На десять лет назад (джен)

Северус Снегг. Он появился в моей жизни абсолютно неожиданно и как-то сразу же эту самую жизнь изменил к лучшему. С ним было лучше, чем с Дурслями. Он производил впечатление мудрого старшего товарища, который наверняка бы отнесся со строгостью ко всяким хулиганствам, но для вежливого и неконфликтного ребенка представлял собой образец идеального доброго наставника. Я уже заметила, что сам он не в состоянии наладить контакт то ли от недостатка опыта, то ли в силу природной замкнутости. Можно сказать, что до сегодняшнего дня самый важный диалог между нами произошел в первый день знакомства, когда он мне отправил по воздуху увядший цветок, а я вернула его уже цветущим. После этого… Я не раз задумывалась над тем, как угрюмость, нелюдимость и показательная колючесть уживались с довольно добрым сердцем.

Что, недобрым, типа, раз он со мной почти не разговаривал? Ну да, конечно, сейчас все добрые и сюсюкающие прямо-таки побежали в детские дома усыновлять и удочерять сироток! Да вот ни черта подобного! Доброта не имеет ничего общего с коммуникабельностью и показательным сочувствием, и о том, что человек добрый на самом деле, можно понять по его поступкам.

И нет — между «добрыми» и «добренькими» существует очень большая разница. «Добренький» делает какие-то телодвижения, направленные на пользу ближним, ради того, чтобы при этом получить какую-то выгоду для себя. Признание, славу… А вот Северус… По-моему, он поступил со мной так просто потому, что иначе не мог. Не мог оставить меня в том чулане. Какая именно причина толкнула его на этот поступок, я не понимала, хотя… Кажется, немного догадывалась. Возможно, Лили Эванс — это не друг, а нечто большее. По крайней мере, для него. Для нее? Вот для нее, пожалуй, нет. Большинство девушек и в этом, и в моем мире отличается одной интересной особенностью — они в упор не замечают, что кто-то проявляет к ним интерес, а если и замечают, то не стремятся каким-то образом разрубить этот узел, откровенно наплевав при этом на чувства другого человека.

Как нас телевидение в моем мире учило? У настоящей девушки должно быть много поклонников! Много! И точка. Если за тобой не бегает табун пускающих слюни мужиков — то ты неполноценная, ущербная и так далее по списку. А зачем он нужен, этот табун? Зачем вызывать у других людей чувства, на которые не можешь ответить равноценно, не можешь дать им ничего взамен? Разве не проще сразу прояснить ситуацию, чтобы не давать человеку какую-то несбыточную надежду и не провоцировать на себя ревность и ненависть в дальнейшем?

Я вспомнила свою собственную жизнь, верней сказать — школу милиции на окраине Москвы. Учитывая, что у нас там с девчонками даже в наш век эмансипации был напряг, а также принимая во внимание тот факт, что я вполне соответствовала современным идеалам красоты и обладала броской внешностью… Так скажем, вниманием меня не обделяли. Но у меня всегда было четкое правило: никаких «запасных аэродромов», никаких невыполненных обещаний, никакого обмана.

Симпатичная внешность, общительность и наличие мозгов вместо трухи в голове давали мне только одно преимущество: больший, по сравнению с некоторыми другим женщинами, выбор. Я не чувствовала себя виноватой, когда выбирала из обративших на меня внимание одного человека, а всем остальным вежливо объясняла, что ничего не получится. К нытью «ну дай мне шанс» или попыткам убедить меня в неверности собственного выбора «на кулаках» я всегда относилась довольно спокойно, считая их естественными недостатками и нашего общества, и своих особенностей.

По приезде в Мутные Васюки в одном только нашем отделении нашлось сразу три человека, которые заинтересовались стажеркой, как девушкой. Один из них был типичным кобелем, чего не скрывал ни от меня, ни от кого-либо другого. Рассчитывал на непродолжительный роман с симпатичной девушкой, на новые впечатления и… И, собственно, все. Обаятельный, вежливый, с пониманием отнесшийся к отказу и больше никогда меня не побеспокоивший.

Второй… Второй был таким же, как и Вася — интересовался поиском «той самой единственной». Сразу запал на необычную внешность и подтянутую фигуру, пару раз пообщавшись со мной по рабочей необходимости, обнаружил еще и неконфликтность, чувство юмора, а также наличие разума, после чего пригласил в кино. Само собой, никуда я с ним не пошла, вежливо, но категорично дав понять мужчине, что он меня не интересует. А примерно через две недели ко мне подошел Вася, и, что называется, заискрило в сердце. С самого начала я понимала, чего именно он добивается красивыми ухаживаниями. И отлично знала, что дам ему, что называется, «завоевать свое сердце», а еще — место в постели и статус если не мужа, то постоянного любовника. Так все и сложилось в итоге, и если бы не та чертова граната…

Мысли увели не туда. Непонятно почему, но размышляя об отношениях между Северусом и Лили Эванс, я не могла не возвращаться к своим собственным. Василий мне был небезразличен, и я отлично понимала, что там, в каком-то параллельном мире, ему очень тяжело пережить смерть любимой девушки. Но помочь ему я никак не могла.

Лили Эванс, судя по всему, либо придерживалась принципов прямо противоположных моим собственным, либо же просто не понимала, что парень, навсегда оставленный ею во «френдзоне», на самом деле испытывает к ней какие-то чувства. Полагаю, тот факт, что замуж девушка вышла в итоге за человека, который над Северусом в школе издевался, тоже не очень-то понравился мистеру Снеггу. Может быть, поэтому они с Лили и перестали дружить. Полагаю, что он так и не смог сказать Лили, что именно та значит для него. А потом… Потом ему навязали дочь этой женщины и того самого злейшего врага. Потом Олливандер демонстративно дал понять девочке, что ее «хороший папа» считал Северуса Снегга «плохим». Девять из десяти детей на моем месте рассмеялись бы и попросили рассказать подробности. По мнению большинства людей — родители для детей это нечто святое, правильное и безукоризненное…

Увы, но в отношении девочки, которую «святые», «правильные» и «безукоризненные» выбросили в мусорный контейнер, никакие понятия родственных связей не являются оправдывающим неблаговидные поступки фактором. Для нее есть только хорошие люди и плохие. Верней даже не люди, а поступки.

Лили и Джеймс погибли. Вполне вероятно, что они любили свою единственную дочь, пытались ее защитить, мечтали о том, какой она станет в будущем… Вот только это никоим образом не оправдывает поступков Джеймса по отношению к Северусу в прошлом. Именно это я пыталась донести до Олливандера, и, кажется, у меня это получилось. Верней сказать… Я просто не смогла промолчать. Можно сколько угодно орать на меня, я способна стерпеть любые пассажи в свой адрес, поскольку за свою недолгую жизнь мне довелось, как и каждому детдомовскому ребенку, выслушать о себе немало «лестного». Но причинять моим друзьям боль… Этого я никому не позволю. Никогда.

Судя по всему, от отца Лилиан Северусу сильно доставалось в свое время. И не стоит удивляться тому, что к девочке, то бишь ко мне, чувства у него двоякие. Правда, в последнее время вроде бы больше хорошие, чем плохие. И то, что произошло сегодня, то, что он в итоге доверился мне, когда понял, что я так же, как и Лили, не буду издеваться над ним и осмеивать его слабости… Это много значило. Для нас обоих.

Не стоит удивляться тому, что Северус хоть и принял мою помощь, но все же поспешил от меня отделаться. Пусть пройдется, развеется. А мне надо какое-то время постоять навытяжку на невысокой скамеечке, пока ассистент проводит необходимые замеры.

Видимо, решив развлечь маленькую посетительницу и предотвратить ее перемещения, девушка завела ничего не значащий разговор о школе. В основном, конечно же, все крутилось вокруг одежды. Она рассказала мне о застежках на плащ, которые можно было выбрать самой из довольно большого ассортимента, потом немного поболтала об аксессуарах для волос и рассказала о ленточках, которые могут сами собирать волосы в прическу, интересующую владельца. Короче, и поговорить, и товар свой пропиарить, как и полагается продавцу.

Вот такие мне нравятся. А всякие, кто в душу лезут — уже не очень.

На плечи набросили мантию, которая мне напоминала плащ. Разве что из легкой ткани и, на мой вкус — слишком длинный. К сожалению, вольная интерпретация дизайна здесь была невозможна. Этим мне Хогвартс напомнил школу милиции и столь ненавидимые мною юбки, для ношения которых приходилось тратить прорву денег на без конца рвущиеся колготки. Под конец это меня настолько задолбало, что с весны по осень я ходила с голыми ногами, лишь на зимний сезон покупая колготки с начесом. То ли никто ничего не заметил, то ли все делали вид, что не замечают, но пня мне никто не дал. Но юбки я с тех пор не люблю. Хотя, кажется, больше я не люблю накидки.

Мимо меня прошел невысокий светловолосый мальчик в странной одежде. Видимо, этот из семьи волшебников. Прилизанные светлые волосы и аккуратная одежда производили приятное впечатление. Это лучше, чем вечно неопрятный Дадли с жирной задницей, кучей пакостей и поганых слов наготове.

Вокруг мальчика тут же засуетилась другая ассистентка. Тем временем девушка примерилась обрезать ножницами рукав.

— Простите, а вы не могли бы взять на пару сантиметров побольше? — вежливо попросила ее я. — И аккуратно подшить, чтобы не было заметно?

— Хорошо, мисс, — девушка логично рассудила, что «желание клиента — закон» и какая бы ни была у меня блажь, но если она не противоречит школьным правилам — ее нужно выполнить.

— А это зачем? — мальчишке, видимо, надоело стоять без дела, и он начал разговор.

— Так мы же растем, — фыркнула я. — Даже через полгода эта мантия будет болтаться, как будто я у коротышки какой-то ее украла, а на следующий год — так вообще несусветное что-то будет.

— Ты собираешься носить эти же мантии на следующий год? Новые покупать не будешь? — с непониманием в глазах уставился на меня мальчик.

— Зачем? Если эти будут по росту и нормально выглядеть, то зачем зря тратить деньги, на которые можно какую-нибудь другую важную мелочь купить?

— А если порвутся?

— А зашить? — препираловка начинала мне нравится. — Хотя да, прости.

— За что?

— Ну, я забыла, что ты мальчик. Вряд ли ты шить умеешь.

— Не умею. Ну и что? Зато я на метле летать могу. Вот бы папа мне купил гоночную. Жаль, что первокурсникам метлы свои иметь нельзя, но я бы придумал, как ее протащить в школу.

— А зачем?

— Что — зачем?

— Гоночная — она ведь сложней обычной, верно? А как взрослые мы все равно летать не сможем.

— Ничего подобного! Я — могу.

— Как? Слушай, я не летун, конечно, но даже элементарные принципы вычисления базовой скорости полета и примерной силы встречного потока ветра как бы намекают, что если мы разгонимся хотя бы на минимальную скорость гоночной метлы — то нас просто сдует. И это проблема не умения и мастерства, а веса. Хотя… Если ты возьмешь на спину рюкзак с кирпичами, то дело, возможно, выгорит. Если решишься — удачи, — усмехнулась я.

В это время со стороны входа в магазин раздался стук. За окном маячил знакомый мне великан. В магазин зайти он не решался, но заметив, что я на него смотрю, приветливо помахал мне рукой. Я передернулась.

— Кто это? — внезапно осипшим голосом спросил у меня мальчик.

— Мужик. Говорил мне, что Хагридом его звать. Представляешь, он меня неделю назад хотел из дома забрать! Стучал, стучал, орал, орал… Хорошо хоть дверь, видимо, все-таки зачарованная, — я передернулась, вспоминая «минуты икс», проведенные в безуспешных поисках хоть чего-то, подходящего в качестве самообороны на случай, если сей индивид прорвется в дом.

— Сочувствую, — произнес мальчик, глядя на великана.

— Спасибо, — тихо пробормотала я.

— Если хочешь — можешь пойти со мной и моими родителями. С нами не тронут, — предложил мне светловолосый, когда великан скрылся восвояси. Надолго ли? Неизвестно.

— Нет. Мне надо тут ждать. Меня забрать должны.

Попрощавшись с мальчиком, я принялась ждать Северуса. Тот пришел минут через десять и, уточнив у меня, все ли готово, попросил ассистента доставить коробки с моими покупками домой. К нему… Или уже к нам. Признаться, к дому в Паучьем Тупике я привыкла намного быстрей, чем к жилищу Дурслей. Попрощавшись с мадам Малкин, мы уже вдвоем отправились к книжному магазину. Северус не торопился разговаривать со мной.

— Вот это дааааа… — протянула я, когда мы переступили порог «Флориш и Блоттс». По своим масштабам магазин превосходил нашу городскую библиотеку, причем вместе с хранилищами. Всюду, куда ни кинь взгляд, стояли высоченные книжные шкафы, уставленные самыми разными книгами. Тут были и волшебные раскраски для самых маленьких, и здоровенные томищи в дорогих кожаных переплетах, явно предназначающиеся не столько для чтения, сколько для коллекции. В общем, это был магазин моей мечты, и не стоит удивляться тому, что в нем я провела как минимум часа три, скупая как то, что гарантированно могло пригодиться, так и то, что представляло хоть какой-нибудь интерес. А интересы у меня были… специфическими, как помнится.

Вышли из «Флориш и Блоттс» мы лишь после обеда. Уточнив, не голодная ли я, и получив «нет» в качестве ответа, Северус, видимо, счел, что обед действительно подождет, а вот палочкой мне все-таки надо обзавестись. Именно поэтому вместо того, чтобы возвращаться домой или искать закусочную, мы отправились к каминной сети. Долгий полет по трубе — на этот раз намного дольше, чем в прошлый раз, после которого мы оказались… Заметив таблички на незнакомом языке, который я, впрочем, понимала, я уточнила у Северуса, в Великобритании ли мы находимся. Чуть улыбнувшись, он принялся рассказывать мне про Летучий Порох и, конечно же, не обошел вниманием тот факт, что мы в данный момент находимся в Мюнхене. Путь лежал в лавку Грегоровича — по словам Снегга, это был восточноевропейский аналог Гаррика Олливандера.

Что же — к Грегоровичу, так к Грегоровичу. Тот оказался чем-то похожим на Олливандера: таким же старым и седым, обитал в таком же захламленном магазине… Разве что сплетни не распускал, предпочитая просто выполнять свою работу.

Обмерив меня чуть ли не вдоль и поперек, мужчина принялся метать на стол волшебные палочки, заставляя меня делать ими пробные взмахи. Не сказать, чтобы это положительно сказывалось на обстановке его магазина: то и дело что-то билось, ломалось, сыпалось с полок, но судя по всему, изготовителя волшебных палочек это ни капли не волновало. Только хмурился он все чаще, поглядывая то на меня, то на Северуса.

— Знаете что… Попробуйте-ка вот эту, — мужчина отправился к одному из пыльных дальних углов, доставая привычный фирменный футляр. Буквы на нем давным-давно стерлись, а коробка выглядела, словно ее корова жевала. Впрочем, палочка внутри казалась абсолютно новой.

Едва я приподняла ее вверх, по лавке пронесся несильный поток теплого воздуха, который не принес никаких разрушений.

— Да, думаю, что осина десять с четвертью дюймов и сердцевиной из волоса единорога вам отлично подойдет, юная леди.

Расплатившись, я получила футляр с палочкой. И прежде, чем мы с Северусом успели покинуть лавку, Грегорович произнес мне вслед:

— Но вашу палочку вам все-таки надо будет найти, юная леди. Какая жалость, что волшебники в вашем регионе уничтожают палочки после смерти владельца. Что за безумная идея — считать, что если человек умер, то его собственная палочка ему больше не понадобится…

Вот за что не люблю я старых людей — так это за то, что от них редко услышишь информацию, поданную в удобоваримом и готовом к восприятию виде. Все намеки, намеки… А ты сидишь такая и догадываешься потом, что же имели в виду под той или иной фразой. Путь до Великобритании по каминной трубе прошел в полном молчании. Футляр с палочкой Северус у меня забрал, едва мы оказались дома. Я привычно уже не стала пререкаться и требовать вернуть мою вещь. К школе отдаст, никуда не денется — учиться мне без нее никак. А сейчас она мне все равно без надобности, потому что я не то что заклинаний — даже с какого конца браться за это оружие, не знаю. Так что отлично понимала, почему именно Северус вместо того, чтобы вернуть мне осиновую палку, предложил почитать учебники, а также попрактиковаться в правописании с помощью пера и чернильницы.

Опыт выдался… Тот еще. Четыре часа пыхтений и потений привели к тому, что я с ног до головы измазалась этими гребаными чернилами, один раз даже случайно опрокинула чернильницу на себя, сломала три пера… Но все-таки писать научилась! Ну, пока что, конечно, все равно с кляксами получается, но уже лучше, чем было в начале. Решив, что изнасилование перьев, бумаги и собственного мозга на этом можно остановить, я убрала бардак на столе и пошла отмываться. Кажется, со стиркой мне понадобится помощь Северуса… Решив к ней прибегнуть только в том случае, если пятна от чернил не отстираются с помощью стандартных средств, я относительно быстро отмылась, переоделась, выстирала вещи и повесила их сушиться на бельевую веревку во дворе, после чего привычно уселась читать в гостиной. Северуса я до сих пор не видела. Впрочем, меня это обстоятельство ни капли не волновало — я уже привыкла, что он все время торчит или в лаборатории, или в кабинете.

Книга попалась интересная. «История Хогвартса» рассказывала о моей школе все: начиная от создания замка, в котором четверо волшебников обучали магическим искусствам тех, кого считали достойным, и заканчивая нашими днями. Северус оказался не просто преподавателем, но еще и деканом одного из факультетов. Кстати, самих факультетов было четыре, и отличались они отнюдь не нагрузками и наличием профильных предметов, как это было в наших школах, а характеристикам, по которым подбирались их ученики. Гриффиндор — подходящее место для смельчаков. Причем под смельчаками понимались как те, кто в нужный момент может смотреть без страха в глаза самой смерти и отдать жизнь за своих близких, так и те, кто просто без царя в голове нарывался на неприятности. Слизерин привечал хитрых и честолюбивых, причем хитрость запросто могла граничить, а то и вовсе являть собой одно целое с подлостью. Пуффендуйцы славились своим упорством… Одним словом, это были либо трудоголики, либо люди, бьющиеся головой о каменные стены и раз за разом наступающие на одни и те же грабли. Когтевранцы славились своим незаурядным умом, причем в роли ума могла выступать как житейская смекалка, позволяющая находить выход из самых неприятных ситуаций, так и пресловутое «зубрильство». Мда… Что называется, было из чего выбирать. Но выбор был сделан практически сразу же.

Все предлагаемые характеристики имелись у меня если не в полном объеме, то в достаточном количестве. Да и иначе нельзя было… Ну невозможно в современном мире жить, не имея наглости, рук из плеч, мозгов и не обладая определенной психологической гибкостью и способностью врать, не краснея. Так что система разделения «по признакам личности» в Хогвартсе морально устарела на тысячу лет. Уж лучше бы сделали факультеты с разделением на профильные предметы. На Гриффиндор, допустим — спортсменов. Из Когтеврана вышел бы отличный физмат, для слизеринцев наверняка бы сделали профильным изготовление всякой отравы и изучение способов прибить противника одним движением палочки, а уж Пуффендуйцы сто процентов стали бы какими-нибудь натуралистами, биологами, травологами, или как их там… Гербологами.

Рядом на диван опустился Северус и впервые с интересом принялся смотреть на книгу у меня в руках.

— Надо полагать, ты выбираешь заранее факультет, на котором будешь учиться.

— Да, — я аккуратно вложила в книгу закладку и поместила ее на стоящий рядом столик.

— Надо полагать, выбор за Гриффиндором, — с долей плохо скрытого ехидства в голосе произнес мужчина.

— Нет, — я пожала плечами.

— Но твои родители учились именно на этом факультете.

— И что с того? Кажется, у нас давно не пятнадцатый век, когда дети были обязаны идти по стопам своих родителей и выбирать идентичную профессию, ну или то же самое место учебы.

— Значит, на Гриффиндор не пойдешь? Тогда иди на Слизерин, — в голосе Северуса прозвучала плохо скрытая радость.

— Ни за что, — я вздохнула. — Ты уж извини, но я знаю, что из себя представляют дети богатых да знатных. Большая их часть, как правило — эдакие избалованные мажорчики, считающие себя лучше всех уже за сам факт своего рождения в «особой» семье. К тому же я полукровка и не хочу большую часть своего свободного времени тратить на лишение однокурсников гипотетического потомства. И, вдобавок — ни на Слизерине, ни на Гриффиндоре нечего делать Николь, а я ее бросать не намерена. Да и блат в твоем лице мне уж точно не нужен. Давай еще сюда добавим, что гриффиндорцы и слизеринцы друг с другом на ножах, а среди и тех, и тех могут оказаться нормальные ребята, с которыми можно и нужно поддерживать если не дружбу, то хотя бы нейтралитет.

— Ну и куда ты тогда пойдешь?

— На Когтевран, естественно, — спокойно ответила я. — Извини, если разочаровала.

— Да нет, не то что бы… — было видно, что Северус пребывал в замешательстве, но не выглядел расстроенным. — А что, если Шляпа выберет для тебя другой факультет?

— Ну вот когда выберет, тогда и будем говорить. А пока что я сделала предварительный выбор и определилась с собственными предпочтениями.

Это был наш последний более-менее серьезный разговор перед школой. Оставшееся время до первого сентября было проведено в теплой семейной обстановке. На территорию магического мира мы больше не отправлялись, предпочитая проводить время либо дома, либо на природе вокруг Коукворта. По вечерам профессор зельеварения учил меня играть в волшебные шахматы и даже один раз пустил к себе в лабораторию посмотреть, как именно варят зелья.

Отчасти я даже жалела о том, что скоро начинается учебный год и привычный распорядок дня и ставшие обыденным делом занятия сменятся чем-то новым. Радовало лишь то, что среди грядущих новых впечатлений наверняка будет масса приятных.

И вот наступил он — день, снова изменивший мою привычную жизнь. Первое сентября — день, когда я прямо с утра отправилась в Хогвартс из довольно необычного места и вдобавок — на немного необычном поезде. Стоит ли удивляться тому, что в этом поезде я познакомилась с несколькими не совсем обычными (и, возможно — не совсем нормальными) людьми?