Парадокс вращающейся монеты (гет)

Джинкс виделась с Экко. Их беседа прошла с переменным успехом. Вернулась она уже заполночь, и теперь все её мысли были о нём: озлобленном мальчишке-идеалисте, не способном осознать, что Джинкс — не Паудер. О гениальном самородке, коих породить способен лишь жестокий токсичный Заун. О том, кто обязан стать её последней надеждой, если — осторожнее, Джинкс, не расслабляйся, ты не должна верить в уговоры Силко! — всё пойдет не по плану. По её прямой вине или недогляду — Иша, помни про Ишу — не суть важно. Пока непредсказуемый исход возможен, у Экко должна сохраняться возможность изобрести способ сыграть со временем в догонялки. Но… Только под контролем и с подачи Джинкс. Если он догадается сам…

Химбароны исчезнут. И Око Зауна возглавит их отход в небытие.

Мелкий дождь оседал на ресницах.

Экко — пока что — сдался и отступил во имя сохранности Убежища. Но обманывать себя и надеяться на полную капитуляцию Поджигателей Джинкс не собиралась.

Внизу мерцало неоновое Око.

Джинкс сидела на крыше и надсадно вздыхала, слизывая капельки дождя с губ: очень жаль, что по каким-то, неведомым ей, причинам аргумент полезности Экко в истории хроно-прыжков — для Силко не аргумент вовсе…

Позади скрипнуло чердачное окно. Джинкс повернула голову.

— Ты собираешься сидеть тут до утра?

— А что?

Джинкс пожала плечами и уже собиралась было вернуться к провальным попыткам разглядеть сквозь смог и пелену мороси огоньки Пилтовера, как случилось невероятное: Силко вылез на крышу.

С надсадным вздохом, в домашних туфлях, безо всякого энтузиазма соскальзывая на козырек, где сидела она.

— Я слушаю.

— Ну… — Событие случилось воистину из ряда вон, а потому на вопросе сосредоточиться у Джинкс получилось не сразу. — Мы встретились с малышом Экко. Я напугала его, как и велено…

— Это тебя беспокоит? — Абсолютно не верно истолковал Силко кислую мину собеседницы.

— Хм… У меня есть одна не то, чтобы проблемка… но она постоянная.

— Так.

— Вот… Вот представь абстрактного человека. — Рискнула Джинкс, взмахивая руками, и голос её решительно окреп. — Представь, что он неплохо ко мне относится, но я расстроена, потому что он не обращает на меня внимания так, как мне хочется. Что мне с этим делать? И надо ли?

— Джинкс… Ты ведь осознаешь, что когда я узнаю имя этой абстракции, то приложу все усилия, чтобы он скоропостижно закончил свои дни утопленным в канаве по частям, вне зависимости от твоего отношения к моим действиям?

Голос Силко, вопреки зловещему блеску поврежденного глаза, звучал почти ласково, а речь текла плавно, бесконечно и неторопливо, как река, отделяющая Верхний город от Нижнего. И это было самым верным признаком того, что мужчина вынес смертный приговор «незнакомцу» заочно.

— Хих. Я так не думаю. — Совет посмотреться в зеркало и подумать над решением ещё разочек Джинкс благополучно проглотила.

— Просто поверь мне. И брось эти мысли.

— Какие? — Для приличия спросила Джинкс, не переставая давиться смешками.

— Если кто-либо не обращает на тебя должного внимания, то твоего внимания он не достоин вовсе. Запомни это.

Будучи старше себя прежней на добрый десяток лет и ровно на столько же менее внушаемой, проникновенность и убедительность фразы Джинкс благополучно пропустила мимо ушей:

— Ты злишься.

— Я недоволен. — Сердито передернув плечами, мужчина недобро посмотрел вниз, туда, где мельтешили крохотные людские фигурки. — Тем, что мы мокнем под дождем, более всего.

— Нет. Ты злишься.

Джинкс была… Довольна?..

* * *

Ночь за ночью она молча проскальзывала в полумрак чужой комнаты и растекалась кислотной синевой на багряных простынях. Нелюбимый ею шелк тревожно холодил кожу.

Джинкс было страшно. Снова и снова она слушала быстрый перестук его сердца и боялась, отчаянно боялась однажды проснуться в тишине, а потому засыпала — неизменно измученной и незаметно для себя. О том, чтобы претворить в жизнь некие смелые — развратные, Пау-Пау, так и говори — планы, надуманные при свете дня, не было и речи: ей казалось, что, если из-за неуместных действий ей запретят приходить, она тут же умрет от ужаса и неизвестности.

Пусть лучше так.

Лучше не рисковать и держать руки при себе. Насколько бы сильнее и быстрее она ни была, преимущество это — иллюзорно, ведь на деле их шаткий вакуумный мир на двоих сломать легче легкого. Вай когда-то — не она, а ты сама, и давай больше так не будем — это доказала, даже не стараясь специально…

Неизвестность всяко лучше четкого отказа. И тревожный сон уж точно лучше бессонницы.

Джинкс знала точно.

За всеми этими переживаниями, погруженная в себя, она перестала вести счет дням, в которые она упорно и прилежно вспоминала прошлое вслух до мельчайших деталей, растягиваясь на потолочных балках кабинета.

Она не забыла, вовсе нет. Она — потерялась во времени...

* * *

Двадцать лет, тридцать семь, сорок три… За эти годы с Силко случалось всякое. Но его ещё ни разу не вышвыривали на улицу из окна собственного кабинета.

На этом фоне то, что минутой ранее оборванный трясущийся информатор взорвался посреди комнаты, наполнив ту ядовитым газом, как-то… меркло.

В конце концов, о последнем он был предупрежден, просто предполагал сие событие на месяц позже. Но Джинкс, как и водится, внесла легкую перчинку в ожидаемое, (хоть и нежданное)… Вероятно, для того, чтобы избавить его от судорог и недельного выхаркивания легких после отравления, приемлемые пути — любые.

Мелкие цветные стеклышки весело блестят в свете дня, и падают, падают вниз, чтобы навсегда утонуть в уличной грязи. Он падает вместе с ними, хотя секунду назад — просто старался не дышать и соображал, как быстрее добраться до двери при условии, что глаза слепит кровавая влажная взвесь, а лицо обжигают тягучие клубы яда. Он падает, полузадушенный судорожной хваткой расцвеченных облаками рук, обмотанный кислотно-синими косами. Он падает на неё.

Громкий хруст бьет по ушам, Джинкс рычит ему на ухо, дергается… Рывок вверх, миг — и он уже стоит, пошатываясь, вытирая слезящиеся глаза, безнадежно дезориентированный. А она…

Джинкс смотрит на него, выгибая позвоночник, как взбесившаяся кошка подворотен, и бездумно раздирает ногтями левой руки вторую, бессильно повисшую.

Встречаясь с диким больным животным, в глазах которого ненависть — бесконтрольна, принято стрелять, а не пригревать то у сердца. Вглядываясь в душу измененных Мерцанием — положено отшатываться прочь, а не подаваться вперед, в надежде угадать мысли, записанные на сетчатке глаз.

…Не отводя мечущегося взора от его фигуры, она на ощупь вправляет вывих и вновь глухо рычит, опуская голову и жмурясь. Но длится этот момент слабости действительно не дольше мгновения — дергаясь, по-птичьи склоняя голову набок, Джинкс в очередной раз внимательно его осматривает, хотя ей стоило бы обратить внимание на собственный разодранный бок.

Да, выталкивая его в окно, она (очевидно намеренно) при падении приняла удар на себя. И это должно было переломать ей хребет, но... Полосы содранной кожи блестят розовым. Под голубыми татуировками пульсируют фиолетовые вены. И Силко, узрев воочию — понимает. Понимает, зачем она в себя стреляла, не найдя иного повода оказаться на столе у Дока.

Шиммер.

Синджед и его очередные эксперименты были ей так необходимы ради подобного.

А глаза Джинкс — сверкают ярче взорванных солнц. Мучительно искаженные губы — отчаянно шепчут:

— Я облажалась, я опять…

— Я в порядке. — Горло ещё дерёт от токсичных испарений, но Силко обязан произнести эти слова твердо и без кашля. Иначе за действия Джинкс…

— Босс! Ты как там?! — Севика, разумеется, почти всегда вовремя, и ей почти всегда достаточно простого кивка, чтобы переключиться на другие задачи. — Заноза, мать твою, быстро внутрь! Ты себя видела?! Чтоб от Тирама и его аптечки час не отходила, живо!

Джинкс — игнорирует, и в этот раз вряд ли намеренно. Хотя Силко действительно пострадал лишь номинально: ему было больше жаль Джинкс, помнившую худшие (несвершившиеся) последствия и сейчас исходившую на осязаемый ужас, изукрашенный внутренностями наркомана кабинет и собственное чувство прекрасного.

Севика тянется вперед, чтобы привычно схватить Джинкс за руку и утащить внутрь силой, но Силко останавливает ту жестом, всматриваясь в глаза девушки не менее внимательно, чем она в его. И смотрит Джинкс — с мольбой.

Силко с радостью принял бы сторону Севики, ведь повреждения Джинкс в глубине души его не то, что тревожат, а даже пугают, но он также знает, что Джинкс — не больно. А точнее, для неё боль малозначительна на фоне того, что почти произошло. И ей более всего на свете необходимо найти иных виноватых, кроме себя самой.

Найти, наказать и успокоиться.

Сейчас Силко уверен, как никогда ранее, что если Джинкс не дать возможности всё «исправить», если отправить отдыхать, с последствиями своего отказа он совладать не сумеет. Ведь не имеет никакого значения надуманность вины Джинкс, если она в неё — верит. И Севика может фыркать в этот раз сколько угодно.

— Приведи живыми. Заказчика не трогай. — Отрывисто приказывает Силко, щурясь. Джинкс тут же напрягается и скалится, как гончая Бездны, зрачки её сужаются до точки. — Не шуми.

Для того, чтобы от Джинкс остались лишь размытые розоватые росчерки в пространстве, хватает резкого кивка.

Силко уверен, что пожелай он, она бы уже к вечеру принесла ему голову Финна, это идиотское покушение и затеявшего. Но… Как и тогда, на её памяти, ещё — не время.

А Севика молча смотрит на него, и в её темных глазах отчетливо прослеживается осуждение. Силко упрямо трясёт головой. С волос сыпется пыль.

— Знать не желаю, как я сейчас выгляжу. — Вздыхает он.

Севика хмуро смотрит за поворот, в проулок, где только что исчезла Джинкс.

— Я пошла?

— Нет.

— Послать ребят? — Выражая сомнение относительно подобного варианта, Севика кривит губы.

— Нет. — Терпеливо повторяет Силко, прикрывая глаза.

Неторопливо прикурив, женщина с фальшивой заботой уточняет:

— Как голова, босс?

— Я в порядке. — Силко начинает утомлять этот глупый диалог. Мысли его сейчас очень далеко.

— Уверен? У тебя только что бешеная перекрытая пигалица убежала наводить шороху по Зауну, а ты ведешь себя так, будто…

— Умолкни.

— Как скажешь. — Тревожно, не разжимая губ, Севика изобразила улыбку — Мне же лучше — за очередную уборку положена очередная премия. Но если…

— …Если что — ты предупреждала. Я помню.

— В точку. Подожди-ка… я как раз шла тебе сказать, что два подозрительных типа терлись рядом с этим куском взрывоопасного дерьма, а потом смылись прежде, чем кто-то из наших их опознал. Как ты успел выяснить, кто они, развлекаясь прыжками из окон?

Подавив желание застонать, мужчина поправил манжету. Если Севика решит, что он предполагал покушение, но ничего с этим не сделал, быть ему записанным в сумасшедшие наряду с Джинкс.

Кстати, о ней (и это неплохой выход из ситуации):

— Джинкс.

— Ммм… Ясно. Чтоб ты знал, я думаю, что ускорение, которое придал её жопе шиммер, не всегда будет нам на руку. Возможно, это случится уже сегодня.

— Посмотрим.

* * *

Ветхий свет фонарей едва пробивался сквозь густую пелену тумана, окутывающего Заун. Узкие улицы, кажущиеся потерянными декорациями пост-апокалипсиса, были населены призраками скверны и искаженными Мерцанием душами. Резкие звуки рвали тяжелый сумрак на части. Джинкс рывками передвигалась вперед, упорно шагая к «Последней Капле». Её тяжелые ботинки утопали в тонком слое скользкой грязи, оставшейся после ночного дождя.

Неутоленное безумие блистало в её глазах фиолетовым. Яркие косы покачивались позади неё тугими плетями, когда она тяжело шла вперёд, волоча за собой двух гигантских наёмников, словно ненужные тряпичные куклы. Джинкс улыбалась — недобро, широко и дико, как будто во всём мире не существовало ни единой преграды, способной остановить её.

Уже возле самого запасного выхода из теней соткалась раздраженная Севика:

— Какого нахрен ты делаешь, они что, сами ходить не умеют?! И куда ты собралась?! Через главный у всех на виду их протащить?!

— Я хотела выложить из них сердечко. — Невинно похлопала ресницами Джинкс. Севика обреченно застонала, и, внимательно оглядевшись по сторонам и убедившись, что у ночной эскапады Джинкс свидетелей не нашлось, пнула дверь.

— Живо внутрь. Босс велел передать, что ты за каким-то хреном в этот раз нужна ему при допросе, так что будь так-сука-любезна спуститься в подвал и сидеть там с ними тихо, пока мы не придём.

— Как скажеш-ш-шь, мамочка.

Севика, казалось бы, давно привыкшая к выходкам Джинкс, неловко отстраняется: за тем, как девушка передвигается, уследить невозможно, и женщина упускает миг, когда Джинкс прижимается к ней вплотную, демонстрируя острый оскал почему-то красноватых зубов. Севику передергивает, и она кривится, молча отворачиваясь.

…Эхо зловещего шипения ещё несколько минут отдается в ушах даже после того, как Джинкс исчезает в «Последней Капле», и Севика — нервно закуривает, стараясь не воображать, найдут ли они на теле новоявленных пленников укусы.

Подобная стадия злого бешенства у Джинкс — что-то новое, и эдакий кровожадный сюрприз не кажется Севике приятным.