Кристальный браслет (джен)

Прежде чем заняться своим будущим мужем, Гермиона представила себе его таким, каким каждый раз, в каждом новом мире его видела — лохматый, темноволосый, зеленоглазый, с очками-«велосипедами» и выдающимся шрамом в виде молнии над правой бровью.

Потом провела пальцами по выпуклостям Браслета и, найдя нужную, беззвучно, шевеля лишь губами, активировала поиск, надавив на бугорки.

Сразу перед ней появилось светящееся, обведённое узкой рамкой темноты пятно. Разрастаясь, оно превратилось в экран, похожий на телевизионный, но могло по её желанию выполнить и другую функцию — стать окном Перехода.

На первых порах, она хотела только посмотреть на здешнего Гарри, чтобы оценить глубину падения сестры его матери, в доме которой он жил. А оценку можно поставить конкретно по количеству синяков, ссадин и степени истощения ресурсов его тела.

На данный момент искомый лохматый, темноволосый и далее по тексту, который можно было прочесть во «Взлёте и падении Тёмных Искусств», Победитель Того-кого-нельзя-называть спал в маленькой каморке без окна. В чулане под лестницей. Свет, падающий тусклыми полосками, просачивался сквозь прорехи между досками в одной из стен каморки. То есть, пока что вполне канонично.

Никаких средневековых замков в помине не наблюдалось, никаких дорого обставленных покоев с развешанным на стенах холодным оружием, чтобы он его легко доставал и бежал сражаться и убивать драконов и прочих чудовищ. И спасать рыжих — всегда, во всех мирах, рыжих — девиц, а потом жениться на них в знак благодарности. Кто кому в благодарность чего был должен — в детских книжках не уточнялось. Ибо, нечего герою рассуждать на тему, что за спасение девицы ЕМУ ДОЛЖНЫ, а не ОН КОМУ-ТО что-то ДОЛЖЕН.

Гермиона увеличила контраст и ясность изображения, чтобы получше рассмотреть своего героя из детских сказок. И ужаснулась.

На тахте из старой детской кроватки лежал истерзанный голодом худющий мальчик лет девяти-десяти. Не по возрасту, по внешнему виду. Одет был в дырявую серо-бурую футболку, с огромными синяками под глазом и на голых предплечьях.

Кто это его так? Что за… Это был никто иной, как сам Герой волшебного мира, чёрт возьми! Точно это не случайный парнишка из стран Восточной Европы, где в настоящее время велись разрушительные для общества войны?

Гермиона решила не закрывать в течение дня экран обзора, чтобы удостовериться в том, что она нашла именно Гарри, а не кого-то другого, похожего. На всякий случай, она не выключила звук, чтобы услышать хоть какое-то имя из его окружения. Представила себе, что она ошибается и спасает незнакомого мальчишку, а своего оставит вариться в котле канона, как в прежнем мире, и её стало знобить. Бр-р-р-р! Лучше перебдеть, чем недобдеть.

Для начала, она узнала, что никакой восточной Европой здесь и не пахнет. Это была старушка Британия, потому что не прошло и пяти минут наблюдения, как кто-то нервный стал громко стучать в хлипкую дверь каморки, а визгливый женский голос закричал:

— Вставай, неблагодарная тварь! Пора завтрак готовить!

На чистом английском языке, с лондонским акцентом.

Мальчик мгновенно проснулся и вскочил с постели, а Гермиона Джин застыла — первый раз в своих неисчислимых первых с Гарри Поттером контактов видела настолько красивого оттенка изумрудного цвета глаза. Мальчик был, как всегда, худым, с заострившимися от устроенной Дурслями голодовки чертами лица. Но его лицо каждый раз поражало её своей одухотворённостью и пленяло её сердце, как в первый раз. С этими ведьмовскими зелёными глазами на молочно-белом лице, на фоне чёрных как смоль, сейчас растрёпанных и грязных волос, Гарри был бы на обложках всех самых известных журналов мира. Если бы не был рабом в этом странном месте, доме родной тётки. В цивилизованном Лондоне при этом.

Каждый раз, увидев жалкое состояние любви всей своей многократно повторяющийся жизни, Гермиона Джин давала себе обещание уничтожить это гнездо акромантулов — дом семьи Дурслей. И много, много раз забывала свое обещание, отложив это дело на некоторое время. А потом «учёба», которая для неё таковой не являлась, захватывала все её мысли, а близость конкретного Гарри Поттера вытеснял всё остальное, оставив лишь непреодолимое желание быть как можно ближе к нему, к каждому из них.

На этот раз она решила действовать без отлагательства, во избежание.

Тем временем, Гермиона продолжала смотреть и выжидать подходящий для перехода туда момент. Сперва мальчик Гарри (она не знала его настоящее имя) побежал в уборную, куда Гермиона, не стесняясь, подсмотрела одним глазом — не для того, чтобы посмотреть на мужские атрибуты мальчика, а чтобы постараться узнать есть ли у него ещё синяки где-нибудь на спине или ниже спины.

Были. И не одни синяки. Были и зажившие раны — следы от побоев ремнём… Р-р-р-р-р-р!

Хотя… Да.

Умывшись в маленькой раковине, мальчик, не медля, отправился в другую часть дома, как оказалось — на кухню. Там за плитой стояла высокая русоволосая женщина тридцати трёх-тридцати пяти лет, в пёстром платье и переднике. Услышав шаги мальчика за спиной, она повернула чуть-чуть голову. Мальчик сразу среагировал:

— Доброе утро, тёть Петуния, — вяло сказал он и приблизился к плите.

Женщина, ничего не ответив, уступила своё место и открыла холодильник.

Так-так-так. Пока, ничего такого. Племянник помогает тётке по хозяйству.

Но синяки по всему телу мальчика не фломастерами нарисовали, его не на шутку избили. Ремнём или чем-то подобным. И как Петуния позволила этому случиться?

Пока на сковороде что-то скворчало, прозвучал топот стада слонов. На кухню прибыла тяжёлая кавалерия в лице одного огромного и одного поменьше представителей семейства китов. Или касаток. Тюленей, короче, но с ногами.

Вернон Дурсль пошевелил усами и два-три раза указал метнувшимися в сторону худосочного подростка у плиты свиными глазками своей младшей копии. Дадли подстрекательство отца принял как сигнал к действию и, вальяжно обходя вокруг обеденного стола, чтобы присесть на своё место, «нечаянно» толкнул Гарри, который в данный момент переворачивал широкой решетчатой лопаткой толстый кусочек бекона. И он всем телом прикоснулся к кипящему жиру. Шок заставил его отступить шаг назад от жара, но его бесформенная футболка повлекла сковороду за собой и весь жир пополам с поджаренными ломтиками бекона разлился по его животу и босым ногам.

— А-а-а-а, — выкрикнул он, так как боль преодолела первоначальное шоковое онемение чувств. Подпрыгнув на одной ноге, он потерял равновесие и одной рукой уперся на раскалённую плиту. — И-и-и-иххх…

Громкая затрещина Вернона отбросила визжащего от боли несносного племянника в угол, послышался глухой хруст, мальчишка пискнул и замер.

— Вернон, я говорила тебе держать свой гнев в руках и не бить мальчишку со всей силы? — раскричалась Петуния. — А если он умрёт от твоих наказаний, а если ЭТИ как-то узнают…

Слова испуганной домохозяйки вдруг приобрели совершенно пророческий характер, потому что Гермиона Джин решила, что всё — дальше ждать некуда.

Перешагнув сквозь Проход, созданный Браслетом, она появилась как гром из ясного неба, ошарашив всех троих Дурслей своим буквальным перелётом от места прибытия до скорчившегося в эмбриональную позу уродца. По пути, злющая как бешеная собака высокая белокурая девица, одним взмахом руки превратила Вернона и Дадли в каменные изваяния.

Оставив тётку Гарри стоять столбом у холодильника с округлённым ртом от бесцеремонного вторжения незнакомой ангелоподобной девицы. Хотя, где вы видели ангела с багровыми от злости глазами? Петуния втихомолку, пользуясь тем, что внимание этой нахалки занято исцелением бесполезного нахлебника, приблизилась к своим мальчикам и одним пальцем толкнула Дадлика.

Тот был тёплым, но твёрдым, как камень. Закрыв рот левой рукой, она прикоснулась к Вернону, чтобы выяснить, что у него та же симптоматика.

Статуи! Её самых родных, самых любимых в мире мальчиков этот дьявол в образе ангела превратила в обычные цементные статуи.

Миленький боженька, чем она заслужила наказание это?

И неожиданно перед её внутренним взором начали прокручиваться картины избиения племянника Верноном, злокозненные подставы от Дадлички, «охоты на Гарри», голодовки, чулан, удары тяжёлой сковородой уже от её руки и… замерла от ужаса. Это — они, благочестивые, законопослушные и набожные Дурсли делали? Почему?

Тем временем девица, присев на корточки перед мальчиком, стала водить над ним излучающими белое сияние руками. Стоны постепенно стали затихать по мере того, как его ожоги, шрамы и синяки один за другим на глазах у Петунии исчезали. Наконец, он успокоился, притих, а через небольшой промежуток времени, открыл глаза и посмотрел на девицу вылупившимися, зелёными как у Лильки зенками. У-у-у, как она его ненавидела.

А почему, собственно, она могла бы ненавидеть своего единственного племянника?

В голове Петунии Дурсль царил полный хаос, мысли и воспоминания, все до одного постыдные, переплелись в запутанный клубок.

Посмотрев на своего обездвиженного сынишку, которого эта мерзопакостная наглая девица заколдовала, миссис Дурсль ужаснулась, что нахалка никогда не вернёт его к жизни и громко разрыдалась. Это привлекло внимание кудрявой малолетней блондинки и она медленно повернула голову, продолжая сидеть на корточках перед племянником.

— Чего разревелась? Разве не понимаешь, что во всём виновата только ты? — строгим, недетским голосом спросила девица. — Как можно тётке позволить чужому мужику избивать её собственную кровиночку?

— Этот мне не сын… — указала она мановением в сторону племянника.

— А для меня, знаете ли, это звучит как отмазка за собственные детские обиды. — возразила девица. — Выкуси это!

И она махнула правой рукой. Разноцветный калейдоскоп света увлёк сознание Петунии в круговорот и она отключилась от окружающего мира.

Пришла в себя в некотором странном месте, где её тело отсутствовало, но её глаза видели всё, что происходит вокруг.

А подле себя она увидела своего, более стройного белобрысого Дадлика, играющего с несравнимо лучше выглядящим, чем выросший у них, на Тисовой, Гарри. Оба смеялись, гонялись на игрушечных мётлах и подбрасывали друг другу в воздухе маленький шарик с жужжащими крылышками.

Дверь комнаты открылась и вошла с тёплой улыбкой на лице её давно погибшая сестра Лили и поймала руками пролетавшего мимо неё Дадлика. Тот запищал, заливаясь смехом, болтая ножками в тёплых туфельках, и приобнял за шею свою целующую его розовые щёчки тётю. В комнату вошёл и муженёк сестры, тоже улыбающийся и начал играючи гоняться за кружащимся под потолком Гарри.

Дадлик указывает пухленьким пальчиком на кузена, кричит:

— Не дай себя поймать папе, братик!

И опять заливается смехом.

— Ах ты, мой маленький племянничек, — ласково воркует Лилька…

… и Петунии хочется, чтобы земля под её ногами разверзлась и она провалилась на самое дно, в Преисподнюю.

— Что, что это было? — дрогнувшим голосом спросила она.

— А это было то, как твоего сына стала бы растить твоя сестра, случись с вами то, что ты племяннику рассказывала о кончине его родителей.

— Но там Дадли летал на…

— Ну, да! А ты что хотела? Что только линия сестры могла произвести маленького волшебника? Э-э-э-э, это просто вообще, позор. Не знать школьный материал по биологии.

— Что с моими мальчиками будет? Они такими останутся или ты их расколдуешь?

— Мне на твоих мальчиков до лампочки, плевать я на них хотела с высокой колокольни. Для меня лишь Гарри важен. Так что — сиди тут, думай о прощении, смотри на них и гадай. А я пошла.

А потом приобняла темноволосого оборванца с такой несдержанной нежностью, словно тот на принца, а не на чмо был похож. И без хлопка, без ничего, перед ними раскрылся тоннель, в котором оба загадочно исчезли.

Тоннель уменьшился до маленького пятнышка и тоже исчез. Насовсем.

И что теперь будет?

Петуния Дурсль, не сдерживаясь в своём бессилии, начала выть волком, огласив воем всю Тисовую. Она того не видела, но окна и двери соседних домов стали открываться и на тротуары вышли не одна и не две кумушки. Кучкуясь по две-три в группки, они начали громкими голосами и нелицеприятными словами обсуждать поведение своих странных соседей, семьи Дурсль. На крики Петунии первой прибежала самая неприятная из её соседок особа, кошатница Арабелла Фигг. Ворвалась она без стука, без разрешения — как к себе домой, мазнула глазами по обстановке, задержав горящий от любопытства взгляд на каменных изваяниях Вернона и Дадли, ткнув их пальцем, даже костяшкой кулачка постучала по холодному уже цементу. На воющую Петунию она, не удостоив её своим вниманием, даже не посмотрела. Крутнулась на каблуках и понеслась бегом к себе домой.

Через десять минут в дом №4 в вихре красочно расшитой золотыми звёздами тёмно-фиолетовой шелковой мантии вбежал давно забытый Петунией старик с развевающейся длинной снежно-белой, как облако, бородой.

Не поздоровавшись с хозяйкой дома, словно её не существовало, он, первым делом, открыл чулан под лестницей. Заглянув туда и не увидев постояльца, он пролетел в два шага расстояние до плачущей женщины и, схватив её за волосы, дернул её голову назад, чтобы мог скреститься с ней взглядом.

Она его, Альбуса Дамблдора, директора школы Чародейства и Волшебства, видела только один раз — в день, когда они с Верноном, найдя подброшенного в корзине, как щенка, малютку, решили повторить это действие. Тоже подбросить его, даже не прочитав найденное в корзинке письмо, на порог церкви и оставить там. Но пришёл старик-колдун, представился Альбусом Дамблдором (вот, кого она ненавидела всей душой с тринадцати лет по понятной причине), махнул этой своей палочкой, всей в узелках, и они оставили себе ребёнка. Узнав от него, что это не чужой им ребенок, а сын погибшей сестры Петунии.

Потом они пожалели, что покорно, не обговорив с ним пособия, согласились принять и вырастить мальчика-урода. А могли бы выманить у старого колдуна, пока он был тёпленьким и заботливым, кругленькую сумму, да не успели. Тот, как пришёл с хлопком, возникнув из воздуха, так и исчез — с хлопком растворяясь в воздухе.

Наконец, он во второй раз явился в дом Дурслей, но по разумению Петунии, не чтобы совершить доброе дело — расколдовать мужа и сына, а чтобы узнать, не пострадал ли его протеже.

Протеже, блин! Подброшенный ноябрьской ночью на порог дома, без уведомления хозяев, что это за мальчик в корзине. А теперь пялится в её глаза, словно взглядом хочет пробить дырку в её черепной коробке.

В действительности, Дамблдор не дырку хотел ей в мозгу пробить, а прочитать её воспоминания. Вперившись в её глаза своими буркалами голубенького цвета, он пытался увидеть, что же это с его ручным одноразовым оружием случилось.

Хотя, игру, закрутившуюся вокруг сына Джеймса и Лили Поттер, следует назвать иначе — Большая битва Добра и Зла в конце каждого тысячелетия. Но незачем простым людишкам это знать.

Странно, память этой дуры закрывал почти металлический непробиваемый Легилименцией купол. Как ни пытался Дамблдор прочесть сквибку — не удавалось. Наконец, приняв своё поражение, он решил пойти не по лёгкому пути, а расспросить её.

— Скажи мне, Петуния, где Гарри? — елейным, но строгим голосом спросил он. — Расскажи, что случилось?

— А вы вернёте человеческий вид моим мальчикам? — пошла она на переговоры.

— Как только расскажешь мне всё, так сразу — улыбнулся старик. — Сделай мне чай, раз я должен идти на уступки.

Женщина слышала от сестры про акулью хватку этого благообразного с виду старика и занялась приготовлением чая, параллельно предаваясь тяжёлым раздумьям. Она не верила ни одному слову, вылетевшему изо рта этого опасного, скользкого как рыба в воде, человека. Хоть сто раз играй он на публику белобородого синеглазого и добродушного дедушку. Повернувшись, чтобы поставить перед ним чашку, сахарницу и молочницу, она увидела, что Дамблдор, присев на стул её Вернона, на её мальчиков даже не взглянул.

Она захлебнулась ненавистью. Волшебник сидел спиной к статуям её родных, сложив обе свои ладони под бородой, и шевелил, прикрыв глаза в ожидании своего чая, пальцами под густыми белыми прядями. Его узловатая палочка лежала на столешнице перед ним.

Ненависть к Дамблдору закружила в её голове хороводы и женщина предоставила ей руководство действиями. Ставя перед стариком чашку с горячим чаем, она слегка её наклонила так, чтобы жидкость разлилась поверх того места его бороды, под которым лежали его сплетённые в замок руки, и обожгла их. Старик тонко завизжал и второпях попытался взять палочку, но растопыренные из-за ожога пальцы запутались в длинных прядях его же бороды. Он дёрнулся назад, думая вскочить и освободить руки из плена длиннющих волосинок… Чтобы встретиться головой с тяжёлой сковородой Петунии. Ею она виртуозно вертела, многократно упражняя свой бэкхенд на своём же племяннике.

Дамблдор только охнул и, обмякнув, присел обратно на тяжёлый, усиленный металлическими планками стул. Его голова грохнулась в горячую лужицу на столешнице и он встрепенулся, чтобы опять ощутить отработанный практикой тяжёлый удар сковороды.

Через некоторое время он пришёл в себя, чтобы удостовериться, что здесь ему совсем не рады. Он бы полностью привязан к стулу толстой металлической цепью. А поверх была густо намотана здоровая синтетическая верёвка для сушки белья. Длиной не меньше ста футов. Свободными у него оставались только два его пальца правой руки — большой и указательный.

А рядом, в готовности к нападению, со сковородой в руках, стояла злющая миссис Дурль:

— Колдуй, старик, а то до состояния покойника тебя отделяет один удар вот этим! — потрясла она посудиной. — Верни моих мальчиков к жизни и я отпущу тебя.

— Петуния, девочка моя…

Бу-у-умс!

— Я не твоя девочка, старый урод!

— Дай мне в руки палочку. Я попробую…

— Что значит «попробую»? Ты можешь их расколдовать или тебя зря называют Мерлином двадцатого века?

— Откуда ты…

— Колдуй, давай, Мерлин хренов. На, держи двумя пальцами свою хвалённую палочку, но помни: Дамоклов меч висит над твоей головой. Увильнёшь, тресну и разможжу твою башку, а то противно на тебя в этом женском балахоне смотреть.

— Фините Инкантантум! — чётко произнес Дамблдор, стараясь кончиком Старшей палочкой нарисовать необходимый знак.

Статуи не шелохнулись. А его ручкой сковороды боднули в то место на спине, которое и так зимними вечерами болело. А теперь там будет и летом болеть.

— Фините Инкантантум Максима!

Ничего!

Что происходит?

Миссис Дурсль выдернула из его пальцев палочку и в гневе, неосознанно махнув ею в сторону Дамблдора, сказала:

— Слушай сюда, старик! Я тебя развяжу, но отсюда ты пойдёшь в свои магические больницы и возвратишься обратно в сопровождении самого умелого врача-колдуна. Когда оживите моих мальчиков, я верну тебе твою палочку. Пока она моя! А-а-а-а-а-а, что происходит?

Из вершины странно потеплевшей в её руках палочки вылетел луч белого света и утонул в районе горла (и как там под этой противно белой бородой разберёшься, что где находится?) Альбуса Дамблдора. Его взгляд вдруг остекленел и он стал кивать головой в знак полного ей подчинения.

— Ого-го! А я, кажется, превратилась в ведьму! — воскликнула Петуния и, спрятав деревяшку в декольте, отпустила привязанного к стулу Вернона старика.

Тот, почувствовав себя свободным, шлёпая шлёпанцами, сразу побежал к своей шпионке, чтобы воспользоваться её камином. Надо было поискать в ящиках своего необъятного рабочего стола в Хогвартсе свою, выглядящую как Старшая резервную палочку. А оттуда — в Мунго, чтобы исполнить приказ.

Приказ надо исполнить, привести Сметвика, иначе…