышалась вся провизия, которую я успела покрошить.

Признаться, сперва у меня сердце чуть из груди не выскочило, но обхватив палку колбасы покрепче, как рукоять меча, я как ни в чем не бывало привычно небрежным тоном парировала:

— На чужую кучу нечего глаза пучить.

Всегда невозмутимое лицо Бласа исказилось от смеха.

— Что? — задохнувшись, переспросил он.

Я бросила на него неодобрительный взгляд. Он будто специально решил смеяться именно сейчас, когда это создает мне лишние проблемы. Я ведь так прекрасно справилась с собой, а он подключил дополнительную артиллерию. Как оставаться невозмутимой, когда в его всегда холодных волчьих глазах плещется эта по-юношески озорная насмешка, от которой его зрачки делаются небесно-синими и сияющими? Усилием воли я отвела взгляд от его лица и, впившись ногтями в свою верную колбасу, нырнула под его рукой и очутилась на другом конце кухни.

— Я думала, ты на работе, — равнодушно и не глядя на него, обронила я, с садистским удовольствием сдирая упаковку с колбасы.

— А я думал, ты в колледже.

— Уже вернулась.

Я на мгновение вскинула голову и поймала его долгий слегка встревоженный взгляд.

— Нет, правда, никуда не успела, делать там все равно нечего.

Я с наслаждением погрузила нож в сочную мякоть колбасы и стала методично нарезать ее кубиками.

— Какой-то необычный рецепт, похоже.

— Импровизация. Я тебя угощу.

— Спасибо, я воздержусь. Импровизацией сама угощайся.

— Отлично! Мне больше достанется, — пожала плечами, упиваясь и радуясь собственному спокойствию. Похоже, мне все-таки удалось взять ситуацию под контроль. Перепалка с Бласом выглядела вполне обычной, и голос у меня не дрожал.

Блас сделал пару шагов в мою сторону и, оперевшись на стол, оказался в аккурат напротив меня.

Я снова вцепилась в колбасу покрепче и подавила желание отогнать его подальше от себя этим импровизированным боевым оружием.

— Я закрыл квартал, кстати. Появилось немного времени. Можем порепетировать танец, если очень хочешь, — вальяжно протянул Блас, только что не позевывая от скуки.

Я с досадой отбросила нож на доску, глядя куда-то перед собой. Лица Бласа я не видела, но была уверена, что от него не укрылось мое раздражение.

— Может быть, даже удастся сопроводить тебя к Колуччи, — осторожно прибавил он, явно недоумевая, что могло вывести меня из себя.

Я вскинула на него пылающий взгляд, но тут же отвернулась и целенаправленно двинулась к люку от погреба.

— Не уверена, что сегодня получится, Блас. Я немного не в себе сегодня, — прокряхтела я, схватившись за массивное кольцо и пытаясь отодвинуть тяжелую плиту. Миг — и на мою руку легла ладонь Бласа. Все мое самообладание полетело к чертям. Я обернулась и наткнулась прямо на прозрачные глаза Бласа, выражавшие то же смятение, что мои. Мне понадобилось мгновение, чтобы взять себя в руки и отодвинуться, освобождая ему место.

— Зачем тебе туда?

Блас одним движением сдвинул плиту с места.

— Пока не знаю, — буркнула я. — По вдохновению.

И, нащупав на верхней полке фонарик, я ринулась вниз, с облегчением ощущая, как ледяной воздух погреба остужает мои горящие щеки.

Спускалась я, как всегда, осторожно: эта трухлявая лестница скрипела при каждом шаге, и ступени были расположены так неудобно, что мои ступни едва умещались на них. Погреб был неглубоким, и уже скоро я стояла перед высокой этажеркой, на которой были в кучу свалены овощи из супермаркета, бутылки вина и прочие запасы, которые я, не мудрствуя лукаво, скидывала сюда, чтобы не мешались на кухне. Оглядев взглядом оценщика провиант, я азартно зарылась в ящик с картошкой и выудила оттуда с десяток крупных мытых картошин.

В проёме люка показалась голова Бласа.

— Картошка? Планируешь добавить ее в салат?

— Очень смешно, — прокряхтела я, пытаясь подняться обратно, балансируя на лестнице и удерживая в руках все десять картофелин.

— Отдай мне несколько, — великодушно предложил Блас, настороженно наблюдавший за моими потугами.

— Все в порядке, я сама! — решительно отрезала я и ловко подхватила подбородком норовившую улизнуть картошину.

Блас спустился на несколько ступенек и протянул руку, чтобы забрать у меня картошку, но я резко отшатнулась от него и, потеряв равновесие, кубарем скатилась обратно вниз. Ногу пронзила резкая боль, заглушившая шум падающих картошин, но разъяренный вопль Бласа нельзя было не услышать.

— Линарес, ну что ты за упрямая ослица! Я же сказал, что помогу!

А я валялась на полу погреба и блаженствовала. Вот теперь мне было по-настоящему все равно — и на вопли Бласа, и на чувства к нему. Боль в лодыжке захлестывала меня, выбивая напрочь из головы все мысли, и мне отчего-то стало так весело. Блас вмиг скатился по лестнице вниз и, склонившись надо мной, обнаружил, что меня разбирает истерический хохот.

На миг на его лице отразилось облегчение, но когда он попытался потянуть меня за руку, чтобы помочь подняться, я заорала на него благим матом, и нам обоим стало ясно, что дело швах.

Он упал на пол рядом со мной и осторожно положил руку на мою ногу, обнаженную до колена. Я так и не успела переодеть шорты после сада.

— Где? — сурово стиснув зубы, спросил он.

Боль от его руки словно немного поутихла.

— Погоди, еще вот так руку подержи немного, — пробормотала я, едва соображая, что несу.

Блас осторожно, едва касаясь, провел ладонью по моей ноге, измазанной по колено в земле после работы в саду. Вот, где я промахнулась, надо было душ принять — теперь Блас поймет, чем я занимаюсь на заднем дворе, и сюрприз будет испорчен. На какой-то окраине сознания я сама себе подивилась, какие глупости лезли мне в голову. Я, похоже, лодыжку сломала, а думала о том, как бы Блас о сюрпризе не догадался.

— Покажи, где болит?

Я вскинула на него тоскливый взгляд и чуть было не указала на сердце. У меня было странное состояние, я была как пьяная. Только что я давилась от смеха, а теперь на меня накатила какая-то вселенская грусть.

— Блас, лодыжка, — вдруг всхлипнула я. — Так больно, — простонала я и, уткнувшись головой ему в плечо, зарыдала во весь голос, как какая-то пятилетка. Рыдала я всласть, всхлипывая и задыхаясь, вытирая попутно сопли о свитер Бласа — старалась все успеть, ожидая, что вот-вот Блас оторвет меня от себя и начнет орать, что я сама во всем виновата и что должна быть сильной, иначе пропаду в этом жестоком мире. Но он все не включал свое радио почему-то. Вместо этого он опустил руку на мою голову и стал скользить ладонью по моим волосам и по спине, прижимая меня крепче к себе и приговаривая:

— Зачем я влез. Прости, Линарес, это я тебя напугал. Это из-за меня. Все из-за меня.

Я отстранилась от него и удивленно уставилась на него, хотя тьма была хоть глаз выколи. Фонарик я где-то обронила, а света из кухни было недостаточно, чтобы разглядеть его лицо.

— Блас, ты-то тут причем? Это я решила картофелинами пожонглировать, так мне и надо. У меня нога и не болит уже вовсе. Вот, смотри!

Я попыталась встать на здоровую ногу, но тут же, охнув от боли, осела обратно на пол.

Блас издал горький смешок.

— Сейчас, немного отдохну просто — и в путь, — решительно пробормотала я, убаюкивая свою ногу. Для меня это уже было своего рода делом чести встать на ноги самостоятельно.

— Ну хватит, — сурово прервал меня Блас и, быстро вскочив, навис надо мной и спросил: — Готова?

Я быстро кивнула, закусив губу, чтобы не завопить от боли, и Блас резким движением оторвал меня от земли. Мне пришлось обхватить его руками, чтобы ему было проще подниматься, и несмотря на пульсирующую боль в ноге, сердце заходилось как сумасшедшее от близости его лица и ощущения его руки под моими коленями. Когда мы выбрались, Блас смотрел только перед собой, хмуро сдвинув брови на переносице и поджав губы. Я была этому рада, потому что получила возможность беззастенчиво рассматривать его лицо так близко всю дорогу до гостиной. Оказавшись там, он осторожно опустил меня в кресло, а сам сел на корточки у подлокотника и осторожно взял в руку мою стопу.

— Распухла, — заключил Блас, зачарованно разглядывая мою лодыжку. Он едва ощутимо коснулся пальцами моей стопы, и я вновь почувствовала, как боль рассеивается, уступая место какому-то новому сметающему все на своем пути чувству. — Похоже, вывих. Я позвоню врачу.

Он хотел было осторожно отпустить мою ногу, но я удержала его.

— Пожалуйста, — прошептала я побелевшими губами. — Не убирай руку.

Мне уже все равно было, что он обо мне подумает. В таком состоянии я больше не могла бежать от самой себя и просчитывать каждый свой шаг. Мне хотелось, чтобы он меня касался, и я снова вернулась к привычной простоте в общении с ним, прямо заявив об этом. Как и в прежние времена, Блас взглянул на меня — и все понял, но, кажется, не осудил меня. Он бережно поставил мою ногу обратно на табурет и с каким-то священным трепетом положил ладонь на мою лоджку, словно силясь забрать всю мою боль — телесную и душевную.