Сага о Сакши́. Книга 3. Последний удар сердца (гет)

Впервые в жизни генерал Сунь пребывал в настоящем гневе. Вернувшись с рекогносцировки⁽¹⁾, он обнаружил, что её величество закована в цепи. Он не пытался оправдать совершённого ею против Сакши, но был резко против неуважения к своей госпоже. Увы, Куан, назначенный на пост начальника дворцовой тюрьмы на период нахождения там Вилан, упёрся и ни за что не хотел даже ослабить оковы.

Сунь Чжао вернулся к ней и опустился рядом на колени, с жалостью глядя на свою повелительницу. Чем больше он узнавал её и Сакши, тем больше места в его сердце они оба занимали. И то, что с ними случилось, было так внезапно и так несправедливо! Ему всё время казалось, что они все чего-то не заметили, что-то упустили из виду, проглядели, чему-то не придали значения, о чем-то не подумали... И это неминуемо ведёт к ошибке, которую потом не исправить, если не вглядеться лучше, пристальнее — не в форму, а в глубь.

— Ваше величество... Как вам помочь? — в который раз тихо спросил Сунь Чжао, не надеясь, впрочем, на ответ. Вилан давно уже не произносила ни звука. Наверное, понимала всю бесполезность любых объяснений.

Сунь Чжао осмелился прикоснуться пальцами к её щеке и поразился: право же, здесь не настолько холодно! Эту камеру предложил Жу Лань, она сухая и довольно тёплая, можно сказать, всё равно что комната на постоялом дворе. Он потрогал руки Вилан. Потом приподнял её лицо за подбородок.

Вилан сидела на коленях, устремив немигающий взгляд в одну точку, будто спала наяву. Лицо спокойное, как у... мёртвой? Дыхания совсем не слышно, хотя сердце бьётся. Почему кажется, что оно бьётся реже и тише, чем обычно? Сунь Чжао попытался поймать её взгляд, наклонился пониже...

Обрывки воспоминаний потихоньку прилаживались друг к другу, как лоскутки. Вилан совсем не чувствовала своего тела. Ей чудилось, что она лежит внутри ледяного саркофага. Кричи не кричи — кто услышит? Она пыталась выбраться наружу, но это всё равно что сдвинуть каменную плиту. В конце концов, она догадалась, что саркофаг — это тело, из которого вытекли почти все жизненные силы. Жизнь ещё теплится, но скоро истает. Единственное, что оставалось, — это напрягать память.

Раз за разом она восстанавливала последовательность событий того дня. Пробелы никуда не исчезли, но уверенность в тех обрывках воспоминаний, которые удалось выудить, росла.

Девушка, которая помогала ей уложить волосы в причёску, доставшая шпильку из белого нефрита из шкатулки, подаренной Ло Фэном на её свадьбу с Бай Лином. Вилан никогда не доверяла благим намерениям и кажущейся доброжелательности Ло Фэна и так ни разу и не открыла подарок и даже держала его отдельно, не интересуясь, что там, внутри. Любопытная девчонка достала шкатулку, открыла её и вытащила украшение... Вилан, сидевшая перед зеркалом у себя в гостиной, только потому не помешала ей, что попросту не заметила того, что творилось у неё за спиной. Хотя такое самоуправство прислуги выглядело на второй взгляд более чем странно. Служанка подошла и с приговором, как эффектно будет смотреться убор в ярких волосах Вилан, вставила шпильку в прическу императрицы. Вилан хотела воспротивиться и выдернуть шпильку, но вместо этого исчезли все мысли, желания, инстинкты, хуже того, исчезла воля. Осталось только ощущение, что произошло как раз то, чего она опасалась.

— Идёмте, ваше величество. Нас ждут! — произнесла служанка и взяла её под локоток. Неслыханная вольность.

Вилан, сама себе удивляясь, поднялась на ноги. Она не хотела этого, открыла рот, чтобы отчитать дерзкую. Но тело само зашагало вперёд. Какая-то очень слабая часть её всё-таки осталась собой, но могла только наблюдать. И вот эта маленькая часть заметила глаза служанки, вернее, выражение её глаз. Его полное отсутствие. Должно быть, и её глаза были не лучше. Вилан покинула дворец, уверенно двигаясь по направлению к Западным воротам, — до них было ближе всего. Стражники позволили себе удивиться, что она, покидая город, не едет в паланкине или в карете, а идёт пешком. Но они не посмели воспрепятствовать ей.

Видимо, девушка прекрасно ориентировалась в лесу. Поддерживая её величество под руку, она привела её к большому камню. Почему Вилан не удивилась, увидев сидящего на нём Су Лу?

— Моя любимая госпожа пришла! — нежно промурлыкал он. — Мы так давно не виделись...

Су Лу ласково подержал её руки в своих. Бесстыжий лицемер, поморщилась та часть Вилан, которая ещё способна была думать и чувствовать. Потом он огляделся.

— А что же моя сестрица? Думал взять и её с собой. Неужели не захотела присоединиться к нашей маленькой компании?

Обе женщины молчали, и потому Су Лу поднажал уже менее любезным тоном:

— Где она?

— Её нет, — ровным голосом ответила та часть Вилан, которой было всё равно. — Я убила её, когда она пыталась убить меня в четвёртый раз.

Су Лу поглядел на неё с большим интересом. А потом ударил так, что, охнув, Вилан упала на колени.

— Ты убила мою сестру... И ещё шестерых из нас. Да, если тебя не остановить, ты натворишь неописуемых бед... Так жаль, что у моего господина планы на вас, ваше величество. Иначе мы смогли бы провести вместе немало приятных минут.

Су Лу не пожелал взять свою сообщницу с собой. Под его руками с тонким хрустом сломалась шея несчастной. Вилан сочла, что девушка, на которую, скорее всего, наложили чары послушания, как и на саму Вилан, не заслужила смерти.

Что было потом, Вилан так и не смогла вспомнить. Посреди мутной пелены забытого возникали только глаза Ниши — совсем рядом, как будто он склонялся над ней. И такой же обманчиво ласковый, как у Су Лу, голос императора Ло спрашивал: "Сделаешь это для меня?". Обо всём остальном можно было только догадываться: ей было велено застрелить Бай Лина. При всех, чтобы в убийстве обвинили её одну: мол, она убила уже семерых драконов и в какой-то момент решила, почему бы следующим не быть Сакши?

Душа Вилан томилась в темнице, созданной для неё Ло Фэном. Четыре стены: велено убить; велено забыть; велено молчать; велено умереть. И вот уже она совершенно беспомощна... Вилан приложила все силы, чтобы как-нибудь обойти запреты, найти лазейку, выломать хоть кирпичик... И всё напрасно. Что он сделал с ней? Как? Что делать? Как одолеть то, что на неё обрушилось? Как спастись? Ещё никогда она не ощущала такого одиночества, как теперь.

Вилан совсем ушла внутрь себя. Что бы ни происходило снаружи, больше для неё этого не существовало. Словно замкнутый на себе лабиринт, из которого, сколько ни плутай, не выйти. Внутри тоже всё остывало и превращалось в лёд. Жизненное пространство сокращалось. В конце концов, она перестала сопротивляться оцепенению, открылась ему полностью. И тогда пришло облегчение принятия...

— Повелитель! — Сунь Чжао влетел в покои императора, крича на ходу. — Повелитель! Госпожа Вилан...

Бай Лин медленно повернул голову к стене и закрыл глаза. Раньше там, рядом с ним, дышала, смеялась, пела и говорила его любимая, а теперь была пустота. Что ж, по крайней мере, остались полные счастья воспоминания, в которые можно уйти с головой, оставив постылую реальность.

— Ничего не хочу знать.

— Повелитель! Она под чарами! — Сунь Чжао не мог поверить, что такую информацию император оставит без внимания, уж он-то знал, что сердце его владыки болит не столько из-за ледяной стрелы, сколько от немыслимого предательства его жены. — Госпожа под чарами одержания! У неё под веками отметины!

Бай Лин повернул к нему лицо, борясь со сводящей с ума болью и боясь поверить словам своего помощника. Не душа, а тело боролось за жизнь, его так трясло, что это невозможно было скрыть. Вдруг слух изменил ему и Сунь Чжао говорит совсем другое?

— Я проверил, Ваше Величество! — Сунь Чжао опустился на колени перед постелью повелителя. — Это следы магии ледяных драконов. И стрела тоже ледяная! И сама госпожа становится всё холоднее и тише. Она... замерзает.

Куан, неотлучно охранявший государя, попытался что-то возразить, но император отмахнулся.

— Помоги встать.

Едва не падая от слабости, раз десять по пути сплюнув кровь, Бай Лин шёл вниз, в подземелье. Шёл сам. Если Сунь Чжао ошибся, пусть она не увидит его беспомощным, раздавленным и уничтоженным. Он надеялся, что хотя бы не выглядит таким.

Он сам не знал, что ожидал найти в темнице: увидеть слёзы отчаяния в её глазах, полный раскаяния или, наоборот, ненависти взгляд, услышать чудовищные, убивающие не то что любовь — душу — слова... Глубоко внутри себя он, идя к ней, уже знал. Попроси она о прощении, скажи, хотя бы и неискренне, с самой явной фальшью в голосе, что сожалеет о своём злодействе, — и он простит. Он знал, что простит даже это. Потому что Вилан — единственная, кто его любил, единственная, кто когда-либо заботился, когда он был ничем. Единственное существо, кого он любил сам и кем дорожил. Больше у него нет ни одной родной души.

Чего он не ожидал увидеть — это пустые безжизненные глаза Вилан. Она неподвижно сидела на полу, глядя куда-то вниз, и никак не отреагировала на его появление. Её руки были разведены и прикованы цепями к стенам. На шее — железный ошейник с цепью. В таком положении не пошевелиться толком. Похоже, она и не пробовала.

Бай Лин тяжело рухнул перед ней на колени, жадно всматриваясь в до боли, до беспамятства любимое лицо, надеясь поймать хотя бы косой, случайный взгляд. Слышал ли кто-нибудь, как воет раненное сердце? Но он всё ещё оставался повелителем своей империи, кругом были его люди, жаждущие справедливости, и ради этой справедливости он обязан был проверить правдивость слов Сунь Чжао. Он поднял руку, чтобы приподнять её веки, и не удержался — погладил пальцами нежную женскую щёку. Кожа Вилан была совсем холодной, ему даже почудилось мерцание кристалликов льда.

Наконец, собравшись с духом, Бай Лин приподнял одно веко узницы, потом другое. Сердце колотилось так, будто по нему били кузнечным молотом. Он боялся, что Сунь Чжао померещилось то, что могло бы оправдать Вилан. Но его помощник не ошибся. Под её веками, наплывая на радужку, растекались неестественного вида пятна, вспыхивающие голубыми алмазными всполохами.

Один Сунь Чжао понимал судорожные рыдания императора, понимал облегчение, прорывающееся сквозь захлёбные всхлипы. Ни для кого драконье одержание ничего не значило и не извиняло, потому что повелитель по-прежнему ранен и едва жив.

Но для императора оно меняло всё. Всё. Ви не предатель. Не она желала его смерти. Не своей волей направила в его сердце ледяную стрелу. Её сознание угасло, её воля была вытеснена. Ею руководили. И это меняло всё. Его Ви ни в чём не виновата.

— Вы посадили её на цепь, как собаку...

Несколько минут назад, когда Вилан казалась хуже и страшнее ядовитой гадины, для него, отравленного смертельной обидой, это не имело никакого значения. Но сейчас...

— Она напала на стражника! — возмущённо проговорил И Лей.

— А что стражнику нужно было в камере её величества, когда император запретил приближаться к ней? — немедленно ощетинился Сунь Чжао.

— Он подумал, что её величеству плохо...

— Враньё! — резко отозвался Жу Лань. — Он нарушил волю императора и понёс за это наказание...

— Тихо! — сказал Бай Лин, и спорящие сразу же умолкли.

Сунь Чжао немедленно подскочил к нему:

— Император, прикажите!

Генерал, не дожидаясь приказа, отдал команду сам. Стражники поспешили снять оковы, с тяжёлым глухим стуком упавшие на пол. Бай Лин нечеловеческим усилием встал на подгибающиеся ноги, поднял на ноги Вилан. Потом положил её руку себе на шею и осторожно поднял. Она оставалась такой же безучастной, как в тот момент, когда он вошёл в темницу.

Видя, как пошатнулся владыка, Сунь Чжао кинулся вперёд:

— Давайте я понесу госпожу.

— Нет.

— Тогда я буду поддерживать ва́с.

У него полегчало на душе. Ночной дракон вёл своего господина, который, смеясь и плача, прижимал к исходящей болью груди своё сокровище. Позади плёлся И Лей и бубнил и бубнил о том, что императору нужно думать о себе, а не обо всяких убийцах, что Юшэнгу нужен Сакши и спасать нужно его, а не эту... Он умолк, встретив гневный взгляд Бай Лина.

Бай Лин сам уложил её на кровать — туда, где Ви всегда спала. Как следует укутал. Велел принести все грелки, какие есть во дворце, жаровни наполнить углями и установить в императорской спальне. Скоро в ней стало так жарко, что присутствовавшие начали оплывать по́том.

По требованию повелителя И Лей осмотрел императрицу и был очень, очень удивлён.

— Ваше величество, её величество, она... Я никогда не встречал такого недуга. Она...

— Что?

— Боюсь, её величество замерзает и скоро превратится в ледяную скульптуру. Это не потому что ей холодно здесь. Что-то происходит у неё внутри. И это что-то не естественного происхождения.

Бай Лин опустился на колени перед Вилан, оправляя одеяла. Он всё вглядывался в неё, ища какие-нибудь изменения, какие-нибудь признаки того, что она слышит и реагирует. Терзаться угрызениями совести он будет потом, для этого есть ночь, но сейчас нельзя терять времени.

— Как это остановить?

— Не имею представления, ваше величество.

Бай Лин нехотя оторвал взгляд от Вилан и обернулся к лекарю.

— И это всё, на что ты годен? Развести руками и сказать "не знаю"?!

— Ваше величество, я с вами-то не знаю, что делать, а уж про неё...

— Кто дал тебе право проявлять неуважение к её величеству?!

— Виноват, повелитель. Прошу о милости.

И Лей немного помолчал, но потом заговорил снова, продолжая гнуть свою линию:

— Она угасает. Скоро всё будет кончено. Это нельзя остановить.

— Нет! — в голос императора влился вся злоба на несправедливую судьбу, всё отчаяние, вся тоска, вся безнадежность, владевшие им в последние недели. — Я не могу потерять её. Она должна остаться со мной! Делай что хочешь, но она должна выздороветь.

— Есть один способ отсрочить конец... — неохотно признал И Лей. — Отсрочить, но не отменить.

— Какой?

— Вы должны будете поддерживать жизнь в её теле за счёт собственной жизни, вливая в неё свои жизненные силы.

— Драконья энергия не подходит для сильфов и альвов!

— Вы супруги. Вы смешали вашу кровь, и кровь связала вас. Но, повелитель, вы сами на грани и тогда умерёте оба.

— Вот и славно. Может, хоть там я смогу быть с ней, — горько прошептал Бай Лин, постаравшись, чтобы никто не услышал его слов.

— Она утянет вас за собой, и мы лишимся нашего императора. Отпустите её!!!

— Ни за что! — Бай Лин окатил целителя бешеным взглядом, в котором разом отразилось все: и страх, что Ви ускользает из рук, и гнев на их сомнения, и убийственное чувство одиночества за плечами.

"Ви, последний удар твоего сердца принадлежит мне. Один на двоих".

— Мне некогда с тобой препираться, — Бай Лин вернулся к заботам о жене. — Позвать библиотекаря.

Когда пришел старенький библиотекарь, император повелел:

— Господин библиотекарь, найди и принеси сюда всё, что касается ледяных драконов. Генерал Сунь и генерал Жу, вам до́лжно искать и ловить ледяных драконов. Чем выше рангом, тем лучше. Примените всю хитрость, чтобы об этом не прознал император Ло. Принести сюда все вещи её величества, которые были на ней и при ней, когда она вернулась. Господин И, ты должен в ближайшее время исцелить её величество. Занимайся ею и только ею. Так, как если бы на её месте был я.

— Но...

— А не исцелишь... — Бай Лин задумался, — не удивляйся, если впредь не найдёшь себе работы даже в самой захудалой деревне. И ещё запомните все: её величество ни в чём не виновата. Это моё слово. Оповестить всех во дворце.

— А как же вы, ваше величество? — осторожно поинтересовался И Лей.

— Мне лучше, — твёрдо ответил Бай Лин. — Гораздо лучше.

Он не покривил душой: терзания души ушли, их сменило такое сильное облегчение, что казалось, будто он теряет вес и сам становится облаком. Ви ни в чём не виновата. Он оправдал её так быстро и так безоговорочно, словно боялся даже на минуту допустить малейшее сомнение. Оставив всё случившееся за спиной, в прошлом, Бай Лин сосредоточился только на ней, на её возвращении, на её близости, на её спасении.

Кожа Вилан оставалась всё такой же холодной, а она сама такой же безучастной. Бай Лин додумался до того, чтобы опустить её в купальню, наполненную горячей водой. Он сам снял с неё верхние одежды, оставив нижнее платье, и, подняв на руки, сошёл с ней по мраморным ступенькам вниз в каменную чашу. Там, около бортика, была вырезана скамейка, и на неё он посадил Ви и сел рядом, обнимая, удерживая в ровном положении, положив её голову себе на плечо. Боль в груди пыталась напомнить о себе. Бай Лин сердито отогнал её прочь, терпеливо дожидаясь, не принесёт ли эта процедура каких-либо положительных результатов.

Вот они снова вместе. "Не каждый может испытать свою крепость до конца. Этот путь тяжел и страшен, идущий им умирает и воскресает раз за разом, познаёт предательство и боль, но и награда велика, если его любовь терпелива, чиста, искренна и милосердна, если в ней нет гордыни, зависти, зла, себялюбия и неправды...". "Когда любовь становится сильнее любого предательства, её ничто не может убить, — думал он. — Ви, мы всегда будем вместе. И в этой жизни, и во всех следующих. Мы же обещали, помнишь?". Где та грань между доверием и слепой верой?

Эта купальня навевала воспоминания. Закрыв глаза, Бай Лин вызвал из памяти давнишний образ. Это было, когда они вернулись во дворец после победы над кочевниками. После первой встречи с двумя заговорщиками Бай Лину хотелось смыть с себя копоть битвы и грязь дворцовых интриг. И ещё хотелось, чтобы Ви была рядом. С каждым днём она становилась всё нужнее, занимала всё более важное место в его жизни. Как частичка его самого. И он распорядился позвать её.

— Ваше величество, император сейчас в купальне, повелел вам явиться.

Вилан явилась. Это был большой бассейн, выложенный зелёно-голубым мрамором, стены вокруг были задрапированы великолепным золотисто-коричневым шёлком, украшенным шёлковыми кистями. Вокруг горело множество свечей. Бай Лин полулежал в пене, прислонившись спиной к каменному бортику.

— Ты звал, повелитель? — прошептала Вилан прямо ему в ухо.

— Забирайся, пока вода горячая, — улыбнулся он.

Вилан пожала плечами.

— Закрой глаза, я стесняюсь.

Это, конечно, было враньём чистой воды, если такое выражение уместно употребить в купальне. На уме у него не было ничего непристойного, ему нужна была близость иного рода. Бросаемый и постоянно передаваемый прежде всеми, Бай Лин стремился восполнить эту свою неизбывную потребность за счёт Вилан. Поначалу казалось, что ему никто, совсем никто не нужен, даже она, навязанная и нелюбимая жена, и он легко обойдётся безо всяких привязанностей, раз никак не удаётся найти с людьми общий язык. Но когда Ви заставила его нуждаться в ней, он вцепился в неё со всей силой эгоизма, думая, в основном, только о себе. Ему нужно было её постоянное присутствие, её постоянное внимание. А другая близость... Что ж, это приятно, но не так важно. Пока Ви сама не попросит или хотя бы не намекнет, ничего такого не случится.

Он готов был выполнять все её требования, все желания, лишь бы она оставалась с ним. Осознавая всю силу своей зависимости, Бай Лин старался только, чтобы никто этого не замечал. А кроме того, его поражало, какую невероятную власть над ним получила Вилан: стоило ей прикоснуться, как в её руках он в буквальном смысле слабел и не мог ей сопротивляться, не мог ни в чём отказать. Хорошо, что она не осознавала этого, иначе он стал бы безвольной игрушкой.

С другой стороны, он — всесильный владыка. Так приятно было быть щедрым, не теряя своего императорского достоинства, одаривать её, радовать, тем более что Ви ни о чём никогда не просила... Она была маленькой и слабой, целиком в его власти, а он — всемогущий повелитель пламенных драконов... Должно быть, это извечная жажда каждого мужчины быть сильнее и великодушнее...

Когда Вилан, раздевшись, сошла по ступенькам вниз, всё так же не открывая глаз, Бай Лин опустил руку куда-то вниз рядом с собой:

— Садись.

О, оказывается, здесь каменная скамья. А что там, в середине? Пойдём исследуем, предложил он.

Он встал. Вода доходила ему до плеч. Дойдя до центра чаши, он позвал её. Вилан встала со скамейки, сделала шаг к нему и чуть не ухнула в пенную воду с головой — оказывается, есть ещё более глубокий уровень и тоже со ступенями. Пришлось добраться до А-Лина вплавь. За её передвижениями он наблюдал с улыбкой. Встретив его смеющийся взгляд, Вилан посетовала: купальня рассчитана на высоких мужчин и женщин, а она, увы, не вышла ростом.

Обвив шею мужа руками, она фактически повисла на нём, но вода поддерживала, и поддерживали его руки, обнимающие её за талию. Вид из центра чаши был необыкновенный: они стояли в глубах пены с разбросанными лепестками красного лотоса, будто посреди снежных сугробов, а там, на бортиках, всюду были расставлены свечи, и их трепещущие язычки создавали иллюзию переливов света и танец теней. Наверное, таков закат над облаками в Небесной Гавани...

Бай Лин внимательно наблюдал: нравится ли ей это? Хорошо ли ей, уютно ли? Тепло ли? Вилан чуть поёжилась.

— Добавьте горячей воды! — немного повысив голос, распорядился император, и в купальню, низко кланяясь и пряча глаза, вошли мужчины-прислужники с большими кувшинами. — Это похоже на твой дом?..

Пребывание в горячей воде не дало никаких результатов. Глаза Вилан, как и раньше, были полузакрыты, и сама она не стала теплее и живее. Что происходит у неё внутри? Что она видит? Что переживает? Служанки, заметно робея, привели её в порядок: вытерли, переодели в чистый и самый дорогой наряд, высушили и уложили волосы, надели драгоценности. Бай Лин уложил её в кровать, укрыл одеялом. Ему хотелось думать, что из-под полуопущенных ресниц Ви смотрит на него.

Жу Лань отыскал и принёс то, в чём вернулась Вилан. Бай Лин тщательно осмотрел всё. Каждый предмет одежды, каждое украшение. Единственным украшением, которого он не дарил и ни разу не видел, была прелестная шпилька, выточенная из белоснежного нефрита. Невесомая, изящная, она напоминала ледяные узоры. Что-то подобное подарил Вилан Ло Фэн. Бай Лин, превозмогая резкую боль в потревоженной груди, спустился в покои Ви и отыскал проклятую шкатулку. Он прекрасно помнил всё, что там находилось. Все предметы лежали на своих местах. Ничто не изменилось. Откуда взялась эта шпилька? Он достал артефакт-проявитель, и тот сразу же выявил наличие сильнейших чар.

Бай Лин вернулся в свои покои. Не доверяя придворным магам, оказавшимся, на поверку абсолютно бесполезными, он сам принялся изучать шпильку. Она выглядела безобидно. Но её раньше не было, а когда Вилан вернулась, то была совсем не та, что до сих пор. Как подменили. И эта вещь, он подозревал, что-то сделала с Ви.

Молоденькая прислужница, пробегавшая по коридору, была остановлена и вызвана Жу Ланем к императору. Девушка в страхе замерла перед повелителем, решив, что чём-то прогневала его. Бай Лин, не долго раздумывая, воткнул шпильку в аккуратный узел её чёрных волос и поднял её лицо за подбородок. Глаза служанки потухли, утратили всякую осмысленность, взгляд стал неподвижным и безразличным.

— Хочу, чтобы ты выпрыгнула в окно, — сказал Бай Лин.

Девушка безо всякого сомнения немедленно подошла к окну, раздвинула рамы и влезла на подоконник. Жу Лань, который до конца не верил, что владыка и впрямь хочет именно этого, схватил её сзади и стащил на пол. Девице не понравилось его вмешательство в её действия, она принялась вырываться из его рук и, сопротивляясь, даже сначала пнула его в колено, а затем укусила за руку. На мгновение Жу Лань ослабил захват, девчонка вырвалась и снова решительно полезла на подоконник, намереваясь со всей тщательностью выполнить приказ.

Бай Лин с любопытством наблюдал за этой борьбой. Можно, конечно, остановить её, но интереснее узнать, чья настойчивость победит. Ему было всё равно, разобьётся служанка или нет. Но когда в ней он увидел Вилан, его передёрнуло.

— Хватит.

Жу Лань поспешил вытащить шпильку из волос девушки. Действие артефакта кончилось, и она с удивлением осознала себя главной участницей совершенно неподобающего представления. С позволения императора она убежала прочь. Бай Лин проводил её взглядом. Ло Фэн. Его мерзких рук дело. Как в таком красивом существе может рождаться столько всякой гадости?

Странно. Избавленная от шпильки, служанка тут же пришла в себя. Отчего же Ви не приходит? Судя по докладу Куана, из волос Вилан её вынули уже давно. Во всяком случае, теперь ясно, что чар послушания она не могла превозмочь. Но что ещё удерживает её в этом оцепенелом, заторможенном состоянии?

Бай Лин вернулся к Вилан. Ничто не изменилось, но он этого пока что и не ждал. Грудь снова пронзило. Как будто копьё прошло навылет. Он сжал зубы: пора с этим разобраться. Ни И Лей, ни маги не смогли вытащить из него оружие Ло Фэна. Значит, снова предстоит разбираться самому. Опять. Наверное, хорошо, что Ви сейчас не видит и не слышит.

Бай Лин лёг рядом с Ви, разглядывая её, и горько усмехнулся: пусть она такая, пусть даже мёртвая — он не отпустит. Никто не сможет отнять её у него. Они станут первыми, чей пепел будет покоиться в урне смешанным, — хотя бы тела смогут обнимать друг друга и быть вместе. Вечно. Вот так. А потом ему пришла в голову ещё одна мысль. Давно он наложил на неё заклятие "Одна жизнь на твоих", чтобы знать, когда её сердце стукнет в последний раз. Тогда для приведения заклятия в действие понадобилась его кровь. Чтобы внести изменения, нужна ещё. Он порезал свою ладонь, осторожно кольнул ладонь Ви и прижал места порезов друг к другу, смешивая их кровь в третий раз. Теперь, когда остановится её сердце, остановится и его. В один миг. Потому что один он тут больше не останется. И даже если там дальше ничего нет, то и этого довольно. "Одержимость ею? Да, и что?".

Бай Лин, бережно держа руку своей императрицы, углубился в себя. Там, в его горниле, в Пламени, живёт саламандра. Он видел её и однажды говорил с нею. Эти волшебные существа умеют переходить из пространства в пространство.

Саламандра спала, свернувшись колечком, подложив кончик хвоста под голову. Языки Пламени ласково овевали её тельце, гладили по спинке, баюкали в объятиях. Почувствовав присутствие большого родича, она проснулась и уставилась на него, в золотисто-оранжевых глазках появились удивление и вопрос. Бай Лин без обиняков попросил помощи. Ледяная каракатица подбиралась щупальцами к его сердцу, а ему ну́жно было жить. Не ради себя — ради себя проще и легче умереть. Ради Ви. Ради народа, который надеялся на своего правителя. Ради мести чудовищу, отравившему всю его жизнь.

Саламандра мигнула. На миг потухли во мраке её золотисто-оранжевые глазки. Но потом она зашевелилась, заворочалась. Из Пламени появились и другие. Слегка неуклюжие, медлительные и трогательно неповоротливые, огненные ящерки наползли на каракатицу, облепили её всю и замерли. Бай Лин ощутил в груди жар. В последние две недели внутри было так холодно, что ему и согреться толком не удавалось. А теперь его охватил не тот жар, который испепеляет и обугливает, а тот, что заставляет кровь бежать быстрее и радостнее, покалывая изнутри. Он расслабился и отдался процессу, ощущая давно забытое удовольствие от взаимодействия со своей сутью. Он и сам, как саламандра, лежал, убаюканный живительным теплом. Если бы Ви могла делать то же самое... Как жаль, что она не драконица, — все проблемы бы решены.

От осенившей догадки Бай Лин едва не вскочил, но вовремя опомнился. Нельзя прерывать процесс. Саламандры усердно топили лёд. Его охватило приятное волнение: лёд едва-едва начал поддаваться. Странно, Вилан, должно быть, отличный стрелок. Почему промахнулась? Дрогнула рука, или это нарочно? Что, если нарочно?

К вечеру стрела была растоплена. Славно потрудившиеся ящерки исчезли. Бай Лин наконец вздохнул полной грудью. Этот день решительно хорош. Он вытянул из воздуха всё тепло, какое можно было взять, не причиняя ничьему здоровью ущерба, и принялся вливать его в тело Вилан.

Сунь Чжао летел в Страну Зелёных Холмов. Мальви наконец-то нагостилась в родных краях и изъявила желание вернуться домой. Ветер принёс письмо.

Не то чтобы Сунь Чжао торопился посплетничать. Новости нынче такие, что впору за голову хвататься. Но выходит так, что Мальви теперь в императорской семье не чужая. Уже не говоря о том, что она, хоть и не кровная, но родственница Вилан, его величеству тоже может понадобиться её поддержка.

Он вылетел вечером, летел всю ночь и через сутки приземлился там, где указала Мальви. Долина как долина. Всё зелёное. Трава, горы, поросшие лесом, озерцо... Где-то позади этих гор, на границе Чунхуа они пробирались к побережью Радужного моря, чтобы сесть на корабль, пришедший из Юшэнга. Как давно это было. Бай Лин не был императором, а всего-навсего опальным принцем, приёмным сыном Линь Чао. Он, Вилан и их стража спасались бегством, защищая свои жизни от разгневанного императора Чунхуа. Как переменилось всё с тех пор. Вон куда завели их дороги.

Сунь Чжао принял человеческий облик и уселся в тени деревьев. У альвов всюду разведчики, но ему нечего опасаться и нечего скрывать, и оттого он не прятался. Тот, кто скрывается, всегда вызывает подозрение. Он утолил жажду из озера, зачерпнув в сложенные лодочкой ладони иссиня-чёрную воду, спиной чувствуя взгляды из густой листвы и, возможно, наконечники стрел, которых сорваться при малейшей его оплошности.

— Я муж принцессы Мальви! — громко сообщил он безлюдной долина. — Сообщите ей, что я жду её здесь, как она велела.

Ни шороха не раздалось в ответ. Но вскоре Мальви действительно появилась. Она шла по невидимой тропке, петлявшей между деревьями и кустами. В руках у неё была сумка, которой она весело помахивала. В ней обнаружились еда и бутыль с вином. Сунь Чжао знал, что в Холмы ему ни за что не войти. И хорошо, улыбнулась Лала. Ни к чему ему потом тосковать о несбыточном.

Они поужинали, сидя у костра. На ночлег устроились прямо тут, под небом и ветвями деревьев. Альвы не страшатся неудобств, связанных с походами. Здесь же генерал Сунь рассказал ей обо всём случившемся в её отсутствие. Как он и ожидал, Мальви пришла в ужас. Почти не сомкнув глаз до рассвета, она едва дождалась, когда Сунь Чжао приготовится к отлёту, а прилетев во дворец ФанСинь, бегом бросилась в покои Бай Лина. Но повидаться с ним не удалось: огненная завеса была опущена. Император не хотел никого видеть.

1) В военном деле: визуальное изучение противника и местности, производимое лично командиром подразделения.

Вернуться к тексту