Дорога ветра (гет)

Высокое, невозможно синее небо изливало на землю сухой зной.

Солнце медленно взбиралось все выше, окрашивая теплым оранжевым светом искривленные пальцы скал, а далеко внизу, в тени, под каменным венцом раскинулась пологая долина, на дне которой среди зеленых островков петляла желтоватая река. По обе стороны ее виднелись маленькие домики, обмазанные белой глиной.

Запахи полыни, жареных лепешек, мочи и навоза, которые ветер донес снизу, подтвердили, что поблизости находится людское жилье и стоянка скота.

Какаши отошел от края скалы и огляделся, задержав взгляд на круглой каменной площадке, расположенной на самой вершине в трех сотнях кэнов⁽¹⁾ от места, где они с Аяме сейчас находились.

Мужчина принюхался, отделяя запахи, задумчиво потер подбородок и хмыкнул, а потом шагнул к пушистому кусту тамариска⁽²⁾.

— Немного подождем. — Он взглянул на небо, еще раз покосился на круглую площадку впереди и кивнул каким-то своим мыслям. — Надеюсь, порядки не слишком поменяются...

— Ты говорил, что нам стоит начать с Южного клыка, — сказала Аяме и оглядела скалы. — До города путь неблизкий. Может, разбойники уже продали товар и ушли, а мы теряем здесь время и последнюю зацепку...

— Чтобы достичь цели, за ней не всегда нужно бежать, — ухмыльнулся одноглазый шиноби. — Я обдумал то, что ты рассказала вчера, и считаю, что сейчас нам важно посидеть именно тут. — В подтверждение собственных слов он ткнул пальцем в тамариск и уселся под нависающими ветвями, усыпанными крохотными розоватыми бутонами. — Да, думаю, в часок уложимся.

Аяме строго посмотрела на него.

— Не сиди на песке. Сасори тоже любят прятаться под кустами и камнями.

— Мать... — Какаши резко вскочил, отряхивая штаны, и обернулся.

Аяме поджала губы, едва сдерживая смешок, и протянула ему скатку с одеялом. Затем сняла плащ, расстелила рядом и села на колени.

— Объясни, что ты задумал. Я не понимаю, — попросила она.

— Да я и сам не все понимаю, — признался Какаши и опустился на одеяло, вытянув вперед длинные ноги. — Одно знаю точно: эта история дурно пахнет. — То, что рассказала ты и Кохаку. То, что видел я сам. Не вяжется...

Девушка вопросительно посмотрела на него.

— Сколько у вас было человек в клане? — неожиданно спросил Хатаке.

— Сорок восемь.

— А сколько из них могли сражаться?

— Меньше тридцати.

— Сколько забрали?

— Троих мужчин и нас с тетей.

— Та-ак... — Какаши потер затылок. — Ваш клан был настолько слабым?

Аяме сжала кулаки от ярости, щеки ее полыхнули румянцем.

— Неправда! Мы хорошо сражались... пока на нас не натравили двух блестящих тварей.

— Ладно, пусть не шиноби. Красивых девушек, кроме... кхм-хм-м... Кохаку, в клане не было? Юных мальчиков? Совсем некого продать? Настолько некого, чтобы тащить с собой старейшину и раненную куноичи по пустыне, а потом пытаться упрятать одну из них в самом дальнем углу с еще несколькими неудачниками, а другую — тайком вести на рабский рынок, пока никто не узнал? Странно, не находишь? Ты говорила о женщинах, которых отправили на продажу раньше тебя. Много их было? Откуда они взялись?

Девушка обескураженно пожала плечами.

— Может, из других селений.

— То есть, они все были лучшими в своих кланах, как ты и Кохаку, поэтому все, как одна, попали в плен и были проданы? Что ж, Суна — великая страна, раз в ней столько куноичи, способных продержаться против такого противника.

Какаши невесело хмыкнул и сжал ладонь, вспоминая крепкую, как алмаз, хитиновую броню.

Аяме растерянно посмотрела на него.

— Так уж вышло, — снова заговорил мужчина, — что большую часть жизни я провел, убивая всякое отребье, и понимаю, как работают их головы. Для любой банды твой маленький клан должен казаться рассыпанным на дороге золотом. Только дурак пройдет мимо и не попытается поднять. Особенно, если сила на его стороне. Однако ваших людей брать в плен не собирались. Вас пришли убивать... Дома грабили?

— Нет. — Девушка сглотнула. — Сломали и подожгли. Какаши, как же тогда... всё это... Зачем?!

— Не знаю. Но хорошо знаю, что есть кое-что намного дороже золота.

Аяме глядела на него широко раскрытыми глазами.

— Информация, девочка. В смутные времена информация стоит дороже золота. — Какаши криво ухмыльнулся. — Кто владеет информацией — получает все. Давай поразмышляем, что ты и Кохаку могли знать или видеть такого, что перевесило приказ о вашем уничтожении? Для чего главарь банды сохранил вам жизнь, а потом прятал от внимания таинственного Босса?

— Никаких секретов клана мне не рассказывали, — задумчиво проговорила Аяме, — если ты об этом. Мой отец был простым шиноби и даже не на очень хорошем счету, потому что взял в жены чужачку.

— Воздействие на тенкецу? — Какаши осторожно подвигал плечом, будто заново проверяя силу рук.

— Тетя Кохаку научила меня, она лучше всех умеет, но и другие такое могли, это клановая способность. Тогда половину наших надо было забирать.

— Хм-м... что еще ты знаешь?

Девушка огляделась вокруг в поисках подсказки.

— Пустыню хорошо знаю. Почти на четыре ночных перехода от селения, а дальше не была ни разу. Даже моря никогда не видела. Я... я не стою дороже золота.

Синие глаза внимательно и серьезно смотрели на мужчину. Какаши неопределенно хмыкнул и взглянул на двухцветное ожерелье на ее груди.

— Камни?

— Эта способность от матери. Только разбойники все равно не видели, как я ими управляю. Слишком внезапно случилось нападение, не успела добраться до дома, чтобы их забрать. У меня с собой было всего три. — Аяме легко потянула из середины ожерелья светлые опалесцирующие камешки с просверленным отверстием, остальные, как живые, снова сдвинулись в длинную низку.

Какаши мысленно подивился ее контролю, но промолчал.

— Они всегда были при мне, на кожанном шнурке, — объяснила девушка. — Я на них училась и носила, как память. Остальные уже не сверлила. У нас их называют «Слезы Дракона». Говорят, давным-давно огромный дракон упал с неба посреди пустыни. Долго плакал от одиночества, голода и боли, а потом окаменел. Его хребет — Красные скалы. — Аяме обвела рукой вокруг и доверчиво протянула мужчине три камешка на открытой ладони. — А это слезы. Они часто встречаются, дешевые совсем, поэтому и не отняли. Только они голодные все время, как дракон, их чакрой надо напитывать, иначе не слушаются. — Аяме вернула камни в ожерелье, встала, отстегнула с ремня штанов полукруглый подсумок, открыла и показала горку точно таких же красно-белых заостренных камней. — Яшма подороже, но тоже подходит. Их я уже потом забрала, когда вернулась... домой. — Девушка вздрогнула и опустила голову. В этот момент высокая, даже для женщин его времени, стремительная и хлесткая, как нагината⁽³⁾, Аяме казалась маленькой и уязвимой. — Я не знала, что делать после того, как убила... тех. Надеялась найти своих, верила, что хоть кто-то должен выжить. — Она запнулась, снова опустилась на расстеленный плащ и вздохнула. — Я... вырыла яму, как сумела, и похоронила останки, потом собрала оружие и кое-что из припасов, решила идти к Така-химэ. Спасти тетю и остальных... или отомстить. Недалеко отсюда пряталась перед бурей. Видела, как ты бежал. — Аяме указала на металлический протектор на лбу Какаши. — Блеск привлек внимание... Нужно быть идиотом, легендарным героем или чужаком, чтобы отважиться идти Дорогой ветра днем и в это время года... Ну или все три причины разом.

Какаши смущенно потер седой затылок:

— Не хотелось бы признавать себя дураком из сказки, сойдемся на чужаке.

Аяме неуверенно улыбнулась, резкий излом бровей смягчился, а из глаз на мгновение исчезло затравленное выражение.

Хатаке взглянул на нее, поднялся, подошел к краю скал и осторожно выглянул в долину под ними.

— Ну что же, отсутствие результата — тоже результат. Если решим эту головоломку, приблизимся к цели. — Он внимательно оглядел раскинувшееся перед ним селение и стадо лохматых коз у тонкой нитки реки. — Но в пустыне мы ответа не найдем. Кому тут задавать вопросы? Сусликам и колючкам? — Какаши обернулся и добродушно прищурил единственный глаз. — Поэтому я решил, что стоит начать с самого простого. Поиска нужных людей. Когда-то я бывал у Южного клыка... очень давно. Мои связи... хм-м... утеряны. Можно было бы пойти длинным путем и попытаться установить новые, но это всегда занимает время. Как и обещал, я помогу тебе отомстить, но моя настоящая цель — собрать клан Хатаке. Если сын Таучи жив, я должен его вытащить. В этом деле каждый день и час имеет значение. Поэтому прямо сейчас мы с тобой ищем возможности...

* * *

Шли долгие минуты.

Какаши почти неподвижно сидел в тени серовато-зеленого тамариска, изредка потирая обожженные солнцем уши, и сосредоточенно наблюдал за круглой каменной площадкой.

Аяме сидела рядом, сложив руки на колени, и терпеливо разглядывала скучный однообразный пейзаж.

Но вот, наконец, что-то начало меняться.

Впереди, на фоне неба, вырисовался темный человеческий силуэт. Плотный коренастый мужчина поднялся на площадку откуда-то со стороны селения, опустил на землю свою ношу, встал на колени, подвинул к себе и низко наклонился, будто придавленный раскаленным небом. Некоторое время ничего не было видно, но потом его руки быстро задвигались, перебирая бечеву и подтягивая небольшой круглый предмет.

Блестнул на солнце глазурованный бок пузатого кувшина в тонкой плетеной сетке, мужчина грузно поднялся, снова закинул его на плечо, выкрикнул что-то гортанное и неразборчивое, плюнул под ноги и начал спускаться к селению.

Какаши с Аяме дождались, пока он скроется за камнями, и поднялись на площадку вслед за ним, к самому краю большой глубокой ямы, вырубленной на вершине скалы. Снизу вдруг послышался шорох, ржавый скрежет и поток бессвязных ругательств. Кто-то излишне громко, почти срываясь на крик, запел:

Кру-ужит ветер,

Облета-ает го-оры и моря-я-я.

То-олько ветер,

Ветер зна-ает, где-е любовь моя-я-я...

Песня прервалась сухим лающим кашлем с присвистом и сердитым бормотанием.

Какаши заглянул в яму.

У противоположной стены, прячась в узкой полоске тени от жестокого солнца, скорчился худой красноволосый оборванец. Сбитые пальцы его как великую драгоценность обхватывали щербатую глиняную чашку.

Оборванец медленно покачал ее в руках, любуясь серебристыми бликами на дне, допил воду, легонько потряс чашку над головой, ловя языком последние капли, затем бережно отставил в сторону, потянулся вбок и панибратски похлопал по плечу полусгнивший труп, который, как и он сам, был прикован к стене длинной цепью за шею.

Нижняя челюсть трупа клацнула, отвалившись, изумрудно-лиловая туча мух взвилась в воздух с недовольным гудением.

Красноволосый истерично расхохотался:

— Живем! Живем, братец! Еще один день мой! Кру-ужит ветер, облета-ает...

Он внезапно замолчал, вжался в камень и настороженно поднял голову, почуяв, что за ним наблюдают. Затем вскочил, как ужаленный, осознав, что это не его давнишний мучитель, и отчаянно замахал руками:

— Люди! Эй, люди! Помогите!

Какаши наклонился над ямой.

— Кто ты такой?

— Мондзаэмон⁽⁴⁾ меня зовут! — крикнул оборванец. — Недостойные жители этой вшивой деревни схватили меня, избили до полусмерти и бросили в яму. Голову проломили. Вот, посмотрите. — Оборванец развернулся спиной и приподнял короткие грязные пряди, показывая спекшуюся кровавую корку на затылке. — Болит адски. Уж, наверно, половина мозгов вытекла. Вытащите меня отсюда. Из-за простой малости пропадаю.

— Что же ты натворил? — с интересом спросил Хатаке и насмешливо прищурился.

Оборванец замолчал на мгновение, потом нехотя и тихо ответил:

— Взял чужое... козу.

— А этот? — Аяме ткнула пальцем в сторону трупа.

— Этот? Этот поимел...

— Что-о-о?! — возмутилась девушка.

— Козу, говорю, поимел, — как маленькой, четко и внятно пояснил ей оборванец. — Чего непонятного? Я заимел, а он поимел. Как видите, разница не так чтобы большая, но очень существенная.

— Ты! — Девушка захлебнулась от ярости и наклонилась к яме. Карающий указательный палец нацелился на красноволосого. — Ты ничем не отличаешься от своего приятеля, грязный козокрад! Все вы одинаковы. Сами ничего делать не умеете, только у слабых отнимать горазды. Из-за вас старики и дети зимой голодной смертью умирают. Да вам какая беда?! Ворованное пропьете, прогуляете и снова на дело, шакалы. Слезы льете, только когда поймают и в яму посадят: «Нас-то за что?!». Тоже мне, простую малость нашел. А если бы это у твоей матери последнюю козу-кормилицу украли? — Аяме выпрямилась, сердито перекинула длинные косы за спину и уперла руки в бока. — Жулик никчемный. Кого теперь просишь о помощи? Твоя жизнь дорога только мухам и червям! Чтоб тебя сасори закусали, а пустыня забыла, что ты рождался на свет!

Темный злой взгляд со дна ямы ожег девушку.

Оборванец демонстративно оглядел ее с ног до головы, поскреб безволосую грудь под грязными лохмотьями, так что мухи поднялись над ним с басовитым жужжанием, и сплюнул на песок, выказывая свое презрение. Однако демонстрация не удалась — из-за долгого обезвоживания плевок вышел невыразительным.

Совсем не вышел.

Козокрад тоже это понял и торопливо развернулся к Какаши, закрепляя эффект:

— Слышь, Седой, это твоя баба? Приструнил бы ты ее, что ли? Злая, как собака. В мужские разговоры встревает.

Аяме взвилась от ярости и рванулась к краю ямы. На дне синих глаз плеснуло жаркое бешенство. Хатаке шагнул к ней и придержал за плечи, пока та не сиганула вниз. Аккуратно оттащил в сторону, отпустил и лениво пнул маленький камешек под ногами, так что тот улетел ровнехонько в яму и треснул козокрада по лбу. Снизу донесся болезненный вскрик, сопровождаемый грязными ругательствами.

Какаши оглядел медно-красные скалы вокруг и философски заметил, ни к кому, в сущности, не обращаясь:

— Кажется, здешний песок наделяет не только цветом волос, но и некоторыми отличительными чертами характера... Интересно. — Мужчина поднял голову вверх, проследив за солнцем, снова подошел к яме, наклонился, опершись о колени, и приветливо улыбнулся. — Ладно. Я, в общем-то, просто так спросил. Пора нам. Бывай, козокрад. Доброго денечка. — Какаши обернулся. — Пойдем, Аяме, до города еще далеко.

Девушка уже было открыла рот, чтобы возразить, решительно шагнула к напарнику, заглянула в добродушно прищуренный серый глаз и вздрогнула. Она неуверенно подняла голову, наблюдая, как стремительно выцветает небо от жара, покосилась на вонючую яму с мухами и кивнула, в подтверждение обмахнув пальцами разгоряченное лицо.

— Фух. Да-да. Ты прав. Пойдем скорее. Жарко-о-о... — раздражающе-визгливым тоном избалованной столичной дамы внезапно выдала она.

Какаши удивленно приподнял бровь, но ничего не ответил.

Аяме покраснела и пожала плечами.

— Что?! Эй-эй, подождите! — отчаянно закричал козокрад и метнулся к ним.

Цепь натянулась, сдавив ему горло, и оборванец бессильно ударился оземь посреди ямы. Иссохший труп у стены медленно накренился и рухнул на бок. Вывернутый под неестественным углом череп гнусно оскалился навстречу солнцу, как гиена.

— Не уходите! Прошу! — Козокрад с трудом поднялся, загребая руками песок, и пару раз подпрыгнул, привлекая к себе внимание. — Вытащите меня отсюда! Я смогу заплатить! Все, что угодно! Деньги? Информация? Достану. Вам нужно в город? Проведу вас в город. В любой город, на выбор. Все города в этой паршивой стране я знаю, как свои пять пальцев: тайные лазейки, маршруты городской стражи, воровские банды. Сам не знаю — так узнаю. Что хотите! Только не бросайте меня тут! Я отплачу, слово шиноби! Клянусь. Не бросайте... пожалуйста.

Какаши развернулся спиной к яме и совсем по-мальчишески подмигнул...

1) 1 кэн — 1,81м.

Вернуться к тексту

2) Южный кустарник или дерево с мелкими, собранными в кисти цветками.

Вернуться к тексту

3) Японское холодное оружие с длинной рукоятью овального сечения и изогнутым односторонним клинком.

Вернуться к тексту

4) Значение до конца не ясно. Состоит из иероглифов "ворота", "левый" и часть имени, указывающая на звание стражника или воина. В «Кию сёран» утверждается, что иероглифы, составляющие имя, входили в название храма Кинсё-ин, принадлежащего знаменитому монастырю Миидэра в Мии (провинция Оми).

Вернуться к тексту