Разборки двадцать первого века (гет)

Преодолев невысокую холмистую гряду, отделяющую лагерь от степи, Михаил остановился и осмотрелся. Впереди расстилались солончаки. Они занимали не столь много места, примерно четверть гектара; на соляном покрытии кое-где поблескивала вода, оставшаяся от весенних паводков и недавних дождей.

Ветер тоскливо выл над этим белым покрытием, внося ноту щемящей грусти в этот и так унылый пейзаж.

За солончаком виднелась вторая холмистая гряда, покрытая нежным пушком дикой конопли и сверкающая алыми каплями просто огромных маков. А маки там были действительно большие. За этими холмами было рукотворное озеро, куда ходили купаться сезонные рабочие.

Но внимание Михаила привлек темный предмет, находящийся примерно в трех метрах от края солончака. Михаил спустился вниз, скользя по жирному суглинку, и увидел небольшую тропку, которая терялась в соляных холмиках. Он пошел по ней и добрался до темного предмета.

Это оказался человек в старой поношенной черной летной куртке из чертовой кожи. Он стоял на коленях перед маленьким приборчиком. Ветер трепал густую рыжую шевелюру.

— Товарищ Спасско-Преображенский?! — позвал Михаил.

Но тот не ответил.

— Товарищ инженер? — вновь предпринял попытку Михаил.

Но тщетно.

Михаил подошел ближе и дотронулся до плеча второго инженера. Тот тихо повалился набок. Куртка распахнулась, и Михаил увидел темное пятно на груди Спасско-Преображенского. Михаил опустился на колени перед ним.

Сомнений нет.

Этот человек был застрелен.

Кем?

Михаил бросил быстрый взгляд на холмы.

Где-то там поджидал убийца.

Возможно, что и он сейчас на мушке.

Михаил закрыл глаза и обратился в слух.

Ветер.

Дальние крики афганцев.

Нет ничего подозрительного.

Михаил открыл глаза, приподнял сухое тело второго инженера и отправился в обратный путь.

— Мне надо заключение вашего хирурга, — обратился он к Октябрине, опуская тело на оцинкованный стол, — этого человека убили, и я хочу знать — КАК?

— Какой ужас?! — вскрикнула Октябрина, узнав в мертвеце Владилена Игнатовича, — где вы, товарищ Макаров, его нашли?

— На солончаке. Вы не знаете, что он там делал?

— Нет.

— Хорошо, — ответил Михаил, — вы пока тут разбирайтесь, а я поищу улики в других местах.

— Конечно, — пролепетала бледная и напуганная Октябрина, кидаясь к телефону внутренней связи.

Михаил пошел в комнату, где проживал второй инженер. Диверсии диверсиями, но это уже переходило все границы. Убийство. Жестокое хладнокровное убийство. Михаил бы понял, если бы убили первого инженера, все-таки шпион, но чисто русский мужчина сорока лет от роду. Проживает… проживал с матерью в квартире в московском районе Новые Горки. Холост. В порочащих связях замечен не был, вел здоровый образ жизни. Увлечения — геология.

Убивать его не имело смысла, если только…

Да.

Эту версию требовалось проработать.

Михаил зашел в комнатушку, в которой проживал покойный, деля её с первым инженером, и осмотрелся. Так. Кто бы ни убил беднягу, тот еще не добрался до комнаты. Все было чисто и аккуратно. Михаил принялся за осмотр. От его внимательного взгляда не ускользало ничего.

Обыск принес результат. Из-под кровати были извлечены два допотопных разбухших портфеля. Михаил не знал, что в них, но собирался узнать. Он пронес их в свою комнату. Положил их на стол. На единственный стол, который был в их комнате. Михаил вскрыл один портфель. В нем оказалось три толстых скоросшивателя. Михаил принялся их изучать.

Служебные записки.

Диспетчерские наряды.

Накладные на доставку.

Официальные бумаги с пятого декабря 1967 года до вчерашнего дня.

Ничего интересного. Да. Все очень хорошо. Михаил отложил скоросшиватели. А что же во втором?

А во втором тоже были скоросшиватели. Тоже три и тоже с пятого декабря 1967 года. Но бумаги там были другие. Михаил был изумлен сверх меры; сам того не ведая, он нашел две версии происходящих событий.

Служебные записки, но записки, которые шли через других людей.

Диспетчерские наряды с другими цифрами.

Накладные на отправку.

Выписки. Бухгалтерские расчеты.

Владилен Игнатович Спасско-Преображенский знал о тех странных делах, что творились на этом объекте. Знал, но не сказал. И это стоило ему жизни.