Дикий-дикий Восток... (гет)

— Так его, так, Абальго! — кабальеро добавил пару слов на испанском. Какие-то ругательства, но двое детей не обращали на них никакого внимания. Их взгляды были прикованы к маленькому котенку ягуара, который, беспомощный, кидался на стенки клетки, но каждый раз натыкался на болезненные удары пьяных мексиканцев.

— Уроды… — тихо прошипел один ребенок.

— Угу, уроды. Делать что будем, братец Жозеф?

— Нельзя это так оставлять. Но и помочь ему никто не захочет. Значит, надо выкрасть его ночью и отпустить домой.

— Мы не выберемся за ворота деревни, — авторитетно заявил смуглый мальчик, поправляя рукой шляпу.

— Ты — нет, я — да. Как только Сиала выпьет и заснет, ты поможешь мне выкрасть котенка, а потом вернешься домой. Утром скажем, что были дома, если будут спрашивать. Твои подтвердят, ну а у меня будет только Сиала спать пьяная.

— Письмо не приходило? — перевел тему разговора испанец. Обоим мальчикам было едва ли больше шести лет. Но оба были серьезными.

— Нет. Но папу ведь сложно найти. От нас ведь до той деревни очень далеко и… И… Он обязательно меня заберет! Он ведь обещал, что если с мамой что-то, то заберет…

— Не реви, как девчонка, — Хосе дернул друга за торчащие из под шляпы светлые вихры.

— Сам ты девчонка! — обиженно взревев, светловолосый ребенок кинулся на него с кулаками. Дрались они каждый день, иногда даже — до крови и царапин. Разбитые носы, коленки, ссадины на локтях — все это уже давно стало неотъемлемой частью их жизни. Но скоро все изменилось, по крайней мере — для светлого ребенка.

Той ночью Жозефине удалось пробраться за ворота деревни. В подоле рубашки девочки был спрятан маленький котенок ягуара, который явно был рад избавлению от клетки и водворению на свежий воздух. Кроме того, даже будучи животным он заметил, что этот ребенок, который его спасает, не обладает той жестокостью и злобой, что присуща взрослым. Поэтому остаток пути до леса ягуаренок мирно лежал на руках у девочки, под шумок посасывая рукав ее рубашки.

Девочке было… страшновато. Он слышал про то, что в прерии живут злые индейцы и злые животные. Одними из самых злых животных считались ягуары. Но разве мог маленький котенок, который лежал у него на руках, быть злым? У этих мексиканцев не было ни чести, не совести и…

— Ай! — на шее неожиданно захлестнулось что-то и ребенок, потеряв равновесие, полетел на землю. Маленькое тельце забилось, стремясь скинуть петлю и глотнуть свежего воздуха.

— А кто у нас тут, амиго? Мелкий воришка, который решил украсть нашу собственность.

— Не вашу! — закричала Жози. Котенок, такой маленький и беспомощный, лежал на земле рядом с ней. Бедный малыш даже не пытался отползти в сторону. А может быть, просто не знал, куда именно ползти. — Животные принадлежат прерии! И только злые пьяные уроды вроде вас способны на причинение зла маленьким котятам! Будь здесь его мама — и вы бы первыми обосрались от страх…

Лассо натянулось и Жози повалилась на землю. В момент, когда перед глазами потемнело, она увидел за спинами мексиканцев длинную черную тень. А потом… Потом были крики. Крики и кровь. И кто-то звал на помощь. Бесполезно. К моменту, когда все было кончено, девочка наконец-то смогла сесть и стянуть со своей шеи противную веревку, которая мешала дышать. В руку что-то ткнулось и, повернув голову, она увидел рядом с собой морду котенка. Взяв его на руки, малышка с ужасом уставилась перед собой.

Были мертвые взрослые. Они были злые и поэтому Жози не испугалась их смерти. И была большая кошка, которая приближалась к ней крадущимися шагами, не сводя пристального взгляда желтых глаз. Жози испуганно выдохнула. Вот этот, большой ягуар, был очень опасен.

В этот момент у нее на руках раздался тихий писк. И писк этот заставил ягуара замереть на месте. Жозефина выдохнула, чувствуя, что из глаз полились слезы. Стало понятно, что происходит.

— Ты его мама, да? — тихо произнесла она. — Я знаю, мама. Мамы всегда своих детей защищают. Меня бы мама тоже защитила, если бы была жива. Но знаешь, у меня теперь мамы нет, так что… Но зато меня защитила ты. На, забирай. Заботься о нем. А ты больше не теряйся, понял? Я не смогу тебя спасти от злых кабальеро второй раз, — шестилетка подняла руки с зажатым в них котенком и протянула вверх и вперед. Большая кошка подошла к ним и осторожным движением подцепила малыша за шкирку. После чего развернулась и, перестав обращать внимание на маленького белого ребенка, скрылась из виду в лесной чаще.

— Ох… Я только надеюсь, что остальные кабальеро не догадаются, кто забрал котенка… — тихо выдохнула девочка, вставая на ноги. В тот самый момент за его спиной раздался шорох. Обернувшись, ребенок вскрикнул. Больше они не прятались. Стояли полукольцом за его спиной, направив свои стрелы прямо на ребенка.

«Ой, мамочки! Только индейцев мне не хватало!», — с ужасом подумала Жози, закрывая глаза и готовясь к тому, что сейчас ее тело проткнет не одна стрела.

Но ее не тронули. Вместо того, чтобы ударить, подстрелить или что-то начать ему говорить, один из индейцев сделал шаг вперед, протягивая ребенку руку. Немного подумав — терять уже все равно было нечего, ребенок встал на ноги и взял за руку взрослого. Потом… Потом они долго шли. Потом ребенок уснул и его нес один взрослый индеец. А потом было утро, разговор со старым шаманом и пораженные вопли скво, которые обнаружили, что ребенок на самом деле — это переодетая в мальчика Жозефина.

Шаман мог говорить на английском. Жозефина тоже кое-как, но изъяснялась на этом языке. Поэтому она смогла рассказать о том, что произошло ночью на той поляне.

— Тецкатлипока выбрал тебя, мальчик, — произнес шаман. — Ты останешься здесь, с другими избранными. Ты научишься всему, что должен знать, а потом уйдешь к белым людям вместе с другими посланниками.

— Посланниками?

— Не задавай вопросов, мальчик. Всему будет свое время. Иди к скво — они дадут тебе твой новый одежда, — пальцем шаман указал на женщин. Так Жозеф узнал, что женщина — это «скво».

Одежду с него сняли уже в шатре. Пораженные вопли и крики «скво», «скво». Снова пришел шаман, но уже когда Жозефину переодели. До девочки доносилось пораженное бормотание, слова «Тецкатлипока» и «скво», но потом все стихло. Видимо, индейцы о чем-то договорились между собой. Это радовало, потому что Жозефина уже хотела есть.

«Избранных» оказалось шесть. Все — с разных племен, потому что крой одежды и прически у всех мальчиков были разными. Один из мальчиков презрительно рассмеялся и дернул ее за волосы, что-то говоря. В этой фразе отчетливо прозвучало слово «скво».

— Сам ты скво! — привычно прокричала Жози, разбивая мальчишке нос. Именно так в ее жизнь вошел новый друг — индейский мальчишка по имени Чоси. Они прожили в лагере индейцев три года. В трех разных лагерях, если быть точней. А в конце их просто отпустили. Всех. И они оказались в родной деревне Жозефины, где все и думать забыли уже о девочке, которая исчезла в ту самую ночь, когда на окраине были обнаружены изувеченные ягуаром тела мексиканских кабальеро.

* * *

— Интересная история, спасибо, — Филипп привычно взялся за весла.

— Помочь? — поинтересовалась я, но потом вспомнила про платье. Привычная одежда бы для управления лодкой подошла.

— Как видишь, сейчас грести могу только я. По крайней мере, Жози, это многое объясняет. И то, что ты выглядела как мальчик в первую нашу встречу и… все остальное тоже.

Филипп передернулся и от меня это не укрылось. Похоже, он до сих пор с содроганием вспоминает наши приключения в прерии.

— Знакомая ситуация, да? — тихо прошептала я. — Человек попал совершенно не в свой мир и ему нужна помощь кого-то местного для того, чтобы выжить.

— Этот мир не такой опасный, как ваши прерии.

— Не для меня, — я пожала плечами и принялась разглядывать водную гладь. — Филипп, почему ты увел меня до того, как дядя Колетти дал мне контракт на подпись?

— Твой дядя Колетти — мошенник и плут. Готов поспорить на все, что у меня есть — он не предложит тебе и десятой стоимости от того, что нужно платить за такое исполнение. Кроме того, ты не учла, в чьих руках окажутся твои деньги. Я просто напомню, что все твои документы у этой твоей… тети Карлотты и пока ты их не получишь — ни о каком контракте не может быть и речи.

— Значит, мне надо забрать у нее документы…

— Я заберу твои документы. И сделаю так, чтобы твоим опекуном был я, а не эта жуткая женщина. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Раз ты не хочешь, чтобы я оплатил твой билет назад, то позволь хотя бы сделать так, чтобы ты его получила в этой жизни, а не в следующей. Вы ведь в это верите, да?

— Не совсем. Каждый человек после смерти становится духом предков, который направляет живущих на земле потомков на истинный путь. По крайней мере, мне так говорили индейцы. А на самом деле… не знаю. Пока не умру — все равно не узнаю, как все на самом деле.

— Рано тебе о смерти думать. Кроме того… Есть еще кое-что. Я просто должен предупредить тебя и защитить. Ты, конечно, не слабый ребенок и можешь за себя постоять, но все-таки… Что ты знаешь о Призраке Оперы?

— Призраке Оперы? — переспросила я.

— Посмотри. Мне эти бумаги передал инспектор Леду. Вся информация о том, что известно про это таинственное… существо.

— Я не верю в призраков, ты же знаешь.

— А в злых людей? — Филипп насмешливо изогнул бровь и протянул мне папку. Я открыла глаза и принялась вчитываться в информацию об убитых и пропавших людях. Некоторые из них были совершены буквально на днях. Дата последней смерти — ночь с одиннадцатого на двенадцатое сентября.

— Не может быть. Это не он, — глухо произнесла я, укладывая папку на сиденье рядом с собой.

— Не он — это не…

— Я тебе сейчас скажу, что знаю призрака оперы. Так же хорошо, как и тебя. И я тебе могу доказать, что это не он совершал все эти убийства, — также тихо произнесла я.

— Только мне, или…

— К сожалению, только тебе. Полиция не поверит моим доказательствам — Эрика просто схватят. Жопа койота, так что получается, я зря помогала ему прятаться и дядя Колетти теперь будет вместе с полицией его ловить?

— Увы. Тут, сразу говорю, я не могу ничем тебе помочь. Но рассказ выслушаю.

— Ладно. Слушай. Дело было так…

Я глубоко вздохнула и принялась рассказывать о том, как тетя Карлотта послала меня в подвал, как я там увидела Эрика в маске с черепом, как мы подружились и как мирно он спал, снедаемый лихорадкой, в моей комнате как раз в ту ночь, когда произошло одно из убийств.

— Здесь написано, что все это устроил один человек, так? Но если Эрик не убивал в тот раз, то значит — не он и остальное сделал. Да и тогда, когда его ранили… Если бы он не замешкался, то успел бы убить человека до того, как на него бросилась собака. Это был первый раз, когда он… Когда ему пришлось напасть. Ты знаешь, что мне известны такие вещи. Что я их могу понять и увидеть.

— Жози, но почему тогда он прячется в подвалах?

— Его прячет Карье — это все, что я знаю. Еще знаю, что у Эрика… ну, понимаешь, он носит маску из-за… лица. Ну, у него… Как бы это сказать…

— Понял, проблема с внешним видом. Сомневаюсь, что это веская причина для того, чтобы добровольно заточить себя в подземелье. Разве что… Если Карье внушил ему, что жуткого монстра вроде него никогда не примут.

— И зачем ему это понадобилось…

— А может быть, Карье сам совершает все эти убийства и ему просто нужен козел отпущения на всякий случай? Согласись — это очень удобно, когда у тебя под зданием живет персональный призрак, на которого можно взвалить любую смерть.

— Зачем вам в вашем мире вообще кого-то убивать, не понимаю.

— О, и не поймешь. Даже не пытайся. Это у тебя там, в прериях, закон такой — убить только ради защиты жизни своей и близких, а эти… Работорговцев «наших» вспомни — поймешь, что я имею в виду.

— Карье это, или не Карье, но его надо поймать! — решительно заявила я.

— Согласен, — Филипп кивнул. — Но мне бы не хотелось, чтобы ты была совсем без защиты.

— Я расскажу все Эрику и он нам поможет.

— А еще — ты прогуляешься пару раз со мной по улицам, примешь парочку букетов и сходишь в ресторан, потом растрепав всем своим подругам в театре, какой я хороший, добрый и любезный. Тогда все решат, что у нас с тобой роман, а трогать девушку, которой покровительствует патрон Оперы — это не то же самое, что обидеть сироту из Нового Света.

— Филипп… Не смотри на меня, как на своих скво, хорошо? — я поджала ноги, рефлекторно стискивая кулаки.

— И в мыслях не было. Упаси меня боже, я пока что не хочу в один прекрасный день, вернувшись домой позже обычного, получить стрелу в глаз. Да и вообще… Скво, как ты говоришь, много вокруг, вниманием я не обделен… Ты красивая и, встреться мы при других обстоятельствах, я бы обязательно за тобой приударил. Но так как я тебя знаю, оскорблять таким поведением не буду. Но для других — мы вроде бы как встречаемся. Договорились?

— Договорились. А еще — тебе надо познакомиться с Эриком.

— Ты уверена, что он захочет со мной знакомиться? Я бы вот, случись прятаться в подземельях, не отличался бы дружелюбием.

— Неправда! Он очень дружелюбный! И со мной он подружился и петь, кстати, тоже он научил.

— Ты даже с ягуаром подружилась, но я-то не ты.

Мимо проплывали деревья и кусты, в воде отражалось восходящее солнце. Солнце?! Ох, ничего себе мы заболтались… Эрик, наверное, разозлится, если я так поздно вернусь… Но это ведь для дела и все ведь хорошо, верно? Я извинюсь и больше так не буду. Простит ведь, верно? Почему-то мне очень важно, чтобы простил. И почему-то если не простит, я не буду дергать его за волосы, как Хосе или Чоси, а, скорей всего, заплачу. Хотя Эрик такой же друг для меня, как Чоси и Хосе, как Филипп, как… Или нет?

— Филипп… А как понять, что ты кого-то любишь?

Парень едва не выпустил из рук весла.

— Э… ну… — было видно, что мой вопрос заставил его задуматься. — Говорят, что любовь — это когда ради человека, которого любишь, готов пойти на самые непонятные и невероятные вещи. Вот, например, если ты поступаешь совсем не так, как принято. Или если ты вдруг надеваешь не такую одежду, как всегда, чтобы ему понравиться. Когда готов жизнь за него отдать, но в твоем случае это и к друзьям применимо — эти ваши законы прерий для меня всегда были непонятны… Еще что… Ну вот хоть на край света ты с ним пойти готова.

— На край света? В смысле, к нам в прерию?

Я закрыла глаза. Наверное, в прерию я бы поехала вне зависимости от того, захочет туда поехать Эрик, или нет. Но если бы он остался здесь и я знала, что ему тут будет одиноко, то я бы… Я бы его не бросила. Осталась здесь. С ним.

— А я, кажется, поняла. Я кое-кого люблю, — я расплылась в довольной улыбке. — Пойду расскажу ему.

— Стой! — мы вышли из лодки и прежде, чем я побежала в сторону экипажа, Филипп остановил меня. — И что он о тебе подумает? Ты хоть знаешь, как у нас называют девушек, которые первые вешаются на шею мужчине, лезут к нему целоваться и готовы прыгнуть в постель по первому зову? Уж на что у оперных певиц распутные нравы, но даже они не позволяют себе такого.

— Но… А… А что мне делать тогда?

— Он тебя любит?

— Да откуда же мне знать, если он мне не сказал…

— Тогда жди, когда скажет.

— А если не скажет?

— То значит, что… Плохо это будет, короче говоря, — граф подал мне руку, помогая залезть в экипаж. До самой оперы мы не проронили ни единого слова. Моя умная голова искала лазейку в словах Филиппа и, кажется, ее нашла. Если Эрик сам мне не признается, что чувствует, то я заставлю его это сделать. В конце концов, я теперь знаю, как правильно определить, что человек тебя любит, а значит — и понять, как ко мне относится Эрик, смогу.

Но пока что надо было разобраться с другим делом. Написав Эрику записку, я отправилась на первую в своей жизни репетицию. О контракте, как и в моих документах, пообещал позаботиться Филипп, а мне в обязанности теперь вменялось посещать все репетиции. Зато теперь можно костюмы тети Карлотты не чистить и вообще про нее позабыть, ура!