Ласточка на запястье (гет)

Работать в магазине телефонов было тяжело. В основном из-за наглых, самодовольных людей, торгующихся за каждую копейку. Кирилл понимал их желание сэкономить, но впервые он был на стороне продавца, чья зарплата, как, собственно, и работа, зависела от втюханной симки. Время же тянулось медленно, словно зажёванная жвачка, что никак не может отлипнуть от губ.

К концу дня Кирилл уже просто возненавидел как людей, так и сами телефоны, что блестели чёрными экранами с прилавка магазина. Но всё-таки это была работа, и отец твёрдо дал понять, что если Кирилл её упустит, то будет бомжевать и просить милостыню на вокзале. Поэтому парень продолжал обслуживать клиентов, пытаясь убедить себя в том, что могло быть и хуже.

Уже к самому закрытию к нему пришёл Гриша. Сам Лебедев выглядел ещё хуже, чем Кирилл. Синяки под глазами, уставшие безвольные глаза. Вот оно, то самое «могло быть и хуже». Лебедев не мог найти работу с нормальной заработной платой, ибо достаточно платили лишь за полный рабочий день. Он учился и брался за любую подработку, одновременно уделяя время небольшому бару, где его взяли официантом на неполный рабочий день. Если уж Кириллу платили мало, то Грише, чтобы дотянуться до этого «мало» нужно было пахать практически без выходных. И кто сказал, что пятнадцать тысяч — это много?

- Сегодня такое случилось. - с порога заявил Лебедев, садясь на небольшой оранжевый стул рядом со столом, забитым рекламой. - Еле Зою успокоил.

- Это про очередной труп? - Кирилл взял со стола тряпку и прыснул на неё очистителем. - Клиенты говорили об этом.

- Отправился на небеса прямо на наших глазах. - Лебедев взял со стола рекламную брошюру и со скептицизмом принялся рассматривать её.

- Ужас.

Кирилл подошёл к витрине, затем, сложив в небольшой квадратик-тряпку, принялся вытирать заляпанное жирными пальцами стекло. Небо уже совсем потемнело, став практически чёрным. На улице зажглись фонари. Какой-то паренёк уже забрался на лестницу и дёрнул дверь магазина. Кирилл, отвлёкшись от его занятия, демонстративно постучал пальцем по часам, висевшим на его запястье. Опоздавший клиент фыркнул, но послушно ушёл, перед этим в гневе смачно сплюнув себе под ноги.

- Благодаря этой работе, я стал ненавидеть людей ещё больше, чем когда-либо. - пробурчал себе под нос Кирилл.

- Помнишь ту книгу, в которой Зоя нашла стихотворение?

- Вы её отдали?

- Нет, мы её потеряли. - Гриша отложил рекламный буклет в сторону. - Зоя смотрела её на уроке и наш новый препод забрал её. После мы решили вытащить книжку из кабинета директора, но тот же самый преподаватель застал её на самом интересном моменте. Не буду рассказывать каким образом, но наша улика выпала из окна и исчезла, будто её никогда и не было.

- Вы пробрались в кабинет директора? - Кирилл, домыв стекло, изумленно уставился на бывшего одноклассника. - Что, школьные года вспомнить решили? Так и тогда у вас это не получилось.

Гриша лишь отмахнулся.

- Не в этом суть, Сохатый. Мы обнаружили там странные просьбы о помощи и герб нашего школьного клуба защиты. Герб в книжке того, кто, похоже, в нашей школе и не учился.

- А, может, всё-таки учился? Ты что, прям всех по лицам и именам помнишь?

- Ну, как-то со своей школы всех всегда знаешь. Да и если бы это была зацепка… Стоп. - глаза Гриши блеснули осознанием. - Антон, который погиб сегодня, он же в нашей школе учился? В параллельном классе. Ну, у него отец ещё такой на понтах вечно был.

- Так это Антоха погиб? - тут настало время уже Кириллу удивлённо раскрыть глаза. - А он что, в Москву не свалил? Я думал, что все, кто мог, свалили из города. Не верю…

- Ну, так из нашего и правда многие ушли, возможности были, да и сам понимаешь… наша буква сама за себя говорит. Антон же хоть и любил хвастаться, да только учился не особо хорошо и умником-то не был. Да и разве сейчас это важно?

Кирилл нервно дёрнул плечом. Быть может, важно-то это и не было, да только от осознания того, что умер не какой-то там чужой человек, а всё-таки тот, с кем ты общался, становилось жутко. В такие моменты ты невольно осознаёшь, что жизнь рано или поздно прервётся и от этого никто не застрахован. «Со мной никогда этого не случится!» или «Да как может оборваться жизнь?» лишь способ успокоения, не позволяющее думать о правде.

В семье Кирилла никто никогда не умирал, если, конечно, не считать бабушек и деда. Но смерть пожилого всегда казалось чем-то уставным и от этого не страшным. Для него смерть в молодом возрасте казалась ошибкой, умершие люди — декорацией, а подвиги и жертвы — выдумкой мечтательных авторов. Он будто единственный человек в мире, где все события происходят как бы для него, как бы для атмосферы и нагнетания жути.

Ещё пару лет назад они с Зоей смотрели фильмы про крушения и восхищённо представляли, как их школу разнесёт огромная, непонятно откуда взявшаяся волна. Представляли, как они, подобно героям кино, спасают своих одноклассников, жертвуя своей жизнью, как делают баррикады, как твердят учителям, что делать. Порой мечтали о зомби, о ходячих трупах учеников, с которыми их класс, разумеется, единственный выживший, будет ходить по пустым улицам города с дробовиками и мочить всех остальных. О том, что, если их мечты кто-то исполнит, погибнут чьи-то дети, родители, сёстры, братья, они, разумеется, и не думали. С содроганием Кирилл вспомнил, с каким интересом и азартом они узнавали события катастроф, как им было интересно смотреть на трупы. Тогда всё казалось игрой, фильмом, где всё — нелепая постанова.

Вот только в сознании что-то щёлкает, когда тот, с кем ты, пусть даже и когда-то давно, общался, уходит из жизни. Когда тот самый знакомый, повинуясь своим мыслям, делает шаг вперёд с крыши и разбивается, добровольно отправившись на тот свет. Что нужно было пережить, чтобы решиться на такое? Что нужно решить в своей голове, чтоб переступить черту, после которой уже не будет ни возврата назад, ни чего-то иного. Столкнувшись со смертью, понимаешь, что все люди — это такие же, пусть и непохожие на тебя, личности.

Мир — не фильм, не спектакль и даже не книга. Вокруг тебя не актёры, а настоящие люди, может, в чём-то разные, но определённо похожие на тебя. Защита психики выключается, и колючее, зловещие осознание реальности смерти пробирается в твоё сердце. И тогда катастрофы не становятся заманчивыми, обезображенные после страшных событий, трупы — интересными, а жизнь ушедшего героя — сказочной. Смерть становится твоей очевидной реальностью.

- Мы могли бы показать книгу полиции, но теперь у нас её нет. - Гриша раздражённо стукнул по столу. - Мы с Зоей решили навестить нашего бывшего завуча и попробовать что-то узнать. Что и как, честное слово, не знаю. Сейчас думаю, что было бы неплохо удостовериться в том, что все жертвы учились в нашей школе когда-то. Может, списки остались, или ещё что. Думаю, такое доказательство будет интересно полиции, они смогут найти общую цепь между жертвами и решить это дело.

- Я думал, Зоя сама захочет во всём разобраться. - Кирилл грустно улыбнулся.

- Мы уже на маленькие дети, мечтающие стать героями. - ответил на это Лебедев. - Сам понимаешь. Мы тут точно ничего не решим, но можем подсказать, если найдём доказательство причастности жертв к школе, а ещё лучше, к клубу. Хотя, весьма вероятно что это всё ничего особо и не значит.

- А стишок то вы хоть отдали? Показали бы запись на странице и вот что нашли в портфеле. Мне кажется это куда разумнее.

- Он был вложен в ту дурацкую книгу между страниц. - обреченно выдохнул парень. - Заканчивай быстрее. Хотелось бы сходить на гору и отдохнуть немного. Заебался за весь этот день.

- Понимаю. - хмыкнул Кирилл, возвращаясь к работе.

На улице стояла кромешная тьма. Если фонари в городе хоть как-то освещали пространство, то вот на горе всё будто было накрыто чёрной вуалью. Длинные деревья казались неприступными замершими чёрными гигантами. Небо, свинцовое, тяжёлое, давило на сознание. Гриша и Кирилл подбирались всё ближе к поваленному бревну, освещая себе путь фонариками мобильных телефонов. В рюкзаке Гриши бились друг об друга бутылки с Черноголовкой. Дойдя да бревна, парень бросил рюкзак на землю и залез на бревно, смотря вдаль, на подсвеченный тусклыми огнями город.

- Всё это кажется безумием. - заметил Кирилл, доставая из рюкзака друга бутылки. - Самоубийства в нашем городе, проваленная взрослая жизнь, пандемия. От этого ведь, прикинь, реально люди умирают. И довольно много. Почему мир решил сходить с ума именно после нашего выпуска?

Гриша лишь пожал плечами, царапнув пальцами шершавый ствол. Он бы и сам хотел знать на этот вопрос ответ. Почему всё так резко изменилось именно после их выпуска? Словно две жизни на две половины разделили, не спросив, надо ли это тебе. Разве жизнь вообще привыкла спрашивать?

- Знаешь, моя мать перед смертью говорила всё время, что это только начало. - осипшим голосом сказал Гриша.

Кирилл забрался к нему и протянул бутылку. Гриша, благодарно кивнув, взял её, и, откупорив крышку, сделал глубокий глоток.

- Так что там говорила твоя мама?

- Она всё время твердила, что наступит переломный момент. Что мир сейчас должен сделать выбор. Знаешь, вспоминая её слова, у меня мурашки по коже идут.

- Как бы я ни уважал твою маму, не думаю, что она была права. - Кирилл пожал плечами. - Сам посуди. Конец света все предсказывали.

- Но то, что происходит сейчас, пугает не меньше…

Кирилл снова царапнул пальцем кору. Вдалеке город, казалось, окутывала дымка. Словно проклятие, незаметно настигающее людей.

- Как ты пережил?

- Никак. - Гриша делает паузу, а затем добавляет: - Я словно нахожусь в теле чужого человека. Делаю вид, что всё хорошо, что всё как надо. Только кажется, если я расслаблюсь или сделаю что-то не так, то тут же упаду в бездну принятия неизбежного. Никогда и ничто уже прежним не будет. Да и мир, судя по всему, ожидает нечто более пугающее.

Кирилл на это ничего не ответил. Гриша знал, что он тоже чувствовал это, но не хотел признавать. Чувствовал этот страх перед неизбежными переменами мира и ставшей уже цикличной тревожность. Что-то идёт в этом мире не так, и было ощущение, что дальше ничего, кроме конца, их и не ожидало. А вот что «это» покажет только время. Пока Гриша размышлял над этим, время стало уж совсем поздним. Почти все фонари отключились, оставив множество улиц в темноте. Лишь редкие яркие полосы главных дорог делили этот мрачный город.

- Интересно, а что сейчас делает Зоя?

Её руки тряслись, когда она держала в руках смятую и безбожно за смотренную до дыр фотографию. Снимок, словно измятый обрывок прошлого, которое Зоя пыталась с таким усердием забыть. Орлова в своё время собрала все напоминающие об Ангелине вещи в коробку и спрятала их. Выбросить забыла, а может, и вовсе не хотела. Жалко. Были там и игрушки, и даже кое-какая косметика. Такое и бомжам на мусорку.

Но как бы ни старалась Зоя выгнать все воспоминания, причём весьма банальной техникой «Выкини всё!» мелкие частички всё равно выплывали, как безобразные тела утопленников, что волны выкинули на берег. Она искала старый школьный справочник и именно в нём обнаружила закладку из фотографии. На ней она и Ангелина строят рожи, приложив к щекам леденцы. Они счастливы. Они улыбаются. Она думает, что это навсегда.

В то лето прямо после последнего звонка и перед последним выпускным Зоя, Ангелина, и парочка девочек из другого класса собрались готовить шашлыки на берегу реки. Трепетный аромат свежего лета, ещё холодная не прогретая солнцем река, шипящее на чёрном мангале мясо. Они с Ангелиной сидят близко друг к другу и, глотая слюнки, смотрят на капающий с больших кусков жир. Ребята занимаются своими делами. Кто жарит шашлык, кто играет в теннис, а кто и вовсе решил на спор залезть в воду.

- Ну давайте, что такого? - не унималась Машка.

- Холодно же, Маш. Да и купальника нет.

- Так можно без купальника. Парней всё равно нет.

- Так первая и иди!

- А чего я-то сразу?

Получив в ответ лишь закатывание глаз, Маша подошла к сидящим у мангала Ангелине и Зое. Дорофеева, почувствовав неладное, сжалась в комок, а Зоя, наоборот, вытянулась на солнце, подставляя бледную кожу. Она, будучи полностью похожей по характеру на отца, не страшилась испытывать судьбу и кидаться на глупые споры. Жизнь была для неё лёгкой, а все люди непосредственно носили клейма хороших и честных. Она всегда была неким общественным солнцем, готовым светить всем и каждому. Солнцем, не терпящим возражений и грусти. Возможно, в какой-то мере даже нахальным солнцем.

- Зоя, ты же вроде у нас отчаянная, не хочешь тряхнуть своим восемнадцатилетним задом и показать этим ссыкухам, что значит провести первое совершеннолетнее лето?

Дорофеева ещё шире улыбнулась, затем резко поднялась на ноги, подняв в воздух немного песка.

- Кто же, если не я?

На бегу раздеваясь, девушка, быстро оббежав девчонок, бросилась в холодную воду. Захотелось вылезти сразу, как капли брызнули на оголённый живот. Но Зоя, сжав зубы, пошла дальше. В книгах всегда есть главный герой, что заряжает других на важные поступки. Скучная серая жизнь, наполненная чужими приоритетами, была адом для неё. Свобода и адреналин схожи с чистым и новым запахом весны, наполняли каждую клеточку её тела, и она искренне делилась этим с остальными. Обычно это она придумывала споры. Разумеется, только те, что не могли причинить вреда. Отказать в испытании на последней вечеринке Лета было бы просто позором.

Когда-то Зоя с мамой и тётей купались обнажёнными. Это было ночью, в море. Огромная луна освещала их своим холодным светом, а приятная теплая вода ласкала тела. Вокруг них был лес, что казался непроходимой мрачной чащей. На берегу никого не было. Они словно сливались телами с шумным древним морем и мудрым небом. Это ощущение было божественным, и никаких опасений по поводу того, что кто-то их может увидеть, просто не возникало.

Сейчас же, при свете яркого солнца, Зое стало немного не по себе. Хоть они с одноклассницами и выбрали уединённый, скрытый густыми деревьями берег, вероятность того, что кто-то случайно придёт сюда, была велика. Но, решив, что, если что-то случится, она просто нырнёт под воду и друзья помогут ей, она продолжила свой путь, спиной ощущая восторженные и подбадривающие крики.

- Орлова молодец! - ни с того ни с сего, пробил раскалённый воздух мужской бас.

Ангелина видела, как Зоя резко села, скрыв своё тело грязной речной водой. Её брат вышел из-за кустов в компании из двух его друзей. Они, как и сама Ангелина, испугано смотрели то на мелькающую вдалеке Зою, то на улыбающегося Олега. Дорофеев, вытащив из кармана пляжных шорт телефон, не спеша пошёл к самому берегу, бодро выкрикивая:

- Иди давай обратно, Зойка! Шашлык уже готов!

Не растерявшись, Орлова, прикрыв грудь руками, крикнула:

- Отвернитесь, тогда выйду!

- А так не интересно, Зой! - Олег включил на телефоне камеру и направил её на девушку. - Давай, выходи.

- Олег, чего творишь? - испуганно спросил Андрей, подойдя к Олегу и положив свою руку ему на плечо. - Ты реально снимать её собрался?

- Я дурак по-твоему? Так, поиздеваться. Не снимает камера даже, ты же знаешь меня. Ничего не будет, чего ты?

Андрей кивнул, вроде даже успокоился. Пошёл к девчонкам вещи раскладывать. Девушки сначала поглядывали в сторону Орловой, но после просьбы Андрея «не обламывать праздник» принялись накрывать на поставленный Андреем стол. В душе у них сидело навязчивое ощущение чего-то не того, но слова парня о том, что всё это лишь шутка, потихоньку развевали плохие мысли. Был погожий день. Солнце светило во всю. Листва манила своим сладким зелёным светом. Пахло только что снятым с шампуров шашлыком.

Зою уже начинал пробирать холод. Её тело трясло несмотря на то, что она уже довольно долго сидела в воде и, по идее, должна была уже привыкнуть. Было бы это начало пляжного сезона или хотя б конец августа, было бы не так сложно. Но в начале лета, после тяжёлых, пасмурных, еле тёплых весенних дней, ожидать тёплой воды было глупо. Вылезти на сушу означало пройтись перед парнями в чём мать родила. Она прекрасно поняла, что этого Олег и добивался. У него был к ней свой личный интерес. Нет, не романтический. Самый обыкновенный и примитивный интерес.

Ещё в классе десятом Зоя рассказала другу о том, как дядя посадил её на мотоцикл, а она, потеряв управление и от страха отцепившись от руля, упала животом на забор. После того случая на её животе красовался огромный и очень отвратительный шрам. Для неё он был настолько мерзким, что она сама боялась смотреть на себя в зеркало. Это был сложный момент жизни, когда комплексы посыпались непрекращающимся градом.

Сначала больница, неприветливые врачи, морщившиеся, когда её тошнило на пол. Одна из тех медсестёр на перевязке словно в шутку обронила: «Уродливый шрам. Хоть татуировку набей.». После этих слов Зоя долго стояла возле старого зеркала в коридоре и рассматривала свой шрам, задрав кофту.

Показывать его другим было для неё пыткой. И вот он, тот, кого она считает пусть и не самым лучшим, но всё же другом, стоит на берегу и нагло ждёт, когда она вылезет, зная, что именно она скрывает. Олег всегда был довольно неоднозначным персонажем. Слишком самовлюблённым, но зато идеальным и правильным. Его главным хобби было указывать, кто и где допустил ошибку. Порой казалось, что он не может жить без того, чтобы кого-нибудь не унизить.

Идеальная белая рубаха, обтягивающая тело, холодные голубые глаза и заискивающая лицемерная улыбка. Выражение лица человека, уверенного в своей правоте и значимости. Человека, что давно забыл про то, что такое равноправие и уважение. Он знал, как это сложно для Зои. Знал. Она была в этом уверена. Уже будучи в реальном времени, а не тогда, в прошлом, Орлова могла с уверенностью сказать, что всё было наглым образом подстроено. Волновался ли он о её чувствах? Нет. Её чувства были не важны перед его всепоглощающим интересом. Он даже не пытался её понять.

Ангелина схватила полотенце и хотела было бросить его подруге, но тут столкнулась с предупреждающим взглядом брата. Что-то внутри дрогнуло, но руки послушно опустились, а ноги замерли, словно Ангелина была всего-то марионеткой, а не живым человеком. Андрей, держа в руках пластмассовую тарелку с шашлыком, подошёл к ним, уже с интересом смотря на трясущуюся в воде Зою. Олег, убрав телефон, помахал ей рукой, лживо и от того отвратно улыбаясь.

- Выходи! Чего ты?! Выходи!

- Тогда отвернись и дай полотенце! - осипшим, но уверенным голосом, попросила она.

Пальцы начинали неметь. Губы посинели и казались мертвецки бледными. Она сидела в холодной воде, и ей хотелось выбраться на сушу. Хотелось согреться на жарком солнце, обтереться полотенцем, скрыть свою позорную наготу. А он всё стоял на берегу и смотрел, улыбаясь, отрицательно качая головой. Рядом с ним Ангелина. Молчаливая, с почти мутными глазами и собранными в хвост рыжими волосами. Её Ангелина. Та самая подруга, с которой они гуляли вечером по промокшим улицам и ели конфеты. Ангелина, которой Зоя объясняла, что нужно любить себя. Её лучшая подруга, с которой они прошли все одиннадцать лет, держась за руки и переживая первую любовь, боль, предательства. Люди предают, люди уходят. Но то, что Ангелина, зная обо всём и наверняка догадавшаяся о планах своего брата, стоит рядом с ним и просто молчит, никак не укладывалось в её голове.

- Мне холодно, Олег! Пожалуйста!

- Вылезай! Ты же говорила, что самая храбрая. Так вылезай!

Душу потихоньку начинала сковывать паника. Она была обнажена, и её рану прикрывала лишь грязная холодная вода. Выйдешь, и то, что причиняет тебе боль, увидят другие люди. Увидят и будут смотреть. И эти взгляды будут резать сильнее ножа. Зубы начали стучать от холода. Сердце болит и сжимается. Зоя словно птица, пойманная в клетку. Вот ребята уже все смотрят на неё непонятливо, морщатся. Ангелина продолжает стоять, наблюдая за своим братом.

- Я приплыву к тому выходу на берег за кустами. - крикнула она Геле. - Ангелин, принести туда полотенце и мою одежду.

Ангелина кивает и Зоя, выдохнув с облегчением, плывёт к кустам. Тело еле движется, руки словно деревянные. Еле добравшись до берега, девушка осторожно выходит на берег, стараясь согреть трясущееся тело руками. Комары словно озверели. Было тут их довольно много. Кусты всё-таки. Вот слышатся шаги и кусты расходятся, впуская Гелю. Она молчит. Сжимает полотенце в руках. Зоя улыбнулась и хотела было протянуть свою руку, как тут заметила появившегося сзади Олега. Вскрикнув, девушка резко села, прикрыв грудь руками.

Дорофеев смеётся, подходит ближе, хватает за руки. Парень был сильнее её. Как бы ни пыталась Зоя выдержать атаку, сильные руки толкнули её на холодный песок. Усевшись рядом, Дорофеев с довольной улыбкой достал телефон. Зоя закрыла лицо руками, лишь бы не показывать стыда и слёз. Тишину пробил звук сработавшей камеры.

- Вот и всё! И чего было скрывать? - Дорофеев поднялся на ноги, довольно смотря на получившееся фото. - Самый страшный секрет нашей Зои. Жесть. Я б на такое испорченное тело даже бы не посмотрел. Действительно, мерзко.

Не говоря ни слова, девушка свернулась в комок, глотая комок обиды. Ненависть бурлила в ней дикими варевом и становилась всё сильнее и сильнее. Мерзкое лицо самовлюблённого Олега в её глазах стало таким тошнотворно отвратительным, что хотелось блевать. Страх, стыд, боль от своей слишком открытой наготы била по голове, решая её возможности чувствовать холод.

Ангелина протянула ей полотенце, сочувствующее смотря на неё. Забрав себе его, Орлова, закутавшись, поднялась на ноги, остервенело вцепившись зубами в губу, дабы не заплакать. Уже перед ним она будет гордой. Не позволит показать, что её сломили. Не покажет, как сильно ранила её собственная беспомощность и обнажённость. И обнажённость эта состояла не только в одном теле. Обнажена была её душа. Морально изнасилованная и выкинута, когда наглый насильник получил то, чего хотел.

- Ты скотина, Олег. - процедила Зоя, сжимая руки в кулаки. - Ублюдок! Да как ты вообще посмел так поступить? Ты совсем чужих чувств не ценишь?

- Сама виновата. - равнодушно ответил Олег, пожимая плечами. Он даже не смотрел на неё. Листал в телефоне диалоги. - Хватит утрировать! Не изнасиловали же тебя. Подумаешь, шрам увидели. Не драматизируй!

Задыхаясь от переполняющей её ненависти, Зоя быстро подошла к парню и со всей силы ударила его по щеке. Телефон выпал из расслабившихся от неожиданности пальцев. Дорофеев тяжело задышал, сжимая огромные кулаки. В этот момент кусты разошлись, и обеспокоенные лица друзей уставились на ребят. Чувствуя, что скоро расплачется, Зоя молча ушла, не посчитав нужным что-либо объяснять.

Кинув фотографию на пол, Зоя поджала под себя ноги. Год после школы обернулся для неё самым настоящим адом. Задетое самолюбие Олега подтолкнуло его к вранью, выставив Зою наглой обманщицей, обидевшейся на безобидную шутку. Орлова даже подумать не могла, что кто-то поверит в то, что шутка была безобидной. Даже одно то, что он заставил её голой сидеть в воде, уже намекало на то, что явно тут не всё было так, как говорил Олег. Друзья в один момент отвернулись, не став даже разбираться в том, что произошло. Но самым главным ударом была Ангелина.

- Пожалуйста, расскажи правду. Ты же видела всё!

На её просьбы та лишь хлопала ресницами, словно заведённая, повторяя слова своего брата. К концу лета их общая когда-то компания стала открыто издеваться над Зоей, виня её в том, что та ударила своего друга по щеке. А Ангелина стояла. Стояла рядом с ними и смотрела на неё, согласно кивая головой.

- Она всегда Олега ненавидела. - однажды добавила Дорофеева. - Чего другого ожидать?

Правда, что, казалось, лежала на поверхности, была с мастерством настоящего фокусника преобразована и переделана. Обидчика оправдали всеми возможными способами, а жертву сделали скандалисткой. Она осталась совершенно одна наблюдать за тем, как медленно тонет её прежний мир в болоте из лицемерия и лжи. Никто не заступился за неё. Никто не стал слушать. Она никогда не была никому дорога настолько, чтобы включить мозг и немного подумать.

Даже после всего этого она отчаянно пыталась наладить отношения с Ангелиной. Постоянно оправдывала её, делала вид, что всё хорошо и ничего не было. Но обида, словно необнаруженная опухоль, засела внутри души и медленно убивала всё хорошее и светлое. Ведь когда самый близкий человек отворачивается от тебя, и ты остаёшься один наедине с людским безразличием и одиночеством, всё внутри медленно, но верно гаснет, сгорая в собственной ненависти и одновременном желании простить.

- Пожалуйста, Ангелина. Скажи, почему? Почему ты так поступила?

Она исчезала из её жизни медленно. Сначала исчезли общие фотографии, потом небольшая ссора и полученное от неё смс: «Мы больше не друзья, Зоя». В тот миг словно внутри что-то рассыпалось. Стало тяжело дышать, и она упала на колени, схватившись за грудную клетку. Она не понимала, что происходит. Она не понимала, что ей теперь делать. Никто, кроме родителей, не встал на её сторону. Никто, кроме родителей, не стал её слушать. Никто и не захотел её слушать.

Так в чём же прелесть мира, где люди оправдывают свои поступки? В чём прелесть мира, где человек становится одиноким и униженным, но никто не встанет на его сторону, потому что обидчика уважают больше. А твоя когда-то лучшая подруга будет молчать, наблюдая за твоими страданиями. Наблюдая, как медленно горит вера в людей внутри испуганной души.

Страх перед миром, в котором люди никогда не примут её, заставило Зою некоторое время сидеть дома, не показывая носа на улицу. Казалось, что только стоит ей выйти на из дома, как все прохожие с осуждением будут смотреть на неё, испытывая лишь одно — презрение. А вот встретить на улице случайно Гелю было так больно, что казалось, мир останавливал время. Отчаянно, самозабвенно, Зоя пыталась отстаивать себя и правду, но каждый раз натыкалась лишь на мерзкое и безразличное: «Извинись перед ним и всё путём. Дорофеева врать не станет».

Дверь в комнату девушки скрипнула. Зоя, быстро вытерев слёзы, попыталась улыбнуться. Отец, закрыв за собой дверь, вошёл в комнату и, подняв с пола фотографию, спросил:

- Может, легче будет её простить?

Орлова замотала головой. Простить? Разве можно это простить? Простить унижения, простить предательство. Разве молчание и безразличие близкого — не худшее предательство?

- Их уже и без моего прощения все простили.

Тягучая, тяжёлая, горькая ненависть. Зоя, в силу своих убеждений, считала ненависть бесполезным и опасным чувством. Ненависть — это то, чего не должно быть. Испытываешь ненависть, значит, являешься плохим человеком. Людей надо прощать. Не важно, что они тебе сделали. Каждый достоин прощения. Не стоит судить человека по одному дурному поступку.

Только вот почему-то ее никогда не оправдывали. Никогда не прощали. Никогда не говорили: «Это временное помутнение!» Если сделала что-то не так, то тут же били, стыдили, возвращали в реальность. А теперь она должна простить человека, который предал ее. Хотя зачем ему ее прощение? Его и так уже все простили. И близкие когда-то друзья, и даже он сам себя. Тогда к чему ему ее прощение? Простить она может только для себя, чтобы не страдать дальше. Чтобы не источать эту лютую, раздирающую изнутри ненависть.

Человек в целом существо серое, но сами понятия «ад» и «рай», «ангел» и «демон» разделяют его на чёрное и белое. Вот есть идеальная сущность — праведная, великодушная, а есть падшая, никчёмная и злая. На самом же деле люди не хорошие и не плохие. Люди — Адово зелье из чувств, эмоций и грехов. Их желания из эгоистичных стремлений. Соленого пота, мясной земной плоти и грешной души.

Пытаясь стать кем-то большим, чем просто человек, мы пытаемся применить к себе образы идеальных существ, у которых не существует границ. Пытаясь соответствовать, люди оправдывают свои плохие поступки, ибо боятся посмотреть правде в глаза — они не идеальны. Идеальными и во всём правыми могу быть лишь мифические создания. Если ты поступил жестко, значит, ты плохой, а жить с этим осознанием тяжело несмотря на то, что даже хорошие люди совершают ошибки. Просто они их признают и делаю выводы. Остальные же делят мир на чёрное и белое. Они либо жестокие и надменные сволочи, либо всепрощающие ангелочки.

Человеком уже быть никто не хочет.

- Простить не значит принять то, что это было правильно. - выдохнув, пояснил отец, садясь на кровать рядом с дочерью. - То, что они сделали, было неправильным, но это только их грехи, а не твои. Не тебе думать об этом. Ты узнала, что это за люди, так отпусти и живи дальше. У них своя правда? Замечательно, пусть живут со своей правдой дальше. Скажи, кто предпочитает жить в грязи, вместо того чтобы постараться найти чистую речку?

Зоя всё-таки улыбается, но не так уж и искренне.

- А, может, это я неправильная? Может, я и правда шутку приняла близко к сердцу?

- Нормальные люди считаются с чувствами других. Такие шутки не должны заходить слишком далеко.

- А ты так уверен в этом? - иронично спрашивает Зоя. - Что, если не мир неправильный, а я? Что, если это я какая-то неправильная, раз такие вещи меня задевают, а других — нет?

Данил Орлов щурится, мягко и тепло улыбаясь. Зоя всегда гордилась им. Человека более сильного и доброго она в жизни не встречала. Он был её внутренней опорой. Тем самым идеальным образом, что светит, указывая путь. Глаза отца всегда напоминали тёплый чай, поданный после прогулки по холодной улице. Просто одно его присутствие уже вселяло уверенность.

- Я не рос среди идеальных людей. - замечает отец. - Меня в буквальном смысле окружали наркоманы и пьяницы. Наш город был маленьким. Денег не было от слова совсем. Я сам был в плохой компании, ведь другого просто не оставалось. Не оставалось, пока однажды я не познакомился с книгами. В них я встречал других людей и их иные поступки в нашем мире.

Их жизнь была более насыщенной, более яркой. Это казалось сказкой, в которую я очень хотел поверить. Знаешь, когда человек всю жизнь жил во лжи и лицемерии, то для него это будет чем-то обыденным. Его не научили уважать других, не научили думать и сопереживать. Но ведь это не их вина, правда? Смотря на гниющий город, я понял, что больше не хочу жить среди тех, кто считает правильное сказкой. С трудом, но поступил в университет и уехал в другой город. Нашёл других людей, увидел другую жизнь и другой мир. - большая рука похлопала Зою по голове. - Книги показывают, что можно жить по-другому. Как бы ни было сложно, надо стремиться к идеалу. Ведь на то мы и люди, чтобы не быть зверьём. А то, что сейчас ты одна, это не значит, что так будет всегда. Изменишь свой мир, найдёшь других людей и больше никогда не будешь одинокой. Всё это, - отец помахал фотографией, - Будет казаться тебе лишь блеклым и ненужным прошлым. А самая лучшая месть — это больше никогда не вспоминать того, кто предал тебя.

Зоя, всхлипнув, бросилась в объятия отца. Данил крепко обнял её. Если бы только дети знали, сколько боли причиняют их слёзы. Если бы они только знали, как хочется порой родителям спрятать своих детей от всего мира. Но он точно об этом никогда не скажет своей дочери, ибо мир, который он знает, не такое и плохое место, чтоб от него прятаться за его спиной.

Зоя же лишь крепко сжимала в руках футболку отца, думая о том, как же хорошо, когда есть те, кто стоят на твоей стороне. Те, кто не оставят в одиночестве. На ум тут же пришли её вновь обретённые друзья, и девушка улыбнулась. На этот раз искреннее.

«Сейчас я точно не останусь одна!» - и от этих мыслей стало так легко, что она снова заплакала.