Тень врага (джен)

Ноябрь

— Интеллигентнейший женщина!

С таким заявлением Джексон тяжелой глыбой ввалился в кабинет Шилова и плюхнулся на стул. Рома был к такому не готов и едва не облился холодным кофе.

Вспомнилось сообщение капслоком. Шилову тогда показалось, что разговор не удался, и Женя по возвращению обзовет мать Мыцика так, что у любого интеллигента уши свернутся в трубочку. Однако Джексон молчал и не припоминал ни фурий, ни истеричек, ни заносчивых дур, ни кого-то похлеще. Он слегка походил на разбуженного среди зимы медведя, но не свирепствовал, а лишь негодующе пыхтел.

Рома мельком глянул в ноутбук, с которого только что читал информацию о Мыцике, и переключился на Женю: где он шарахался часа четыре, не меньше, и узнал ли что-то важное? И что же заставило Джексона рассердиться? Его все четыре часа учили жизни? Цитировали уголовный кодекс? Рыдали у него на плече?

— Ну? — в нетерпении поторопил Шилов. — Узнал что-то? И что за сообщение?

— А-а, это, — отмахнулся Женя. — Это я погорячился.

Он помолчал немного, шумно втягивая носом воздух, и наконец заговорил нормально:

— Короче, приехал я, значит. Кстати, нихрена это не рядом со мной. Еле нашел нужный дом! Ладно хоть забора нет. Позвонил вежливо на крыльце, говорю, здрасьте, я по поводу вашего сына, а она, эта…

— Интеллигентная женщина, — поспешно напомнил Рома, испугавшись, что Джексон выберет другой эпитет.

— Она самая. Как зыркнула на меня!..

— Как? — с искренним любопытством спросил Шилов.

— Как на фашиста! — припечатал Женя и снова выдержал эпичную паузу. — Думал, огреет чем-нибудь. Шваброй там или молотком. А сама маленькая, хрупкая, лет шестидесяти пяти, на маму твою чем-то похожа, только голова практически вся седая и глаза печальные…

Фотографии матери Мыцика у чуть оторопевшего Ромы не было, поэтому он попытался и так и этак представить, как его собственная вдруг поседевшая и безобиднейшая мама атакует здоровяка Джексона — и потерпел фиаско. Затем с подозрением зыркнул на Женю, побоев на нем не наблюдалось — видимо, до рукоприкладства не дошло.

— У нее все-таки есть повод печалиться, — заметил он. — Сыну срок грозит.

— Не, я не о том. Просто бывают люди, у которых всегда глаза грустные, даже если все в шоколаде. У меня первая учительница была из этой породы…

Первая учительница? Шилов многозначительно хмыкнул. Он постоянно забывал, что Джексон когда-то был маленьким. Ему упорно казалось, что Женя сразу взялся не пойми откуда уже взрослым, с нагловатой физиономией и жаждой адреналина — и пошло поехало: Киргизия, Афганистан, Ленинград, милиция, полиция, пенсия.

— А муж ее что делал? Смотрел? — опомнился Рома через пару минут обоюдного молчания.

— Да его дома не было. Так на чем я остановился? — Женя рассеянно почесал затылок. — Обошлось без швабры, но дверь передо мной она захлопнула и цокнула еще так недружелюбно. Тут-то я взбесился и тебе написал. Нормально разве, чтобы я, ветеран сыска, под дверью скребся ради хрен знает кого… Да меня в Кандагаре…

— Да помню я, помню! — закивал Шилов. — Что в итоге-то? Ты ее сейчас назвал интеллигентной женщиной. Как произошел этот переход? Как ты растопил ее сердце?

— Как-как, — буркнул Джексон себе под нос. — Постоял я там, походил, в окна-двери постучал…

Рома вздрогнул. Он прекрасно знал, как Женя умел стучаться: до гула, до звона в ушах, насмерть распугивая всех вокруг страшными звуками. Он стал всерьез опасаться за сохранность двери, дома и психики бедной женщины.

— Скоро мне это надоело. И я решил надавить на жалость, — продолжил Джексон.

Шилов удивленно дернул бровью. Несмотря на серьезный диагноз: хроническое нарушение кровообращения мозга — тот не выглядел больным, сирым и убогим. Разве что Женя всегда имел в загашнике душераздирающую историю о том, как его спровадили на пенсию, и поведал ее.

— Позвонил-постучал, она открыла. А я сделал морду понесчастнее, сунул ей под нос свою пенсионную ксиву и говорю, мадам, что же вы так недружелюбно? Я, говорю, бывший сотрудник, больной и одинокий пенсионер, и уж точно ничего против вашего отпрыска не имею. Просто, говорю, хочу разобраться в свободное от вязания носков и глотания пилюль время, что все-таки произошло. Иначе спать спокойно не смогу. И, говорю, уверен, что оклеветали вашего мальчика…

Рома посмотрел на него диковато и уточнил:

— И она пустила?

— А то!

— Судя по тому, сколько ты отсутствовал, вы хорошо поговорили?

— Не особо, — выкрутился Джексон. — Ничего интересного я не узнал. Он ни с ней, ни с отцом не откровенничал: все нормально, все как обычно, ни проблем, ни врагов. Да и чего я рассказываю? Я так делал. Ты так делаешь. Или неужто отправил своим весточку в… а где они, кстати?

— В Канаде, — машинально пробормотал Шилов.

— В Канаду, что за тобой киллеры гоняются?

Рома отрицательно покачал головой и, несмотря на нахлынувшее напряжение, вынужден был согласиться. Глупо было надеяться, что родители Мыцика в курсе всей его жизни. Но проверить стоило, хотя бы для галочки. Проверили — можно идти дальше по списку. А следующей в нем была жена.

— Так я не понял, чего она ополчилась-то на тебя? — спросил Шилов.

— Из-за следака, — бросил Женя неприязненно, как плюнул. — Достал он ее знатно. Вопросы заковыристые задает. Мужа расспросить хочет. А тот в командировке в Москве, врач он. Мутный тип этот следак…

— Ты так говоришь, будто виделся с ним.

— Конечно.

Роме показалось, что он ослышался. Несколько секунд он недоверчиво таращился на Джексона, а потом сказал:

— Объяснитесь-ка, Евгений Егорович.

— А че объясняться. Сидели мы, чай пили с пряниками…

— Вы когда подружиться успели? Сам же сказал, что она тебя чуть шваброй не укокошила!

— Во-первых, не укокошила. Во-вторых, не истерила и соплями-слезами мне шмотки не мазала, хотя нервничала сильно. В-третьих, глупых вопросов мне не задавала. В отличие от тебя, кстати. Вот тебе уже три причины ее зауважать. А когда я расспрашивать стал, она извиняться бросилась. Говорит, это ее следак так задолбал: ходит и ходит как на работу и все твердит, что уедет ее сынок на лесоповал. Разбираться вообще не хочет. Подумала, что это он меня подослал. Ну, а я рассказал про тебя и про генерала этого. Говорю, погодите передачки собирать. Посмотрим еще, кто куда уедет. Тут, значит, она малость расслабилась, а то сидела как трансформаторная будка — не влезай, убьет. Чайку налила, а я дурак, что ли, отказываться? И тут этот приперся…

— Следак?

— Угу.

— И что ты сделал?

— Захотелось мне послушать…

— Только не говори, что остался тупнем сидеть на диване с пряником в руке! — воскликнул Шилов, потому что знал: друг способен и не на такое.

— Нет…

— И не полез в шкаф!

— Ты за кого меня принимаешь? Это я раньше так развлекался. А сейчас просто получил разрешение хозяйки, тихонько вышел в другую комнату, дверку прикрыл и сел слушать.

— Услышал что-нибудь интересное?

— Ну так, — туманно отозвался Женя. — Бухтел этот крендель про десять лет, про зону строгую. Все уламывал ее устроить свидание с сыном. Но с условием, что она его уговорит заговорить и признаться. Обещал, что так срок будет меньше.

— И она поверила?

— Нет.

Джексон хищно улыбнулся, и Рома понял, что он проникся к этой женщине огромным уважением. Что же она сделала со следователем? Пнула под зад? А может, предназначавшаяся Джексону швабра обрушилась на его голову?

— Я ее предупредил перед тем, как она дверь открыла, чтобы ни на что не соглашалась. Да и, знаешь, по глазам понял, она бы и без меня его послала. Эффектно так, но вежливо. Короче, покивала она ему и выпроводила. А я распрощался и пошел следом.

Следователя звали Владиславом Зубченко, у него был бойкий голос и он не понравился Пригову. Это все, что знал о нем Шилов. Джексон в свою очередь обозвал его тонким, бескостным хлюпиком и уточнил с раздражением, мол, вылитый Леша Ковалев. Рома скептически зыркнул на него. При всей своей сволочной натуре их старый недруг Ковалев с сытой мордой и вполне нормальной фигурой не тянул ни на бескостного, ни на хлюпика.

Джексону пришлось исправиться, мол, я имел в виду, нутром копия Лелика! И Шилов наконец понял. У Жени был нюх на всяких уродов, поэтому он лишь кивнул и мысленно поставил галочку: проверить следака. Для этого нужно было выйти на кого-нибудь из военного отдела Следственного комитета, а у него таких знакомых, на первый взгляд, не было.

Пока Рома копался в недрах памяти, Джексон миролюбиво поведал, как вышел из дома вскоре после следователя и слегка встряхнул того за шкирку. Шилов от неожиданности не смог даже глухо охнуть. А Женя продолжил, что ничего страшного не случилось, он лишь максимально корректно попросил не шастать к матери Мыцика и не предлагать ей всякие глупости.

— И он согласился? — не поверил Рома.

— Да щас! Слизняк блохастый. Узнал он меня, я же личность известная, и стал хрень какую-то втирать. Про пенсию, про права, про тебя что-то бормотал. Разозлил, короче…

— И чем все кончилось? Он жив вообще?

— Жив. И даже ни одного синяка. Я только про адвоката спросил и отпустил его, от греха подальше…

— Про адвоката?

Шилов нахмурился и попытался вспомнить, говорил ли ему Пригов про защиту. На ум ничего не пришло.

— Мне мать Мыцика рассказала, а ей — этот хмырь. Мол, Мыцик сам от адвоката отказался сразу после задержания, — объяснил Женя.

— Отказался? Мне генерал сказал, что Мыцик в молчанку играет.

— Так он молча отказался. — Джексон демонстративно покачал головой и скрестил руки на груди.

— Так что следак-то?

— Да ничего. Я спросил, точно был адвокат? Точно отказался? Тот покивал и даже брякнул что-то про письменный отказ. Его право, конечно, но странно это…

Джексон был прав. Особых доказательств против Мыцика у следователя не было. Все косвенно, все зыбко. И даже самый неопытный адвокат смог бы если не вывести его из списка подозреваемых, то хотя бы выпустить из камеры на время следствия. Однако адвоката почему-то не было. И до окончания психиатрической экспертизы Мыцик вообще был неприкасаем. Оставалось ждать.

— А может, это все-таки он убил, поэтому молчит и не захотел адвоката? — предположил Женя. — Не, его матери я, конечно, наплел: то-се, сам типа не верю, но… Был бы не виноват, защищался бы. А так… Не пойму.

Они немного помолчали. Все это время Женя таращился куда-то сквозь Рому и наконец спросил:

— Может, генерал чего-то не договаривает?

— Что именно?

— Да хрен его знает. Но, сам вспомни, когда фээсбэшники всю правду выкладывали? Берестов покойный не в счет.

— Думаешь, свою игру затеял? — Шилов засомневался. — А я ему зачем? У него возможностей и без меня вагон и маленькая тележка. Я, получается, так, лишнее звено. Нет, генерал не врал и сказал все, что знал. А если кто и играет, так это Мыцик.

* * *

Шилов смог спровадить Джексона домой, только когда за окном уже сгустились плотные сумерки. Сам он уезжать не торопился и вернулся к изучению досье на Мыцика. Процесс шел заковыристо и со скрипом. Рома пытался найти в сухих строках что-то необычное, за что получилось бы зацепиться и оттолкнуться. Но проблема была в том, что он понятия не имел, что в спецподразделениях считается необычным и что — обычным.

Например, переход из разведки в спецназ морского флота — обычная практика вроде перевода из района в главк, из убойного отдела в оружейный, или случай из ряда вон?

А восстановление на службе с судимостью? Шилов невольно вспомнил себя. Он ведь тоже восстановился, но у него ситуация была иная: во-первых, до оглашения приговора так и не дошло; во-вторых, оперативник — это все-таки не спецназовец элитной организации, которая подчиняется…

Рома задумался: интересно, в чьем подчинении КТЦ? ФСБ, а может, самого президента? Впрочем, какая разница. Факт остается фактом: на службу Мыцика вернули и даже практически сразу после вручили медаль.

Шилову показалось, что голова у него вот-вот станет квадратной, и он решил пойти максимально простым путем, схватил телефон и набрал знакомому военному, бывшему разведчику — не спецназ, но все-таки. И коротко обрисовал ему проблему: есть спецназовец с неоднозначной биографией. Физик, кандидат наук, бывший грушник, сидел, но возвращен на службу и даже, несмотря ни на что, награжден медалью. Вопрос: так бывает или стоит насторожиться?

Несколько секунд на том конце молчали. Рома напрягся: может, они знакомы? Вряд ли военный мирок многим больше ментовского, и все, так или иначе, знают друг друга. Наконец знакомый объяснил, что, в общем-то, бывает и не такое. Переход из одного ведомства в другое — процесс хлопотный, но вполне осуществимый, главное, чтобы претендент был с головой и обучаем. Судимые в спецназе встречаются. Обычно после освобождения нужно выдержать испытательный срок: три года — не меньше, и только после можно попробовать вернуться. Вернут или нет — лотерея, все зависит от тяжести статьи, лояльности руководства, характера самого человека и еще кучи факторов.

Шилов заметил, что Мыцику ждать не пришлось. С освобождения до восстановления прошли считанные дни. И медаль ему вручили после первого же задания. Знакомый ехидно хмыкнул и сказал, что, раз так, видимо, этот Мыцик очень хороший боец и командование без него как без рук.

На этом они распрощались. И Рома вспомнил Пригова. Генерал показался ему одиночкой, который привык во всем полагаться на себя и совсем чуть-чуть — на подчиненных. Однако же почему-то он вернул Мыцика на службу тогда и просил за него сейчас, уверенный на все сто, что тот не виновен.

Те двое у дурки твердили то же самое: не верим, не виноват. Из короткого объяснения знакомого выходило, что Мыцик не дурак и вряд ли бы стал делать глупости. А кто допускал его вину, кроме следователя? Джексон и сам Шилов.

Он выдохнул и понял, что пазл, хоть ты тресни, не собирался. Если Мыцик не виноват, то почему не скажет об этом? И раз он такой замечательный, как сказано в досье, откуда взялся конфликт с Даниловым?

Рома закурил, закрыл вкладку с досье на Мыцика и перешел к следующему фигуранту — Данилову.

* * *

Виктор Степанович Пригов явно любил не только лечить людей от психических недугов, но и по-свойски издеваться над некоторыми. Шилов понятия не имел, издевался ли он над Мыциком, но лично ему досталось.

Рома еще в детстве перестал верить в сказки и чудеса, но к Пригову-старшему с утра пораньше приехал с несвойственной для себя наивной надеждой на то, что старик сжалится и позволит увидеть этого таинственного Мыцика. Однако Пригов на его просьбу отозвался лишь сухим хмыканьем. Шилов возразил, что ж это такое и зачем нужно так оберегать Мыцика от посторонних? Он ведь помочь хочет, а не поглазеть на него как на обезьяну в зоопарке! Аргумент не возымел никакого эффекта — Пригов разве что снова пренебрежительно хмыкнул и заходил туда-сюда по своему довольно просторному кабинету. Рома навскидку дал ему лет семьдесят пять и заметил, что психиатр крайне подвижен для своего возраста.

Некоторое время Пригов бродил из угла в угол молча и с крайне задумчивым видом. Шилов предположил, что в старости генерал Пригов, должно быть, будет его копией. Впрочем, они и сейчас были очень похожи: невысокие, прямые, с одинаковым колючим взглядом. Пока Виктор Степанович молчал, Рома пытался выдумать новые доводы для встречи с Мыциком и параллельно рассматривал кабинет. Он был бы абсолютно скучным и неприметным, если бы не картина на стене и разложенная на столе шахматная доска с фигурками — Шилов был в этом уверен! — из натурального камня.

— Так почему нет, Виктор Степанович? — первым заговорил Рома, когда молчание ему наскучило.

— Молодой человек, как бы вам объяснить?..

Шилов смешался — давненько его так не называли.

— Представьте, что вы допрашиваете какого-нибудь негодяя. Например, убийцу. А еще лучше — детоубийцу. Убил он, допустим, троих детей. Ну, скажем, мальчика, мальчика и девочку…

Рому передернуло. От буднично-холодного тона Пригова по спине пробежали мурашки. Ему живо вспомнился Удав — пойманный им киллер, на счету которого как раз были трое детей и еще с десяток трупов. Он покосился на Виктора Степановича и попытался вспомнить, назначали ли тому выродку психиатрическую экспертизу перед тем, как навсегда отправить в «Вологодский пятак» — а если назначали, не этот ли психиатр дал заключение о вменяемости?

— Представили?

— Представил.

— А теперь представьте, что вдруг кто-то врывается к вам в допросную и путает все карты. А убийца, который… как у вас говорят?.. «поплыл»?.. пользуется случаем и затыкается, и все ваши усилия оказываются напрасными.

— По-моему, не очень корректно сравнивать Мыцика с детоубийцей, — только и смог пробормотать Шилов.

— Сравнить можно с кем угодно. Главное, суть. Не надо вмешиваться в процесс, который и без того идет со скрипом, — резко отрезал Пригов.

— Но все-таки идет? — уловил Рома. — Я правильно понял, он с вами говорит?

— Говорит, — согласился Виктор Степанович. — Только это вряд ли вам поможет.

— Почему?

— Потому что тему взрыва мы не затрагиваем и не будем затрагивать.

На лице у Шилова друг за другом мелькнули удивление, растерянность и возмущение.

— То есть как? А о чем вы говорите?

— О жизни. О погоде.

Издевается, понял Рома. Издевается и получает от этого удовольствие. И Мыцик издевается. Ну не бред ли: молчать перед следователем, отказаться от адвоката и вести разговоры о погоде в дурке?!

— Почему бы вам не спросить о преступлении? — спокойно, насколько только мог, поинтересовался он.

— А зачем?

У Шилова задергался левый глаз. А правый, кажется, налился кровью от нахлынувшего бешенства. Ему внезапно захотелось сломать парочку каменных фигурок на шахматной доске.

— Молодой человек, вы путаете понятия, — сказал Пригов и провел расслабленной ладонью по серо-седым волосам. — Разобраться в преступлении и задавать вопросы о преступлении — ваша забота. А мне совершенно неинтересно, виноват он или нет…

— Что же вам интересно?

— Мне интересно подтвердить или опровергнуть его вменяемость. И все.

Рома почувствовал себя дураком и все-таки уточнил:

— То есть сегодня я Мыцика не увижу?

— Нет, — легкомысленно отозвался психиатр, и Шилов понял, что уговорить его не выйдет.

— Хорошо. Тогда такой вопрос: он вменяем? Хотя бы предварительно?

Виктор Степанович неопределенно пожал плечами:

— Скорее да…

— Но вы сомневаетесь?

— Конечно. Я всегда сомневаюсь.

Спокойный тон Пригова все сильнее раздражал Рому. А от пробирающего до костей взгляда и вовсе хотелось спрятаться. Но он старался не подавать виду.

— Вы сказали, что вам неинтересно, убил Мыцик или нет, — напомнил Шилов вдруг, хотя на языке вертелось совсем другое. — Но как же так? А если он действительно убийца? Если ваш сын ошибся? Вам не страшно находиться с ним рядом и болтать о погоде?

— Следуя вашей логике, мне и с вами болтать должно быть очень страшно, — неуместно веселым голосом заметил Виктор Степанович. — Вы ведь тоже убийца, получается? И я сейчас не о служебной необходимости твержу…

Рома с силой стиснул зубы, чтобы не сболтнуть что-нибудь лишнее. И мысленно проклял покойную журналистку Шантарскую. Благодаря ее документальному фильму о нем, похоже, о его стрельбе в ресторане узнал весь город. А Пригов тем временем продолжил:

— Только Мыцик, скажем так, под контролем, а вы нет.

— Хотите сказать, что я тогда должен был сесть?

— Почему же? На свободе от вас больше пользы.

Шилов немного помолчал. Он не мог сообразить: иронизировал старик, издевался или к чему-то клонил. Тишина в его кабинете здорово действовала на нервы, и Рома вскоре спросил:

— Он раскаивается?

— А вы?

Рома почувствовал, как внутри у него всколыхнулась ярость, и побоялся, не выскочит ли она наружу. Ему нестерпимо захотелось проорать, что ничерта он не раскаялся и не собирается. И если бы ему предложили вернуться в прошлое, он бы все равно снова нажал на спусковой крючок. Только на этот раз выпустил бы в начальника и его заместителя всю обойму.

Но Шилов промолчал, прекрасно осознавая, что за такое можно присесть рядом с Мыциком. И даже ради встречи с ним на такие жертвы он идти не готов, по крайней мере, пока. Поэтому просто сказал чуть взволнованным голосом:

— Пропуск мне подпишите, пожалуйста. Иначе не выпустят.

— Он не раскаивается, он боится, — полетело ему вслед уже в дверях.

* * *

Через несколько минут Рома вышел на парковку и глянул на свой внедорожник. Ничего особенного не происходило, но внутри у него разом все расплющилось, будто он попал под камнепад. В горле встал ком. Чтобы растворить его, Рома потянулся в карман за сигаретами. Закурил и задумался.

Вырисовывалась совершенно идиотская картина. Главные действующие лица этого дела были вне зоны досягаемости. И вроде бы причины уважительные: один погиб, второй сидел под присмотром медиков. Но…

Что же делать-то? Работать через досье? Так и у Мыцика, и у Данилова досье были практически идеальными. У Мыцика, правда, глаза резали два неприятных факта: мнимая госизмена и срок, — но в остальном отличный боец и адекватный человек. Мог ли адекватный человек убить? Легко. Был бы мотив, но вот его-то как раз Рома ни в какую не видел. У Данилова же в досье вообще было не к чему прицепиться — Шилов вчера убедился в этом, от корки до корки прочитав все, что нашлось на него у убойщиков.

Погиб Данилов в сорок два года. Жизнь его была не особо бурной, но и не унылой. Родился… Учился… Женился… Развелся… Больше десяти лет служил в спецназе ВМФ. Помотало его по всей стране, но последние два «спецназовских» года служил в Калининграде. Три года назад, еще в звании капитана, Данилов перебрался в родной Севастополь. На гражданку не ушел, стал преподавать огневую подготовку в одном из военно-морских училищ Севастополя. Вскоре получил очередную звездочку, а год назад в том же училище занял должность тренера по рукопашному бою. И в спецназе, и в училище характеризовался положительно. Взыскания были, но ничего серьезного. В августе нынешнего года Данилов ушел из училища, перебрался в Питер, стал снимать квартиру и ни в чем подозрительном замечен не был.

Разве что Рома не понял, где Данилов работал, а если не работал, то на что жил. Пометка об увольнении в досье была, а дальше — ничего. А ведь Климов, кажется, сказал что-то о работе.

Пересечений с Мыциком тоже не было.

Шилов удивился и просмотрел все еще раз. Знакомая фамилия так и не нашлась. Тогда он снова заглянул в досье на Мыцика — и опять промахнулся. Однако, выходило, они оба были в Крыму в июне. Один в командировке, о чем было четко сказано в досье, второй на постоянном месте жительстве. И могли там пересечься. Да так, что теперь, в ноябре, дело дошло до задержания одного и гибели другого. Что же произошло?

Что там Пригов говорил? Конфликт со свидетелями?.. Где он произошел? Не на улице же! И если Мыцик боится, значит, все же виноват?..

Пальцы правой руки вдруг обожгла боль. Рома чертыхнулся и выронил истлевшую сигарету в снежную жижу. Машинально потряс рукой и снова уставился на свою машину. Он простоял в раздумьях минут пять и чуть замерз, но интуиция подсказывала, что уезжать рано, поэтому Шилов лишь сел в машину и решил подождать непонятно чего.

От нечего делать он повертел в руке смартфон. Вечером, когда от Мыцика и Данилова уже рябило в глазах и путались мысли, Рома смутно вспомнил, что вроде бы у Паши Арнаутова был какой-то знакомый в военном отделе Следственного комитета. Сначала Шилов хотел дождаться утра, но через минуту все же набрал номер — хотел скорее проверить, верно вспомнил или нет.

Паша ответил на четвертом гудке, голос у него был замученный. Рома не стал ходить вокруг да около. Напомнил о взрыве на парковке и рассказал о следователе, который совсем не понравился Джексону. До Паши дошло не сразу, видимо, устал он за день прилично. Затем он объяснил: знакомый не его, а Тани Кожуриной. С ней Шилов не созванивался уже пару лет — все повода не было, да и мешать ее устоявшейся спокойной жизни с Пашиным отцом совсем не хотелось. Паша будто прочитал его мысли и обещал связаться с ней сам и все объяснить.

Ответа ни от него, ни от Тани пока не было. Впрочем, Рома одернул себя: всего полдесятого утра — весь день впереди. Он отложил телефон и уставился в стекло. На парковке, кроме него, никого не было. Вдруг из здания дурки вышла жена Мыцика, которую Шилов хорошо запомнил по фотографии у него в досье. Она выглядела рассерженной, но при этом на лице у нее было что-то неуловимо детское…

Рома тихо выругался. Раз она вышла, значит, либо вошла туда раньше, чем он, или проскользнула, пока он барахтался в собственных размышлениях. Пригов вряд ли не знал о ее присутствии, да и не стал бы скрывать — ему-то зачем? Значит, скорее всего, она просто прошла мимо.

Шилов рассвирепел на самого себя за невнимательность и пулей выскочил из машины.

— Вера Николаевна?..

Через пять минут Рома снова оказался в машине. Рядом сидела Вера и раз пять повторила «он не виноват» и «его подставили». Через десять понял, что толку от супруги Мыцика мало — она практически ничего не знала ни о службе, ни о недоброжелателях. А через пятнадцать он напросился к ней в гости, и она, на его удачу, не отказала.