Огранённые (гет)

Если Иджи справлялась с тревогой и смятением благодаря уборке, то для Рэина спасительным средством стало чтение. Годилось всё: от инструкции к электроприбору до пищевой ценности на упаковке макарон — главное, чтобы буквы складывались в слова.

Неосознанно он потянулся к книге, которую Пандэлеана отбросила в сторону во время перепалки и которая всё ещё лежала на диване. «Тиохим Эйон. Избранные стихотворения» значилось на обложке. Рэин закатил глаза и чуть не отшвырнул книгу в другой конец комнаты, но всё же машинально начал перелистывать страницы. Он сам не знал, что ищет, пока одно из стихотворений не привлекло его внимание.

Незажжённые окна

Тёмный город спит за баррикадой —

Там померкли тысячи огней.

Ты так близко. Ближе, чем была ты

Столько долгих и жестоких дней.

Ты так близко… Близко! В сердце самом:

И в моём, и в сердце всей войны.

Так хочу я быть с тобою рядом,

Только в обстоятельствах иных:

В новом дне под мирным небосводом,

И чтоб счастье теплилось в груди.

Но в борьбе за общую свободу

Я привёл войну к твоей двери.

Ночь на город опустилась низко,

Нас объяла липкой темнотой.

Ты теперь ко мне опасно близко.

Я боюсь забрать тебя с собой,

Но на звёзды глядя, русый локон

Прижимаю к сердцу. Отчего

Я средь тысяч незажжённых окон

Точно знаю, где искать твоё?

Последние строки именно этого стихотворения вспомнились Рэину, пока он сидел взаперти. Он слышал их не раз. Кажется, «Незажжённые окна» даже были в школьной программе, но сегодня Рэин прочитал их не так, как раньше. Сегодня он сам оказался на месте того, к кому были обращены эти стихи. Он стал тем, кого Иджи не забрала с собой.

Был ли Рэин мишенью сам по себе или представлял ценность только вместе с сестрой — этого он не знал, но вполне допускал второй вариант. В конце концов, если террористы обладали информацией об их способностях, они могли понимать, насколько Рэин бесполезен в сравнении с Иджи. Значит ли это, что он всего лишь оказался «опасно близко» к человеку, за которым велась настоящая охота? Если так, то Эйон вообще мало что понимал в жизни. Рэин бы предпочёл отправиться вслед за своей семьёй, и жена Эйона (а именно ей и было посвящено это стихотворение) наверняка желала бы того же, если бы её муж погиб в том бою.

Из дальнего конца помещения донёсся приглушённый звук рации. Это напомнило Рэину о том, что он всё время находился в обществе Вальдау. Несколько секунд спустя он и сам показался из-за стеллажей.

— Господин Эрвент скоро освободится. Если вы готовы к разговору, я провожу вас в его кабинет.

Рэин молча кивнул. В глубине души он чувствовал, что Иджи не пошла бы за Вальдау так просто. Она бы как минимум съязвила что-нибудь про выбор без выбора.

Они снова поднялись на второй этаж. Рэин не понял, свернули ли они в то же самое крыло, где находилась комната с зелёными стенами, или пошли в другую сторону. Он не мог найти в себе силы хотя бы попробовать разобраться в бесконечных лабиринтах одинаковых коридоров и дверей. Родители отчитали бы его за такую беспечность и невнимательность. Но их больше нет. Они больше никогда ничего ему не скажут.

Подойдя к нужной двери, Вальдау коротко постучал, и, не дожидаясь ответа, открыл её так, что его самого нельзя было увидеть из кабинета, а Рэин оказался прямо на пороге.

Эрвент сидел за столом боком к двери, окружённый ореолом света от настольной лампы. Он поднял голову от стопки бумаг, и обратил взгляд на посетителя.

— Проходи, — бросил он и вернулся к документам.

Дверь бесшумно закрылась, как только Рэин сделал шаг. Комната, в которой он оказался, выглядела очень сдержанно. По периметру стояли одинаковые шкафы, в центре сидел Эрвент. Документы, над которыми он склонился, были разложены на несколько аккуратных стопок. Сквозь единственное окно, не такое большое, как в коридоре или общем зале, в кабинет проникал тусклый вечерний свет. Рэин даже удивился разнице между всегда ярким и претенциозным обликом Эрвента и его скромным рабочим местом.

Сделав несколько пометок в документах, Эрвент встал и подвинул к столу ещё один стул.

— Садись, — сказал он Рэину, возвращаясь на своё место.

Рэин послушался, решив больше не накалять обстановку. Тем более, что он уже в некоторой мере раскаивался за своё враждебное поведение. Он внимательно всмотрелся в лицо Эрвента. Неизвестно, что случилось после их первой встречи, но явно ничего хорошего. Под глазами залегли тени, и весь его вид свидетельствовал о переутомлении, хотя он и старался держаться бодро. Рэин отметил, что усталость даже в некотором роде шла Эрвенту, придавала ему вид интеллигента, немного потрёпанного жизнью, несмотря на безупречный костюм, и даже нисколько его не старила. Рэин решил, что Эрвент должен быть примерно ровесником его родителей. Впрочем, Иджи бы непременно подумала, что он старше. Она часто ошибалась с возрастом, особенно, если речь шла о взрослых, а не о детях и подростках.

Воспоминание о семье заставило Рэина опустить глаза в попытке скрыть навернувшиеся слёзы.

— Что ж, у тебя наверняка накопились вопросы ко мне, — начал Эрвент. — Можешь задавать любые. Я расскажу всё, что знаю сам.

— Когда я смогу попрощаться со своей семьёй?.. Я имею в виду, когда будут похороны?

— Трудно сказать. Останки твоих родственников были переданы сразу для нескольких экспертиз, в том числе для тех, которые связаны с магией. Но как бы то ни было, ты не сможешь присутствовать на похоронах.

— Почему?

— Тебе слишком опасно покидать это место. Те, кто совершил нападение на твою семью, задержаны, но это не значит, что отныне все в безопасности. Как ты уже мог понять, в происходящее вовлечено гораздо больше людей.

Рэин вспомнил всех, с кем он познакомился в общей комнате, и содрогнулся при мысли о том, сколько ещё человек могло погибнуть.

— Те люди… — он запнулся, не зная, с чего начать. — Со слов Куандэла мне показалось, что они здесь давно.

— Да, к сожалению, это так. Всё слишком затянулось, и ты даже не можешь представить насколько. Дольше всех я знаю Даара — шесть лет. Но и это лишь малая часть того, сколько длится вся ситуация.

— Вы хотите сказать, что мы были в опасности уже с рождения?

— Я хочу сказать, что вы были в опасности ещё задолго до своего рождения.

— Не понимаю.

— Я объясню, но для этого нам придётся поговорить об истории. Что ты знаешь об эквийско-анкландской войне? — задав этот вопрос, Эрвент откинулся на спинку стула, словно ожидая длинный, развёрнутый ответ.

— Многое, — коротко сказал Рэин и, недолго помолчав, пояснил, чтобы его ответ не казался невежливым. — Я учусь на историческом факультете. Прочитал несколько источников по этой теме для вступительных экзаменов. Не думаю, что вы хотите, чтобы я пересказывал всё.

— В таком случае ты наверняка знаешь, что Ксодий Антсен собирался использовать магическое оружие.

— Да, собирался, — нехотя согласился Рэин. — Но мы же не будем сейчас всерьёз обсуждать теории заговора о каких-то там экспериментах на людях?

— Я удивлён, что в нашей ситуации ты всё ещё называешь это теориями заговора.

— Всё потому что я верю только фактам, а не выдумкам о сверхлюдях.

Эрвент наклонился к Рэину через стол.

— Если сверхлюди — это выдумка, то ты тогда кто?

Рэин неосознанно отпрянул от Эрвента. Он не знал, что ответить.

— Митс Вэрсвер работал младшим секретарём в Доме Правительства в 1906 году, — вдруг сказал Эрвент, возвращаясь в прежнее положение. — Он любил яблочный пирог, который готовила его девушка, кошек и поэзию, но мы об этом никогда бы не узнали, если бы не его привычка крайне подробно и обстоятельно фиксировать свою жизнь в дневниках. Когда его записи попали ко мне в руки, я счёл их крайне ненадёжными, однако потом убедился, что информация из них с поразительной точностью совпадает с обрывочными сведениями из других, более компетентных, источников. Я никогда не полагался на дневники Вэрсвера всецело, но часто использовал в качестве отправной точки своих поисков.

Эрвент на несколько секунд отвёл глаза, мрачно улыбнулся своим мыслям и заговорил вновь:

— Благодаря Вэрсверу мы знаем, что в уже упомянутом 1906 году Тиохим Эйон отдал приказ уничтожить всю документацию, связанную, — здесь Эрвент неожиданно замялся, — с так называемым экспериментом доктора Бальта. Приказ был выполнен, однако такой большой проект не мог совсем ничего после себя не оставить, поэтому я начал искать. И нашёл.

Рэин не мог до конца поверить, что Эрвент на полном серьёзе обсуждает с ним слухи и домыслы, и всё же жадно ловил каждое слово.

— Я выяснил, — продолжал Эрвент, — что для своего эксперимента Бальт выбрал семнадцать способностей, которые счёл наиболее полезными. На каждую из них приходилось по одному добровольцу. К сожалению, имена этих людей не сохранились, тем не менее мы располагаем достаточными данными о ходе самого эксперимента. Ни одна способность так и не проявилась, в связи с чем его признали неудачным ещё в 1904 году, до переворота и прихода к власти Эйона. Неудивительно, ведь в науке того времени было слишком много белых пятен. Однако современные специалисты оценивают результаты эксперимента по-другому. Изучив сохранившиеся материалы, они пришли к выводу, что перенос магических сил с артефактов на людей прошёл успешно, но воспользоваться этими способностями смогут только потомки испытуемых, начиная с четвёртого поколения, то есть их правнуки. Выходит, Рэин, что твой прадед был добровольцем в эксперименте, в реальность которого ты не веришь.

— Но если это так, почему никто не нашёл семьи испытуемых? Почему никто хотя бы не поставил нас в известность?

Рэин не мог отделаться от ощущения, что они одновременно обсуждают нечто очень личное и вместе с тем не имеющее к нему никакого отношения.

— Я же сказал, имена добровольцев нам неизвестны, — тоном терпеливого учителя пояснил Эрвент.

— Но ведь у вас уже шесть лет назад появилась зацепка. Можно же проследить родословную Даара. Прадедов у человека не так уж много — всего четыре.

Рэин возражал, но не так как вчера: зло и ожесточённо — скорее потеряно. В этот спор он вступил, заранее зная, что проиграл его, но пока не догадываясь, почему именно.

— Ситуация с Дааром немного иная. У него есть особенность, о которой ты вряд ли успел узнать и о которой, по-хорошему, он должен сам тебе сказать, если сочтёт нужным. Но если ты желаешь докопаться до истины здесь и сейчас, придётся это сделать мне. У Даара серьёзные проблемы с памятью. Я нашёл его совершенно случайно, одного, в бедственном положении. К моменту нашей встречи он ничего не помнил о своей жизни, о том, кто он такой. Мы зовём его Дааром, потому что он сам так представился. Это имя осталось у него в голове, но действительно ли оно ему принадлежит — никто не знает.

— А остальные?

— О родственниках остальных известно, несомненно, больше, но всё-таки недостаточно. Проследить историю их семей до начала века очень сложно. Нужно учитывать политическую обстановку того времени: войну и последующий государственный переворот. Эквия была объята хаосом. Не сохранилась более важная информация, чем подробности жизни нескольких десятков человек. А ещё не стоит забывать, кто согласится на эксперимент над собственным телом — люди в отчаянном, бедственном положении; люди, у которых нет другого выхода. Их имена история стирает особенно беспощадно.

С каждой минутой разговора Рэин чувствовал себя всё более потерянным, а Эрвент продолжал, будто не замечая этого:

— Возьмём, например, семью Пандэлеаны. Для начала во время нашего обсуждения мы совершенно логично сбросили со счетов женщин: в то время они не могли быть выбраны в качестве добровольцев для такого проекта. Это сужает круг ни много ни мало в два раза. Мне удалось точно установить личности всех четырёх прадедов Пандэленаны, но кто именно принимал участие в эксперименте — неизвестно. Трое родились в Оранте, но это не значит, что они всё ещё жили там в 1904 году. У нас нет данных, которые могли бы это подтвердить или опровергнуть: не осталось никаких сведений о том, где они тогда работали или о чём-то подобном. Ещё один прадед Пандэлеаны родом из Алари, но ничего не мешало ему в 1904 году оказаться в Оранте, учитывая, что его жизненный путь невозможно проследить с 1889 по 1905 год. Скажи честно, Рэин, много ты сам знаешь о своих прадедах?

— Не очень. Со стороны матери оба были врачами, потому что по этой линии у нас что-то вроде врачебной династии, — ответил Рэин, чувствуя, как нить, за которую он ухватился во время разговора ускользает у него из рук.

— А что насчёт отцовской ветви?

— Не знаю.

— Видишь? Всё гораздо сложнее. И даже если станет известно имя одного испытуемого, шанс, что оно выведет меня на остальных, практически равен нулю. К тому же анкландские террористы лучше осведомлены, кого искать. Я предполагаю, что имена добровольцев были переданы Анкланду двойными агентами ещё во время войны, а потом попали не в те руки. Неизвестно, сколько всего данных утекло. Видимо, достаточно, чтобы анкландцы поняли, что эксперимент увенчался успехом. Думаю, они не догадались, что способности проявляются, начиная с четвёртого поколения, а потому предпринимают попытки захватить всех живых членов семьи, далеко не всегда обращая внимание на кровное родство с испытуемыми. У Эквийских спецслужб слишком мало информации. Они не могут работать на опережение и защитить тех, кому угрожает опасность. Вместо этого они пытаются отслеживать террористов и редко успевают вмешаться вовремя.

— И что, власти Анкланда просто закрывают на это глаза?

Рэин сам удивился тому, как он произнёс эту фразу: без злости и даже отчаяния, скорее с бесконечной усталостью.

— Не совсем. С их точки зрения никакого эксперимента вообще не было. Несмотря на все найденные, в том числе и мной, подтверждения, Эквия так и не признала факт его проведения, следовательно не признаю́т и другие страны. Поэтому Эквия ведёт переговоры с Анкландом по вопросам конкретных нападений и террористических актов, формально никак не связанных между собой. Правительство умалчивает факт существования таких людей, как ты, поэтому в Анкланде даже не догадываются, что все жертвы нападений так или иначе связаны с магией. Террористы на допросах тоже не выдают своих истинных намерений. Анкланд видит очень искажённую картину, его вмешательства ждать бесполезно.

Эрвент замолчал. Он просидел некоторое время, подперев рукой лоб и пустым взглядом сверля аккуратную стопку бумаг перед ним. Рэин предположил, что для его собеседника этот разговор тоже непрост.

— Да, кстати, — Эрвент вышел из оцепенения так же внезапно, как и погрузился в него, — я с тобой предельно честен и рассказываю всё, даже то, чего тебе не положено знать. Некоторые мои догадки, в том числе об утечке данных, правительство не поддерживает и предпочитает, чтобы я их тебе не сообщал. Кроме того, не всё, чем я поделился с тобой сегодня, находит достаточные подтверждения. Например, совершенно очевидно, что вместо мелких разрозненных террористических группировок мы имеем дело с большой и организованной сетью, но весомых улик у меня нет. Я считаю, что тебе важно это знать, правительство считает по-другому.

— Видимо, у людей из правительства на меня большие планы, раз они так беспокоятся о степени моей осведомлённости, — произнёс Рэин, теребя прядь волос.

— Ты даже не представляешь, насколько, — Эрвент усмехнулся, и тут же добавил. — Прости, это нервное.

— Так, может быть, вы мне скажете?

Эрвент перевёл взгляд на окно, поворачиваясь к Рэину профилем. В этот момент что-то смутно знакомое промелькнуло в его чертах, что-то присущее другому человеку, но оно исчезло как только Эрвент снова изменил положение головы.

— Как бы цинично это ни звучало, они собираются использовать тебя по прямому назначению.

— Опыты на мне ставить?

— Опыт на тебе уже поставили, — Эрвент усмехнулся опять. — Теперь они хотят тебя обучить и заставить сражаться на их стороне.

Рэин вскочил на ноги так резко, что опрокинул стул, на котором сидел.

— Но они же не могут заставить меня! — в конце фразы его голос сорвался.

— Тише, Рэин. Успокойся, пожалуйста. Я ещё не закончил, — сказал Эрвент невозмутимо.

Он обошёл вокруг стола и поднял упавший стул, а потом сделал шаг вперёд.

— Я могу помочь тебе, поэтому я предлагаю сотрудничество. Выслушай меня внимательно.

Эрвент сделал ещё шаг, оказавшись с Рэином лицом к лицу. Он значительно понизил голос, когда заговорил снова.

— Хочешь, чтобы в твоей ситуации никто больше не оказался? Хочешь, чтобы больше ни одна семья не пострадала?

— Хочу, — Рэин неосознанно тоже стал говорить тише.

— Тогда придётся бороться. Мы все: ты, я, Даар и остальные — находимся в одной лодке, из которой нам пока никак не выбраться. Но мы можем направить её в нужную сторону.

— Что вы имеете в виду?

— Правительство хочет с помощью вас решить проблему анкландских террористов. Моя задача, которая, к слову, мне совсем не по душе, — обучить вас и подготовить. Самое страшное в этой ситуации то, что никто, кроме вас, не может положить ей конец. От Анкланда помощи ждать нельзя, Эквия в своём текущем состоянии не справляется. Нападения будут продолжаться до тех пор пока в конфликте не появится ещё одна сторона, способная его остановить. Я предлагаю до определённого времени играть по правилам и делать то, что правительство от нас ожидает. Но когда с террористами будет покончено и вас решат (а решат обязательно) использовать в других целях, вы уже перестанете быть кучкой беззащитных подростков. Вы превратитесь в несокрушимую силу, и никто уже не сможет вами воспользоваться. Я лично приложу все усилия, чтобы помочь вам развить свои способности до такой степени, чтобы вы могли противостоять кому угодно.

От всех этих слов у Рэина начинала кружиться голова, к горлу подступала тошнота. Слабость распространилась по всему телу, руки обмякли, ноги стали ватными, и было совершенно непонятно, как он ещё держался в вертикальном положении.

— То, что вы предлагаете мне, звучит ненамного лучше.

— Я знаю. Но разве есть у нас выбор?

Рэин промолчал.

— Вот что: тебе нужно это переварить. Уже вечер, — Эрвент кивнул в сторону окна. — Отправляйся к себе, отдохни, насколько это возможно. Главное помни, ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью. Пока ты не в состоянии защитить себя сам, это моя ответственность.

Эрвент открыл дверь и обратился к своему помощнику, который, наверное, всё время стоял рядом:

— Господин Вальдау, проводите, пожалуйста, Рэина до его комнаты и принесите ужин.

Вальдау кивнул и, подождав, пока его подопечный на негнущихся ногах выйдет из кабинета, вновь двинулся по лабиринту коридоров.

— Подождите! — окликнул его Рэин, когда они проходили мимо лестницы.

Вальдау остановился и повернулся к юноше, удивлённому собственным поступком.

— Я могу взять книгу из общей комнаты?

— Да, конечно. Вы помните дорогу или мне отвести вас?

— Отведите, пожалуйста.

Вальдау кивнул и свернул к лестнице. Рэин последовал за ним, ощущая, что, снова оставшись наедине со своими мыслями в той маленькой и неуютной комнате, он непременно сойдёт с ума. Подошёл бы любой текст, лишь бы только чем-то забить голову. В общем зале на глаза сразу же попались «Избранные стихотворения» Эйона, которые так и лежали на диване. Недолго думая, Рэин взял книгу и повернул к выходу.

Когда-то Иджи с упоением читала эти строки, а теперь он сам до поздней ночи не выпускал сборник из рук. Но листая страницы и скользя по ним невидящим взглядом, он думал не о стихах, а о тех временах, когда ещё мог поспорить с сестрой о вкладе Эйона в искусство, а потом услышать от кого-нибудь из родителей, что они оба неправы. Может быть, даже хорошо, что Рэину отныне суждено посвятить себя борьбе с теми, кто разрушил его жизнь.

Почувствовав усталость, он захлопнул книгу, но тут же снова раскрыл её — в последний момент взгляд зацепился за фразу «вот чем я стал своей стране на благо». На благо? Благо? Так почему же сейчас, спустя семьдесят с лишним лет, невинные люди страдают от решения Эйона замять сам факт проведения магического эксперимента?

— Ну давай, Эйон, расскажи, чем же ты стал, — еле слышно пробормотал Рэин, склоняясь над книгой.

* * *

Я сделал выбор. Я хотел прожить

С тобою долго, нежно, безмятежно.

Чужие судьбы пулями вершить

Неосторожно, грубо и небрежно

Не смел, не мог. Не в праве был всегда

И до сих пор остался я не в праве,

Но выбор сделан. И теперь война

Меня сжигает, как бумагу пламя.

Не человек я. Нож или ружьё —

Вот чем я стал своей стране на благо.

Сам каждый раз, вонзая остриё

В другого, к смерти делаю полшага,

Ведь даже если я вернусь домой,

С тобою рядом будет только тело.

За Эквию я жертвую душой,

Себя я разрушаю до предела.

И оправданий отыскать уже нельзя;

Слова защиты мелочны и лживы,

Но выбор сделан. Выбор сделал я

И отказаться от него уже не в силах.

Закончив чтение, Рэин, вопреки всем ожиданиям, не нашёл в себе ни злости, ни раздражения. В этих стихах Эйон высказал нечто такое, что отозвалось в душе Рэина в самый неожиданный и неподходящий для поэтических вечеров момент. Жестокие в своей искренности строки пугали и успокаивали одновременно. Сквозь толщу десятилетий они указывали Рэину нелёгкий, но единственный верный путь. Сколько бы ошибок ни совершил Эйон, встав во главе Эквии, до этого он сражался за свободу, счастье и процветание своей страны, и теперь Рэину предстояло сделать то же самое. Наверное, Эйону было даже тяжелее, ведь у него ещё оставалось то, что было так тяжело покинуть — дом, куда могло возвратиться его измученное тело.

Засыпая, Рэин вдруг подумал о том, что сегодня он не читал стихи Эйона, а разговаривал с ним самим: то спорил, то соглашался. Разговор их длился целый день, и Эрвент будто даже не прерывал его.