Losing My Religion (гет)

Возвращение в Дурмстранг с новым древком принесло куда большее спокойствие, чем он ожидал изначально. За четыре дня, в течение которых он потерял из виду Грейнджер (она пряталась, что ли?), Люциус успел пересечься как с Раудисом, так и с директором Гедройц. Первый с энтузиазмом отчитался, что уладил их недопонимание с Мяги и тот, оставив новую порцию артефактов, отбыл в Тарту, а в директорской приёмной Малфоя ожидали полчаса восторгов, посвящённые представительнице британского Министерства, навестившей администрацию накануне. С учётом того, что Гедройц хотел видеть их вместе, а Грейнджер сумела обвести вокруг пальца и его, и Люциуса и в очередной раз ускользнуть из поля зрения, новости были неутешительные. Мало того что одна строптивая женщина под боком — если можно так выразиться о нахождении где-то в этом огромном замке — вздумала играть с ним в прятки, от второй, Нарциссы, до сих пор не было вестей, а ведь уже успели пролететь шумные выходные, хотя не то чтобы Люциус чувствовал какую-то разницу между днями недели.

Для работы им с Грейнджер выделили комнату неподалёку от библиотеки и кабинета, в котором проводили занятия по тёмным искусствам, и в этом затхлом помещении около ста тридцати квадратных футов⁽¹⁾ площадью небольшое окно не могло полностью побороть клубящуюся по углам тьму. В первую очередь он сличил с реальностью имеющееся в подготовленном Карлом списке, обнаружил несколько лишних предметов и записку, в которой указывалось, что ещё пара вещей не может быть доставлена в это помещение ввиду их привязки к месту. Начал Люциус с заколки Батори, проклятие на которой образовалось самопроизвольно и не выглядело слишком уж заковыристым, и… осознал, что его оценки, сделанные во время ночной бессонницы и в состоянии раздражения, были крайне оптимистичными. Нельзя сказать, что за три последних года он потерял сноровку, но магия здесь даже чувствовалась иначе, не говоря уже о том, что на заколку она легла тоже крайне своеобразно. А нужно было ещё выяснить, откуда вообще появилось это проклятие, механизм его действия, поскольку всё, что удосужились сделать местные мракоборцы, — кинуть в него артефактом, мол, развлекайтесь, мистер Малфой. И только из-за этого он каждый день проводил минимум по три часа над объектом своего исследования, ещё почти пять — в библиотеке, и в поле зрения появлялись только следы присутствия Грейнджер то тут, то там, но никогда — она сама.

А девица, казалось, одновременно игнорировала концепцию личного пространства и давала полную свободу действий. Возвращаясь из библиотеки, где искал подтверждение очередной теории, Люциус мог заметить несколько заметок на полях своих пергаментов, которых совершенно точно не оставлял и которые при этом вполне увязывались с тем, что он нашёл в старинных томах. Однажды Грейнджер забыла вернуть взятые из библиотеки книги, и рядом с заколкой его ждала увесистая стопка чтива века тринадцатого в основном на тему магии крови. Его нянька, казалось, наплевала на все директивы Министерства, которые могли быть ей оставлены, и взялась за работу с поразительным остервенением — к утру, как правило, от половины свечи, потушенной Люциусом перед уходом, не оставалось ничего, кроме потёков воска на столе. Это, к слову, тоже раздражало: в чём проблема сначала дублировать свечу, а затем жечь, и не заставлять его каждый раз трансфигурировать дракклов огарок?

Ещё однажды она забыла свой блокнот с записями — магловский, перетянутый резинкой и с прикреплённой к нему ручкой — но Люциус всё равно не нашёл среди записей ничего нового помимо использованных заклинаний с описанием эффекта, никаких личных мыслей, которые фиксировал бы любой волшебник в процессе работы. Только сухой список в две колонки, абсолютно бесполезный в его ситуации, поскольку все эти чары Малфой испробовал ещё в первые сутки. Должно быть, всё важное Грейнджер держала в голове, а об успехах предпочитала не писать вовсе, чтобы никто не мог этим воспользоваться. И он мог её понять — сколько заклинаний были подсмотрены и выучены подобным образом в Хогвартсе, пока он завершал свой последний год в роли префекта.

И если бы у Люциуса самого выходило что-то приличное, эти записи не вызывали бы настолько жгучего желания поймать-таки их автора. Но Грейнджер то ли носа не казала из своих комнат в течение дня, то ли хорошо выучила маршрут его передвижений по замку и распорядок, то ли добыла где-то мантию-невидимку — впору было удивиться, как ей удавалось так долго избегать встреч в условиях работы на одной территории. Только в день, следующий за забытым блокнотом, Люциус обнаружил на столе записку, написанную размашистым, злым почерком, в отличие от обычных острых убористых букв: «Мистер Малфой, не суйте свой нос в мои записи!». Надо признать, его даже несколько позабавила эта эскапада, поскольку, очевидно, совать свой нос в его записи Грейнджер невежливым не считала.

На шестой день, спустя почти полторы недели после прибытия в Дурмстранг, он окончательно устал от этих игр в кошки-мышки и позволил себе вскрыть нехитрую защиту на двери в комнату надзирательницы. Видит Мерлин, после всех военных моментов, после не самого удачного начала этого вынужденного сотрудничества он действительно пытался держать нейтралитет и уважать её желание помочь, в котором Грейнджер, конечно, не признавалась. И кто же виноват, что нарушить право на неприкосновенность жилища было много проще, чем пытаться подловить её за работой или в библиотеке, да и давало возможность увидеть Грейнджер в случае, если та пользовалась мантией-невидимкой при передвижениях по институту? Люциус устроился в кресле у камина, симметричном отображении его собственного интерьера, вернул на место охранные чары и приготовился ждать.

По обыкновению для него день начинался не раньше десяти утра и время до обеда чаще всего проходило в попытках снять проклятие с уже набившей оскомину заколки, а после — в библиотеке, в поисках информации об иллюзиях в контексте крупных предметов и помещений. Распорядок дня Грейнджер же, судя по всему, был ровно зеркальным, и потому застать её у себя наиболее вероятно было либо в районе обеда, либо в сумерки, когда библиотека закрывалась, а сам Люциус обычно на час возвращался к артефактам со свежей головой. Сегодня он предпочёл пропустить второй раунд борьбы с мордредовой заколкой, впитавшей в себя слишком много крови невинных жертв, и не прогадал: провести в ожидании пришлось не более четверти часа, прежде чем спали чары защитного контура и послышался щелчок открываемого замка. В проём вперёд Грейнджер проникли её буйные кудри, а затем показалась и их хозяйка. Напевая какую-то мелодию, она щёлкнула замком снова и обернулась.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер. Чудесный день, не правда ли?

Он мог поклясться, что девица едва не подпрыгнула с прижатой к сердцу ладонью, явно не ожидая узреть его в своём кресле, после того как сняла на первый взгляд нетронутые охранные чары. Но, надо отдать должное, быстро взяла себя в руки.

— Доброго вечера, мистер Малфой. Был чудесным, пока не увидела вас.

Неплохо, из защиты сразу в нападение.

— То же могу сказать про ваши бесконечные чёркания на моих пергаментах. Не хотите объясниться?

— Не испытываю такого желания, если честно.

— И чем же так противно моё общество? Не вы ли рвались к изучению этих артефактов?

— Этим я и занимаюсь, — демонстративно небрежно отбила Грейнджер, проходя к небольшому рабочему месту у окна, чуть более скромному, чем Люциус имел у себя. — Вы сами сказали, что не моя забота, как вы будете разбираться с проклятиями.

— И тем не менее я регулярно вижу ваш почерк. К чему ограничивать себя парой часов, пока я отлучаюсь?

Он пронаблюдал, как кудрявая заноза выгрузила из сумки уменьшенные копии пропавших книг, дополнив их уже знакомым блокнотом. Повернулась к нему лицом, оперлась бёдрами о поверхность стола, сложив руки на груди.

— А к чему утруждать себя слежкой, мистер Малфой? Что вам нужно?

— То же, что и вам, то же, что и вам, мисс Грейнджер.

Она нервно усмехнулась, постучав пальцами по плечу, но взгляда не отвела.

— И что же я, по вашему, хочу? Побыстрее закончить с этим и вернуться к праздной жизни? Снова просиживать штаны, изучая посредственные безделушки?

Люциус на это только вздёрнул бровь.

— Интересные представления о насыщенной жизни, никогда бы не подумал. Вам действительно так нравится портить себе настроение?

— Портите мне его вы. Я столько раз предлагала вам свою помощь, мистер Малфой, — как-то горько выплюнула она. — Но вы же не умеете её принимать, вас же оскорбляет сам факт, что какая-то грязнокровка оказалась… — Вся запальчивость из голоса испарилась под конец фразы, и теперь Грейнджер выглядела как в воду опущенной. Она нервным движением потёрла левое предплечье. — В общем, оказалось, что у неё ресурсов для этой помощи будет побольше. И вот теперь вы заявляетесь сюда с этим снисходительным видом, мол, осчастливите меня высочайшим дозволением участвовать в вашем проекте, поскольку в одиночку его не потянули. У меня есть самоуважение, благодарю покорно.

— Мерлин милосердный, — закатил глаза Люциус, пропуская мимо ушей замечание, что он что-то там «не потянул», — какое дозволение, это ваша прямая обязанность…

Грейнджер огрызнулась, перебивая:

— Раньше вас не больно волновали мои обязанности, следите лучше за своими.

Малфой замолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию, его визави тоже притихла, отвернув голову и глядя в окно, в котором кружащиеся снежинки сверкали в последних лучах рано заходящего зимнего солнца. В голову пришла шальная идея — и сразу была отбракована. Припоминать о несуществующем Долге жизни, чтобы склонить строптивую девицу к сотрудничеству, он не хотел — это попросту было недостойно интриги, не изящно, не тонко. Его, прости Мерлин, коллега должна прийти сама, по своему желанию. Люциус грешным делом подумал, что стоило запастись терпением в больших количествах и, не заявись он к ней сейчас, девчонка по итогу бы закончила тем, что просто перестала бы сбегать и спокойно углубилась в свои исследования.

— Уходите, — Грейнджер заговорила первой, сведя брови и содрав зубами сухую кожу с нижней губы. Её пальцы продолжали легко постукивать по плечу в неизвестном ритме. — Занимайтесь своими делами, в отчётах Робардсу я напишу всё, что нужно.

— Смею напомнить, мисс Грейнджер, что вы тоже входите в категорию «моих обязанностей», как вы любезно заметили. В контракте на командировку прописан практический курс легилименции, насколько я понял ваше начальство.

— Так не терпится залезть мне в голову? Я не доверяю вам, мистер Малфой, и сомневаюсь, что это изменится. Уж лучше найду кого-нибудь из местных.

Люциус поднялся, подошёл ближе, практически нависая над ней, едва слышно усмехнулся почти над самым ухом, скрытым завитками волос.

— На вас же никакие чары тратить не нужно, не лицо — открытая книга, — поддел он негромко, замечая, как напряглись плечи под магловской блузкой, как застыла шея, не позволяя повернуть к нему голову. — Не достанете хоть сколько-нибудь приличного менталиста — знаете, где меня искать.

И вышел прочь.

* * *

К работе тем вечером он, конечно, не вернулся — разговор с упёртой гриффиндоркой (даром что бывшей) вполне мог приравниваться к двум часам взаимодействия с проклятой шпилькой. Во всяком случае ощущения были ровно такие же, как если бы Грейнджер пустила кровь лично ему. Единственное, зачем пришлось зайти в комнату с артефактами, — поставить на помещение такую защиту, чтобы несчастная представительница аврората основательно поломала свою прекрасную кудрявую головку в попытках снять все наведённые чары, если захочет продолжить самовольно лезть в его изыскания. Дважды что-либо Малфои не предлагали — много чести.

Новая палочка работала исправно, даже не просто исправно — идеально, и после длительного перерыва все эти шесть дней волшебство доставляло невероятное удовольствие, даже несмотря на отсутствие очевидного результата. Клён легко откликался на новые вызовы, без проблем переключался с примитивных чар на высокоуровневое колдовство, с завидным постоянством выдавал довольно приличную тёмную магию — Люциус даже начинал несколько сомневаться в том, что был первым владельцем. Палочка казалась на редкость обученной, привычной к твёрдой руке и чередованию видов заклинаний — такое редко можно было встретить у древка из коробки; обычно подобными качествами обладали те проводники, что передавались из поколения в поколение. Но Тьяго заверял, что все палочки у него пробовали не более одного заклятия, прежде чем найти своего владельца. Что ж, в таком случае можно было только лишний раз напомнить себе, что, помимо гордости, Малфои обладали ещё и невероятным везением, которое вытаскивало их из любых передряг. А чем, как не везением, объяснялось обретение этой красавицы в виде постоянного инструмента?

Он, конечно, практически сразу после обретения палочки озаботился тем, чтобы избавиться от большей части следящих чар, которые смог обнаружить без особых усилий. Благо хоть Надзор не навесили, как на малолетнего, — такого удара эго Люциуса точно не перенесло бы. Да и в чём бы министерским помог Надзор, если мешать ему работать не в их интересах (ну, хотя бы не так явно вставлять палки в колёса), к тому же при желании он мог бы довольно легко заговорить зубы мракоборцу, ответственному за весь этот каскад следящих. Теперь же максимум, что узнала бы Грейнджер, если бы вздумала проверить своего «подопечного», так это расстояние до него — и только. Он даже мог бы с лёгкостью бросить её здесь, если бы не хотел покончить с этим цирком на выезде побыстрее. И сегодня так и намеревался сделать. Довольно с него недели бесплодных бдений над заколкой и попыток выловить Грейнджер в коридорах школы. Этот вечер Малфой намеревался провести куда приятнее прошлых пяти.

И… потому его не особенно порадовал знакомый тёмный конверт, оставленный на столе Карлушей, который теперь шумно чистил перья на уже облюбованной подставке. Оттиск печатки Драко на сургуче в неурочный день наводил на мысли либо о том, что отпрыск, ещё не получивший доступа ко всем семейным делам, решил ослушаться прямого приказа, либо о том, что произошло что-то в разы худшее. И в целом предчувствие оправдалось. Люциус аккуратно взрезал конверт магическим лезвием и извлёк несколько листов бумаги: уменьшенный экземпляр вчерашнего «Пророка» с колонкой имени Скитер на первой полосе, светлый плотный лист, сложенный вдвое и подписанный Драко, и клочок — он не мог назвать иначе эту записку размером с визитную карточку — пергамента, увенчанный элегантной прописью «Нарцисса». Он открыл послание от жены, в котором та не спрашивала его по обыкновению, чем дышат сейчас за границей, не интересовалась здоровьем Раудиса-отца, не отвечала на заданные в прошлом письме вопросы о них с Драко. На листочке была аккуратно выведена единственная фраза с завитками на каждой петельке: «На сколько я должна делить каждое слово Скитер в этот раз, Люциус?»

Он медленно отложил записку в сторону и потёр кончиками пальцев висок. У дрянной репортёрши совершенно точно был талант как к поиску сенсаций, так и неприятностей — и сейчас её спасало только то, что такую длительную трансгрессию более чем в три прыжка Малфой не осилил бы при всём желании. Взял в руки «Пророк», изучая мелкое колдо под заголовком «Свободный воздух Прибалтики пошёл на пользу Пожирателю смерти». Со страницы на Люциуса смотрел он сам, но не в объектив, а немного ниже — в кудрявые волосы некой девицы, чьё лицо было скрыто у него на груди; левая рука, обхватывающая её плечи, предательски блестела ободком обручального кольца, а новая палочка в правой делала характерный жест⁽²⁾, и их пара, крутанувшись на месте, исчезала с площади Катажины, распугав немногочисленных в то время голубей. После этого цикл повторялся. Его скупая усмешка, блик благородного металла на пальце, вихрь трансгрессии, хлопающие крылья птиц.

Снимали издалека, но над приближением и ракурсом оператор поработал филигранно, тут не придраться. Сразу под колдографией чернел текст незайтеливой статьи. Очевидно, достоверного материала у Скитер хватило только на фото и информацию, что Малфой отбыл за рубеж по поручению Министерства, а его семью реабилитировали и сняли большую часть ограничений. Но внимание привлекли не досужие домыслы неустроенной в личной жизни женщины, а выделенная двумя жирными чертами сверху и снизу цитата: «О, с Люциусом я встречаюсь не впервые, но едва ли много раз на моей памяти видел его таким посвежевшим. (Улыбается.) Возможно, в кои веки ему не дают заскучать». Подпись — Тьяго Кинтана. Ну, чёрт американский… Люциус сжал челюсти, понимая, что отсутствие упоминания в статье Грейнджер — не иначе как чудо. С одной стороны, это всё упростило бы, потому что он в жизни бы не подумал, что Нарцисса могла всерьёз поверить в интрижку с девицей, которая училась на одном курсе с Драко, тем более — грязнокровкой. С другой — Малфоям сейчас скандалы были как никогда не к месту.

Он покачал головой, небрежно откидывая газету на стол и опираясь локтями на спинку стоящего рядом кресла. Итак, имеем целый ворох проблем и, как обычно, ни намёка на просвет. Стоило бы привыкнуть, Люциус, к тому, во что превратилась твоя жизнь. Какая-то полоса препятствий вместо беспечного и откровенно скучного существования аристократа в одиннадцатом поколении. От Нарциссы он такого не ожидал: миссис Малфой, в девичестве Блэк, довольно редко показывала присущий её роду нрав, но, хоть и в последние годы она всё меньше сдерживала себя, до подобных отповедей не доходило даже в девяносто восьмом, когда приспешники Тёмного Лорда в мыле покинули поместье, оставив за собой разруху и тлен. Тогда Люциус хотя бы действительно чувствовал за собой вину. А здесь какое-то довольно невинное колдо…

Остатков сил хватило, чтобы обойти кресло, практически упав в него, откинуть с лица выбившуюся из хвоста пару прядей волос, упереться локтем в столешницу и прижать пальцы ко лбу в задумчивости. И это он ещё не видел, что учудил Драко. Больше всего в этой ситуации раздражало расстояние: что ему, действительно, что ли, в письме убеждать Нарциссу в верности? Мерлин, какой же отборный сюрреализм. Он не мог, конечно, отрицать, что на протяжении двадцати с лишним лет брака у него периодически возникали мысли об измене, но это было низко, недостойно и попросту неуважительно к леди Малфой, которая была искренне в него влюблена, которую, в общем-то, он и сам любил. До греха не доходило никогда — слово Люциус держал даже перед собой, тем более перед собой. У него была нормальная, счастливая даже семья, так почему именно сейчас, когда он в очередной раз влез в авантюру на благо этой самой семьи, всё катится к драккловой бабушке?

В руки будто само легло письмо Драко. И, ну конечно, сын решил его добить. Низл из дома — крысы в пляс. В первом абзаце он недоумевал, как отец мог так обойтись с матерью, удивлялся, что Министерство не позаботилось о мракоборческом сопровождении, мол, это самое сопровождение хотя бы не дало бы ему попасть в объектив Скитер. И если в обычное время Люциуса умилило бы, насколько рьяно Драко защищает мать, то сейчас это просто вывело его из себя. Вкупе с новостью во втором абзаце, что сын не собирается подтверждать помолвку с Паркинсон, и заявлением, что он сам позаботится о них с Нарси, раз уж Люциус предпочитает свежий польский воздух, тон письма стал последней каплей в этом убогом бестолковом дне.

Драко несомненно следовало преподать урок, но делать это в эпистолярном жанре, да ещё и с подёргивающимся от бешенства уголком правого глаза, было весьма опрометчиво, а опрометчивых поступков в последнее время Люциусу хватало. Нужно было выпустить пар, а из доступных сейчас способов у него имелась либо идиотская не поддающаяся заколка, которую он уже разочек хотел сжечь в Адском пламени, либо дуэль. В любой непонятной ситуации колдуй, так сказать. Да и птице, пролетевшей минимум тысячу триста миль в каждую сторону, явно требовался отдых.

Будто в насмешку над собой ещё раз развернул «Пророк». Драко, конечно, ещё юн и не до конца осознаёт, что не принадлежит себе одному и что так будет всю жизнь… И тем быстрее нужно развеять эти иллюзии. Люциус не сомневался в том, что Персефона тоже не в восторге от предстоящего брака: что Паркинсоны, что Малфои, что вся аристократическая братия Соединённого королевства — все были в курсе того, как близко и как нестабильно общались Панси и Драко в хогвартские годы, но на этом и строился план глав двух семейств. В родословной Малфоев давно не было свежей крови, к тому же Розье, Блэки, Роули и Эйвери, с которыми в последние десятилетия договаривались о браке, потеряли последнюю надежду на продолжение рода. И оставались Гринграссы, Паркинсоны, Абботы, Булстроуды и… Уизли. Мерлин милосердный, кто угодно, только не Уизли, благо единственная претендентка на звание миссис Малфой уже несколько лет была безнадёжно счастлива в качестве миссис Поттер.

Хотя «кто угодно» — это всё же перебор. Когда Драко сразу после Хогвартса пришёл к Люциусу с фразой: «Отец, я хочу сделать предложение девушке. Астории Гринграсс. Прошу, скажи мне, что вы с матерью выбрали ее», — он был и рад, и не рад. Они с Нарциссой имели ещё до возрождения Тёмного Лорда не слишком приятный разговор с Гринграссами, суть которого сводилась к одному: те разбираются с проклятием — Люциус даёт согласие на брак. Насколько он знал, за время войны ничего не изменилось, кроме того что Драко влюбился в девушку на два года младше и теперь собирался бросить вызов семейным традициям и договорённостям. При всём желании Люциус не мог обречь сына на раннее вдовство, особенно с учётом того, насколько уже сейчас был влюблён Драко и насколько его может раздавить смерть супруги при рождении наследника. Женится на другой, примет семейные дела и… переболит. Возможно, даже проникнется чувствами к той, что выбрали ему родители. Но объяснить это сейчас сыну, обуреваемому эмоциями и подверженному юношескому максимализму, было невозможно.

На предпоследней странице газеты всё же выпустили коротенькую заметку, что Малфои возвращаются в приличное общество. Драко представляет интересы семьи, пока глава рода в отъезде, но Малфоя-старшего безусловно ждут поскорее в родные пенаты. Написано это было насквозь фальшиво, и Люциус, брезгливо поморщившись, переключился на колдографию Драко и Нарциссы в атриуме Министерства, где их подловил удачливый журналист. Как и договаривались, его домашние отказались от комментариев и удалились сразу же после снятия ограничений на переписку, доступ в поместье и прочего бреда, который выдумал для них Визенгамот три года назад. На текущий момент отслеживалось только колдовство — логично, что опальному семейству не дозволялось использовать ни капли тёмной магии. Чтобы Драко уж наверняка потерял таким трудом приобретённые дуэльные навыки.

Гнев поутих. Люциус понимал сына, понимал его горячность и желание противиться привычному укладу, но позволить ему следовать за эмоциями не мог. В конце концов, в этом и состоял его долг: направить на путь, ведущий к процветанию рода, к величию, которого Малфои жаждут с самого переезда на острова. И если придётся пожертвовать доверительными отношениями, которые он выстраивал с Драко годами, то… что ж, пожертвует, не впервой.

За окнами тем временем стемнело окончательно, и пришлось отвлечься на рутину: засветить свечу, разжечь камин, бросить к дровам испортивший ему настроение выпуск «Пророка». В зимнем мраке гостиной, едва разбавленном отсветами огня, Люциус как никогда скучал по обыкновенному домашнему пятичасовому чаю, о котором забывал всю предыдущую неделю, по незримому присутствию домовика, по мелочам, которые составляли его жизнь так долго, что он практически забыл, как обходиться без них.

За дверью вдалеке раздался перезвон колоколов, оповещающий о начале ужина. Здесь, в отличие от Хогвартса, залы, в которых принимали пищу ученики и преподаватели, располагались на разных этажах, хотя оба помещения были просторными и светлыми. Ученическая столовая отдалённо напоминала большой зал шотландской школы, но располагалась не на нижнем ярусе, а наоборот — в жилом блоке под одним из куполов, благодаря чему в любую погоду студенты могли любоваться небом. Преподаватели же спускались в комнату без углов под общей гостиной, по центру которой обычно сервировали нехитрый шведский стол. Места было предостаточно, но, видимо, в угоду пропагандируемому в Дурмстранге индивидуализму, накрывали небольшие столы обычно на двоих, таким образом компании могли меняться практически каждый день, если возникало такое желание. Сегодня же зал был практически битком — сказывалось начало недели, к тому же часть преподавателей брала небольшой отпуск на день Независимости и сейчас они вернулись в замок, создавая ощущение столпотворения, от которого Люциус порядком отвык за время уединённого существования.

Он бы предпочёл, конечно, вернуться к себе, тем более что настроение не располагало к досужей болтовне, в которую непременно нужно было вовлекаться, чтобы поддерживать образ светского человека, но голод не тётка, поэтому Люциус всё же проследовал внутрь за небольшой компанией, состоявшей из зельевара-медика и двух его ассистентов, соискателей мастерской степени, мельком приветствуя их и интересуясь делами в больничном крыле. Сразу же приметил у одного из канделябров на стене свободный стол, за которым обычно обедал, и, распрощавшись со знакомыми, направился к нему, доставая из внутреннего кармана мантии небольшую фляжку. В ней что-то звонко булькнуло — Люциус водрузил её слева от приборов и спустя несколько минут занял своё законное место, левитируя перед собой маленькую тарелку с хлебом и маслом, миниатюрный соусник и блюдо с запечённой рыбой и не по сезону роскошным гарниром из овощей. Плавным движением уложил на колени салфетку, трансфигурировал из стандартных приборов рыбную вилку и нож, наполнил бокал водой из приманенного графина.

Мерлин, как же он скучал по приличной рыбе. Ни Драко, ни Нарцисса не были любителями морских тварей, да и в условиях некоторой необходимости поужаться в средствах во время изоляции (хотя, конечно, не такой сильной, чтобы отказывать себе в малых милостях) он редко позволял себе по-настоящему наслаждаться пищей. В целом пребывание в поместье после войны стало пресным, неприятно отдающим заключением — и оттого ещё более невыносимым. Люциус чувствовал, как оживает в мелочах, как притупляется ощущение потери связи с Малфой-мэнором, как открываются глаза на окружающее — и какое всё вокруг яркое на самом деле, не только лишь тлен и мрак, и грязь.

А потом свет от центральной люстры заслонила тень, в тот самый момент, когда Люциус поднёс бокал к губам. Тень имела кудрявые очертания и принадлежала одной конкретной представительнице аврората, которая не далее как пару часов назад практически прямым текстом послала его на все четыре стороны.

— Приятного аппетита, мистер Малфой. Не возражаете?

Было заметно, что ей некомфортно, что тонкие пальцы, по-магловски сжимающие тарелку, побелели от напряжения. Интересно, каких же мук совести ей стоило приблизиться и попросить разрешения присесть напротив?

— Взаимно. Что ж, прошу. Не то чтобы я надеялся провести этот вечер без вашего появления.

— Поверьте, я тоже не в восторге, но здесь осталось последнее свободное место.

Она поставила тарелку напротив, присела, прямая, как топеройка на болоте. Люциус, мельком взглянув направо в сторону остального зала, аккуратно отделил кончиком ножа кусочек рыбы от хребта и капнул на него масляным соусом. Вокруг, переговариваясь, сновали обитатели Дурмстранга, и дождаться без лишнего внимания, пока кто-то освободит место, было довольно сложно. Он приметил в другом конце помещения едва знакомых зельеваров, которые сдвинули несколько столов и теперь сидели шумной многоголосой компанией, так сильно выбивающейся из чинной степенности старшего преподавательского состава.

Натянутая тишина, воцарившаяся за столом, действовала на нервы, и Малфой, не спеша управляясь с ужином, почти пожалел о том, что воспитан слишком хорошо, чтобы не попытаться развеять тучу, нависшую над ними обоими благодаря его визави.

— Какие вести с родины, мисс Грейнджер? — спросил он вскользь, отламывая кусочек хлеба. — В аврорате уже закончились гуляния?

Она сделала глоток из своего бокала, наконец взглянув на собеседника прямо.

— Не могу не восхититься вашим чувством собственной важности, мистер Малфой. Праздновали поимку Руквуда и Сивого года полтора назад, а ваш отъезд — не такое и крупное событие даже для аврорской попойки.

— Что ж, иногда лучше жить трусом, чем умирать героем, — с иронией хмыкнул Люциус, припоминая статью о нашумевшем рейде, одновременно ставшую некрологом двум наиболее верным последователям Тёмного Лорда. Напротив о керамику громко стукнула вилка. — Прошу прощения, не лучший выбор темы.

— Ничего… Как ваши изыскания? — благоразумно взяла инициативу на себя девица. — Я, конечно, смотрела записи, но вы же не только над заколкой работаете?

— Говорят, за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь, — пространно заметил Люциус, продолжая методично разбирать рыбу на небольшие фрагменты. — Что заставляет вас думать, что я распыляюсь, мисс Грейнджер?

Она помедлила, сосредоточенно обмакивая кусочек картофеля в густой белый соус, напоминающий по текстуре скисшие жирные сливки.

— Видела вас заходящим в бальный зал вчера. Там не опасно?

Малфой усмехнулся. Наивная.

— Конечно опасно, иначе бы его не было в списке. Любая хорошая иллюзия опасна, поскольку может привести к совершенно не иллюзорным последствиям. Даже если кажется, что она во благо, особенно — если во благо.

— А с этой иллюзией что не так?

— Кто-то из студентов перечитал готических романов после турнира Трёх Волшебников и подумал, что было бы неплохо на День всех святых устроить отвергнувшей его девушке подарок в виде падающей люстры. Эта громада едва не убила заодно Каркарова и его временную пассию, но виновника, что удивительно, даже не отчислили, а студентка ограничилась довольно странным выговором за молчание о нестабильности своего близкого знакомого.

— Так почему же директор ещё тогда не разобрался с ней? — недоумённо нахмурилась Грейнджер, терзая кончиком вилки печень. — И почему зал просто закрыли вместо расследования?

— Игорь ненавидел светские штучки, все эти приёмы, танцы и прочее — и из Дурмстранга лепил по своему разумению что-то среднее между тюрьмой и магловской казармой. Ежегодные балы в Дурмстранге не вписывались в его видение школы — как не воспользоваться таким поводом избавиться от ненавистного мероприятия, которое требует тщательной организации, общения со спонсорами и тому подобного. Директор Гедройц хочет вернуть школе былое величие и принять года через три следующий турнир Трёх Волшебников, а давние иллюзии развеиваются крайне неохотно.

Гермиона, казалось, напряжённо обдумывала каждую произнесённую фразу, поскольку молчание опять затянулось. Она в конце концов оставила попытки поесть и снова потёрла левое предплечье, предварительно опустив руки под стол. Вероятно, не хотела демонстрировать свою нервную привычку, но такие вещи Люциус не замечать не мог — ему самому в первый послевоенный год пришлось отучать себя от привычки проворачивать набалдашник трости.

— Забавно, как любая попытка разговора с вами превращается в напоминание о войне, да? — в конце концов вздохнула Грейнджер, подняв на него взгляд. — Простите, мистер Малфой, я лучше пойду. Не хочу портить вам аппетит.

— Мне казалось, вы спокойно идёте навстречу своему страху, мисс Грейнджер. Ешьте, не буду смущать вас светской беседой, — хмыкнул он, постучав палочкой по стене слева. На ней проступила деревянная рама, горизонтальные створки внутри разъехались, ожидая, пока волшебник, вызвавший этот магический кухонный лифт, левитирует использованную посуду.

— Вы не смущаете… — она запнулась, наблюдая, как плавное движение руки Люциуса перемещает опустевшие тарелки и бокал в зев лифта. — Я просто хотела бы быть наравне и иметь возможность доверять вам, а эти разговоры каждый раз… напоминают. И я хотела бы, чтобы вы доверяли мне, иначе работать будет невыносимо. Вы же хотите домой быстрее?

— Не могу понять ваше желание. Вы мракоборец, а я бывший Пожиратель смерти, и тут трудно что-то изменить. Но если это вас успокоит, то могу заверить, что сейчас у меня нет намерения как-либо вредить вам, как не было и во время войны. А теперь, если позволите… — Избегая очевидного ответа на последний вопрос, он поднялся на ноги и направился в сторону импровизированной барной стойки, на которой можно было найти чай, кофе и мелкое сахарное печенье к ним.

* * *

Когда же он вернулся, Грейнджер уже закончила с трапезой и крутила в руках бокал, гипнотизируя взглядом прозрачную жидкость. С глухим стуком на скатерть приземлился пузатый медный кофейник, за ним последовали две кофейные пары и два блюдца с вишнёвым штруделем.

— Взял на себя смелость позаботиться о десерте, — снова занимая место напротив, легко усмехнулся Люциус. Всё же насколько приятнее могли сделать жизнь хороший ужин и возможность переключиться. Грейнджер воззрилась на него с неподдельным удивлением, машинально отставляя бокал в сторону. — Худой мир лучше доброй ссоры, тем более вы действительно показали себя крайне полезной в Варшаве, — объяснил он невозмутимо, внутри посмеиваясь над ошеломлённым лицом собеседницы.

— А мои книги, значит, вам вообще не помогли? — притворно возмутилась та, сбрасывая оцепенение и наполняя из кофейника обе чашки. — Спасибо за кофе, мистер Малфой. — И, будто вспомнив, ухватилась за новую тему: — Как показала себя палочка на практике? Она великолепная, я никогда раньше не чувствовала такой лёгкости.

И всё это было сказано явно без задней мысли, как будто Грейнджер не хотела такое древко себе, как будто действительно была рада, что удалось решить чужую проблему, как будто на самом деле хотела доверять и сократить дистанцию, которая лежала между ними выбранной стороной в конфликте Второй Магической, происхождением, ощутимой разницей в возрасте и Мерлин знает чем ещё.

— Да, она действительно неплоха, Тьяго постарался на славу при изготовлении.

— Он и не только в этом постарался! — возмущённо бросила Грейнджер, поджимая губы. — Каким же… надо быть, чтобы дать такую цитату «Пророку»!

Люциус хмыкнул, пробуя штрудель. Благо повара здесь всё-таки знали своё дело, что во времена Каркарова, что сейчас. Отпил кофе, едва заметно поморщился, долил Огдена из фляги.

— Возможно, я полезу не в своё дело, — почти на грани слышимости продолжила Грейнджер, аккуратно отламывая кусочек от своего десерта ложечкой, — у вас не будет проблем из-за этого? Мне писал Гарри — до него чудом дошёл слух, что Скитер собирается устроить масштабный скандал, поскольку снятие ограничений и ваш отъезд не вызвали должного ажиотажа в магической Британии. Удалось лишь замолчать моё имя, хотя она точно знала, кто на колдо, но полностью предотвратить выход статьи Гарри не смог. Простите.

— Скорее, не хотел. Мистер Поттер и так сделал предостаточно, как мне видится, для моей семьи — глупо держать на него зло из-за одноразового чтива, которое забудут уже на будущей неделе.

— У вас нет связи с миссис Малфой? Я могу написать ей, если нужно.

— Я разберусь, мисс Грейнджер, не забивайте голову.

Диалог оборвался. Люциус, мельком наблюдая за своей невольной компанией на этот вечер, задумался, что с этой самой компанией ему даже, можно сказать, повезло. Знакомое лицо, которое толком не питает к нему неприязни, готовое к сотрудничеству и довольно компетентное. Чем могла Грейнджер так не угодить Министерству, что её, всезнайку и активистку, выслали? После финальной битвы про неё было слышно мало: Драко, приезжая на каникулы в первый послевоенный год, практически ничего не говорил о вернувшихся однокурсниках, мельком буркнул, что их осталось немного, что Поттер и Уизли сразу двинули в аврорат, что Грейнджер таки пропихнула свою инициативу о домовиках и что Хогвартс стал тенью себя прежнего и могильником. И без того слабый после всего случившегося контакт с сыном Люциус потерял примерно тогда же, когда пришлось отказать в помолвке с Гринграсс.

А потом изоляция, газеты, письма. Попытки вести дела по переписке с управляющим, которому тоже, конечно же, ставили палки в колёса. Охлаждение отношений с Нарциссой, её налаживание общения с выжившей сестрой и её внуком, бесконечные «Люциус, когда всё это закончится?» и «Мерлин, нужно было бежать во Францию сразу же». Он и сам периодически корил себя, что не поставил их с Драко перед фактом отъезда сразу после битвы за Хогвартс, а теперь было поздно…

— У меня что-то с лицом? — вырвал его из мыслей голос Грейнджер, держащей чашку с кофе у самых губ.

— Нет, не принимайте на свой счёт, — ответил Люциус несколько резче, чем планировал, и пригубил сдобренный виски кофе. Немного полегчало.

— Я приду завтра к десяти, мистер Малфой? Всё равно не могу сидеть без дела, да и вам наверняка иногда хочется услышать второе мнение, — улыбнулась она немного лукаво, склонив голову набок.

— Не откажусь, мисс Грейнджер, заодно посмотрите на творение рук местных студентов.

Остаток ужина прошёл в молчании. Спустя десяток минут в зале объявился Раудис и направился к ним. Забрал стул от соседнего столика, подсел с непринуждённым видом. Общаться с ним сегодня не хотелось совершенно, и Люциус, откланявшись, оставил Грейнджер мучаться от приступа словоохотливости заместителя директора.

И всё же будет интересно посмотреть, как она завтра попробует прийти к десяти в комнату с артефактами — снимать защиту Люциус совершенно не собирался, ожидая занимательное шоу от представительницы аврората. Сам он планировал добраться до заколки не раньше одиннадцати, предварительно наведавшись за кофе и завтраком в кухню на нижнем ярусе, что оставляло Грейнджер целый час на всевозможные извращения в попытках проникнуть внутрь.

Пожалуй, её стараниями вечер можно было даже назвать сносным. Остаточная злость на Драко, смешанная с разочарованием от послания Нарциссы, оказалась задушена довольно честным диалогом, переживаниями Грейнджер и этой до странности наивной просьбой доверять и довериться. И от того, выводя на пергаменте двадцатью минутами позже послание, начинающееся со слов «мой дорогой сын», Люциус чувствовал необычное удовлетворение и лёгкий подъём душевных сил, который говорил о том, что бессонница его сегодня не потревожит.

1) прим.: 3×4 метра

Вернуться к тексту

2) В каноне и киноне ничего не сказано про необходимость палочки для трансгрессии, но автор допускает, что она нужна

Вернуться к тексту