Те же и Платон: Крым (гет)

... — Платон, да проснись ты уже наконец!

Судя по надрыву в Борькином голосе он пытался разбудить его уже некоторое время. Было искушение засунуть голову под подушку, но Платон не поддался, а вместо этого сел, потёр лицо руками и наконец посмотрел на Самсонова.

— Что такое?

— Мне поговорить с тобой надо, а тебя не добудишься!

— Да я вернулся после трёх, вот и...

Платон осмотрелся. Выходит, он проспал подъём, потому что кроме Борьки мальчишек в домике не было.

— Ты проснулся или нет?

— Да проснулся, проснулся... Рассказывай уже, что стряслось.

— Сейчас, — сказал Борька, и к удивлению Платона вдруг отошёл в угол комнаты.

В домике они жили вшестером, а коек и матрасов здесь было восемь. Сразу по приезде ребята лишние кровати сдвинули в угол, а матрасы скатали, чтоб не пылились, и больше не трогали. Борька подошёл как раз к одной из этих кроватей, сунул руку в свёрнутый матрас, извлёк оттуда что-то, а потом вернулся и шмякнул это перед ним на одеяло. Платон моргнул, не до конца веря тому, что видит: на кровати перед ним красовалась толстая пачка десятирублёвых купюр.

— Откуда?! — ошарашенно спросил он.

— Ты разбираешься? Можешь посмотреть, настоящие ли они? — ответил Борька вопросом на вопрос.

— Я ничего не буду смотреть, пока ты мне не объяснишь, откуда у тебя это! — рыкнул он.

— Не ори на меня, я затем тебя и будил, чтобы рассказать! — возмутился мальчишка, и тут же опять замолчал, противореча сам себе.

— Ну?!

— В общем, я Наташу вчера провожал от археологов, — выдавил он наконец. — Да, провожал! — Он посмотрел на Платона с вызовом. — Она сначала не хотела, не в настроении была, но потом... согласилась. Мы с ней медленно шли, разговаривали... Хорошо так, по душам.

— Это здесь причём?

— Сейчас увидишь. Тут по порядку надо, не мешай, — огрызнулся мальчишка, и Платон подумал, что тот прав и надо набраться терпения.

— И куда ты её провожал?

— К тётке. Недалеко от почты дом, с зелёными ставнями. Проводил, а потом сюда пришёл. То есть сначала не сюда, а к ее домику. Там на площадке детской просидел довольно долго. Думал...

— Мечтал?

— А хоть бы и так! Не твоё дело... — Самсонов замолчал и отвернулся. Платону стало его жалко.

— Борь, ты б рассказал уже, а? Что ты жилы тянешь?

— Короче, не знаю, сколько я там сидел, но когда уже уходить собрался, то увидел, что к Наташиному домику подошёл человек. Высокий такой, широкоплечий, с рюкзаком. Он открыл дверь своим ключом и вошёл внутрь.

— Это был тот человек, о котором Шурка рассказывал? Тот, который со спины на меня похож? — уточнил Платон.

— Да. Вначале у домика я его не рассмотрел, темно там было, но потом...

— Что потом?

— Потом мне показалось подозрительным, что он пришёл к Наташе в её отсутствие, и я решил посмотреть, что ему там нужно. Подошёл тихонько к окну и стал смотреть сбоку в щель поверх занавесок. Видно было неважно, конечно, но мне хватило, чтобы понять, что он чем-то очень странным занимается.

— И чем же?

— У Наташи в домике стоит старый шкаф — массивный такой, полированный, их ещё почему-то "ждановскими" называют. Мне как раз через окно именно этот шкаф и было видно лучше всего. Так вот, этот мужик сначала вынул из него все Наташины вещи, закрыл шкаф на ключ, что в дверце торчал, а после этого осторожно опустил его на пол дверцами вниз. Зашел за него со стороны ножек, присел и какое-то время там провозился. Что он там делал, мне видно не было, как я ни старался. Минут через пятнадцать он опять встал, поднял шкаф и все вещи аккуратно снова внутрь сложил. А потом погасил свет, закрыл дверь и ушёл. Мне пришлось спрятаться, так что куда он ушёл, я не понял.

— А в лицо ты его видел?

— Толком не видел, но мне кажется, узнать смогу. Он и правда со спины на тебя похож, но только со спины, а так борода у него. Ну, то есть бородка, небольшая такая.

— А дальше что? Ты до денег дойдёшь сегодня или нет? — спросил Платон, хотя с деньгами всё было, похоже, ясно. Вот только совсем ему эта ясность не нравилась.

— Будь уверен, дойду, — буркнул Борька. — Можешь что хочешь говорить, но я не мог так просто уйти. Я решил, что должен проверить, чем он там занимался, что прятал. Понятно же было, что он спрятал что-то.

— Как ты дверь открыл? — сумрачно поинтересовался Платон.

— Перочинным ножом. Просто просунул его между дверью и косяком, поводил туда-сюда и в конце концов смог поджать язычок. Не смотри на меня так. Да, нам Тихвин в прошлом году показывал, как это делается, но тогда у меня не получалось ничего...

— А теперь получилось, — констатировал Платон. Ему много разного хотелось высказать Борьке, но это могло подождать. — Что дальше?

— Дальше я зашёл внутрь. Свет решил не включать, так что без конца на мебель натыкался. Шкаф я, ясное дело, сам опустить не мог. Сначала руку попытался подниз засунуть, но неудобно, узко, только ладонь проходила. Короче, впереди я не обнаружил ничего. Пришлось отодвинуть эту бандуру от стены, чуть пупок не развязался. И уже сзади я смог что-то нащупать и отодрать ото дна. Вот, — Самсонов кивнул на пачку денег на кровати. — Липкой лентой было приклеено.

— Прекрасно, — сказал Платон. — Кража со взломом. Наказывается лишением свободы сроком до пяти лет.

— Да какая кража! — воскликнул Борька. — Если б я украсть хотел, разве бы я к тебе пришел?!

— Как я понял, ты пришёл ко мне узнать, настоящие ли это деньги. Может, в сообщники меня позвать хочешь.

— Тебя в сообщники? Что я, идиот совсем? Слушай, если ты так шутишь, то хватит! Там, чтоб ты знал, не одна такая пачка была, а несколько! Ещё пять, как минимум! Так что это какое-то совсем нехорошое дело, и я не хочу, чтобы Наташа была в нём замешана!..

 

Как начался вчерашний день с этого непонятного пришельца, так им и закончился. Конечно, это было неприятно, страшновато даже, если уж совсем честно. Особенно не по себе Марте было в утренних сумерках, когда она поняла, что похожий на Платона человек совсем не Платон. Вообще-то, не очень ясно, почему от этого сидящего на корточках и безмолвно ласкающего собаку человека на неё повеяло такой жутью. Последний раз она так пугалась, кажется, когда Олег Тихвин с мальчишками заволокли её в подворотню прошлой весной. Или когда Олежа двумя днями позже возил её лицом по мусорному баку. А ещё когда он возле тех же мусорных баков резанул Платона ножом по предплечью. Но ведь тогда была очевидная опасность для неё или для Платона. А сейчас-то что? Ведь этот человек сегодня утром её даже не видел. Ну, наверное.

Как она вообще могла ошибиться и принять непонятно кого за Платона, даже на мгновение? Это было... стыдно. Неправильно. Ведь Платон такой один, для неё уж во всяком случае.

Марта точно знала, что влюбилась в него сразу, в один из первых дней, где-то между знакомством в подворотне и его ранением в плечо. Но о взаимности она тогда и не мечтала. Она даже не подружкой Платона себя видела, а кем-то вроде верного оруженосца. Даже в конце осени нарисовала что-то такое. Хотя она так себе была художница, скорее, карикатуристка. Так что Росинант под рыцарем больше походил на верблюда. Но в целом главные персонажи на рисунке были вполне узнаваемы: и кудрявый рыцарь, и оруженосец, с торчащими из-под широкополой шляпы косичками. Свой "шедевр" она тогда решилась показать только Риммочке. Тётя какое-то время рассматривала его с весёлым изумлением, а потом вдруг спросила неожиданно серьёзно: "Надеюсь, это не значит, что тебя на подвиги потянуло?" А после торопливых заверений Мартуси, что у неё такого и в мыслях не было, добавила: "Знаешь, я думаю, что сам Платон это видит немного по-другому". Девочка тогда не стала спрашивать, как именно. Ей нужно было самой узнать ответ на этот вопрос.

В конце января Марта вдруг всерьёз разболелась, пылала от жара, едва могла говорить и глотать. Платона к ней Риммочка пустила только на четвёртый день, сказав: "Что с вами делать, уговорили!" Мартуся не очень помнила, о чём они тогда беседовали и беседовали ли вообще — горло-то ведь болело, зато помнила вкус и запах принесённых им апельсинов, и как он читал ей "Графа Монте-Кристо". Два толстенных тома за две недели постельного режима. Причем когда Платон был с ней, она больше слушала звук его голоса, чем содержание. Слушала и думала, что больше всего на свете хочет, чтобы так было всегда. Не ангина и "Граф Монте-Кристо", конечно, а этот голос и этот человек, мужчина, чьё присутствие само по себе лекарство. И если для того, чтобы быть с ним, ей нужно побыстрее повзрослеть, то она очень постарается.

Мартуся действительно сильно выросла за год. Не только на семь сантиметров, отмеченных на дверном косяке. Она стала замечать вещи, раньше для неё не существовавшие, научилась слышать и понимать не только то, о чём говорили Риммочка и Платон, но и то, о чём они молчали. Она и в зеркале теперь видела себя как-то иначе. Поняла, что хорошеет, но красавицей никогда не станет, и совершенно по этому поводу не расстроилась. Просто она уже точно знала, что Платону очень нравятся и веснушки её, и курносый нос, и косы, а больше ничьё мнение на этот счёт её не интересовало. Весь год она училась всему тому, чему Платон хотел её научить, но гораздо важнее, чем физика или шахматы, были умение делиться теплом, смешить и дразнить его, спорить с ним, ждать, не обижаться, что занят, что пришёл усталым, снимать эту самую усталость, справляться с пустой ревностью... Вот с желанием поколотить его она не всегда могла справиться. Но это ещё ладно, в недавних пор у неё появились куда более "крамольные" желания.

В последние недели Мартуся стала думать о нём: "Мой... Мой Штольман. Хороший мой." Это по-прежнему казалось ей слишком смелым, но... удержаться было уже невозможно. Вот в слух она этого пока не говорила. Но сейчас с ней — или с ними? — творилось такое, что могло и вырваться ненароком. Ведь про Саяногорск она тоже не собиралась Платона спрашивать, а потом взяла и спросила из-за песни Высоцкого. Хотя при чём здесь Высоцкий? При чём была их ссора, короткая, но болезненная, будто кипятком обжегшая, после которой они вдруг оказались друг к другу как никогда близко. Эта близость обещала много, но и пугала тоже. Тем более, что все вокруг твердили, что рано. А они будто прыгнули куда-то вниз, взявшись за руки, и только в ушах свистит. Ещё бы приземлиться на ноги...

 

С этими мыслями Марта вчера заснула, с ними и проснулась сегодня. Ветер шевелил плеть дикого винограда за окном и её тень на белой занавеске шевелилась тоже. Утренняя, пахнущая морем свежесть наполняла комнату. А за окном уже ходили и разговаривали:

— Нашли что-нибудь, Володя?

— Да. Ещё два следа от той же обуви, что и вчера, у кроличьих клеток. И ещё место, где он, судя по всему, перебирался через изгородь.

— А к дому он не подходил?

— Трудно сказать. У задней двери — сухая, хорошо утоптанная дорожка, под окнами — густая трава, которая в любом случае поднялась бы за ночь. Дверной замок в порядке, навесные замки на сараях тоже, похоже, никто пока не трогал.

— Ну и что это, по-вашему, было? Что ему нужно, пришельцу этому?

— Если бы Марта не видела его с собакой, то я бы подумал, что это муж Оксаны Петровны нанял кого-нибудь, чтобы страху на жену нагнать.

— Зачем?!

— Да просто чтобы испугалась и назад его позвала.

— А ведь и правда! Она и в самом деле испугалась... И позвала — вас.

— Ну, обо мне-то он ничего знать не мог, я же вчера только приехал. Однако прикормленная злая собака в эту картину как-то не очень вписывается. Мороки много, затейливо. С мужем Оксаны Петровны я в любом случае собираюсь побеседовать, может, даже сегодня. Но для начала схожу на Рубежную, заберу вещи, извинюсь перед хозяевами, а потом вместе с Платоном проинструктирую его мальчишек.

— Чтобы следили?

— Чтобы помогли следствию по заветам Шерлока Холмса. Но вообще хорошо бы женщин местных поспрашивать, вполне вероятно, что они знают, с кем эта турбазовская повариха тайно встречается. То есть ей только кажется, что встречается она тайно...

— "Не сойтись, разойтись, не сосвататься в стороне от придирчивых глаз"?

— Вот именно. Пожалуй, я с хозяйки на Рубежной начну, а потом и Оксану Петровну расспрошу, когда она с работы вернётся.

— Я сама могу её расспросить. Могу и на почту к ней сходить, если нужно.

— Тоже хотите помочь следствию?

— Я вам хочу помочь. И Платону. Чтобы вы отдыхали, а не... вот это вот.

— Вот это вот — моя жизнь, Римма. Профессия.

— Постоянно работу на дом берёте?

— Не постоянно, но врать не буду, случается... Да вы не волнуйтесь, тут дело, как мне кажется, "на одну трубку". Зацепок, чтобы кавалера этой Натальи найти, у нас достаточно. Найдем, разберёмся, что за гусь, и быстро отвадим женщин и детей пугать.

— Пойдемте-ка, товарищ Шерлок Холмс, я вас завтраком накормлю.

— А Мартуся что же?

— Пусть поспит в кои-то веки, раз спится...

Марта отдёрнула шторку в сторону, стукнула пару раз в стекло, а потом открыла створку окна настежь. Риммочка и Владимир Сергеевич обернулись к ней.

— Доброе утро, — сказала она торопливо. — Я тут, знаете, что подумала?

— Проснулась, — констатировала Риммочка.

— Не знаем, — сказал Владимир Сергеевич с улыбкой, — но надеемся, что ты нам сейчас расскажешь.

— Да, конечно, — кивнула девочка. — Я подумала, что Шарика с Трезором надо поменять местами.

— Зачем?! — удивились взрослые чуть ли не в один голос.

— Шарику получше уже, он вчера ночью вас, Владимир Сергеевич, очень задорно облаял. Вот пусть и лает на заднем дворе, раз Трезор молчит. А внешне они неотличимы почти, так что...

— Значит, предлагаешь сигнализацию на опасном участке поставить, — хмыкнул капитан Сальников. — Неожиданная мысль, но очень неплохая. Надо будет с Оксаной Петровной это обсудить. Молодец, ребенок, — похвалил он.

— И вы туда же, дядя Володя, — посмурнела Мартуся. — Не такой уж я и ребёнок... Вы идите, завтракайте, не ждите меня. А то пока я ещё оденусь и умоюсь. — Она грустно вздохнула и скрылась в комнате, прикрыв за собой окно.

 

Только, конечно, никто без неё завтракать не стал. Когда минут через двадцать Марта пришла в летнюю кухню, стол был накрыт на троих, а Риммочка и капитан Сальников сидели друг напротив друга и разговаривали. Хорошо разговаривали, совсем по-дружески... и по имени друг друга называли, между прочим, она это только что сама слышала. Посмотрели на неё, когда она появилась: Риммочка — вопросительно и немного расстроенно, Владимир Сергеевич — как-то даже виновато. Вот что она только что устроила? Ведь сама же их мысленно называет "взрослые", что же обижаться тогда, если она для них — "ребёнок"? Марта порывисто шагнула к тёте, обняла её, поцеловала в прохладную, знакомо пахнущую щёку, выдохнула: "Извините меня, пожалуйста..." и села рядом. Риммочка только рукой махнула, чего уж там.

— Какие планы у вас с Платоном на сегодня? — спросила тётя пару минут спустя, когда все приступили уже к завтраку. — Это же он сегодня на завод с ребятами собирался?

— Ой, да! — спохватилась Марта. — То есть нет, не сегодня, а в среду. И нам с тобой тоже, наверное, будет можно. Ты же хотела... — По выражению лица капитана Сальникова девочке стало ясно, что он не понимает ровным счётом ничего. И не мудрено, если у неё опять слова с мыслями наперегонки несутся. Поэтому она откусила ещё кусочек замечательного хлеба с топлёным маслом, прожевала его и продолжила уже по-человечески. — Парень, который вчера у костра пел, Игорь Проценко, он комсорг судостроительного завода. Это с ним Платон договаривался, чтобы вместе с мальчишками посмотреть мотобот. Игорь вчера сказал нам, что прийти можно будет в среду после смены. Они к этому мотоботу пионеров из местных школ водят на экскурсии, вот и у нас что-то вроде экскурсии будет. Ему нужен был поименный список, Платон его на коленке вчера написал и нас с тобой туда внёс.

— Мотобот военных лет, я правильно понимаю? — уточнил Владимир Сергеевич.

— Да, — кивнула Мартуся. — Его в прошлом октябре со дна Керченского пролива подняли и теперь восстанавливают. Игорь говорил, уже закончили почти. Его здесь, в Героевке на набережной, установить хотят к юбилею Эльтингенской операции.

— А когда юбилей? — спросила Риммочка. Она как-то вдруг вся напряглась, видимо, опять вчерашний свой сон вспомнила.

— Десант был в ноябре-декабре сорок третьего, — ответил Сальников задумчиво. — Так что в этом году будет тридцать пять лет.

— Дядя Володя, вы знаете, как там было с десантом? — обрадовалась Мартуся.

— Знаю, — кивнул мужчина. — Я военной историей очень интересуюсь. Мы когда здесь были в прошлый раз, все места боевой славы исследовали с Яковом и детьми, да и со старожилами и ветеранами поговорили.

— Расскажите, пожалуйста! — попросила она и вздохнула смущённо: — А то я так толком Платона и не расспросила...

 

— Вообще-то десанта было два: основной — севернее Керчи, а второй, вспомогательный — здесь. В Эльтингене высадились девять с половиной тысяч человек с техникой и боеприпасами, заняли прибрежный плацдарм длиной километров пять и до двух километров в глубину. Должны были двигаться дальше на север до порта Камыш-Бурун, закрепиться там и обеспечить условия для высадки дополнительных сил, но не получилось. В первую очередь потому, что из-за тяжелейших погодных условий высадка основного десанта была отложена и враг всей мощью обрушился на Эльтинген. Через несколько дней плацдарм был плотно окружён на суше и блокирован со стороны моря, переброска личного состава и техники практически прекратилась, эвакуация раненых стала невозможной, снабжение и огневая поддержка осуществлялись по воздуху.

— А как же... второй десант? — пробормотала Мартуся.

— Ему тоже не удалось серьёзно продвинуться на юг и добиться поставленных целей. В результате десант на эльтингенском направлении оказался для фашистов более серьёзной угрозой, врагом были переброшены подкрепления и поставлена задача ликвидировать плацдарм любой ценой. Но десантники зарылись в землю и продержались сорок дней, несмотря на голод и недостаток боеприпасов.

Сальников прервался, чтобы чаю отхлебнуть, и только тут заметил, что Римма, в отличие от Мартуси, смотрела не на него, а куда-то ему за плечо. Да так смотрела, что обернуться захотелось. В глазах её было в этот момент что-то странное, не поддающееся описанию... нездешнее, что ли. Но едва он успел понять, что что-то не так, как красивое лицо снова неуловимо изменилось, ожило, дрогнули губы и женщина сказала с болью:

— Там было... очень страшно.

Он не нашелся что ответить, просто кивнул.

— А потом они ушли. Почти все. Так ведь?

Как-то чуднО она выразилась, но по сути верно, поэтому мужчина снова кивнул и продолжил:

— Поступил приказ пробиваться на север, на воссоединение с основным десантом. И многое удалось: внезапная атака, прорыв кольца окружения, стемительный рейд по вражеским тылам, захват складов в предместьях Керчи, занятие позиций у горы Мидридат. Там господствующие высоты, очень удачное положение, и до позиций основного десанта оставалось всего километра три, но... Нужен был встречный бросок, но его не последовало.

— П-почему? — спросила Марта.

— Я не знаю ответа, Мартуся, — ответил он честно. — Вместо этого с материка в помощь прорвавшимся было переброшено два батальона морской пехоты, но и противник подтянул серьёзные подкрепления. После нескольких дней тяжелейших боёв десантники были сброшены с высот, оттеснены к берегу и в конце концов эвакуированы. Северный плацдарм был сохранён и использован четыре месяца спустя при освобождении Керчи...

— То есть это в Эльтингене был такой отвлекающий манёвр? — уточнила девочка после короткого раздумия.

— Вряд ли это так планировалось, но сработало именно так. Враг сосредоточился на ликвидации Эльтингенского плацдарма, и это дало возможность основной части десанта закрепиться на Еникальском полуострове.

Марта больше ничего не спросила. Сидела тяжело задумавшись, обхватив себя руками. Хотелось утешить, да особенно нечем было. Война есть война. Римма протянула руку и положила её племяннице на плечо.

— Всё в порядке, Риммочка, — отозвалась девочка, впрочем, её грустные глаза этому противоречили. — Давайте, я со стола уберу.

Поднялась стремительно, собрала тарелки и ушла с ними к рукомойнику. Проводив взглядом Марту, Владимир Сергеевич перевёл взгляд на Римму и понял, что разговор ещё не окончен.

— Володя, скажите, — проговорила она напряжённо, как будто преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, — здесь, в Эльтингене, после прорыва основной группы ведь остались... раненые?

Тут он удивился. Если ей были известны такие подробности, то для чего было его расспрашивать?

— Добровольцы, — ответил он. — По одним источникам — тридцать человек, по другим — пару сотен. Среди них и правда было много раненых, тех, кто всё равно марш-бросок бы не выдержал. Они стали группой прикрытия, которая демонстрировала активность на одном участке, в то время как прорыв готовился на другом.

— А потом что? Вплавь?

— Вплавь в декабре даже в этих широтах — дело безнадежное, — вздохнул Сальников. — До Тамани тут, пожалуй, полтора десятка километров, да и блокада была.

Теперь уже Римма молчала, смотрела в сторону. Он тоже не знал, что сказать, так что получилась у них минута молчания. Думал, что всё-таки женщины по-другому такие вещи воспринимают. Он видел в этой истории в первую очередь подвиг, сознательную готовность положить жизнь за други своя. Потому и Героевка, что земля героев. У Риммы же с Мартой преобладали боль и скорбь. У женщины ему ещё и что-то личное померещилось. Может, он чего-то не знает просто.

— Римма, у вас тут кто-то погиб? — спросил он напрямик.

— У меня? — Она посмотрела на него как-то ошарашенно, словно с трудом поняла, о чём он. — А... н-нет. Мой отец был военным хирургом и погиб в госпитале в Пятигорске в феврале 1944 года, через два с половиной месяца после моего рождения. Бомба прилетела прямо в операционную. Его средний брат Давид подорвался на мине где-то месяц спустя под Николаевом, а младшего брата Марка в октябре того же года в Белграде застрелил снайпер. Так что мы в Эльтингене никого не теряли... А вот Оксана Петровна говорила, что у неё где-то здесь погиб друг детства.

— На плацдарме?

— Может быть... — произнесла она через силу. Что-то её беспокоило, глодало даже, вот только делиться она с ним не собиралась.

В этот момент кто-то настойчиво забарабанил в калитку. Они оба обернулись, Сальников даже с каким-то облегчением, которое, впрочем, тут же сменилось настороженностью — уж больно ретиво этот кто-то ломился во двор. Так что он встал сам, опередив Римму, и пошёл открывать.

 

За калиткой обнаружились двое парнишек, смутно знакомых по вчерашним посиделкам у костра. Из Платоновой компании — или команды? Один — щуплый, жилистый и вихрастый, с умным и сердитым взглядом серых глаз и со следами недавней драки на лице, второй — белобрысый, повыше и покрепче — хлопал глазами совсем уж растерянно. Сразу стало ясно: что бы там не стряслось, от первого толку будет больше.

— Чего дубасите-то? — поинтересовался Сальников.

— Нам бы Владимира Сергеевича, — буркнул щуплый.

— И зачем он вам понадобился?

— Это Саша Бочкин и Лёша Кириленко, — Марта вынырнула у него откуда-то из под локтя. — Их Платон прислал. Так ведь? — Ребята как-то совершенно синхронно кивнули. — А это Владимир Сергеевич Сальников, — представила его девочка.

— Очень приятно, — пробормотал высокий, который Кириленко.

— Нас Платон за вами послал и за участковым, но участковый ещё со вчерашней рыбалки не вернулся... — добавил щуплый Бочкин.

— А случилось-то что? — не выдержала Марта.

— Пойдёмте с нами, пожалуйста, — сказал высокий. — Мы по дороге всё объясним.

— Нет, — решительно возразила Марта, — рассказывайте здесь. Или я тоже с вами пойду.

И ведь пойдёт, понял Сальников. Запретить не получится.

— Давайте в двух словах, ребята, — уступил он.

Мальчишки переглянулись.

— Там наш Борька Самсонов деньги нашёл, — начал Кириленко. — Много. И говорит, что знает, где ещё больше.

— Клад? — изумилась Марта.

— Да какой клад! — фыркнул Бочкин. — Деньги в пачках. Тут кино не про пиратов, а про ограбление банка. Платон сказал, надо разбираться, и нас за вами послал. Может, пойдём уже?

 

Едва Владимир Сергеевич ушёл с мальчишками, как вернулась с работы Оксана Петровна. Присела напротив у стола в летней кухне, где Римма с Мартусей расположились с книжками. Впрочем, им обеим не читалось. Вчерашние и сегодняшние события из головы не шли.

— Неможется мне, — сообщила хозяйка, не поздоровавшись. — Пошла в медпункт, так мне сестричка давление сто шестьдесят на сто намеряла.

— Это много, — озабоченно сказала Римма.

— А то я не знаю! — фыркнула женщина. — Бюллетень взяла на два дня. А толку... С непонятками этими — сплошные нервы.

— Хотите, Мартуся вам корвалол накапает?

— Я уже резерпин приняла, хватит мне пока. Вы мне лучше борща накапайте, что вчера варили.

— Сейчас налью, — улыбнулась Мартуся, отложила книжку и ушла за кастрюлей.

— Вам бы прилечь неплохо, — посоветовала Римма.

— Нет, — отрезала Оксана Петровна, — все одно буду крутиться и думать, что и как тут без меня творится... Лучше я тут, на воздухе поем, а ты мне новости расскажешь.

— Так нечем мне вас пока успокоить.

— Не можешь успокоить, так хоть отвлеки. Где мужчины-то ваши?

— Наши? — переспросила Римма, раздумывая, как рассказать хозяйке об утренних новостях, чтобы ещё больше её не растревожить.

— Ну, не мои же, — усмехнулась хозяйка. — Рассказывай, не юли, что ещё приключилось-то?

— Платон утром мальчишек за Владимиром Сергеевичем прислал. Они там деньги какие-то нашли.

— Что за деньги?

— Не знаю. Сказали, большие. У вас ничего не пропадало?

— С чего это у меня?

— Я просто подумала: кто-то же крутился на участке. Владимир Сергеевич вроде бы замки проверил и сказал, что целы, но...

— А ну, почекай... — Оксана Петровна подхватилась и поспешила к дому, обогнув Мартусю с кастрюлей в руках.

 

Вернулась она минут пять спустя, села перед уже накрытым столом и деловито принялась за еду.

— Всё в порядке? — осторожно спросила Римма.

— Борщец хорош, — ответила Оксана Петровна. — Или ты о чём пытаешь?

— Да я пока не спрашиваю ещё, — вздохнула Римма, — а только собираюсь. Вы Наталью Власенко, повариху с турбазы "Залив", знаете?

— Я-то знаю, а вам не треба, особливо дивчинке твоей. "Залив" вообще-то хорошая турбаза, для рабочей молодёжи, студентов — самое оно. Но только Наташку Власенко там поварихой держать — это всё равно что лису в курятнике. Что не сезон, то драка из-за неё. Только потому её ещё оттуда не выперли, что тётка её, Татьяна, с директрисой турбазовской давно приятельствует... А твой интерес в чём? Или она уже перед Платоном хвостом крутила?

Римма переглянулась с племянницей. Девочка нахмурилась и пожала плечами.

— Понятно, — хмыкнула Оксана Петровна. — Ну, тут я бы сильно не беспокоилась. Парень-то из тех, что головой привыкли думать. Такой на Наташку второй раз не глянет.

— А кто глянет? — спросила Мартуся. — Вы таких... такого знаете? Из местных?

Хозяйка воззрилась на девочку с искренним изумлением:

— Да зачем тебе?

— Для дела нужно.

— Владимир Сергеевич узнать просил, — добавила Римма. — Есть предположение, что её нынешний кавалер как раз у вас по участку и шастает.

Оксана Петровна задумалась.

— Вроде бы она последние два года из местных и не хороводилась ни с кем, чтобы баб наших ещё больше не злить. Тут и так каждая вторая зуб на неё имеет. В том году у неё шашни с одним археологом с Нимфея были, видела их пару раз. Но про этот год не знаю, может, он и не приехал вовсе, они ж меняются. Начальница у них одна и та же всегда, а так — текучка кадров.

— Как он выглядел?

— Археолог-то? Вроде немолодой, бородатый. Высокий, Наташки на голову повыше будет.

— Они там все бородатые, — вздохнула Мартуся.

— Это ясно, — усмехнулась хозяйка. — Бриться-то незручно в палатке, вот и зарастают.

— Нонну Леонидовну нужно спросить, — сказала Римма задумчиво. — Она может знать. Правда, она сплетен не терпит совсем, но если объяснить, что для дела...

— А у меня ещё один вопрос есть, — сказала вдруг Мартуся. — Можно?

— Ну, попробуй, — кивнула Оксана Петровна.

— Почему собаки — Шарик и Трезор — такие одинаковые и такие разные?

— Это в каком же смысле? — озадачилась женщина.

— Ну, они внешне так похожи, что не отличишь. Мне кажется, тут не только в породе дело. Они родные братья?

— Это называется "щенки одного помёта", — усмехнулась Оксана Петровна. — И у собак всё не так совсем. В одном помёте щенки могут быть совершенно разными. У них вообще могут быть... разные отцы.

— Это как? — изумилась Мартуся.

— Если я тебе это объяснять стану, то меня твоя тётка поколотит, — Оксана Петровна выразительно покосилась на Римму.

— Понятно, — кивнула Мартуся. — Жаль...

— Чего жаль-то?

— Моей идеи. Я подумала, что если они бра... то есть одного помёта, но по характеру такие разные, то может быть, у Трезора раньше был другой хозяин...

— Ну, правильно всё, так и было.

— Как? Вы же только что сказали...

— Как ты спросила, так я и ответила. Могут быть в одном помёте совершенно разные щенки, но могут и одинаковые быть. Шарик и Трезор — щенки из третьего помёта Кайры и Карабаса. Был в Маловидном, где мы тогда жили, — это село такое в Бахчисарайском районе, — один татарин, он после армии привёз из Дагестана невесту и в приданое двух породистых щенков, вырастил их и стал разводить. Их хорошо брали, лучше кавказца сторожа нет. Вот и мы взяли в семьдесят первом году Шарика, а соседи наши Цекало — Трезора. Но мы из Шарика обычную дворовую, цепную собаку растили, а Илюха Цекало — нет. Он Трезора повсюду с собой таскал, охотился с ним, по пещерам лазил. А в семьдесят пятом он жену с ребёнком бросил и собаку заодно.

— Как бросил?

— По-свински, как ещё-то. Письмо ей оставил: не ищи, я встретил настоящую любовь, алименты буду переводить исправно. И фотографию приложил — себя и пассии своей новой на фоне горного пейзажа.

— Но зачем же так? — ужаснулась Римма.

— А пёс его знает! — махнула рукой Оксана Петровна. — Но деньги Илюха на ребёнка и правда переводил, так что его и искать особо никто не стал. Настюха, жена его, поревела пару месяцев, а потом подалась в Херсон к родителям. Тяжело ей одной было дом тянуть. А Трезора с собой не взяла, не её это собака была, а Илюхина. СашкУ моему забрать Трезора предложила. Я против была — на что нам вторая собака, а он загорелся. Если что, продадим, говорил. Такого продашь! Трезор, как Илюха его бросил, больше никого за хозяина так и не признал. Мы когда в Героевку возвращались, Сашко додумался снотоворное ему дать, чтобы намордник надеть. И на грузовике мы так его и везли, со снотворным. Страху я тогда натерпелась: Сашко за рулём, дети в кабине, а я в кузове с собаками. Вспоминать тошно... Я вообще эти четыре года, что мы в Маловидном жили, вспоминать не люблю. Совсем я там не прижилась...

— Оксана Петровна, — спросила задумчиво Марта, — а может быть, это прежний хозяин к Трезору приходил?

— Так уехал же он, говорю тебе!

— Но вы же не знаете, куда. Может, в Керчь как раз.

— Ага, и ходит тут мой бывший сосед по улицам, а мне и невдомёк.

— А вы хорошо его знали? — неожиданно для себя подключилась Римма.

— Ну, как сказать. Детей мы с ним не крестили, но видались каждый день почти.

— И думаете, узнали бы вы его, если бы он причёску изменил или бороду отрастил?

— А то не узнала бы, — фыркнула Оксана Петровна, но как-то уже не слишком уверенно.

— А какого он роста был? И телосложения? Волосы какие?

— Это ты сейчас к тому, не похож ли он со спины на Платона твоего? Та-ак... — Хозяйка задумалась, поджав губы. — А знаете что, бабоньки-девчата, — сказала она немного погодя, — очень даже может быть, что и похож. Илюха тоже высокий был, широкоплечий и кудрявый, волосы только сильно короче стриг, чем ваш парень, но их, как ты сказала, и отрастить недолго. Это что же, он тут по двору моему шлёндрает, пугает всех, чтобы собаку втихаря свести, что ли? Во дурной, я ему Трезора с радостью отдам, ещё и спасибо скажу, что от такой головной боли избавил. Мартуся, дивчинко, ты не хочешь до Платона своего сбегать и рассказать ему, до чего мы тут докумекались?

---

Примечания:

Статья "Эльтингенский десант — героическая и трагическая эпопея":

https://korvet2.ru/eltigenskij-desant.html

Подборка различных источников о Керченско-Эльтингенской десантной операции:

https://veteranykerch.ru/products/category/4778357