Неприятие встреч (гет)

Она боялась спугнуть то маленькое счастье, которое в какой-то момент поселилось внутри. Боялась, что будет просить слишком много, бессмысленно ожидать и требовать того, чего ей никто никогда не даст.

Лили вступала в их отношениях аккуратно и будто бы даже смущенно, когда внутри нее с попеременным успехом спорили отчаянье и желание вступить в свое собственное, единоличное правление. Может, она врала себе, и никакая ее любовь не эгоистичная, а очень даже напуганная, глупая и робкая? Потому, в противном случае, почему она всегда боялась все испортить, сделать не так, уничтожить в его глазах некоторые зачатки интереса?

Она врала окружающим: отец не знал, куда она уходит после шести, братьям, наверное, это было неинтересно, подруги… что ж, даже им Лили не смела рассказать о том, что было для нее так ценно. Ей казалось, что стоило только признаться миру о том, что Скорпиус Малфой вдруг стал ее, как мир сделает все, чтобы их разлучить. И Поттер, право, чувствовала себя настоящей преступницей — ведь кто еще и почему так тщательно скрывал себя и свою любовь от всего мира?

— Скорпиус, чего ты так отчаянно добиваешься?

Это был ее любимый вопрос. Она мечтала спросить его об этом еще в Хогвартсе, когда видела, с каким рвением он выбивал себе статус и пытался прижиться в обществе. И вот, спустя столько лет, она лежала, положив свою голову ему на грудь, и могла задать вопрос, чтобы разбередить старые раны и всколыхнуть темноту, которой была овеяна комната.

Но Малфой только хмыкал, откинув руку за голову.

— Иногда мне кажется, что я уже забыл, чего так отчаянно желал когда-то. Но потом я прихожу на работу и вижу их взгляды… тогда все становится на свои места.

— Они никогда не примут тебя, — убежденно шептала Лили, и глаза ее становились печальными.

В этих тихих вечерах, нарушаемых единичными вопросами, была сосредоточена вся ее жизнь; в этих выкраденных у самой судьбы встречах теперь заключалось все ее существование. И Лили боялась, что реальность все-таки огреет ее обухом по голове, заставив признать очевидное: как бы она ни любила его, как бы ни металось ее сердца в потугах облегчить его боль, Скорпиус Малфой должен пройти свой путь сам. И, возможно, этот путь и будет тем, что разведет их навсегда.

В правильности своих мыслей Лили убедилась лишь тогда, когда он перестал приходить к ней в кафе. Ее съедало любопытство, тоска и даже в некотором роде злость. Он не присылал за ней даже патронуса, не объяснял своего отсутствия, и, дойдя до апогея, Поттер сделала то, чего так раньше боялась — она наконец пришла к нему на квартиру, в ожидании хотя бы мимолетной встречи, которая могла расставить все точки над «i».

Но это все стало таким бессмысленным, когда Лили Поттер узнала о том, что пытались так долго скрыть: группа мятежников попыталась захватить Парламент в заложники, в попытках сместить власть. И эта группа мятежников ни кто иная, как сбежавшие из Азкабана, чистокровные и «бывшие». Им, как оказалось, тоже хотелось жить, но им никто жизни не обещал, поэтому группы авроров с самозабвением были брошены защищать столпы власти в этой несчастной, маленькой стране.

Лили осталась одна. Отец больше не возвращался домой, Альбус, наверное, все время проводил в нарядах в больнице св. Мунго, а Джеймс уже давно не жил в Англии. Но если о своей семье она могла узнать хоть что-то, то о Малфое ответом ей была давящая на уши тишина. Было больно признаться себе, что поиск его — это нарушение тех границ Малфоя, которые она так лелеяла. Лили боялась стать Аидой Роули номер два в своей назойливости, поэтому успешно тушила пожар внутри себя, но сейчас… у нее больше не оставалось сил просто сидеть и ждать его, уповать на судьбу или на еще кого-то.

Она знала, что должна была найти. И Лили его нашла. Он лежал в самой обычной палате, что вызывало в ней львиную долю ярости — он, Скорпиус Малфой, прославивший Англию на весь мир, был среди всех: рядовых, ничтожных, неизвестных, — и за ним совершенно никто не ухаживал. И ведь ему было плохо. Лили видела, что его обездвиженность — это не совсем нормально; она чувствовала, что он сломлен и разбит, что эта война для него будто бы гражданская, потому что он стоял против тех, кем был сам.

«Я так долго тебя ждала», — хотелось ей сказать.

«Я совершенно сошла с ума от ожидания нашей встречи», — вторило ее сознание.

Но она не решилась, промолвив только избитое:

— Я ждала тебя. Как ты и просил — на квартире.

В этих словах было слишком много личного, потерянного, показательного — ведь она нарушила свои обеты ради него; ведь она переступила через робость и смущение, чтобы оказаться тут. Но Скорпиус только смотрел на нее нечитаемым взглядом, и Лили в который раз убеждалась в очевидном: она так и не смогла пробраться в его сердце. Оно остается закрытым для нее. И, черт побери, за это время Скорпиус ведь даже не вспоминал ее, правда? Он совсем ее позабыл.

И он язвил ей в ответ, насмехался, пытался задеть, но Лили видела, как в глазах штурмует море, как его словно настегают те не выстраданные эмоции в бою. И она простила ему все еще до тех пор, когда он вдруг бросил:

— Лили, давай поженимся.

Ее маленькое счастье, казалось, могло разбиться от малейшего ветерка. А он напускал на нее шторм, ни капли не смущаясь. И между тем, Лили не была совсем уже дурой — она знала: их тянет друг к другу неизбежно, между ними точно что-то есть, но судьба их незавидная и глупая, от нее можно было ожидать решительно всего.

— Ты встанешь, Скорпиус. Да. Ты встанешь. И ты опять пойдешь сражаться. Забудешь про меня, как всегда, на время, чтобы потом прийти и преподнести победу, которую добыл даже не для меня. Вот тогда мы поженимся, Малфой. Тогда я пойду за тобой.

Может, ей хотелось не этого; может, он тоже мечтал о другом. Но бушующий шторм судьбоносных событий подхватывал их на лету и разбивал о глыбы неизбежности и фатальности. Но в конце концов, Лили Поттер умела ждать, как ни кто иной, а Скорпиус Малфой — сражаться. А из этого ведь могло получить что-то толковое… ведь так?

И он ушел. Спустя неделю Скорпиус Малфой вновь ринулся в бой, не предупредив ее, и Лили молчаливо наблюдала, как колдомедики снимают пастельное белье и раздвигают ширмы. И она знала, что все происходит точно так, как должно, поэтому не противилась.

Поэтому перестала его искать. И, помогая Альбусу перевязывать раны в госпитале, она будто бы уже ни на что и не надеялась вовсе. Ее жизнь закрутилась в вихре стонов, криков, проклятий, домогательств и веселых свистов. Иногда она почти ненавидела людей, ненавидела их за слабость, за боль и малодушие, все эти липкие касания, шепот — «красавица» — прокуренным голосом. Лили ненавидела это все, ненавидела до боли в запястьев и скрежета зубов. Ее спасала одна лишь мысль: где-то там борется за свое величье человек, которого она любила столь же сильно, как ненавидела всех остальных.

Поэтому Лили Поттер сносила все молча. Она даже не кричала, когда в один из ясных дней крыша больницы с громким хлопком обвалилась вниз, и все, что она ощущала, как болит у нее нога и как трудно, просто невозможно ей было дышать от запаха крови, от звуков плача, криков, в котором ужаса было столько, что можно было намотать его на каждую конечность своего тела.

Это было последнее, что успели сделать мятежники, прежде чем Скорпиус Малфой с группой авроров вышли на их логово — заваленная плесенью и пылью, старая усадьба Лестрейнджей. Лили, пребывавшая в беспамятстве не знала этого, но уже много после ей рассказывали, что небо над Лондоном сделалось вдруг черно-серым от выбросов магии. Громкий свист раздавался над городом, и сигнализации гудела зловеще и буйно, так, что всем, прятавшимся в в подземельях, казалось, что их жизнь оборвется, что всему вдруг настал конец.

Никто не знал толком, что произошло в той старой усадьбе. Может, помогло Скорпиусу то, что он был чистокровным волшебником, а значит, знал многое из того, о чем не было известно остальным. Может, он просто воспылал такой яростью и ненавистью ко всему, что был готов уничтожить весь мир. Да и неважно это было Лили Поттер, она просто знала: в тот день он доказал каждому, что имя Малфоя чего-то стоит; в тот день, погребая свою душу под обломками воспитания, он выказал свою преданность новому миру.

Лили вчитывалась в расплывчатые заголовки газет, видела его лицо на всех первых разворотах, и внутри нее образовывался ком. Что мог чувствовать Скорпиус? Ей было страшно думать об этом. Но к страху примешивалась и боль, когда, лежа в палате, она читала краткие записи его биографии. Там было много всего: Хогвартс, факультет Слизерин и… Аида Роули, которая вдруг скоропостижно потеряла своего жениха в этой суматохе и жизненной мясорубке.

Она давала интервью, говорила о том, какой Малфой был прекрасный во всех отношениях, как много он работал. Аида говорила многое из того, чего Лили не могла ей простить, потому что она-то, в отличие от всего этого гребаного мира, знала, как паразитировала за счет Скорпиуса Роули, как она его губила, унижала.

А что выходило сейчас? Весь мир, кажется, замер в ожидании воссоединения такой красивой пары с такой роковой судьбой, которая перетерпела все: и боль разлуки, и горесть расставания, и войну.

— Где он? — тихо спрашивала Лили у Альбуса, чувствуя, что у нее опять совершенно нет сил, чтобы молчать.

— Не знаю, Лили. Малфой словно куда-то исчез… после того дня.

— Поищи его в объятиях Роули, — яростно кидая газету в сторону, чуть ли не кричала Лили, испытывая боль за все: рухнувшие надежды, тягостное ожидание, отсутствие ответа на свои чувства.

Мир ликовал и ждал его возвращения, а Лили Поттер клялась, что больше никогда с ним не заговорит. И вот неожиданно для всех Скорпиус дал разгромное интервью в Пророке, где обличал несостоятельность современной системы, несправедливость по отношению к бывшим, отсутствие социальной справедливости и равенства. Он говорил много правильных, нужных слов, но он так и не пришел к ней, из-за чего Поттер меняла свою любовь на разрушительную ярость.

Она больше никого не хотела ждать. Лили думала, что поступает правильно, собирая чемодан и покупая путевку в Италию. В конце концов, у нее был неплохой учитель по неприятию встреч, и она следовала его заветам, словно помешанная. Здесь, на Ривьере, не было зимних холодов, не было ощущения приближающегося Рождества. Здесь вообще ничего не было, и она радовалась, словно маленький ребенок, получивший долгожданную свободу от всего и всех.

Свобода длилась недолго. Чувства накатили на нее, словно гигантский снежный шар, который сминает любую рациональность, и Лили вновь опустилась в свои мысли, смакуя каждую искорку боли.

Она любила его, это была правда.

И сейчас она страдала от этой любви. Сейчас она думала, что ее опять не выбрали, и, может, это не было правдой в полной мере, но иногда Лили казалось, что лучше бы все было именно так. Ведь тогда, возможно, она смогла бы похоронить свои чувства под плотным слоем забвения.

Когда ей начинало казаться, что это была единственная правильная мысль за все ее годы жизни, он неожиданно пришел к ней, взявшись словно из ниоткуда.

На нем был черная мантия, выделявшаяся на фоне беспечных волшебников, а его слегка похрамывающая походка бросилась в глаза ей сразу — в конце концов, у нее была удивительная способность видеть его везде и всегда, чувствовать его присутствие каждым миллиметром своей кожи.

— Я ждал тебя, — говорил он, и глаза его были наполнены бесконечной плеядой смыслов и чувств.

Лили смотрела на зарево, разливавшееся над морем, и боялась словами испортить то неловкое, трепетное, что буквально плескалось в воздухе.

И тогда его прорвало. Скорпиус многое говорил ей — о том, что потерял смысл; о том, что разругался со всеми родными, близкими, со всеми, кто был связан с «бывшими» или Слизерином.

Он говорил, что уничтожил свою жизнь и разочаровался в том, что видел. Говорил, что нигде не находил покоя. И в момент, когда отчаянье дошло до апогея, он вспомнил ее слова.

— Лили, я не смог принести тебе победы. Я не добыл для тебя ровным счетом ничего. Я оставил после себя выжженное поле в этой долбанной Англии, и я пошел искать тебя. Как единственную часть своей жизни, в которой был смысл и что-то еще… понимаешь?

Людей вокруг уже не было, и они были единственными в этом безумном мире, кто оставался возле моря в закатных сумерках. Кто-то смеялся звонко на яхтах, чинно проплывавших мимо, откуда-то доносились звуки оркестра и веселого цокота каблуков. Вокруг них трепеталась жизнь. Жизни не было только в них двоих.

И Лили думала, думала о многом в этом момент, но прежде всего — о нем.

— Аида вновь свободна, Скорпиус. Ты был у нее, да?

Тоска сковывала сердце, и Лили чувствовала, что испытывает бессмысленную ревность. Ведь, кажется, он все еще был не ее?

— Мне не нужна никакая, Аида. Может, жизнь все это время пытается сказать, что мне нужна ты, Лили Поттер?

Он коснулся ее запястий, на которых была целая вереница шрамов, он переплетал их пальцы, касаясь их губами, он делал многое в эту ночь, но самое главное Скорпиус сказал ей тогда, когда солнечный свет поднимался над пространством.

— Когда я очнулся после битвы, я не мог ходить. И я долго валялся в кровати, набираясь сил, чтобы выйти в мир. Сначала я хотел найти тебя, но мне страшно было показаться тебе на глаза, Лили. Во мне ведь что-то надломилось, понимаешь? И я ждал, ждал долго, выстраивал внутри себя новые стены, чтобы ты не чувствовала моей пустоты и не пыталась ее заполнить, ведь, Лили, ты нужна мне не для этого — ты нужна мне просто потому, что ты — это ты. И потому, что тебя саму я бы мог ждать очень-очень долго, если бы точно знал, что наша встреча на перекрестке жизни гарантирована. В конце концов, я сломлен, Лили, и я понимаю, что у меня ничего нет: мне не хочется даже возвращаться обратно. И если ты откажешь мне, я пойму, да. Но… памятую твои слова, я же сделала все, как ты тогда сказала. Поэтому, может, давай поженимся, а?

«Наверное, это не будет нашим спасением», — думала Лили, робко улыбаясь.

«Наверное, мы никогда не привнесем покой в свои жизни», — рассуждал Скорпиус, целуя ее в висок.

Но во одном их мысли совпадали: в этом огромном мире, сотканном из страданий, неожиданных встрясок, отчаянья и ненависти, боли и бездонного ужаса существовать всегда проще, когда тебе было, кого ждать.

Когда у тебя был тот, в кого хотелось верить.

Примечания:

А ждать порою бывает невыносимо пусто, так?