Мрак. Фарфоровая девочка (гет)

Тутти смотрел на меня так, словно я его предала. Он не закричал, а сказал очень тихо:

— Как ты могла вернуться без неё? — и глаза у него были уже все красные.

Я протянула руки, чтобы поймать его ладони, чтобы погладить их, но Тутти отшанулся от меня.

— Тутти! Она не захотела, она отказалась, она совсем не хочет здесь быть!.. — поспешно и жалобно прокричала я.

Но Тутти не хотел слушать. Он ушёл от меня и запер за собой дверь. И я осталась совсем одна, в комнате Суок. Здесь все мне было невыносимо, но я не решилась шуметь, ведь тогда нас обоих могли бы наказать.

Бедный Тутти… И во всем она виновата, только она!

До утра я бродила по её комнате, перебирая скучную одежду и вещи, которые только и подойдут, чтобы выживать на улице. Все мои платья, все мои туфельки, все мои бантики и ленты были у Тутти, потому что он всегда сам одевал меня.

А утром он открыл дверь. Я бросилась к нему, хотя видела, что глаза его совершенно выплаканные. И обняла его, и стала целовать.

— Прости меня, Тутти, прости, прости меня, но я никак не могла, никак, совсем никак!

— Почему она не хочет сюда?.. — слабо спросил Тутти. — Она боится? Она боится их?

— Конечно, Тутти… — я не могла ему сказать того, что думала. Нет, Суок не боится. Суок не жалеет его. Суок даже назвала его трусом, хотя ещё не знала, что случилось! Она не на его стороне, вот что не так! Но я не скажу такого, ни за что.

— Она… Что она тебе сказала? — грусть его не ушла, но он, верно, проглотил её поглубже. Потому что… Провел ночь один, без меня, и понял, что так намного хуже.

— Она видела трех человек, не считая этого Ярослава. Ту, из-за шторы, мельком. Ещё одну, похожую на Ольгу. И кого-то в окне на втором этаже. И это было уже после того, как вниз сбежала дочь Стампа…

Тутти тихо вздохнул и с шелестом смял меня, так, что немного зацепил волос. Но это было не так важно. Совсем не так важно.

— Мы должны его обмануть, Кукла, — прошептал Тутти, не отпуская меня. — Пускай гоняется за всеми этими… Скажи, что ты видела их в окно, и что слышала кого-то наверху, пока все затихли. В том, что Суок не вернулась, виноват этот гадкий убийца, так что мы с тобой тоже должны его найти. Может быть, наши опекуны боятся его не зря… Хорошо, если мы узнаем, кто он, а они останутся в неведении. Понимаешь?

— Понимаю, Тутти, — я улыбнулась и поцеловала его звонко в щеку. Ничего, что я не так умна, чтобы найти убийцу, и ничего, что мы заперты в этом доме. Главное, пусть Тутти надеется и пусть Тутти будет занят тем, что его утешает.

* * *

Мы тихонько добрались до своего старого класса. Раньше Тутти и Суок здесь учились, но теперь это, наконец, в прошлом, и здесь мы с ним принимаем всех, кто хочет нас видеть. Конечно, если это не опекуны — к ним приходится идти самим.

Соприкасаясь кончиками пальцев, чтобы не выдавать страха, но чувствовать уверенность, мы вошли.

Но никого на обнаружили. Тутти бросил строгий взгляд на часы. Двенадцать, даже двенадцать часов и пять минут!

Прежде такого ещё не бывало, чтобы Ярослав опаздывал или не приходил.

— Он совсем нас не уважает, — раздражённо и огорченно произнёс Тутти. — Совсем!

Я кивнула. Особенно обидно это было потому, что мы уж точно не горели желанием встречи, но мы пришли. А он!..

Но мне хотелось, чтобы Тутти не расстраивался, и я протянула:

— Просто он, наверное, стоит и ждёт у дверей наших опекунов.

Тутти побледнел.

— А они… Тоже будут с ним говорить?..

— Не знаю. Я не видела, чтобы они вообще ему сказали. Значит, это было не при нас.

Тутти всполошился и схватил меня за руку. Мы побежали по коридорам, пропуская мимо всех неудачливых слуг.

У Большой Белой Залы мы замерли вдвоём.

Большая Белая Зала была местом, где принимали наши опекуны. Это была ужасная комната, безразмерная и пустая. Ничего, кроме трех огромных кресел, в ней не было, и всем гостям, и даже нам с Тутти в ней полагалось стоять. А приём мог длиться, длиться и длиться…

Я осторожно приоткрыла дверь и тихо рассмеялась.

— Там никого, Тутти. Никто не пришёл!

Тутти заглянул туда тоже. Облегченная улыбка коснулась и его губ.

Мне очень хотелось, чтобы так продолжалось и дальше, и я осторожно проскользнула в комнату и завлекла Тутти за собой.

Я потянула его кружиться, по-детски, просто держась за руки, и не совсем сразу, не совсем охотно, он мне поддался.

Весело застукали по полу низенькие каблуки наших туфель — Тутти тоже нравилось наряжаться, и вовсе не его вина, что мужская мода отошла от изящества так далеко… Весело взлетали мои волосы, весело шуршали наши одежды, весело блестела огромная люстра. Все стало мне казаться весёлым, даже несмотря на то, что Тутти во всем этом веселье ещё хранил внутри себя печаль.

* * *

Наши опекуны проснулись лишь к шести вечера, а к семи заставили нас участвовать в своём крайне позднем обеде.

К концу его, весьма строго глядя на нас, они заговорили:

— И где этот Ярослав?

Как будто мы были виноваты, что его нет! Но мы с Тутти договорились. Мы и не хотели, чтобы он был здесь, но если сказать именно так, опекуны очень разозлятся и накажут нас.

— Он уже уехал, — твёрдо сказал Тутти, а я кивнула, чтобы они понимали, что мы согласны в своей версии событий. — Вы не велели ему ждать вас, наверное, ему нужно было что-то выяснить поскорее, — пусть сам придумывает, что ему там нужно было выяснить! И, конечно, ему придётся благодарить Тутти, ведь ему досталось бы ещё больше, если бы…

— Значит, он был тут? — что-то было не так в этом вопросе, я чувствовала, и я сжала ладонь Тутти под столом. Но он все равно сказал:

— Да, как вы и приказали, в двенадцать.

— Мы не приказывали ему приходить, — прогремел ответ. — Мы не поднимались, не были здесь в одиннадцать, и он не мог узнать, что должен явиться. Мы ожидали, что ты, Тутти, заставишь его явиться и не позволишь так обращаться с собой. Но ты этого не сделал, не так ли?!

— Сделал, просто он не хочет тратить ваше время этими!..

— Суок! Замолчи и не лги нам! Ты недостаточно умна, чтобы понимать, к чему ведёшь своего брата! Такие лентяи вечно будут лгать ему, вечно будут не знать, вечно не будут исполнять его приказов! Если твоё поручение не исполнили, заставь их. А если и тогда не исполнят, заставь их жалеть, иначе жалеть будешь ты сам! Сегодня ты и твоя сестра проведёте вечер за просмотром фильма, — Тутти побелел, а я с трудом проглотила жалобный крик. Фильмы, которые они показывали нам, никогда не были милыми или хорошими. Это были страшные, злые фильмы. Я вскочила, чтобы просить, но мне не дали открыть рта: — И так будет до тех пор, пока ты не запомнишь. А если вы двое станете с нами спорить, таким будет каждый вечер.

* * *

Это была горестная ночь, и Тутти, не смирившийся ещё с решением Суок, плакал, а я только и могла, что гладить его по волосам.

Поэтому утром, когда нас позвали в Большой Белый Зал, я даже была рада тому, что там был и Ярослав. Потому что очень скоро стало ясно, что настала и его очередь поплатиться. В конце концов, это была полностью его вина, а вовсе не наша!

Все шесть злых бусин были уставлены на него, а он стоял так, словно не мог бы даже представить, что чем-то кого-то рассердил.

— Чем ты был занят вчера? — пролетело по всему Большому Белому Залу.

Я ждала. Я ждала, когда станет заметно, какая маленькая чёрная точка Ярослав на фоне здешней безукоризненной белизны. Но он не спешил признать себя таким.

— Тем, чем велели. В пять часов я был у Ляпуса, он уверил меня, что тварь не убивала мистера Стампа. К восьми я вернулся домой, а в десять проснулся и тщательно проверил, — он смотрел на наших опекунов даже слишком нагло и прямо, — что от вас не поступило никаких новых указаний. Поэтому я занялся поиском информации о профессоре…

— Ты узнал что-то тревожное и ужасное?

Лишь теперь он замешкался.

— Ужасное? Разве что тексты песен Сергея Па…

— Ты потратил время впустую! — я вскрикнула. Это случилось в одно мгновение, они ещё не замолчали, когда тот, что сидел в центре, протянул руку, будто бы чтобы схватить Ярослава за горло. Он увернулся, скользнул вниз, но… Рука успела схватить его. За волосы! И тут же подняла над полом. Путь лишь на миллиметр, но подняла! Он открыл глаза так, словно в миг стал рыбой, выброшенной на сушу. А наши опекуны пророкотали, злее обычного: — Нам звонила госпожа Сноквин! И она в панике, и она требует всех явиться! Она знает что-то, чего ты не знаешь! — и тут же Ярослав был брошен и упал на пол. Тутти сжал мою руку, а я просто не знала… Не могла… — Встань! Если такое повторится хоть ещё раз, ты знаешь, что мы сделаем! А сейчас, проследи, чтобы Суок и Тутти переоделись в траур — такое требование госпожи Сноквин! Скоро мы поедем к ней.

Они перевели взгляды на нас, а мы, не дожидаясь повторения, быстро кивнули и бросились к дверям. Но как мы ни спешили, я все-таки не могла уходить спокойно, и обернулась…

Ярослав следовал за нами, но вид у него был более, чем жалкий. И даже резинка, похоже, не выдержала… Так что теперь, его волосы болтались странно и несимпатично, и кроме того, выдавали, что они длиннее, чем ожидаешь от мужских.

Я не должна была его жалеть, но все-таки мне было очень неприятно от всей этой ситуации. Конечно, я ждала, что его накажут, ждала, но думала, это будет что-то унизительно-глупое! А тут…

Как только мы с Тутти оказались в комнате, я подошла к одному из камодиков и достала из него старую, нелюбимую расчёску, бесполезную для наших с Тутти кудрей. Там же нашла и резинку, от которой давно отвалился бантик. Такие не жалко.

— Кукла, — Тутти подошёл незаметно и так же незаметно навис надо мной. — Что ты делаешь? Траур не значит совсем плохих вещей…

— Я дам их ему, — объяснила я.

— Зачем это? — нахмурился Тутти. — С каких пор тебе его жаль? Он ведь это заслужил.

— Да, Тутти, — я понимала, Тутти все ещё не мог забыть того, что его заставили смотреть вчера. Это было так невыносимо! Так мерзко! — Но я думаю, все-таки… Такое — это слишком. Я ждала, что его заставят мыть большой зал зубной щеткой или что-нибудь такое…

— Если бы ему было больно, он бы кричал, а тут так — напугали. Так что даже легче отделался, чем при твоём варианте. А если ты ему станешь помогать, нас могут наказать снова.

— Или наоборот! Нас накажут за то, что мы пустили его таким растрепанным! — ведь он правда выглядит ужасно, это никому не понравится!

Тутти помолчал, как будто, печалясь все больше.

— Ты слишком добрая, Кукла, — вздохнул он. — Но я не могу тебе это запретить. Хорошо. Иди, только очень быстро. Не веди с ним бесед.

Я улыбнулась и поцеловала Тутти прямо в губы.

И выскочила за дверь. И чуть не вернулась назад в тот же самый миг.

У стены, прижавшись к ней спиной, и держа в руке телефон, был Ярослав, и… Он плакал.

В тот миг он сразу же напомнил мне о Сергее. Только вот Сергей вчера плакал без всяких других эмоций, а Ярослав… Хотя по его лицу и текли слезы, улыбался. Улыбался жутко и ненормально, и вообще казался каким-то замороженым и загипнотизированным.

Но прежде, чем я ушла, он заметил меня. И убрал телефон.

— Что? — спросил он, даже не пытаясь стереть слез.

Мне было ещё неприятнее и страшнее. И я, сжав зубы, вытянула руки вперёд.

Ярослав отшатнулся, но вяло. Словно он и правда предположил на миг, что я могу схватить его так же. А ведь я могу. Могла бы поднять его выше и держать до тех пор, пока волосы не выпадут все до одного.

Но я бы никогда такого не сделала.

Он долго смотрел на меня, а затем, удивлённо подняв брови, шагнул и протянул руку.

— Спасибо… — и так и не сводя с меня глаз, забрал расчёску и резинку.

Он больше ничего не сказал, но он ждал от меня ответа: с какой это стати, зачем, откуда такая милость?

И я выдавила поскорее, чтобы Тутти не переживал:

— Не за что. Просто не хочу, чтобы ты шёл с нами такой неопрятный. Хотя ты сам виноват…

Его лицо странно исказилось ещё одной улыбкой.

— Суок. Я вижу, в тебе больше доброты, чем во мне, — вот уж какой комплимент мне не был нужен! Тем более, от него! — Не становись такой, как твои опекуны, ладно? Люди, какого бы ни были статуса и положения, не могут работать постоянно и беспрерывно. Уверен, господа Трифат вчера сами не встали до вечера.

— Ну ты… Ведь сам выбрал здесь работать, — заметила я.

Он нервно рассмеялся.

— Ты ничего не знаешь, Суок…

— И не надо мне рассказывать твою сказку про тирана из маленького королевства, — поспешила запретить я. А он пожал плечами и сунул руку в карман.

— Не буду. Вот, держи, — и отдал мне… Леденец. — В благодарность.

Я коротко, даже напуганно кивнула и вернулась к Тутти. Мне почему-то стало ужасно и весело в один и тот же миг.

Конфета мне была ни к чему, разумеется. Но эта конфета как будто значила больше. Что хотя бы на шаг, хотя бы на каплю… Наш надзиратель мог быть человеком. А значит, его можно было склонить однажды на другую сторону.