На озере (гет)

.. После школы Щедрин уехал поступать в Ленинградский сельхозинститут, а Парамонов устроился на работу в родных Крестцах, через год ограбил с подельником промтоварный магазин и в первый раз отправился на зону. Их с Щедриным пути разошлись на двадцать лет. Вновь встретились они только в шестьдесят восьмом, в родительский день на кладбище. Место располагало к воспоминаниям, они выпили вместе, помянули родителей, потом даже посидели в ресторане и разошлись до поры. Парамонов, которому Щедрин похвастался своими профессиональными успехами, не слишком-то ему поверил, потому что считал бывшего приятеля мягкотелым мямлей, но захотел убедиться. Съездил в совхоз, осмотрелся, поговорил с людьми, понял, что всё правда, и решил, что грех этим не воспользоваться. Явился к Щедрину в часы приёма по личным вопросам и попросил выручить с работой. Щедрину очень понравилось, что теперь он будет оказывать Парамонову покровительство, и он взял его на имевшуюся вакансию личного шофёра. Работа была непыльной, и она никак не мешала Парамонову время от времени обстряпывать свои делишки. Кроме того, он год внимательно присматривался к Щедрину, подмечал его слабости, собираясь в перспективе снова подмять того под себя. Начальником Щедрин был умным и жёстким, подчинённые его уважали и даже побаивались, а вот личной жизни у него, на удивление, не было почти никакой. Сам Парамонов женился дважды между ходками, да и вообще у женщин определённого склада отказа не знал. Щедрин же жил совсем один, никогда не имел ни жены, ни детей, даже любовницы у него не наблюдалось. Со временем это стало казаться Парамонову всё более и более странным, даже подозрительным. Однако сказать, что Щедрин не обращал совсем никакого внимания на женщин, было нельзя. Однажды в магазине он засмотрелся на молоденькую продавщицу — фигуристую пепельную блондинку. Так засмотрелся, что когда до него дошла очередь, забыл, что хотел купить, не смог двух слов связать и в конце концов просто развернулся и ушёл. В другой раз Щедрин приказал остановить машину в неположенном месте и долго жадно всматривался в блондинку на автобусной остановке напротив. Когда проезжающие мимо машины уже начали им сигналить и Парамонов вынужден был тронуться с места, Щедрин вдруг сказал: "Правда же, она похожа на..." Имени он вслух не произнёс, но Парамонов понял и так. Понял и задумался. Среди его многочисленных знакомых была и женщина похожего типа. В свой выходной он съездил к ней и договорился. На следующий день она вроде бы случайно появилась в ресторане, где ужинали Парамонов со Щедриным. Парамонов изобразил радость внезапной встречи и пригласил знакомую к ним за стол. Щедрин не возражал и вначале даже как-то оживился, но по мере разговора всё больше мрачнел, а потом вдруг встал и ушёл, так что Парамонову пришлось самому заплатить за ужин. Обнаружившийся в машине Щедрин был чернее тучи и сперва накинулся на него с упрёками, чтоб не смел больше ничего подобного устраивать и вообще не лез не в своё дело. Впрочем, одного взгляда не привыкшего к подобному обращению Парамонова оказалось достаточно, чтобы ярость товарища директора сменилась глубокой меланхолией, и в конце концов он пролепетал: "Ты что, не видишь, что это не то! Совсем не то..." Парамонов только плечами пожал, но про себя решил обязательно найти "то". Светлана Рудакова попалась Парамонову случайно, когда он привёз Щедрина в служебную командировку в Ленинград. Она имела несчастье гулять с подругой по набережной, когда он шёл навстречу. Внешнее сходство девушки с бывшей одноклассницей было настолько очевидным, что пройти мимо Парамонов не смог. Сначала проследил за подругами, дождался, пока Света осталась одна, подошёл познакомиться, сумел понравиться. Рудакова оказалась довольно бойкой, но совсем не напористой, просто весёлой. На следующий день Парамонов встретился с ней снова, вызвал на откровенность. Узнав, что она детдомовская, да ещё и учёбой своей в техникуме тяготится, этот негодяй понял, что это просто идеальный вариант. Он даже не стал ничего согласовывать со Щедриным, был уверен, что всё сработает. Рассказал Свете о своём начальнике — солидном и порядочном человеке, который ищет помощницу по хозяйству. Скорее всего, Рудакова согласилась из симпатии к самому Парамонову, надеялась продолжить знакомство. Но привезя Светлану в дом к Щедрину, Парамонов полностью устранился, предоставив девушку хозяину дома. Щедрин сперва пребывал в неком ошеломлении, но взял Рудакову на работу сразу. Какое-то время ходил вокруг неё кругами, но потом нашёл подход. Парамонову он после этого выплатил вдруг большую денежную премию. Впрочем, идиллия там длилась очень недолго: уже в конце августа Парамонов заметил на руках у Светы синяки, неосторожно спросил: "Откуда?" и получил в ответ затравленный взгляд. А потом Парамонову со Щедриным случилось попасть в Юрьевском Доме культуры на тот самый конкурс твиста. Увидев Любу Гордееву, Щедрин обратился в соляной столб. Просто пожирал женщину глазами, а потом в машине потребовал от Парамонова: "Привези мне её!" Парамонов, уже предусмотрительно наведший справки, сказал, что это сложно, потому что она — туристка и замужем, но Щедрина уже было не остановить. Он сказал: "Придумай что-нибудь! Любые деньги...", и Парамонов придумал.

— Ты был прав, — сказала Римма с горечью, — это просто ужасная история!

— Я же говорил, что не стоит... — начал Сальников.

— Да нет же, — не дала она ему договорить. — Это как раз очень правильно, что ты всё мне рассказал. Плохо то, что я пока никудышняя духовидица. Если бы я действительно могла спросить что-нибудь у духов, то спросила бы, что же случилось с той, самой первой девушкой. Ведь может быть, что она жива, а Парамонов ошибся или просто солгал, а если он сказал правду, то нужно было бы найти её тело и хотя бы похоронить по-человечески.

— Римм, — произнёс растерянно Сальников, — я точно не за этим тебе рассказал. Тридцать лет прошло. Там и хоронить, скорее всего, нечего. Предполагаемый убийца мёртв, все сроки давности истекли. Не нужно тебе ничего спрашивать...

— Может, и не нужно, — повторила она с какой-то странной тоской. — Если бы было действительно нужно, мне бы показали. А сама я не могу пока ничего спросить или увидеть... Не получается.

Сальников почувствовал, как дрогнули Риммины пальцы у него на локте, и немедленно успокаивающе погладил её запястье.

— Не получается со спиритической доской? — уточнил он.

— О-ох, — протянула она, — не напоминай мне. Доска эта и книга у меня ничего, кроме нервного смеха, не вызывают. Платон в последний раз сказал, что пока я настолько скептически настроена, пробовать дальше смысла нет. Я должна верить в то, что делаю. Возможно, доска — это просто не мой путь. Знать бы ещё, какой мой...

— А дневники? Ведь с ними тебе удалось увидеть?

— Да, и ещё как! — Римма глубоко вздохнула. — Сильно, ярко и без каких-либо неприятных ощущений. Но ведь это, Володя, тоже было из серии: "Мне показали". Платоновы прабабушка и прадед просто позволили мне заглянуть в их жизнь. И нужная тетрадь, и письма мне буквально сами в руки пришли, чтобы я, так сказать, читала историю с самого начала. Но с тех пор я пробовала несколько раз: доставала дневники и открывала даже, но... не могу, как будто мешает что-то.

— С тех пор? Это сколько же времени прошло? Дней десять? Римм, мне кажется, ты напрасно хочешь всё и сразу.

— Я не хочу всё и сразу, — возразила она горячо. — Я только хочу убедиться, что что-то могу сама. Хочу понять, в какую сторону мне двигаться, а там — пусть этот путь будет сколь угодно долгим. Мне просто не нравится настолько зависеть от чужой воли, пусть даже и... доброй.

Это Владимир Сергеевич как раз понимал очень хорошо. У них со Штольманом тоже был свой путь, по которому они шли, случалось, и вопреки начальственной воле. В результате он сам отправится на пенсию в лучшем случае майором, а Яков вряд ли дослужится до генерала. Ну и ладно. Это уже стало данностью и даже прежнего глухого раздражения не вызывало, потому что выбранный путь был намного важнее. Римму же внезапно открывшийся дар вынуждал искать этот самый путь заново, причём почти вслепую. Понять, в каких сферах пребывает её "начальство" и чего этому "начальству" надобно, пока не представлялось возможным. Выходило самое что ни на есть исконное русское: "Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что". И единственным утешением пока служило только то, что Платонова необыкновенная прабабушка "туда" уже сходила и принесла... Что? Ну, хотя бы твёрдую уверенность своих потомков в том, что сверхъестественное существует и может приносить реальную пользу людям.

— Володя, а ведь тебе это всё по-прежнему очень не нравится? — спросила Римма так, что сразу стало ясно, насколько ей важен ответ на заданный вопрос.

— Не нравится, — ответил он честно и тут же улыбнулся: — Но ведь, как я понимаю, и не должно. Вон, Платонову прадеду тоже не нравилось, хотя он соседствовал с духами своей жены больше тридцати пяти лет. Просто привык, смирился, научился действовать в предлагаемых обстоятельствах. Вот и я привыкну. Это точно будет не сложнее, чем тебе по-настоящему привыкнуть к моей работе и всему, что с ней связано.

Римма задумалась, потом кивнула, сказала:

— Ты прав. Конечно, прав... Как привыкнуть к тому, что вы постоянно подвергаете свою жизнь опасности? Я ведь только сегодня после твоей истории по-настоящему поняла, почему Платон не пошёл по отцовским стопам.

— Верно, — согласился Сальников. — Тогда, в семидесятом, это и решилось, судя по всему. Если бы Яков... не вернулся, Платон наверняка пошёл бы служить в милицию. А так — не пошёл, пощадил мать. Августа... Так, как она, вообще нельзя.

— Что значит "нельзя", Володя? — удивилась Римма.

— Да ты понимаешь... — Сальников сразу пожалел, что завёл об этом речь. — Очень она меня тогда напугала. Никогда я не видел, чтобы человек — молодой, здоровый — вот так день за днём... угасал, иначе не скажешь. Платон как-то обмолвился, что мать совсем не спит, может, поэтому всё так выглядело. Лечащий врач Штольмана ей даже капли какие-то сердечные прописал на четвёртый или пятый день. В общем, под конец я стал бояться за Августу не меньше, чем за Якова. А потом, когда обошлось, эти двое как-то вместе выздоравливали. Медленно, но верно. И завершился семидесятый год гораздо лучше, чем начался.

— И слава Богу, — сказала Римма с чувством, а потом шагнула к нему вплотную и обняла его крепко-крепко. Владимир Сергеевич и не ожидал в ней такой силы.

Где-то рядом плеснула вода, возвращая Сальникова к реальности. Оторваться от Римминых губ было совершенно невозможно, но в очередной раз пришлось. Держи себя в руках, капитан, а руки... держи при себе.

— Что это было? — спросила Римма.

— Большая рыба. Или утка, их тут полно. Или лягушка в воду сиганула. Какое объяснение тебе больше нравится?

— Они мне все нравятся, — рассмеялась Римма и погладила его по плечу.

Собственно, Сальников только сейчас понял, что она гладила его по плечу всю последнюю минуту. Ритмично: вверх — вниз, вверх — вниз. Успокаивала? Понимала, что с ним творится? Ч-чёрт!

— Римм, извини, я...

— Тш-ш-ш, всё хорошо.

— Да? Ты... уверена?

— Володечка, честно говоря, я уже очень давно не была ни в чём настолько уверена, — улыбнулась Римма. — Для того, чтобы понять, что у нас с тобой всё хорошо, духов спрашивать точно не надо...

Он фыркнул. Римма смотрела лукаво и тепло, а щёки и губы у неё горели. Сальникову опять ужасно захотелось её поцеловать, он и поцеловал — в нос, после чего она уютнейшим образом положила голову ему на плечо. Теперь удалось собраться с мыслями, Владимир Сергеевич даже вспомнил, что спросить хотел:

— Скажи, а почему ты так удивилась, когда я сказал сегодня, что тётя Настя в качестве директора нашего детдома — это не совпадение, а судьба? Ты же от меня эту историю ещё в Крыму слышала...

— Я помню, конечно, — тихонько вздохнула Римма, — но просто... ты сказал слово в слово то же, что и Женька, когда оказалось, что это он Якова Платоновича тогда спас.

— Значит, мне не показалось, и ты действительно сегодня разговаривала с братом, — констатировал Сальников.

— Ты заметил? — Римма отодвинулась и заглянула ему в лицо. — А... как?

— Ну, ты была как-то очень погружена в себя, — объяснил он. — И мне показалось, что твои губы чуть шевелятся.

— О-ох, — протянула она страдальчески, — ещё не хватало мне прослыть городской сумасшедшей, потому что то и дело сама с собой разговариваю...

— Римм, не придумывай, — покачал головой Сальников. — Со стороны очень сложно что-то заметить. Я не в счёт: читать по лицам — часть моей профессии, да и догадывался я, что высматривать. Лучше расскажи, что ещё ты от брата услышала.

— Про рану Якова Платоновича: заточкой в область печени. Так и было?

— Так и было, — подтвердил он, стараясь скрыть, что опять сделалось не по себе. — Видишь, ты прекрасно можешь получать информацию от духов.

— Володя, пока я слышу только Женьку. И по большей части наши разговоры мало отличаются от тех, которые мы вели бы с ним, если бы он был жив. Он поддразнивает меня, утешает, ворчит на меня...

— По большей части? Значит, бывает и по-другому?

— Бывает, — Римма замялась и задумалась, но потом всё-таки решилась продолжить: — В тот день, когда я читала дневник и письма, уже в самом конце он заговорил со мной от чужого имени, сказал: "Она говорит...".

— Кто "она"?

— Я думаю, Анна Викторовна... — развела руками Римма

— И что же она говорила? — поинтересовался Владимир Сергеевич, пытаясь скрыть изумление.

— Что любить можно вопреки всему и что там, где любовь никогда не перестаёт, возможно всё. Я не очень поняла, что это значит, но подумала, что история Анны Викторовны и её мужа — она ведь как раз об этом, об огромной любви несмотря ни на что и борьбе за своё счастье.

Сальников кивнул, история там действительно была очень красивая. Но ему сейчас пришло в голову кое-что другое:

— Ри-им, слушай, так получается, что и твой брат — медиум? — Она посмотрела на него в полном недоумении. — Ну, я так понял, что медиум — это некто, слышащий и людей, и духов, и способный передавать послания с того света на этот. — Сальникову очень сложно было поверить в то, что вот это вот всё он произносит на полном серьёзе. — Ты жалуешься, что слышишь только своего брата, и никого больше, а твой брат, выходит, слышит других духов и может передавать их послания тебе. Так? — Римма медленно кивнула. — Тогда выходит, у вас с ним такой... тандем медиумов? Может, тебе попробовать задавать свои вопросы не дурацкой доске, а ему, чтобы он... передал их дальше по инстанции?