Время, хранящее тепло (гет)

Несколько недель спустя

Инеж глубоко вдохнула, наслаждаясь свежим запахом соли в воздухе, морской ветерок ласкал ее кожу. Прошло слишком, слишком много времени с тех пор, как она была в море и чувствовала потертое дерево «Призрака» под ладонью.

О том, чтобы Инеж возвращалась домой на каком-то другом корабле, кроме своего любимого, даже вопрос не стоял. Каз, конечно, всё устроил, точно зная, к какому берегу «Призрак» причалит с наибольшей вероятностью, и несколько недель спустя после возвращения памяти Инеж, Матти и все Вороны отправились в Шрифтпорт, где их ждал проворный корабль.

Шпект — точнее, исполняющий роль капитана Шпект — тут же притянул Инеж в медвежьи объятия, несколько долгих минут обнимая ее словно отец потерянную дочь. Когда они наконец отстранились друг от друга, глаза были мокрыми не только у нее, хотя Шпект кашлянул и отдал честь, чтобы скрыть волнение.

— Рад твоему возвращению, капитан, — грубовато объявил он.

Снова окруженная своей командой, воссоединившись со своими Воронами, и с Казом рядом, Инеж не переставала удивляться, как она умудрилась выжить почти шесть лет забвения.

Конечно, ее спас Матти. Она была тогда не в состоянии слишком много размышлять о потерянном прошлом и о борьбе за выживание, занятая подготовкой к его появлению, физическим и психическим испытанием самих родов, а потом всеобъемлющей ролью матери новорожденного. Матти стал ее солнцем, ее сияющей звездой, центром ее жизни и сердца. Она вращалась вокруг него, подчинив его жизни свою — с радостью и любовью.

Тем не менее, глядя на нос корабля, где находились Каз с Матти, Инеж размышляла: если Матти был ее солнцем, то Каз — несомненно луной — ее непредсказуемой, однако всегда присутствующей луной. Не всегда видимый, не так ярко сияющий, но всегда рядом, непоколебимый и надежный, усердно трудящийся и настроенный на каждое ее движение, даже когда она не помнила его имени.

Матти сидел на перилах корабля, болтая над бортом маленькими ножками, а Каз стоял позади него, надежно удерживая сильными руками, разговаривая с сыном и кивая на море. Матти показал на далекого дельфина, чье серое тело выпрыгнуло из волн, и Каз закрыл глаза, вдохнув запах Матти, уткнувшись носом в темные спутанные волосы сына.

Сердце Инеж заполнилось теплом и миром. Не в первый раз она задумалась, как заслужила яростную упорную любовь этого опасного сложного человека. Словно почувствовав ее взгляд — и разве не был он всегда с того первого раза способен чувствовать ее присутствие? — Каз поднял на нее взгляд. Нежная мягкая улыбка коснулась его губ, и Инеж захотелось поцеловать эту улыбку, сцеловать ее с его лица и превратить в нечто иное, нечто жаждущее и отчаянное, принадлежащее только ей.

Оглядевшись, она увидела, как Нина оживленно болтает с одним из членов команды — высокой, сильной молодой шуханкой по имени Герель, которая, когда они с Инеж вместе плыли в тот последний роковой раз, была всего лишь испуганным подростком.

Никто не удивился, когда Инеж вспомнила, кто так ужасно поступил с ней: «Призрак» попал в ловушку рабовладельческих кораблей. Кровавая живая легенда о корабле и капитане, которая освобождала пленников и не оставляла после себя живых, заставила соперничающих работорговцев объединиться в союз, который никто прежде не мог и вообразить. Каз уподобил это партнерству Отбросов с Грошовыми Львами, или, может, даже с самим Торговым советом (хотя Инеж заметила, как Уайлен и Джеспер обменялись восторженными улыбками на эту идею). Основанная кеттердамским купцом — который по иронии судьбы давно умер от руки Каза — и второстепенным членом каэльской королевской семьи — чью смерть Инеж и Каз уже планировали на следующий год в подробных и жутких подробностях, — группа работорговцев атаковала «Призрак» с единственной целью: схватить капитана Гафа, заставить своего пленного Целителя стереть ей память и выбросить ее за борт где-нибудь достаточно близко к берегу, чтобы она могла выбраться на сушу и найти помощь.

Это был извращенный жестокий план, стремящийся не только разоружить «Призрак», унизить и наказать Инеж, но и укоротить хвост Ублюдку Бочки.

Когда Целитель понял, что Инеж беременна — и Инеж, тоже только что узнавшая новость, вынуждена была очень постараться, чтобы сохранить на лице бесстрастную маску, призвав все умения, которым научилась у Каза, — работорговцы пришли в восторг от дополнительной удачи. Инеж смогла не сломаться, пока они не сорвали у нее с шеи веревку, на которой висело обручальное кольцо, и не выбросили его в море.

Она знала, что будет, если усилия Гриша сработают. Она забудет о своем ребенке, забудет о Казе, забудет, что она вообще замужем, и ей не останется ничего — никакой зацепки, ни крохи информации, откуда она и рядом с кем ее место.

Впервые в жизни Инеж пожалела, что не сделала татуировку в виде чаши и ворона. Может, в Новом Земе и не узнали бы сразу татуировку Отбросов, но этого было бы достаточно: что-то, от чего оттолкнуться. Она привела бы ее в Керчию, в Кеттердам. Этого было бы более, чем достаточно, чтобы Каз нашел ее. Но никаких зацепок не осталось и всё потому, что она отказалась снова быть помеченной. Так ли уж ужасно было бы тогда сделать татуировку, которая связывала бы ее с Казом?

Инеж мотнула головой, пытаясь выбросить виноватые мысли. Она подошла к Нине, которая перехватила ее взгляд и вопросительно приподняла бровь. Было так чудесно снова вернуть подругу в свою память и в свою жизнь, и Инеж была в восторге, когда Нина объявила, что освободила себе целый месяц от обязанностей во Фьерде, чтобы побыть с Инеж и помочь ей снова устроиться в Кеттердаме. Инеж кивнула в сторону мужа и сына.

— Не против немного присмотреть за Матти? — спросила она.

Нина понимающе выгнула брови в ответ, и Инеж почувствовала, как потеплели щеки, выдавая ее намерение. По вполне понятным причинам Матти был сбит с толку событиями последних недель и настаивал каждую ночь спать в объятиях Инеж, вытеснив Каза на гамак, подвешенный в углу капитанской каюты. У них почти не было времени побыть вдвоем с тех пор, как Нина приехала в Пелтон с ключом к памяти Инеж.

К счастью, Нина была добрым другом — ну или, по крайней мере, румянец Инеж был для нее достаточным вознаграждением, — и, засмеявшись, кивнула и последовала за ней к носу корабля.

Они не один час просидели на диване с множеством печенья и бесконечными чашками чая, вспоминая, плача, наверстывая упущенное и снова плача над именем Матти и воспоминанием о Маттиасе. Инеж никогда в жизни столько не плакала, но после она почувствовала себя хорошо: очищенной, просветленной, в безопасности в знакомых объятиях лучшей подруги.

Подойдя к Казу и Матти, Нина протянула Матти руку, и он принялся извиваться в руках отца, пока Каз не поставил его на палубу, после чего решительно затопал к своей любимой новой тетушке.

Каз поднял руку, чтобы Инеж могла свернуться у него под боком, оба нежно улыбались, когда Нина с Матти зашагали прочь, рука в руке. Инеж потянулась к Казу, поцеловав резкую линию его челюсти, после чего прошептала:

— Пошли со мной.

Всегда послушный — по крайней мере, когда дело касалось Инеж, — Каз позволил ей взять его за руку и отвести в каюту.

— Всё хорошо? — спросил он, слегка нахмурившись, как только они оказались внутри.

Инеж заперла дверь каюты и повернулась к нему с коварной улыбкой. Глаза Каза потемнели и запылали от понимания, и она прикусила нижнюю губу, подняв руки, чтобы схватить воротник его рубашки — он был одет необычно небрежно, с расстегнутой верхней пуговицей и без галстука и жилета, — и потянулась вверх, чтобы уткнуться носом ему в челюсть, когда он шагнул к ней.

— Нам надо наверстать шесть лет, любовь моя, — нежно пробормотала она ему в шею, после чего слегка наклонила голову и поцеловала его там. — И я не вижу, почему мы должны ждать, пока вернемся в Кеттердам, прежде чем начать оплачивать долги.

Каз добродушно застонал, раскрыв объятия, чтобы она могла шагнуть в них и уткнуться носом ему в грудь.

— Ты говоришь совсем как керчийка, — поддразнил он ее, подняв руку, чтобы аккуратно намотать ее косу на кулак. — Знаешь, я не могу сопротивляться тебе, когда ты так говоришь.

Инеж невольно рассмеялась, и Каз выглядел восторженным — и немного самодовольным — из-за того, что насмешил ее.

— Ты никогда не можешь сопротивляться мне, Ритвельд, — ухмыльнулась она.

Взгляд Каза смягчился, и он улыбнулся в ответ — искренне, счастливо, его лицо стало открытым и лишенным коварства.

— Ты права, Инеж, — тихо произнес он, погладив ее косу большим пальцем, взяв ее за талию другой рукой и притягивая ближе. — Ничего вообще не изменилось. Я не могу сопротивляться тебе.

Она поняла, что не в состоянии говорить, не заплакав. И встала на цыпочки, притянув губы Каза к своим, вложив в поцелуй все слова, которые не могла сказать. По нежному ответу Каза она знала, что он понял.

— Я люблю тебя, Инеж.

Святые. Она так долго жила, не слыша этих слов, не произнося их в ответ — она хотела утонуть в них, в его хриплом голосе, слышать эти слова от него так много раз, чтобы она больше никогда не смогла забыть его.

— Я тоже люблю тебя, Каз, — прошептала она.

* * *

— Земля!

Призыв Шпекта пробудил их от липкой сонливости, которая окутала их. Вначале Инеж осознала присутствие Каза, знакомый запах его мыла, мягкость его рук на ее коже. Она довольно вздохнула и собиралась ближе прильнуть к его груди, когда разбудившее ее слово наконец отложилось в сознании. Глаза распахнулись, инстинктивно обратившись на всё еще запертую дверь каюты.

— Кеттердам, — выдохнула она, и сердце заныло от горько-сладких воспоминаний.

Она встретилась взглядом с Казом, и он нежно улыбнулся и потянулся заправить ей за ухо выбившуюся прядь волос.

И произнес в пространство между их губами, где их дыхание снова перемешивалось, всего два слова:

— Пошли домой.