О воспитании (гет)

— ...Галина Борисовна, какие у вас были отношения с сыном?

— Наилучшие.

Мать Никитина пришла на допрос к Штольману ожидаемо в чёрном. Но к трауру прилагалось изрядное количество золотых украшений, а также шапка из чернобурки, которую женщина не стала снимать в помещении.

— Будьте добры, расскажите о ваших отношениях подробнее.

— Владислав был умным, талантливым, преуспевающим человеком. Таким сыном гордилась бы любая мать. К тому же, он очень уважал меня, прислушивался ко мне. Чего же больше?

— Однако жену он выбрал, не считаясь с вашим мнением?

— Из чего вы сделали такой вывод?

— Вы всячески дали понять нашим сотрудникам, что недолюбливаете свою невестку.

Женщина поджала губы. Судя по морщинам вокруг рта, это выражение лица ей было привычным.

— У Владислава были серьёзные резоны для заключения этого брака. Он изложил их своему отцу и мне, и мы не смогли с ним не согласиться. Но мы тогда совсем не знали Людмилу.

— А потом узнали?

— Мой муж — нет, к счастью для него. А мне пришлось познакомиться с ней поближе, когда два с половиной года назад я овдовела и переехала из Вологды к сыну в Ленинград.

— Ваш сын попросил вас о переезде?

— Конечно. Я никогда не стала бы навязываться. В Вологде у меня была вполне налаженная жизнь и даже работа. Но Людмила ждала второго ребёнка и Владислав полагал, что им может понадобиться моя помощь.

— Однако в Ленинграде вы большую часть года жили не на Моховой, вместе с невесткой и сыном, а на даче покойного академика Родницкого в Комарово, ведь так? В чём же заключалась ваша помощь?

— В том числе и в присмотре за этой самой дачей, если угодно. Кроме того, я приезжала посидеть с внуком, стоило Владиславу только попросить.

— С внуком или с внуками?

— В моём понимании сидеть с восьми- или девятилетним мальчиком уже нет никакой необходимости, — отрезала Никитина. — А Сашенька этим летом провёл у меня почти три месяца.

— И ваша невестка не возражала расстаться с младшим сыном на столь долгое время?

— Ах, да что она могла возразить! — поморщилась Никитина. — Кроме того, никто не запрещал ей навещать ребёнка.

— И она навещала?

— Да.

— Галина Борисовна, а всё-таки, почему вы столь категорично настроены против своей невестки?

— "Категорично"? — Никитина пожала плечами. — Ну, что ж, пожалуй.

— Отчего же так?

— Я мать, товарищ следователь, и кроме профессиональных достижений я хочу... — Женщина замолчала и на короткое мгновение прикрыла глаза. — ... хотела для своего сына личного счастья, какое было у меня с его отцом. А Людмила была неспособна дать Владиславу даже тень этого самого счастья! Эта женщина некрасива, неумна, слабохарактерна до бесхребетности, начисто лишена темперамента, да и как хозяйка совершенно безнадёжна. Ума не приложу, как мой сын выдержал рядом с ней девять лет.

— Вы сказали, "неумна". Однако Людмила — кандидат физико-математических наук.

Женщина презрительно усмехнулась.

— От умной женщины муж не гуляет. Умная женщина умеет не только привлечь мужчину, но и удержать его неослабевающий интерес, окружить его заботой, создать дома уют, чтобы туда хотелось возвращаться. А Людмила не просто всего этого не умеет, она в этом... катастрофически бездарна. А её диссертация, которую она защищала в институте, где её отец был деканом, а потом и проректором — недорогого стоит.

— Галина Борисовна, но ведь ваш сын тоже защищал диссертацию на факультете своего тестя.

— А какое это имеет значение?! — ощетинилась женщина. — Владислав стал золотым медалистом, поступил в ЛЭТИ, закончил его с красным дипломом и начал учёбу в аспирантуре без всякого участия академика Родницкого. Вот о его дочери этого сказать точно нельзя...

— Но вы же не будете отрицать, что академик Родницкий поспособствовал научной и профессиональной карьере вашего сына?

— Я не знаю, кто донёс до вас все эти сплетни, но... А впрочем, да, поспособствовал. Протекция сама по себе не позор.

— Эта протекция была весомой частью тех резонов для заключения брака, о которых вы говорили прежде, не так ли?

Никитина побелела:

— Откуда вы..? Как вы..? Из каких источников вы берёте вашу информацию?!

— Поверьте, Галина Борисовна, у нас есть самые различные источники достоверной информации, — ответил Штольман, проведший всю первую половину дня в аудиториях и кабинетах ЛЭТИ и в очередной раз убедившийся в том, что люди с научными степенями в общем и целом сплетничают не менее охотно, чем простые смертные.

Женщина напряжённо о чём-то размышляла. Потом вскинула на него светлые глаза и спросила:

— И насколько далеко зашли эти ваши источники?

— Галина Борисовна, вы совершенно по-разному относитесь к вашим внукам. Это ведь потому, что старший из них, Антон, вашим внуком не является?

Никитина молчала, наверное, полминуты, прежде чем ответить:

— Достойная у вас, однако, работа — копаться в чужом нижнем белье... Да, мой сын помог академику Родницкому скрыть позор дочери. Людмилу Владислав взял с приплодом. Поэтому Родницкий был ему обязан и помогал, чем мог. Действительно помогал, с Петром Николаевичем у Владислава были прекрасные отношения. За зятя тому точно никогда не было стыдно, в отличие от...

— Вам известно, кто отец Антона?

— Ну, что вы! Владислав тоже не знал, это была тайна за семью печатями. Но судя по тому, как тщательно это скрывалось, отец мальчишки был очень далёк от... академических кругов.

— Ваш сын изменял жене?

— А разве вас это удивляет после того, что вы только что узнали?

— Будьте добры, ответьте на вопрос.

— Свечку я, как вы понимаете, не держала. Но Владислав был настоящим полнокровным мужчиной со всеми естественными потребностями, которые его жена была совершенно не в состоянии удовлетворить. — В голосе женщины шипело и пенилось презрение.

— То есть наверняка вы ничего не знаете?

— Я не знаю имён, но... Владислав неоднократно за последние два года просил меня, если кто-нибудь спросит, подтвердить, что он ночевал на даче.

— Вы случайно не помните, на какие именно дни ему требовалось алиби?

— Наизусть не помню, но у меня всё записано на всякий случай.

— Вас отвезёт домой один из наших оперативников, будьте добры, передайте с ним список всех дат.

— Хорошо. Это всё?

— Нет. Как вы полагаете, а Людмила любила вашего сына?

— Владислав говорил, что она его любит, смотрит ему в рот и ради него на всё готова.

— А вы так не считаете?

— Я считаю, что в любви между мужчиной и женщиной должно быть больше достоинства. А в рот смотреть и собака хозяину может...

— Скажите, Галина Борисовна, вы кого-нибудь подозреваете в убийстве вашего сына?

— Вы хотите, чтобы я назвала вам подозреваемого? Разве это не ваша работа?

— Как вы полагаете, ваша невестка может быть как-то к этому причастна?

Никитина посмотрела на Штольмана в крайнем изумлении, а потом вдруг рассмеялась странным лающим смехом.

— Нет, Людмилу я не подозреваю, — сказала она наконец. — А вы, судя по всему, не услышали ничего из того, о чём я вам говорила. Для того, чтобы кого-нибудь убить, тем более, собственного мужа, нужен ум, характер, сила воли... то есть всё то, чего у моей невестки нет и в помине. Что она могла? Рыба снулая...

Когда за Галиной Борисовной закрылась дверь, Яков Платонович перевёл взгляд на Володю, просидевшего весь допрос на своём обычном стуле в углу у окна.

— Что скажешь? — спросил он.

Сальников поднялся на ноги и потянулся:

— Скажу, что если сынок был похож на свою мамашу, то нет ничего удивительного в том, что кому-то захотелось его придушить... А если серьёзно, то Людмилу жаль.

— Жаль, — согласился Штольман, — но вполне возможно, что свекровь её недооценивает.

— Ясно, что недооценивает. Людмила совсем не показалась мне дурой, да и с чего бы — при кандидатской степени и отце-академике? Ты её подозреваешь?

— Конечно. Она странно вела себя в день похищения, она не может опознать убийцу, хотя видела того с близкого расстояния, от Васильева к ней потянулась ниточка, муж, вероятно, изменял ей налево и направо, после его смерти она остаётся наследницей всего имущества и хозяйкой своей жизни. Все эти факты вместе не могут не наводить на размышления... Ты в Вологду дозвонился?

— Так точно. Выяснил, что наша Галина Борисовна, считающая дурой свою невестку, доцента кафедры высшей математики, и изображающая из себя Шамаханскую царицу на покое, тридцать пять лет — и до, и после войны — проработала секретарём главврача в первой горбольнице. Первый раз в двадцать лет она выскочила замуж за завхоза этой больницы, а десять лет спустя поспешно развелась с вернувшимся с фронта мужем, чтобы сделать куда более выгодную партию.

— Вторым мужем стал главврач?

— Даже не буду спрашивать, как ты догадался. Да, главврач Александр Витольдович Никитин, на двадцать лет старше нашей героини... Штольман поднял бровь. — Нет, конечно, мы с тобой последние, кто может осуждать женщину за роман с мужчиной намного её старше, но я скорее поверил бы в полное достоинства личное счастье, если бы она сменила главврача на завхоза, а не наоборот.

— Всякое бывает, Володя.

— Э-эм, Яков Платонович, — протянул Сальников, — мне так понравилась эта твоя фраза, сказанная в пятницу о нас с Риммой и о Марте с Платоном, что будь добр, не употребляй её всуе.

— Хорошо, я постараюсь, — усмехнулся Штольман. — От первого брака у Галины Борисовны были дети?

— Есть старший сын, Валерий Анатольевич Дюмин, 1940 года рождения, в настоящее время живёт и работает где-то на Дальнем Востоке.

— А ведь брата не было на похоронах, Володя.

— Да, я тоже об этом подумал.

— Нужно будет спросить у Галины Борисовны, почему, и выяснить, где именно этот Дюмин живёт и работает.

— Слушаюсь, товарищ полковник! Так, Штольман, ты ничего не хочешь у меня спросить?

— Зачем? У тебя и так на лице написано, что вы с Риммой Михайловной утром успели в ЗАГС. Думаю, сегодня после работы мы с тобой за это выпьем...

В этот момент в дверь постучали, и почти тут же в кабинет Штольмана заглянул лейтенант Лепешев:

— Яков Платонович, можно?

— Добрый день, Сергей Викторович, заходите. Вы командировочные получили уже?

— Ещё нет. Как раз собирался, но тут позвонил оперативник, который с утра начал слежку за Бережной. Полчаса назад он её задержал, когда она пыталась сжечь мужскую рубашку за гаражами возле своего дома...