Together in the void (гет)

Одной шутки хватило для того, чтобы разрядить атмосферу на кухне, и если что-то мрачное в ней все-таки осталось, так это лишь пасмурное небо, из-за которого все вокруг казалось серым и невзрачным. Серый холодильник, который на самом деле был белым, темно-серый и почти что черный стол, серая посуда и многочисленные шкафчики над такими же скучными тумбами… но не они.

Красный и зеленый цвета слишком сильно бросались в глаза из общей картины и заставляли хоть немного, но все же поверить в лучшее. Они выглядели подобно ярким пятнам на мрачной черно-белой картине, изначально призванной для того, чтобы окунуть зрителя в безысходность и ужас. Такие же лишние, такие же совершенно никуда не вписывающиеся пятна, при взгляде на которые невольно думаешь: «Что же автор хотел этим сказать?», но смысл неизвестен никому. Ни тем, кто наблюдал за картиной, ни самим пятнам и, уж точно, не художнику, что лишь попытался передать то, что не мог выразить словами сам.

А нужны ли были слова вообще? Почему в каждой картине мы пытаемся найти какой-то сокрытый смысл? Почему думаем о мыслях художника в тот момент и пытаемся проникнуться совершенно чужими идеями, забивая на личные мысли и чувства, вызванные тем же самым произведением искусства?

Если спросить об этом у самих пятен, что сейчас сидели друг напротив друга и видели один единственный яркий цвет среди общей мрачной картиной… возможно, где-то глубоко в сознании промелькнула бы мысль о том, что они не одни и вдвоем застряли в этой пучине, погружаясь в нее все больше и больше, но так и не доставая ногами до песчаного дна. И это, в свою очередь, заставляло задуматься: «Как долго мы еще будем тонуть?».

Эта мысль никому не дает покоя. Ни Бену, для которого мир ничуть не изменился с приходом дождя, ни для Шэрон, что, оставаясь одна, не раз уже спрашивала себя о том, ради чего вообще живет и хочет ли она чего-то по-настоящему. Но получить ответы на такие вопросы они не смогли бы даже у самых лучших специалистов с высокой квалификацией и огромным опытом в своем деле, ведь что бы он там не говорил, никто не знает и не может знать человека, чем он сам. Но… что же делать в том случае, если ты не знаешь самого себя? Не знаешь, чего хочешь, не понимаешь, зачем еще существуешь, и просто все дальше погружаешься в свою тьму. Сливаешься с этим миром и продолжаешь плыть по течению, совершенно не зная, куда оно тебя занесет, но то уже и не казалось чем-то особенно важным.

Они продолжали все так же молча есть. Девушка зажмурилась, когда наконец-то попробовала воду, разбавленную со специями, а Бен лишь едва заметно усмехнулся, невольно вспомнив день, когда Шэрон от него узнала, что такое шаурма. Девочка сначала не понимала, как это надо «аккуратно есть», а уже потом Бен смеялся над тем, как она испугалась пятен на блузке из-под соуса, а он, широко открывая рот и, в целом, расправляясь с шавухой, словно какой-то голодный зверь, в итоге съел ее даже аккуратнее, чем она, подруга, что пыталась есть по чуть-чуть и совсем не заметила того, как соус начал протекать через низ, запачкав тем самым одежду.

И, само собой, ребенком он не понимал, для чего они с Джеком использовали столько столовых приборов даже в школе. Над ними все смеялись из-за того, что те разбирались, как и чем надо есть, а Бен, что сначала попытался в это вникнуть, все равно так и не понял в детстве того, нафига пачкать столько посуды и, самое главное, таскать все это с собой. В конечном итоге, он все-таки их переучил, но случай все равно был забавный.

— Как же это вредно, но, черт возьми, так вкусно… — Бен улыбнулся, когда девушка наконец-то начала хоть чуть-чуть походить на живого человека. С чувствами, эмоциями и… совсем не так, как в школе, где Шэрон была лишь идеальной куклой, исполняющей свой долг в виде идеальных оценках и активно участвующей во всех, даже самых скучных и бессмысленных, мероприятиях.

— Это ты еще мой омлет не пробовала, — вроде бы в этом проскользнул намек о том, что он мог бы приготовить, если она придет снова, но в то же время для самой девушки это казалось сейчас просто наваждением. Ее воображением, либо же… собственным желанием вернуться, что Шэр скрывала все внутри себя и пыталась закопать его как можно глубже, чтобы больше о нем и не думать.

— Многое упускаю?

— Не представляешь, насколько, — уголки ее губ чуть-чуть приподнялись. — Мне стоит волноваться о том, что минут через десять сюда приедут копы и какой-нибудь телохранитель выбьет дверь, как в тех самых фильмах? — и тут она не сдержалась, засмеялась. Но понимала, к чему были такие расспросы, ведь в детстве за ней вели такой контроль, что без своего брата Шэрон в целом мало куда могла выйти.

— А… нет, не думаю, — и все же, ответ не заставил себя ждать. Девушка виновато опускает взгляд, а он просто жмет плечами, продолжая есть. Шэрон понимала, что рядом с ним ей совсем не нужно придерживаться образа. По крайней мере, она не боялась, что он может что-то неправильно понять, и знала, что Бен не станет никому ничего рассказывать. Просто хотя бы потому что в этом нет никакого смысла. Но как же тогда себя с ним вести?..

— Расслабься, — первый совет и звучит он совсем так же, как и в детстве. — И прекращай уже вести себя как на иголках, — теперь подпер щеку рукой и посмотрел на нее не то скучающе, не то даже с безразличием, от чего Шэрон лишь сильнее почувствовала свою вину. — Ты же не сдаешь экзамены, да и… не дома вроде как сидишь, — а говорить о ее доме было неловко даже ему самому. Знал, насколько там все строго, и если в детстве того совсем не воспринимал, то сейчас считал это чем-то настолько жутким, что и говорить об этом совсем не хотелось.

Дом — место, где человек отдыхает в кругу семьи. Однако, если брать в расчет семью Шэрон, то у нее каждый ужин сопровождается новым тестом и обязательным отчетом о том, чего полезного она сделала за день. При том, им было вовсе не важно, чем она на самом деле занималась и что чувствовала. Не важно, как сильно хотела есть и просто навалить себе в тарелку кучу из всего, да, забив на все нормы приличия, положить ногу под мягкое место на стуле, поставить локти на стол и поужинать в свое удовольствие. Но вместо этого Уилсон была вынуждена терпеть одно и то же. На семейном ужине все сидели с такими угрюмыми лицами, будто кто-то помер. Аппетит пропадал почти что моментально. Джек молчит, мама просить рассказать, что было в школе, но сама при этом даже и не слушает. Парень отвечает кратко, а у Шэрон того даже не выходит. Слышит заветный тихий звон маленькой ложечки о бокал и с затуманенным взглядом рассказываем обо всем, что ее спросят и не спросят. Меланхолично, честно, без грамма эмоций на лице…

— Прости, — совсем тихо прошептали ее губы, но не было понятно до конца, за что конкретно она извинялась.

Бен сверлил ее все тем же скептичным взглядом, пока не отвернулся, но сам так ничего и не ответил. За что бы она уже не извинялась, он навряд ли сможет простить ее по-настоящему. Пытался забыть и отпустить множество раз, и вот теперь, когда все получилось… теперь, когда ему стало настолько наплевать на то, что происходит и какие там проблемы вынудили ее подойти к нему, Шэрон вдруг ни с чего решает извиниться. Если бы они были сейчас в школе, возможно, Петерсон воспринял бы ее слова за угрозу, решив, что она просит прощения за то, что вот-вот должно произойти… и в такие моменты он, обычно, видел ее брата, что спустя время наконец решается на то, чтобы его добить.

— Можешь оставаться до девяти спокойно. До утра не предлагаю, ибо… не хочу проблем, — чего-чего, а их ему и без нее хватало сейчас выше крыши. Если сверху свалится еще и Шэрон со своими предками, то… а что? Разве Бен сможет вообще сделать хоть что-то? И захочет ли? Нет, просто сдаст ее куда подальше и сухо попросит ни во что больше его не втягивать.

— Спасибо, — тихо произнесла девушка, заметив, как он двинул рукой, чтобы убрать, видимо, тарелки. — А, я помою… — и она схватилась за них раньше него, убирая все в раковину. Бен удивился, а она же отвернулась от него, заливая все водой.

— Нет уж, лучше не мешай, — не хотелось бы потом покупать из-за нее еще новую посуду.

— Да ладно тебе, — а вот она уж слишком рьяно хотела ему помочь, когда о помощи ее никто, так-то, на секундочку, и не просил.

— Шэрон, — она вздрагивает, медленно поворачиваясь к нему, когда он стоял позади нее и смотрел с таким раздражением, с такой… злостью, словно намеренно пытаясь напугать, чтобы она только ушла.

— Бен? — но Уилсон лишь любопытно склонила голову в бок, и от враждебности на его лице не осталось ни следа.

— Двинься, — и тот забавно начал делать попытки ее подвинуть. Взял за плечи, подошел так близко и аккуратно потянул в сторону. А она, растерявшись, сначала даже послушалась, тихонько двигаясь куда-то в бок и позволяя ему тем самым занять место у раковины. И только он усмехнулся, чуть-чуть обрадовавшись своей маленькой победе, как неугомонная девица выхватывает губку прямо из-под его носа. — Шэр!

— Что? — она прячет руки за спиной и делает сама еще несколько шагов назад. — Я ничего, — слабая улыбка выдает ее с потрохами. Уилсон сама не понимала, зачем же это делает и для чего, учитывая то, что в последний раз она подобным страдала разве что в детстве и… еще задолго до того же лагеря, что изменил ее жизнь.

— Ну конечно, ничего! Прекрати уже дурачиться! — но, само собой, эти слова звучали как призыв продолжить, и она запрыгнула на диван, сразу же переходя по нему на другую сторону вдоль стола. Так как пространства вокруг было мало, приходилось так вертеться и ступать в ту же сторону, что и Бен, чтобы обходить его по кругу.

Но то не помогло. Совсем скоро он резко метнулся вперед, принуждая ее так же быстро отступить, а после Бен развернулся и успел дотянуться до нее рукой, ухватившись за нее и потянув так же грубо на себя. Слишком уж часто играл так с младшей сестрой, из-за чего, в свою очередь, и подтянул немного навыки. Шэрон от неожиданности пискнула, но губку так и не отдала, из-за чего парень скорее машинально начал щекотать ее, а она старалась вырваться и рассмеялась.

Далее ситуация становится еще более абсурдной, когда она пытается вырваться и кинуться к дверному проему, да сама в итоге поскользнулась на полу и резко опустилась вниз, при этом дернув Бена на себя. Девушка ударяется головой о тумбу. Было больно, и он знал об этом, как никто другой, но она продолжала все смеяться. И парень наклонился прямо к ней. Так, что между их лицами осталось сантиметров десять, и спросил:

— Ну, ты как, нормальная вообще? — девушка отрицательно мотает головой. — Я вижу, — и несмотря на весь присущий ему скептицизм, Бен все равно легонько улыбается, когда она поднимает голову и встречается с его глазами, все так же удерживая руку парня в своих двух. И губка, которую он так отчаянно недавно пытался у нее отвоевать, уже лежала где-то на полу… — Все такая же дуреха, — Шэрон испуганно вжалась спиной в тумбы позади себя, когда Петерсон еще чуть-чуть приблизился, и сама невольно задержала взгляд на его обветренных губах.

— Совсем немного, — шепотом ответила, мысленно подметив, что такой она, видимо, сможет оставаться только рядом с ним. И это безумие казалось для нее самой страшной пыткой…