В свете Четырнадцати (джен)

If you could only see the beast you've made of me,

Если бы ты только мог увидеть зверя, в которого ты меня превратил,

I held it in but now it seems you've set it running free,

Я держу его в себе, но сейчас это выглядит так, будто ты выпустил его на свободу,

The saints can't help me now the ropes have been unbound,

Святые уже не могут мне помочь, верёвки развязаны,

I hunt for you with bloody feet across the hallowed ground

Мои ноги истекают кровью, я охочусь за тобой по священной земле.

Florence and the Machine — «Howl»

Визерис никогда не задумывался о том, каково было Эймме каждый год подниматься на родильное ложе. Она умирала каждый раз и знала это.

Она чувствовала, как силы покидали её вместе с кровью. Ранее ей пришлось взять с мужа обещание, что Бейлон должен был стать их последней попыткой, и он действительно стал ею. Возможно, Эймме было не суждено иметь мальчиков, и они с Визерисом просто должны были с этим смириться, принять то, что дала Мелеис, лелея Рейниру изо всех сил.

В день смерти никто не сообщил Эймме о решении короля. Визерису не хватило мужества посмотреть ей в глаза и признаться, какую судьбу он ей определил; признаться, что её горячую, изнывающую от боли и потуг плоть должны были вскрыть, точно рыбье брюхо. Никто не посмел произнести этих слов, только мейстер что-то шептал в стороне. Как будто Эймма была просто предметом мебели, лишним элементом в родильной. Она хотела кричать, вопить, вопрошая, кем они себя возомнили?! Эти серые крысы, не знающие ничего о женской доле!

В тот момент, когда тянущая боль сменилась раскалённым лезвием, вонзившимся прямо под её грудью, ей стало так горько и больно, что она зарычала. Это разбило Эймме сердце. Это не просто оставило после неё опустошённое и распотрошённое тело на залитых кровью простынях — это родило в ней такую ярость, такое острое желание сжать свои пальцы на их шеях и давить, давить, давить…

На том поле боя погибли трое: Цветок Долины, Наследник на один день и вся любовь, что Эймма когда-либо питала к Визерису. Её кровь была достаточно разбавлена, ей никогда не было суждено претендовать на дракона, но в ней всё равно жили те же искры, что Эгаракс раздул из первого Костра. В ней текла кровь Древней Валирии, и всей Долины оказалось недостаточно, чтобы стереть это. Эймма взмолилась о справедливости за предательство, совершённое прямо у Богов перед глазами; за свою дочь, которая оставалась одна; за слёзы по ней самой.

Она кричала и видела только слёзы в глазах своей служанки. Анора продолжала удерживать её, сдавленно шепча слова утешения и надежды. В родильных комнатах для Эйммы давно не осталось ничего кроме отчаяния. Ей так и не довелось посмотреть Визерису в глаза в последний раз. Он так и не подошёл. Её трусливый муж просто вышел, не желая видеть, на что он обрекал её, не желая встречаться с последствиями своих решений.

Однако Боги услышали о её гневе, и теперь это была проблема живых. Они годами заставляли её чувствовать себя никчёмной за безуспешные попытки в рождении мальчиков. Столько сожжённых детей, но кто будет плакать теперь?

Эймма не чувствовала ничего кроме ярости. Почему ей приходилось страдать? Почему Визерис думал, что может просто взять себе новую жену, не почтив Эймму достойными похоронами, не уважив её память соблюдением траура? Как он смел?! Он мнил себя драконом? Сновидцем? Великим королём? Эймма не принесла с собой жар Пекла — чужие Боги были бессильны в её доме — лишь холодный туман следовал за ней, да смех Сиракс терялся в каменных залах.

* * *

С тех пор, как король объявил о новой свадьбе, в Красном замке поселился холод. Он струился по стенам, рисовал морозные узоры на витражах и клубился облачками пара в самых тёмных углах. Знать добавляла дополнительные слои к своим одеждам и изнывала от жары Королевской Гавани, пока слуги опасливо переглядывались и подкидывали больше обычного поленьев в камины.

Солнце вставало и садилось каждый день, как и все годы ранее, но его свет словно не мог коснуться высоких стен. В самый безоблачный день замок был окутан полумраком. Тени, отбрасываемые факелами, скользили по стенам, принимая зловещие формы. Это выглядело всего лишь секундным помутнением зрения — игрой света — но каждый раз они казались всё ближе и ближе. Дворяне стали нервнее и дёрганее, пока прислуга опасливо старалась не оглядываться, быстро пробегая светлые участки и скрываясь во тьме, лишённой всех теней.

Это ощущение дурного предзнаменования витало в воздухе, как разлившееся напряжение между королём и дочерью.

В противовес мрачной атмосфере замка принцесса Рейнира, казалось, порхала и лучилась жизнью, впервые с момента похорон королевы Эйммы. Даже траурные одеяния не могли скрыть её одухотворённый блеск. Она излучала тепло, а изморозь точно не смела переступить порог крыла Наследника. Слуги с завистью поглядывали на своих товарищей в хозяйстве принцессы. Возможно, Таргариеновская кровь играла свою роль, но принцесса и не замечала ни холода, сковавшего замок, ни притаившейся в углах тьмы, которая это сопровождала. Её лёгкие платья соответствовали жаркому лету, открывая руки и ключицы, пока остальные придворные сдерживали дрожь.

Это не могло не кончиться тем, что знать начала шептаться. Не проклятие ли постигло короля Визериса и весь замок за столь вопиющее нарушение траура? То, как холод сторонился принцессы, лишь подливало масло в огонь этих слухов. Уж не покойная ли королева Эймма мстила за подобное пренебрежение? В присутствии Услады Королевства даже тени покорно замирали, а залы становились светлее и уютнее. Или это Хайтауэры вызвали гнев Семи своей жадностью?

Десница изо всех сил старался пресечь эти слухи. В отчаянии он даже пытался сместить общественное порицание в сторону принца Деймона. Его обвиняли и в худшем, а в гневе принц превращался в чудовище. Однако столь подлое и, как презрительно шепталась знать, женское средство действия было принцу совсем несвойственно. Он предпочитал находиться в центре скандала, а не пожинать его плоды.

Публика оказалась капризной дамой, склонной к драме и злым домыслам. Принц Деймон был слишком далеко, его склоки с королём были известны, выучены наизусть искушённой публикой и уже привычны, чего нельзя было сказать о проклятии покойной королевы. Добрая, нежная королева Эймма была известна спокойным нравом и своей добродетелью. Она преданно следовала заветам Семи, молилась, как полагалось благочестивой женщине, и выполняла свой долг, несмотря ни на что. Домыслы о том, что же такого мог сделать король, чтобы заслужить подобную кару, только веселили алчущую крови публику. Кто-то даже припоминал ходившие слухи о том, что покойную королеву убили далеко не сами роды, а безжалостные действия мейстеров, как кричала в истерике когда-то принцесса.

Возможно ли, что леди Хайтауэр давно была любовницей короля? Ведь король Визерис даже не рассматривал других женщин королевства и отказался от леди Лейны, дочери самого богатого Дома Вестероса, да ещё и с валирийской кровью. Такое вопиющее оскорбление Веларионов и других Великих Домов, имевших дочерей подходящего возраста, было подозрительно. Вначале слухи донесли, что король просто искал утешение в кроткой, благочестивой деве после смерти своей дорогой королевы, но ветер быстро переменился. Что, кроме набожной скромности, могла дать дочь второго сына?

Барды, певшие песни о влюблённых королях и юных девах, почуяв изменения в настроении двора, теперь тешили публику скабрёзными стишками о девах уже иного толка в чужих постелях. Десница, конечно, тут же запретил подобное, но ущерб уже был нанесён, а слухи разошлись за пределы замка.

Это было похоже на снежный ком: одно накладывалось на другое, и скучающая знать легко находила объяснение чему угодно, связывая между собой изначально совершенно не связанные вещи. Деснице было известно, как губительно было подобное, особенно, когда иных развлечений не предвиделось ввиду подготовки к свадебным торжествам. Скучающие и ленивые умы, не отягощённые работой, находили извращённое веселье в том, чтобы распинать на алтаре незадачливых жертв. Искушённая публика рассматривала их, как мух в янтаре, желая поднести поближе, посмотреть на свету и убедиться, что янтарь запечатлел трагедию с точностью от и до.

Было что-то ироничное в том, как легко менялось настроение двора и оборачивалось даже против тех, кто плавал в его водах годами.

* * *

Отто оставалось только скрежетать зубами, чувствуя, как общественное настроение восставало против них. Ситуация ускользала из его рук, но он напоминал себе, что главные шаги к победе уже были сделаны. Его дочь (а не племянница!) вот-вот должна была стать королевой. Его кровь будет сидеть на троне и поведёт Вестерос к свету Семи под его чутким руководством. В отличие от Таргариенов в их роду никогда не было проблем с фертильностью. Его покойная жена родила ему крепких и здоровых сыновей, а у его матери также не было никаких проблем с наследниками.

Его, его, его…

Он был так близок, что не мог позволить себе сорваться прямо сейчас.

Конечно, Отто пытался выяснить, откуда начались эти вопиющие слухи, но казалось, что они просто давно назревали в умах знати, пока наконец единовременно не сорвались с языков. Мало ему было тихих пересудов о том, что служанка принцессы станет королевой. Слава Семи, задавить подобное возмущение было несложно, учитывая, что Аррены и Веларионы покинули двор в ярости. Но эти оскорбительные домыслы о проклятии покойной королевы!.. Они вызывали у Отто головную боль. Эта слабая дура едва ли была способна повысить голос, а двор уже боялся упоминать её имя. Что эта женщина вообще могла, кроме рождения мёртвых наследников? Если Семь желали испытать его веру, значит, так тому и быть, но он не склонился бы в страхе перед глупыми домыслами и уж тем более не побежал бы лебезить перед вздорной принцессой.

День свадьбы должен был ознаменовать начало славной династии Хайтауэров на троне. Великолепная процессия тянулась аж до Великой Септы. Богато украшенная карета везла невесту. Всё должно было быть идеально!

Тем не менее эти слухи о проклятии заставляли его дочь нервничать больше обычного. Глупая девчонка всерьёз уверилась, будто покойная королева могла проклясть замок и короля. Отто подавил в себе желание наорать на неё и взял себя в руки. Не стоило срываться на неё в такой день. Ему следовало проявить снисхождение к её неразумности. Лишние волнения могли помешать рождению настоящего наследника.

Ему следовало как можно скорее что-то придумать, чтобы успокоить и без того истеричный женский разум.

— Я разговаривал с Его Святейшеством. Он разделяет твоё волнение и ценит твою набожность, поэтому согласился после торжеств освятить замок. Я уверен, что добиться согласия короля будет несложно, так что возьми себя в руки и помни о цели, — наставлял Отто дочь.

Его раздражала необходимость возиться с ней сейчас. Пришла её пора выполнить свой долг, а не прятаться за его спиной.

— Отец, — напряжённое выражение наконец сменилось улыбкой облегчения. — Благодарю. Я уверена, что смогу родить сына как можно скорее.

Всё было идеально. Он вёл Алисенту к алтарю, чтобы передать в руки короля.

Эта картина рождала в сердце Отто практически божественное благоговение. Осознание того, как высоко он смог забраться, используя только свой ум и изворотливость. Принц Деймон мог иметь дракона и запугивать всё королевство, но Отто был тем, кто оставался у руля, у самого уха короля, и с этим никто не мог поспорить.

Ему стольким пришлось пожертвовать, но, в конце концов, в нужный момент именно Алисента оказалась в правильном месте в правильное время. Возможно, его дети и не были ему ровней, но Отто вложил в них достаточно, чтобы они знали, когда нужно действовать; чтобы они помнили о своём долге.

Он уже практически видел эту великолепную картину: его дочь — королева Хайтауэров, и внуки — все всадники на драконах. Славное начало будущей династии Хайтауэров на Железном троне. Под его чутким руководством они могли столького достичь! Вернуть то, что Мейгору почти удалось отнять у них. Однако дракон был мёртв, а башни вновь возвышались над всем Вестеросом.

Отто родился всего лишь вторым сыном. Ему было суждено прозябать в тени брата, возможно, стать кастеляном в Староместе, но он всегда хотел большего. Пока Хоберт мог просто наслаждаться уготованной ему судьбой, Отто приходилось прогрызать свой собственный путь. Учиться не покладая рук везде и когда только можно, черпая знания, как единственную возможность подняться выше.

Возможно, Семь готовили его к этому. К моменту, когда Старый король заметил его способности и предложил место в своём совете. Это был его первый шаг на пути к возвышению, но не последний. Маленький шажок на пути к бессмертию. Отец королевы, дед будущего короля…

Праздничный банкет был великолепен. Корона потратила беспрецедентно большую сумму для праздничных торжеств, а ему даже не пришлось сильно стараться, чтобы уговорить короля на это. Казалось, сама судьба благоволила ему. Серые знамёна с башнями были повсюду, и Отто не мог чувствовать себя ещё более гордым.

Он встал, когда пришла его очередь сказать хвалебную речь. Одну из многих, дающих уже слегка подвыпившим дворянам понять, что расстановка сил скоро окончательно должна была измениться. Союзы стоило заключать загодя. В конце концов, пока что у принцессы Рейниры оставалось слишком много сторонников.

Когда зал застыл в ожидании его слов, что-то неуловимо изменилось. Он открыл рот, но из него не вырвалось ни звука, получалось только шевелить губами, как выброшенная на берег рыба. Звуки двора стихали, пока пронзительный звон в ушах нарастал. Отто оглушило. Показалось, будто на мгновение все свечи в зале вспыхнули особенно ярко, а в танцующих языках пламени заплясал чей-то силуэт. Отто попытался сделать глубокий вдох, изо всех сил сжимая бокал. Будто ощущение тёплого металла в руках могло вернуть его в реальность.

Комната сжалась, и маленькие студёные ладони коснулись его горла. Острое ощущение холода было похоже на поцелуй валирийской стали. Ему приходилось держать Чёрное пламя, он помнил это противоестественное чувство, непохожее ни на что другое.

Страх не успел оформиться во что-то осмысленное, потому что нежные касания обернулись удушающей хваткой, а вместе с этим огонь взметнулся ввысь и рассыпался изумрудными искрами. Свечи, камины и факела потухли. Лишь зловеще зелёное пламя, отбрасываемое световыми коронами, едва освещало зал.

Отто видел, как исказились лица гостей, застыв то ли в благоговении перед цветом маяка Хайтауэров, то ли в ужасе перед разворачивающейся перед ними картиной. Это было похоже на божественное откровение, на Свет Семи, пролившийся на этот проклятый замок. На секунду Отто показалось, что это знак, которого он всю жизнь ждал. Откровение о том, что он всё делал правильно, и оно просто оказалось слишком тяжёлым для человеческих плеч.

Секунда прошла. Он не смог сделать вдох. Он задыхался. Звук падающего кубка можно было сравнить только с грохотом приземления Балериона. Он схватился за горло, впиваясь короткими ногтями в кожу. Благоговение мгновенно сменилось ужасом. Зелёное пламя взметнулось в последний раз и было поглощено багрово-алым, таким же насмешливо Таргариеновским, как чешуя Алого Ужаса.

Отто повалился вперёд. Стол, посуда, грохот, крики — всё это было так неважно. Он захрипел, пытаясь снова и снова сделать вдох и не чувствуя ничего, кроме тупой беспомощности.

«Зелёный — цвет зависти…»

Нежный шёпот на ухо казался слишком знакомым. Настолько, точно сам Неведомый протянул к нему свою руку и почти ласково коснулся щеки.

Отто забился в конвульсиях и обмочился. Кто-то попытался удержать его на месте. Сквозь гвалт голосов он почему-то расслышал только тихий всхлип Алисенты. Она застыла в ужасе, вцепившись в собственное платье. Его дочь всё ещё нуждалась в руководстве. Глупая девчонка не умела держать себя в руках, когда впадала в очередную истерику. Он должен был… Это не могла была быть его последняя победа! Пасть в самом начале великой истории? На кону стояло будущее его Дома и всех Семи Королевств!

«Под Твою защиту прибегаем, Святая Матерь! Не презри молений…»

Огонь вспыхнул особенно ярко. Видение королевы-матери сменило изображение горящих башен, многочисленных всадников на драконах — пустых колыбелей. Всё просто не могло так кончиться! Ни за что! На холодном полу, в столь жалком виде. Он упрямо цеплялся за разум, пока алое пламя продолжало мерцать, нашёптывая свою истину.

«Зелёный — цвет жадности…»

Оно было настойчиво, безжалостно, и тогда Отто узнал этот голос, этот нежный, чистый, как горный воздух, перезвон. Покойная королева всегда звучала так, когда вновь и вновь уговаривала вздорную дочь сделать что-то. Эта чистая ласка, которая теперь секла плоть подобно мечу («подобно тому, как секли меня вы…»), но этого просто не могло быть. Проклятие, голоса, холод — всё выдумка, слух, возникший от чьей-то скуки… Всё ложь!

Искажённое лицо королевы Эйммы возникло прямо перед ним. По нему текли чёрные-чёрные слёзы. Они застывали на некогда румяных щеках, подобно вязкой смоле. Отто чувствовал себя той самой мухой в янтаре, когда смотрел в алые, широко раскрытые глаза. Даже сейчас этот насмешливый цвет продолжал преследовать его. Он так старался выкорчевать из короля всё Таргариеновское, эти их варварские и противоестественные обычаи, но огонь и кровь теперь были повсюду.

«Зелёный — цвет смерти!»

И тогда Отто сдался: его разум поглотил ужас.

* * *

B 106 году от завоеваний Эйгона на пиру в честь свадьбы своей дочери при загадочных обстоятельствах умер Отто Хайтауэр. Согласно записям Великого мейстера Меллоса установить причину смерти Десницы короля не удалось. В свои последние минуты он задыхался, катаясь по полу в луже собственной мочи и издавая бессвязные звуки. Прискорбная смерть для такого человека, как говорили придворные. Он вошёл в историю как советник при двух королях Таргариенов и отец королевы Алисенты Хромой. Отто Хайтауэр верой и правдой служил королевству на протяжении долгих лет.

Многие предполагали, что это был яд неизвестного свойства, но кто мог отравить отца королевы на её собственной свадьбе? Неужели это были козни принца Деймона? Оставалось лишь догадываться. Их непримиримые и полные оскорблений отношения с Десницей были широко известны. Однако сам принц на свадьбе не присутствовал и более того находился за пределами Вестероса.

Брачную ночь пришлось отложить, поскольку молодая королева впала в истерику. Потребовалось вмешательство Великого мейстера, дабы успокоить её. Она не переставала кричать о проклятии и покойной королеве Эймме, оскорбляя также законную наследницу трона, принцессу Рейниру.

В последствии это вызывало серьёзный разлад между новобрачными, и официально брак был консуммирован лишь после похорон Отто Хайтауэра.

Примечания:

Итак, автор действительно углубился в средневековое освещение. Вестерос, если я правильно помню, соотв. примерно 9-10 веку Англии. К сожалению, в то время ещё просто не существовало corona lucis, световой короны (люстры со свечками), которые были показаны в сериале. Они относятся к периоду позднего Средневековья и Ренессанса (13-16 вв.), но, поскольку это фэнтези, хули нет, мешаем эпохи. Я не знаю, зачем вам нужна была эта информация, но теперь вы знаете.

Вам не кажется, что мы слишком мало убиваем Отто? Это так несправедливо к нему. (Просто в Мейгоре он должен страдать, поэтому ничего не может быть быстро, а мне уже хотелось). А ещё я одна почему-то вижу сходства Отто и Червеуста из Властелина колец? Нет? Скажите, что мне это не мерещится. Только Червеуст получился с примесью Сарумана.