На Божьей ладони (джен)

Однажды в детстве, когда Грегор учил фраганский, его учитель задал ему выучить наизусть балладу, в которой поэт страдал о том, как он умирает от жажды над ручьём. Грегор её выучил, конечно, но мнение о фраганской поэзии составил себе не лестное. Как можно быть таким дураком, чтоб умирать от жажды, находясь у воды, не укладывалось у него в голове. Он даже задал этот вопрос учителю и получил длинное разъяснение о «воплощении концепции противоречивости», что не прибавило ему любви ни к поэзии, ни к фраганцам. Но вот сейчас, выйдя из кузни, он в полной мере почувствовал себя тем несчастным, что изнывал от жажды, стоя по колено в воде. Всё вокруг принадлежало ему — земля, рудник, железо, люди. Он мог приказать любому из них, наказать и даже убить, но это не приближало его к цели ни на дюйм. Отношения учитель-ученик основаны на высочайшей степени доверия, уж это Грегор хорошо прочувствовал собственной шкурой. А здесь… Они боятся его, и он не может их за это винить. Но это значит, что никто из них не сможет его учить. Учить на совесть, не боясь указывать на ошибки. А ошибки неизбежны − как учиться без ошибок? И что теперь? Искать кого-то другого? Идти к фраганцам? Или отказаться от мечты, которая поманила кончиком крыла?

Он впервые в жизни пожалел о том, что он − лорд Бастельеро. Будь он кем-нибудь другим, да кем угодно, от кого не зависела бы жизнь этих людей, его не боялись бы так сильно, и, возможно, всё было бы куда проще.

И тут перед его глазами возникла картина: вот он в родовой сокровищнице накидывает на шею цепочку небольшого медальона, и ему из зеркала ухмыляется не слишком приятный неприметный тип. А ведь это может быть выходом! Надеть личину, побыть кем-то другим, тем, кто не связан его положением, его обязательствами, его репутацией. Стоит хотя бы попытаться!

Он повернулся к стоящим позади него людям, нашёл взглядом Смитса и уронил:

— Пришлю подмастерья. Будешь его учить.

*

На обратном пути, чувствуя мрачный настрой Грегора, Абердин приотстал, но потом нагнал его, помялся и сказал, смущаясь:

— Вы уж извините, вашсветлость, что так вышло с Робом, с подмастерьем этим. Уж как у меня руки чесались — зубы ему пересчитать. Совсем стыд потерял, поганец. Давно надо было его выпороть, да вмешиваться не хотел. Смитс и сам своих молодых хорошо держит, да этот — младшенький, балованный, вот и отбился от рук. Вы, если хотите кузнечным делом заняться — не извольте сомневаться, всё что надо, сделаем. И инструмент, и железо доставим, а кузню-то вы уж и сами в порядок привести решили. И учить вас Смитс стал бы на совесть. У нас ведь прадеда-то вашего хорошо помнят, того, старого лорда Грегора. Он ведь тоже вот… ковал много.

Поймав удивлённый взгляд Грегора, Абердин заторопился:

— Мне дед мой о нём много рассказывал. Он у лорда Грегора управляющим был и, ну, … общались они. Ну… по делу, понятно… ну, и так просто… дружили вроде...

Он смутился, потом пояснил:

— Он же потом-то один здесь в поместье жил, как жена-то его, леди Милисента умерла. Сыновья-то в столице остались — лорд Стефан, дедушка ваш, учился вот, потом служил. Лорд Юлиус вот тоже… Женились, там… А лорд Грегор здесь был. И рудником занимался, и литейней. Печь-то эту сыродутную он строил. И спроектировал сам, и строил. Самая большая в Дорвенанте была. Потом-то перестраивали, конечно, но она и сейчас самая большая. Да только лет-то сколько прошло! Во Фрагане-то давно уж больше строят. И нам бы надо большие печи строить, вашсветлость, настоящие доменные. Я вашему отцу, лорду Аларику, ещё во время войны предлагал, чтобы, значит, пушки лить, да отказался он. Дорого, дескать, и сложно. И опыта нет, и на одни доходы их не построишь — надо в основное наследство залезать, а он — не глава рода и сам такое решить не может, а вас не было, ну и вот.

— Здесь можно делать пушки? — спросил Грегор.

— Не в этой печи, — признал Абердин. — У неё выход-то пара стоунов, не больше. Настоящие домны нужны. А так — всё ведь есть! И руды железной достаточно, и угольный пласт мы нашли хороший, жирный! А то на древесном-то угле в большой печи много не наваришь. За три года все леса сведём, и что? — и управляющий с надеждой заглянул Грегору в глаза.

— Пришлите мне бумаги, расчёты, я посмотрю, — кивнул Грегор.

— Вот это дело! — обрадовался Абердин. — Вы не сомневайтесь, вашсветлость, дело это верное! Железа много надо, на него спрос всегда есть! И пушки, и иное оружие, и инструмент всякий, да много всего! Без железа — никуда! Серебро, оно конечно… ценность. А железо — сила!

Грегор слушал восторженные рассуждения управляющего и вспоминал, что он знал о прадеде. Семейные хроники описывали его скупо. Ничем особым не прославился, был профаном, служил в армии, но выше мэтр-лейтенанта не поднялся, вышел в отставку, женился, у него родилось два сына, большую часть жизни провёл в поместье, занимался делами рода, рудником, вот, собственно, и всё. На фоне своего отца — остановившего чуму выдающегося мага-целителя лорда Маркуса, и сына — не менее выдающегося мага-некроманта лорда Стефана, лорд Грегор не выделялся ничем.

— Вы говорили, что лорд Грегор знал кузнечное дело, сударь Абердин?

— А то как же! — подтвердил управляющий. — Первейшим мастером был! И кузнец, и литейщик, и гравёр, и чеканщик. Оно ж всё рядом. Начнёшь одно осваивать, а тут и другое понадобится. А лорд Грегор тут почитай полжизни прожил, и всё при руднике. Знатный горняк был. Горы, они такие — ежели душу заберут, так нигде потом спокойно не будет…

Он уловил усмешку Грегора и продолжил с убеждённостью:

— И зря смеётесь, вашсветлость, вас-то, я вижу, тоже зацепило, уж не сочтите за дерзость. А лорд Грегор… Да вы сами его работу посмотреть можете — в господском-то доме почитай половина серебряной утвари — его работа. Подносы, там, подсвечники, столовое серебро… Оружие, опять же. Клеймо там стоит его личное, — и Абердин провёл на раскрытой ладони длинную вертикальную черту, а от её центра — два коротких штриха вверх под острым углом. — Навроде птичьего следа. След ворона, стало быть.

Ничего подобного в семейных хрониках не упоминалось. И его дед, лорд Стефан, никогда не говорил о своём отце. Не любил? Презирал? Потому что тот был профаном? Или потому что занимался низким ремеслом? Грегору снова вспомнилась его деревянная рапира и слишком острая, как он теперь понимал, реакция деда на его поделку. Похоже, сложности в отношениях отцов и детей продолжались в их семье многие поколения, учитывая отношение лорда Аларика к деду и его собственные отношения с отцом. Может, причиной тому было то, что маги в их семье чаще всего появлялись как раз через поколение? И он подумал о сыне. Аларик Раэн будет профаном? Горечь сожаления подступила к горлу, но он загнал её вглубь несколькими длинными вдохами. Он будет любить сына, даже если тот не будет магом. Он научится понимать его, научит понимать себя, он не позволит никому и ничему встать между ними. Он не хочет, как его прадед, быть настолько одиноким, чтобы дружить с собственным управляющим.

А ведь если он действительно поселится в поместье, его компанией и будут одни простолюдины. От этой мысли горечь снова подступила к горлу, но её очень быстро смыла злость: если выбирать между обществом его отца и управляющего, он предпочтёт управляющего! И он повернулся к Абердину:

— Вы отобедаете со мной, сударь Абердин?

*

Когда Грегор после нашествия джунгаро полностью перестроил защиту городского особняка, он заодно сгоряча заблокировал и портальную площадку, оборудованную дедом в малой гостиной. Обнаружив этот казус накануне отъезда, он не стал ничего менять — уж больно красивой вышла защита, а просто перенёс портальную площадку в мраморную беседку в глубине сада. Портальный выход прямо в жилые комнаты всегда казался ему странным решением, и, оборудуя в беседке новую площадку, он почти не удивился, обнаружив на колоннах и на полу остатки руноскриптов портальной площадки, существовавшей там когда-то. Те руноскрипты он обновил и зарядил. И уже совсем без удивления обнаружил здесь, в саду поместья, точно такую же мраморную беседку с точно такими же знаками.

Постройка стационарного портала требует большого количества расчётов, экспериментов для подтверждения этих расчётов, сложной компенсации возмущений в ткани мира и ещё множества поправок и тонких настроек. К тому же стационарные порталы требуют огромного количества энергии, видимо, поэтому дед и перестал поддерживать этот портал между городским особняком и поместьем.

Восстанавливая магические плетения и заряжая портальный камень, который использовался последний раз, наверное, еще до его рождения, Грегор изрядно потратился и даже хотел отложить поход в город, но мысль о личине, немного стыдная, но притягательная, не оставляла его. Поэтому он шагнул в портал сразу, как его структура установилась, и, оказавшись в саду городского особняка, спустился в подвал через неприметный боковой вход.

В родовой сокровищнице со времени его последнего визита ничего не изменилось. Так же высились многочисленные стеллажи, так же зажигались магические светильники по мере его приближения, так же неслышно звенела наложенная на помещение магическая защита.

Грегор подошёл к зеркалу у шкафа со скрывающими артефактами, без особого интереса глянул на своё отражение, затем взялся за первый амулет. Неприятный тип из этого медальона стал, как будто ещё неприятнее, и Грегор накинул на шею следующий. Он перебирал их один за другим, разглядывая незнакомые лица, изредка гримасничая, и испытывал странную неловкость от этого занятия. Словно, пытаясь спрятать лицо, он предаёт свой род, свою дворянскую честь. «Я не замышляю ничего плохого, бесчестного или противозаконного», — подумал он. — «Я просто хочу сделать свою жизнь немного проще».

Накинув на шею цепочку очередного амулета, сделанного в виде золотого трилистника, он даже отшатнулся, настолько странным показалось ему лицо в зеркале. Пытаясь понять, в чём же странность, он снова приблизился и несколько долгих мгновений разглядывал отражение, прежде чем понял, что нацепил женскую личину. Пухленькие губки, вздёрнутый носик, и круглые широко распахнутые светлые глаза настолько не вязались с его фигурой и камзолом, что он сдёрнул амулет и в ужасе отшвырнул его прочь. А потом расхохотался. И вся эта затея, наконец, превратилась в то, чем и должна была быть — в небольшое невинное развлечение, в маскарад.

Он перебрал ещё несколько личин, полюбовался на седого косматого и бородатого старика с военной выправкой и в дорогом камзоле, а потом ему, наконец, попалось то, что он искал. Тонкое золотое колечко, без камней, с едва заметной цепочкой знаков изнутри село на безымянный палец левой руки, как влитое, и из зеркала на него глянул молодой, лет тридцати — тридцати пяти, мужчина с вьющимися каштановыми волосами, карими глазами и довольно тонкими чертами лица. Такое лицо вполне могло принадлежать и дворянину, и простолюдину. Грегор довольно улыбнулся. Улыбка у отражения была ярче и шире, чем у него самого. А ещё она была располагающей, такой, какой у Грегора никогда не было. Эта мысль тоже проявилась на лице его отражения тенью грусти, и Грегор поразился, до чего живым было это ненастоящее лицо. Гораздо более живым, чем его собственное.

Он ещё какое-то время изучал свой новый облик, потом обратил внимание на руки. Амулет был отменного качества, потому что никаких колец на его руках не было видно. Он по-прежнему чувствовал их все — и родовой перстень, и мажеский, и само кольцо-амулет, но они были полностью скрыты. Это было, в общем, предусмотрительно: скрывать лицо, но выставлять напоказ родовой перстень — не слишком умно. Мажеские перстни в большинстве своём тоже весьма приметны и заинтересованные люди всегда могут их опознать. Сам Грегор мог довольно легко вспомнить перстни не менее полусотни знакомых магов. Но ходить с голыми руками? Изображать простолюдина? Нет, к такому он не готов.

Он пристальнее всмотрелся в тонкие магические плетения, слегка прикоснулся кольцом-амулетом к своему мажескому перстню, и на его правой руке появился простенький ученический перстень с горным хрусталём, какие выдаются адептам Академии. Ещё одно прикосновение, и перстень сделался чуть массивнее, хрустальная вставка чуть увеличилась, помутнела и приобрела бледно-фиолетовый оттенок недорогого халцедона. После прикосновения к родовому перстню, у Грегора на пальце оказался простой золотой перстень-печатка со вставкой из чёрного оникса. Он провел по камню вертикальную черту, а потом от её середины — два коротких штриха вверх под острым углом. На чёрной полированной поверхности проступил серебряный след. След ворона.

У оружейной стойки он выбрал себе рапиру — обычную армейскую рапиру в потёртых ножнах, и уже на пути к выходу прихватил из какой-то шкатулки длинную золотую цепочку, которая могла сойти за дворянскую цепь для небогатого дворянина.

Но нельзя же просто взять и нацепить шпагу и дворянскую цепь и отправиться изображать дворянина! Если он хочет пользоваться этой личиной сколь-нибудь долго, то, помимо личины, нужна ещё и личность, достоверная легенда. К счастью, кажется, у него было то, что нужно.

Когда он получил назначение на должность мэтр-командора, Ангус Аранвен снабдил его парой дюжин готовых, заверенных Малкольмом, жалованных грамот на личное дворянство, тех, в которые нужно было только вписать имя. Лейб-дворянство давалось в качестве награды за проявленный героизм и особые заслуги, и получали его простолюдины, дослужившиеся до офицерского звания. Грегор раздавал дворянство не слишком охотно, и если б не потери среди младших офицеров, которые и приходилось восполнять за счёт простолюдинов, то и вовсе бы не давал. За всю свою командорскую карьеру он раздал лишь чуть больше дюжины таких грамот, а после войны вернул оставшиеся лорду-канцлеру.

Если получивший такую грамоту свежеиспечённый лейб-дворянин погибал, грамота вместе с личными вещами отправлялась родственникам. Но вышло так, что у двоих погибших родственников не нашлось, и их грамоты вернули Грегору в расчёте на то, что родственники найдутся позже. У одного из них потом, уже после войны, действительно нашлась какая-то двоюродная тётка, разыскавшая Грегора в Академии и попросившая отдать ей эту грамоту. Это дворянское звание не имело к ней никакого отношения, но она говорила, что дворянская грамота её племянника будет храниться в её семье и поможет её дочкам составить более выгодные партии при замужестве. Некоторый, пусть и сомнительный, резон в её доводах был, поэтому Грегор вручил ей эту грамоту, присовокупив к ней кошель с дюжиной золотых на приданое дочерям и пожелание поставить поминальные свечи Претемнейшей в память о героическом родиче. А вот вторая грамота так и осталась у Грегора и лежала в где-то в кабинете среди архивных бумаг. Поднимаясь в кабинет, Грегор безуспешно силился вспомнить, какое же имя стоит в этой грамоте — кажется, что-то на «К» — Коллинз?... Клеменс?...

Оказалось — Клиффорд. Тим Клиффорд, мэтр-лейтенант третьего взвода Второго рейтарского полка. Перебирая папки с архивами, Грегор попытался вспомнить его лицо и не преуспел. Почему-то перед глазами вставал огромный рыжий детина, краснолицый и громогласный: «За Дорвенант, милорд мэтр-командор!», но Грегор не был уверен, что вспомнил именно Клиффорда. С таким же успехом это мог быть любой другой из произведённых им в дворяне.

Дверь открылась без стука, и в кабинет вошёл дворецкий. В руке слегка на отлёте он держал кочергу и от этого вид имел довольно воинственный. Грегор покосился на полный каминный набор у нетопленого по летнему времени камина, а дворецкий вместо поклона задрал подбородок и заявил громко и вызывающе:

— Что вам угодно, милорд!

Грегор моргнул и почувствовал, как у него отвисает челюсть. Он даже рассердиться забыл. Если бы заговорил стул, он и то удивился бы меньше.

— Какого Баргота, Дживс! Что это значит?! — собственный голос прозвучал незнакомо. На лице дворецкого проступила неуверенность, а Грегор едва не хлопнул себя по лбу. Личина! Он стянул артефактное кольцо и сказал, усмехаясь:

— Это я.

Дворецкий с грохотом выронил кочергу и на лице его отразился неприкрытый ужас.

— Простите, простите, ваша светлость!... — бледнея и кланяясь, пробормотал он. Ну, хоть в ногах не стал валяться. Грегор отмахнулся:

— Слушайте внимательно, Дживс.

Бледный и трясущийся дворецкий вытянулся в струнку, взгляд у него был остекленевший.

— Я взял подмастерья, — начал Грегор указывая на себя. На перекошенном лице дворецкого не возникло ни тени понимания. Это злило.

— Дживс! — рявкнул он.

Дворецкий сильно вздрогнул и вроде пришёл в себя. Грегор снова надел кольцо-личину и повторил медленнее, выразительно тыча себя в грудь:

— Я. Взял. Подмастерья.

Хвала Благим, на лицо Дживса вернулось осмысленное выражение:

— Да, ваша светлость.

Грегор вздохнул облегченно и продолжил:

— Его зовут Тим Клиффорд. Он будет появляться в доме время от времени и выполнять мои поручения. Его приказы должны исполняться так же, как мои, — дворецкий согласно склонил голову. — Ему понадобится одежда. Что-нибудь простое и недорогое. Можно перешить из старого или заказать готовое платье по моим меркам. Можно что-то найти прямо сейчас?

Дживс окинул его цепким взглядом, задумался на мгновение, затем кивнул:

— Да, ваша светлость.

— Ваша милость, — поправил его Грегор и добавил, — и ещё обувь.

И он сожалением посмотрел на свои сапоги. Удобные, лёгкие, превосходно выделанные, они обнимали ногу, словно вторая кожа, и были явно не по карману бедному лейб-дворянину.

— Будет ли милорд Клиффорд пользоваться конюшней? — спросил дворецкий.

— Будет, — кивнул Грегор и уточнил: — Седло?

— И уздечка, — подтвердил Дживс.

Грегор вздохнул. Дешёвое седло будет, пожалуй, похуже дешёвых сапог, и он решительно воспротивился:

— Нет, не стоит. Дешёвых лошадей-то я точно заводить не стану. А вот комната понадобится. Поселим его в гостевом крыле на первом этаже. Самая дальняя комната, та, что ближе всего к выходу для слуг. Доставьте одежду туда. И бельё попроще, и всё прочее.

Дживс поклонился почтительно и исчез, а Грегор стянул кольцо-личину и отправился навестить сына. Как же он соскучился!

*

Сапоги оказались не так плохи, как Грегор опасался. Они, конечно, были грубее и тяжелее его собственных, и центр тяжести сместился из-за примитивной колодки, отчего походка стала тяжелее и медленнее. Но они не натирали, и в целом оказались достаточно удобны, чтобы он забыл о них через пару кварталов. Слегка потёртый и не слишком точно пригнанный по фигуре коричневый камзол без отделки тоже особых неудобств не вызывал. И облик небогатого провинциального дворянина получился настолько убедительным, что Грегору казалось, будто он идёт под пологом отвлечения внимания. На него не смотрели, ему едва кланялись, и ему приходилось постоянно напоминать себе, что эти небрежные полупоклоны старшего младшему не являются оскорблением. Это оказалось гораздо неприятнее, чем неудобные сапоги. Ему приходилось напоминать себе, что именно ради этого он всё и затеял, и что если захочет, то в любой момент может эту барготову личину снять.

Чтобы отвлечься, он стал подробнее продумывать историю Тима Клиффорда. В королевской канцелярии Клиффорд числился погибшим. Не то, чтобы Грегор собирался предъявлять Клиффорда представителям канцелярии, но какое-то объяснение на крайний случай было бы неплохо иметь. Самым простым было допустить, что Клиффорд не погиб, а был тяжело ранен и попал в плен к фраганцам. Не имея никого, кто захотел бы заплатить за него выкуп, он вынужден был провести в плену долгие годы, зарабатывая на выкуп тяжёлым трудом. Скажем, в литейнях. Грегор понимал, что если он хочет освоить литейное дело как следует, ему понадобится хотя бы ненадолго попасть на фраганские заводы, и Тим Клиффорд был для этого идеальным вариантом. Итак, за восемь лет Клиффорд скопил сумму, достаточную для выкупа и вернулся в Дорвенант. В плену у него проснулся магический дар, возможно, как последствие тяжёлого ранения. Такие случаи позднего пробуждения дара были хоть и редки, но не исключительны. И вот, вернувшись на родину, не имея ни родных, ни особых средств к существованию, к тому же со слабым и нестабильным магическим даром, он не пошёл в Академию, а обратился за советом к своему бывшему командиру мэтр-командору Бастельеро. И лорд Бастельеро нанял его личным помощником и подмастерьем и взялся сам учить его магии, потому что Клиффорд, как и сам Грегор, разумеется, был некромантом.

История вышла правдоподобной и понравилась Грегору. Она отвлекла его настолько, что он даже почти не обратил внимания на всадника, который вовсе ему не поклонился в ответ на его поклон, и лишь когда они почти разминулись, Грегор понял что встретился с королём. Тот был одет в простой камзол почти без отделки, и если бы Грегор не знал его в лицо, вполне мог бы и не опознать в нем короля. Бастард всё меньше походил на Малкольма, и Грегор не мог решить, к лучшему это или нет.

После получаса неспешных и бесцельных блужданий по улицам, он добрался до городского сада. По аллеям прогуливалась благородная публика, в основном дамы в светлых летних нарядах, и Грегор с удивлением обнаружил, что является предметом их пристального внимания. Последний раз такого внимания он удостаивался лет двадцать назад и уже успел забыть, до чего это приятно. Он некоторое время охотно отвечал на поклоны и кокетливые улыбки, но увидев, как две дамы направились его сторону явно с целью завести знакомство, поспешил к выходу. Знакомиться с дамами под личиной он точно не собирался.

После тенистых аллей городского сада яркое солнце слепило глаза, и Грегор, повернувшись к нему спиной, отправился к центру города. На площади перед Храмом Семерых он остановился. Он нечасто бывал в храмах без официальных поводов, считая, что свои проблемы надо решать самому, а не беспокоить Всеблагих пустяками, но сейчас его потянуло войти. Он ещё поколебался в раздумьях, а потом купил связку разноцветных свечей и зашёл внутрь.

Там, в огромном просторном зале было прохладно, полутемно и почти пусто. Столпы солнечного света из высоких окон чередовались с мраморными колоннами, отчего статуи Семерых казались недостижимо далёкими и будто затерянными в призрачном лесу. Не больше полудюжины человек бродили по залу, рассматривали росписи или ставили свечи перед ликами Всеблагих. Грегор выбрал из связки желтую свечу, затеплил её и поставил у подножия крайней статуи в ряду.

«Великий Безликий, я не твой адепт. Но сегодня я пришёл к тебе под чужой личиной. Возможно, это смешно, что ж, буду рад тебя повеселить. Но я надел личину не ради лжи и корысти, не для того, чтобы скрыть неприглядные дела, а для того, чтобы узнать истинную свою цену. Я хочу понять себя, понять чего я стою сам по себе, без золота и громкого имени. Хочу хотя бы приблизиться к этому пониманию. Прошу, благослови меня на моём пути».

Пламя свечи вытянулось высоко, и кончик его затрепетал, словно дразнящий насмешливый язычок. Грегор потянул из связки голубую свечу.

«Творец Превращений, я не твой адепт. Мне не доводилось прежде видеть и ценить красоту сотворения целого из частей, нового из старого, но недавно я это увидел, и увиденное восхитило меня. Я хочу продолжить это познание и прошу, благослови меня на моём пути».

Пламя свечи загорелось ровно, а потом слегка качнулось вперёд. Грегор поклонился в ответ и ощупью нашёл кошель на поясе. Та металлическая капля так и не остыла, и теперь замшевый кошель ощущался под рукой тёплым и живым зверьком. Грегор вытащил из связки синюю свечу.

«Всеумелый Мастер, я не твой адепт. Но я всегда уважал тех, кто идёт твоим путем, ибо именно их труду мы все обязаны тем, что имеем, тем, что не живём, как дикари. И я тоже хочу идти твоим путём. Молю, благослови меня и прими под свою руку!»

Пламя вспыхнуло ярко, заплясало из стороны в сторону, и Грегору показалось даже, что от маленькой свечи его обдало волной тепла. Он благодарно склонил голову и двинулся дальше. Красная свеча встала перед статуей высокого воина в старинном доспехе.

«Пресветлый Воин, я не твой адепт. Но вышло так, что почти всю жизнь я шёл твоим путём. Я воевал и убивал, защищал и нападал, и я больше не хочу этого делать. Прошу, отпусти меня с твоего пути».

Пламя загорелось, на миг окрасившись красным, потом порыжело, качнулось и успокоилось. Грегор постоял над ним, потом выбрал из оставшихся зелёную свечу.

«Милосердная Сестра, я не твой адепт. Вероятно, ты считаешь меня неблагодарным болваном, который пользуется твоими дарами бездумно и безоглядно. Вероятно, ты права. Не так давно я впервые всерьёз задумался о том, что крепость тела и разума — это не дар, а займ, по которому надо платить процент. Я — нерадивый заёмщик, прости мне мою глупость. Я найду способ это исправить. Благослови меня на моём пути».

Зелёная свеча загорелась ровно и спокойно, и Грегор склонил голову и помедлил, не решаясь двинуться дальше. Оранжевая свеча чуть не выпала из его руки, обдав волной горячего ужаса от едва не случившегося скверного предзнаменования, но он удержал её и приблизился к статуе женщины в свободных одеждах.

«Всеблагая Матушка, я не твой адепт. Я никогда и ни о чём тебя не просил, потому что не имею на это права. Я виноват, и вину мою не отменить и не исправить. Столько смертей лежит на моей совести, и далеко не все эти смерти оправданы хоть чем-то. Я знаю, что мне нет прощения и… » — он почувствовал, как запершило в горле. Он не должен, не может просить о прощении…, — «… и всё же прошу. Прошу о милосердии».

Он зажмурился, малодушно боясь увидеть, как его свеча упала и погасла, но всё же открыл глаза спустя три долгих вдоха. Свеча горела. Горела и пламя её слегка покачивалось из стороны в сторону. Он простоял над ней долго, так что она успела слегка оплыть, а пламя всё горело ровно и гладко.

Потом он, наконец, приблизился к последней статуе в длинном ряду. Фиолетовая свеча встала рядом с огарками других, уже сгоревших, и крошечное пятнышко пламени показалось на кончике её фитиля.

«Претемнейшая Госпожа, разрубающая узлы и спрямляющая пути…» — начал он и остановился.

Маленькая лиловая искорка цеплялась за фитилёк, скользила по нему, пряталась, возникала снова, и казалось ещё миг — и исчезнет, сменившись тонкой струйкой белого дыма. А он всё смотрел на эту искорку, смотрел, а потом резко развернулся, едва не сбив свечу рукавом, и быстрым шагом пошёл к выходу. А за его спиной фиолетовый язычок пламени поднялся, окреп и загорелся сильно и ровно.

После прохлады Храма жар от нагретых солнцем камней центральной площади навалился на голову, отдался в висках, и Грегору захотелось уйти куда-нибудь в тень. Широкая улица вела в сторону королевского дворца, и он свернул на маленькую боковую улочку, тенистую и извилистую, которая выводила к задней стене дворцового парка, туда, где находились склады, и прочие службы.

Вдруг он услышал звуки, которые показались ему совершенно неуместными -весьма характерный звон шпаг. Дуэль? Здесь? В паре кварталов от дворца? Он ускорил шаг и через минуту оказался у круглого здания старого манежа, из открытых окон которого и доносились эти звуки. Грегор остановился, в удивлении разглядывая новенькую вывеску: «Школа фехтовального искусства д’Эльбрэ». Золотой королевский лев на вывеске свидетельствовал, что это заведение находится под покровительством короны. Ему тотчас захотелось уйти отсюда, он даже сделал пару шагов прочь, но остановился. Лорду Бастельеро нечего делать в фехтовальной школе этого заносчивого фраганца, но Тим Клиффорд вполне может и полюбопытствовать. В конце концов, разве не для подобных случаев он и придуман? А методика преподавания у этого месьора действительно интересная. И с фехтмейстером Грегор не занимался очень давно. Может, пришло время это исправить? Ему не повредит немного размяться.

В тесном холле, переделанном из главного выезда, за столом сидел молодой человек, который приветливо ему улыбнулся и, привстав, поклонился:

— Милорд! Вы записаны на урок?

Увидев эту улыбку, такую искреннюю и широкую, Грегор понял, не может вспомнить, когда ему так улыбались в последний раз. Горечь сожаления привычно подступила к горлу, что-то такое, видимо отразилось и на лице, потому что молодой человек зачастил сочувственно:

— Ничего страшного, милорд! У месьора д’Эльбрэ как раз сейчас будет окно, и если вы подождёте немного, он сможет дать вам пробный урок. Вы ведь не бывали у нас раньше?

— Не бывал. И охотно подожду. Я наслышан об искусстве уважаемого месьора д’Эльбрэ.

Молодой человек просиял, затем покосился на Грегоров потёртый камзол и произнёс деликатно:

— Пробный урок стоит три серебряных флорина. Но если вы достанете месьора д’Эльбрэ хотя бы раз, деньги вам вернут.

Выкладывая плату, Грегор хищно улыбнулся:

— Я приложу все усилия!

Его имя записали в учётную книгу, потом провели вглубь помещения, в отгороженный закуток раздевалки, где он оставил в деревянном шкафчике свой камзол и надел фехтовальный нагрудник. Свою рапиру он оставил там же, выбрал у оружейной стойки вместо неё учебную и вышел на плотно утрамбованный песок арены. На арене д’Эльбрэ гонял тощего рыжеватого юнца. Фраганец двигался стремительными плавными бросками, уследить за которыми удавалось с трудом, а его противник перемещался какими-то заячьими косыми выпадами, пытаясь уклониться и парировать удар. Парировать ему удавалось в лучшем случае один раз из трёх, и практически каждый выпад д’Эльбрэ сопровождался полузадушенным хрипом: «Туше! Туше!»

Грегор любовался зрелищем с искренним, давно забытым удовольствием. Для него эти тренировочные схватки и дуэли до первой крови ушли в прошлое, как только он попал на войну. Там фехтование из разряда благородного искусства быстро перешло в разряд грубой мясницкой работы, поэтому после войны он носил рапиру только как атрибут дворянского звания, а занятия с фехтмейстером совсем забросил — слишком уж отчетливо каждый раз вспоминался хруст плоти под входящей в неё сталью и тошнотворный запах крови. И вот сейчас он понял, что чувствует только запах влажного песка, старого дерева и чужого пота. Фантомный запах крови наконец оставил его, ушёл тенью давно законченной войны.

Юнец на арене оступился и завалился на спину, и д’Эльбрэ объявил:

— Урок окончен. Неплохо, милорд Мартенс, всё очень неплохо!

На взгляд Грегора всё было хуже некуда, но комментировать чужой учебный процесс он, разумеется, не стал. Дождался, пока д’Эльбрэ закончит описывать ошибки этого Мартенса и отпустит его, запыхавшегося и удручённого, и встал напротив. Фраганец повернулся к нему, поклонился, улыбнулся приветственно:

— Милорд Клиффорд? — лицо его блестело от пота, и Грегор, поклонившись в ответ, предложил:

— Перерыв, милорд д’Эльбрэ?

— Ничего, приступим, я как раз разогрелся.

«Не считает меня серьёзным противником. Что ж, это не мой просчёт!»

Они отсалютовали друг другу, Грегор ринулся в атаку…

…и проиграл! Проиграл разгромно, хорошо хоть не вчистую! Из шести пробных схваток — три правой и три левой рукой — Грегор смог достать вертлявого фраганца лишь однажды, в самой последней схватке левой рукой, когда ярость поражения обострила все чувства и вывела его в боевой режим. Потом он, сцепив зубы и уперев взгляд в песок, выслушивал сочувственные похвалы д’Эльбрэ:

— У вас хорошая школа, милорд. И двигаетесь вы хорошо. Но видно, что вы давно не практиковались. Любой навык требует неустанного поддержания, иначе он угаснет, как огонь без топлива. Я с большим удовольствием занимался бы с вами регулярно.

— Благодарю за урок, — выдавил Грегор. Поражение горчило на языке, но приходилось признать, что барготов фраганец прав. Он действительно давно не практиковался. Безусловно, следовало возобновить занятия с фехтмейстером, но позориться перед д’Эльбрэ Грегор больше не хотел. — С дальнейшими занятиями вероятнее всего не сложится. Я в Дорвенне проездом, и не знаю, когда попаду сюда в следующий раз.

— Жаль, очень жаль! У вас прекрасный потенциал. И левша — это большая редкость.

«Левша?»

— Я не левша, — удивился Грегор. — Я хорошо владею обеими руками.

— Вы — переученный в детстве левша. Именно поэтому так хорошо владеете обеими руками. Правшам достичь этого гораздо сложнее. И если у вас появится возможность заглянуть ко мне — приходите. Вас я всегда приму.

Получив назад своё серебро, как и было обещано, Грегор отправился в сторону дома. Настроение его испортилось, и то, что маска Тима Клиффорда помогла ему сохранить лицо, не отменяло едкой горечи поражения. Ему больше не хотелось бродить по городу, к тому же он понял, что проголодался. Понял он это, когда проходил мимо трактира, на вывеске которого были изображены три чёрные закорючки, а подпись под ними самонадеянно утверждала, что это «Три колбаски». Впрочем, пахло из трактира вполне прилично, и Грегор решился заглянуть внутрь. Совсем уж скверных трактиров в такой близости от дворца быть не могло.

В темноватом тесном помещении с грубой мебелью и прокопченным потолком запах стал совсем густым. Грегор устроился за крайним столиком и не успел даже знака подать, как перед ним оказалась тарелка с этими самыми колбасками и кружка с элем.

— Я не заказывал эль, — холодно сказал он.

— Тебе сейчас это нужно, поверь, ваша милость, — пробасил толстый трактирщик, вынырнувший откуда-то из полутьмы.

Грегор усмехнулся. То, что каждый встречный так легко читает по его лицу, обескураживало. Может, стоит сменить личину? На того противного типа? Тогда все точно начнут его сторониться. Хочет ли он этого?

Он отхлебнул эля и поморщился. Эль был жидковат.

— Не с того начал, — трактирщик кивнул на тарелку со всё еще шкворчащими колбасками.

Несмотря на неказистый вид, колбаски оказались весьма хороши, острые и пряные, они лежали на подушке из запечённых овощей, и слегка разбавленный прохладный эль пришёлся тут как нельзя кстати. Доедая вторую порцию, Грегор отогнал, наконец, мысли о позорном проигрыше и смог сказать себе: «Не об этом ли ты просил Всеблагих не далее, как сегодня утром? Ты ведь хотел узнать, чего ты стоишь. Ну вот, и узнал. Причём самым щадящим способом, да ещё и бесплатно. А ведь за такой урок и золота не жалко. Что, если бы ты выяснил, что дрянной фехтовальщик, во время настоящей дуэли? Не все дуэли решаются магией. Может, этот фраганец спас тебе жизнь сегодня. Или честь». И он решил, что ещё вернётся в эту барготову школу. Но сначала позанимается с фехтмейстером сам. И сменит сапоги.

Плата за обед оказалась до смешного мала. Грегор был уверен, что будь он в своём обличьи, с него содрали бы втрое. Что ж, самое время сделать, наконец, то, зачем он вообще вышел в город. А собирался он посетить книжную лавку.

Книги по горному и литейному делу в скромной паре шкафов, притворявшейся библиотекой поместья, были более чем полувековой давности. И если «Пиротехния» Бирингуччо и «Берманнус, или о горном деле» Бауэра практически не устарели, то книги по литейному делу вместе с вложенными в них выцветшими рукописными заметками представляли по большей части исторический интерес. В обширной библиотеке городского особняка на эту тему было не намного больше, поэтому посещение книжной лавки было весьма насущной необходимостью. Почему он не поручил это слугам, Грегор не мог объяснить себе достаточно отчетливо. Не хотел афишировать свой интерес к этой теме? Слуги не стали бы болтать. Скорее он воспринимал эту тему, как что-то совсем личное, почти интимное, что не хотелось обсуждать вслух. А ещё чутьё подсказывало ему не связывать до поры до времени интерес к литейному делу с именем Бастельеро.

Приказчик в лавке окинул его скромный наряд не слишком почтительным взглядом, и на вопрос о книгах по горному и литейному делу покачал головой:

— Не интересует никого эта тема, ваша милость, книг по ней мало, держать их — только место занимать. Впрочем, гляньте там, — и он махнул рукой в самый дальний угол.

«Там» Грегору пришлось согнуться, присесть на корточки, а потом и вовсе опуститься на колени, чтобы добраться до книг на самой нижней полке самого дальнего стеллажа. Выбор был невелик, чуть больше дюжины книг, и большая часть — на фраганском. Впрочем, Грегора это обнадёжило. Фраганцы продвинулись здесь куда дальше дорвенантцев, и Грегор увлёкся, просматривая книги и складывая некоторые из них в стопку, которую собирался забрать с собой.

Он как раз решал, стоит ли забрать ещё одну копию Бауэрова «Берманнуса» или ограничиться более поздним и более полным его трактатом «О горном деле и металлургии», поэтому пропустил, когда входной колокольчик над дверью немелодично брякнул. Отвлёкся он, только услышав знакомый голос. Впрочем, он не сразу его узнал, настолько неприятно и незнакомо звучали его интонации:

— Мой заказ всё еще не готов? Я устал получать ваши отписки!

Голос приказчика звучал тонко и испуганно:

— П-прошу простить, в-ваша светлость! Я р-разослал запросы и не в-все отв-веты ещё получил! Не извольте г-гневаться! Я ещё зап-прошу! Н-но те, кто отв-ветил, ничего не н-нашли… К-книги редкие, в-все с-ссылаются на б-библиотеку Ордена или на б-библиотеки Трёх Д-дюжин — в-вашу, Ар-ранвенов или Б-бастельеро…

— Не называйте при мне этого имени!

Грегор уже почти выпрямился, когда уловил отголосок заклинания и еле успел поставить щит. Колдующий маг находился практически посередине между ним и приказчиком, и ему пришлось сильно вывернуть щит, сделать его почти круговым, чтобы прикрыть обоих. Тленная Суть выплеснулась мутной тенью и исчезла, почти полностью поглощённая щитом. Остаточный шлейф обрушился на прилавок, оставляя на нём уродливое серое пятно, край книги, попавшей под проклятие, вспух и потемнел, листы покоробились, а часть кожаной обложки истлела и осыпалась. Приказчик за прилавком посерел, его трясло, зубы его отбивали противную костяную дробь. Маг оглянулся и Грегор встретился глазами с Саймоном Эддерли. Половина его лица была темна и неподвижна, другая — искажена презрительной гримасой.

— Не нравится то, что вы видите, милорд? — процедил он, поворачиваясь к Грегору поврежденной стороной лица.

— Главным образом, мне не нравится то, что я слышу, — холодно отозвался Грегор. — Но то, что я вижу, мне не нравится тоже. Полный орденский маг вымещает злость на профане-простолюдине. Весьма достойно. Полагаю, вы не забудете возместить убытки, -и он кивнул на испорченную книгу.

Эддерли застыл, словно парализованный, потом отмер, оглянулся на дрожащего приказчика и опустил глаза. Ни на кого не глядя, он пробормотал что-то, достал из кошелька пару монет, бросил их на потемневший прилавок и стремительно вышел прочь под глухое бряканье дверного колокольчика.

Приказчик за прилавком икнул и с длинным выдохом осел на стул:

— В-вы спасли мне жизнь, м-милорд!

— Не думаю, — хмуро возразил Грегор. — Радиус поражения был не так велик. Всё, что я спас — это несколько дюймов доски и возможно еще пара книг.

Он кивнул на след на прилавке. Теперь было видно, что тёмный круглый след, срезанный щитом, не дошёл бы до края прилавка и не причинил бы вреда человеку. Грегор поводил рукой над пятном, убирая остаточные эффекты. Чувствовал он себя скверно. Его жёг стыд, а перед глазами стояло лицо Дилана, печальное и полное сожаления. Пожалуй, не ему, Грегору, упрекать другого мага, что тот срывает раздражение на профанах. По крайней мере, Эддерли владеет собой настолько, чтобы никого не убивать.

Грегор расплатился за выбранные книги. Кажется, приказчик в порыве благодарности хотел их ему подарить, но увидев Бауэра, передумал. Впрочем, плату он всё равно взял весьма скромную и даже предложил бесплатную доставку, но Грегору не хотелось вот так сразу открывать связь Тима Клиффорда с домом Бастельеро. И гулять пешком больше не хотелось, поэтому он взял наёмного извозчика. И всю обратную дорогу размышлял, стоит ли написать Эддерли и когда это сделать. И уже дома, в поместье, стоя на галерее и глядя, как солнце садится за гору, на которой стоит невидимый ему Храм Странника, решил, что непременно напишет, но позже, по возвращении из отпуска. В конце концов, это может подождать. А вот фехтмейстера ему найти нужно сейчас. И подобрать другие сапоги.