Тени Вайаты (джен)

«Найра!»

Перед глазами у Берхаина потемнело, в голове точно гром прогремел. Он едва удержался на ногах и сильнее налег на коромысло мехов. За всю жизнь ему довелось испытать немало всевозможной боли, что терзает и тело, и душу, а то и все вместе. Но такую он ощущал лишь однажды — когда умирала Амхала. Теперь же подобная участь грозила дочери.

Будто наяву, он слышал пронзительный крик, призыв о помощи, который с каждым мгновением отдалялся и затихал. Так же стихли все прочие звуки кругом: стук молотов, шумное дыхание мехов, треск огня, шипение раскаленного железа в воде, обрывки разговоров товарищей. Берхаин заставил себя продолжить работу, мысленно теряясь в догадках. Что произошло с Найрой — и правда ли произошло? Уж не наваждение ли это, чтобы вынудить его потерять осторожность и выдать себя? Не понаслышке знал он, сколь коварны и изобретательны служители безликой тьмы — и сколь многое доступно им в незримом мире чародейства.

Тяжкие думы прервал резкий хлопок двери — Берхаину он показался раскатом грома, который два-три раза в год яростно бранится над всем побережьем. Кто-то из товарищей впрямь выругался, и почти все повернулись к нежданным возмутителям спокойствия.

Это оказались недавняя погорелица Мертима и Занифа, жена одного из мастеров, Шудара. Обе женщины запыхались и выглядели встрепанными, покрывала свалились, лица пылали от быстрого бега.

— Берхаин! — закричали женщины в один голос. — Твою дочь украли!

— Что?

Изумленные возгласы вырвались почти у всех. Сам же Берхаин промолчал, чувствуя, что не в силах ни говорить, ни дышать, словно его крепко ударили тяжелым камнем или бревном под вздох. Смутно он услышал странный хруст и понял, что это трещит коромысло мехов под его стиснутыми пальцами.

— Кто украл? — наконец выдохнул он, не узнавая собственного голоса. — Вы сами видели?

— Видели, видели, — закивали женщины и затвердили наперебой: — Какие-то оборванцы на телеге подъехали к лавке Шеректа, торговца тканями. А Найра и зайди в эту лавку. Только вышла, они схватили ее и увезли — никто не успел и глазом моргнуть. А мы слишком далеко стояли…

— Куда увезли? — Берхаин позабыл про меха и обернулся. — Что за люди, что за телега? Как выглядели?

Мертима лишь развела руками, бледная, как выгоревшее полотно: не иначе, думала, что такое могло случиться с любой из ее дочерей. Добродушная, коренастая Занифа чуть не плакала.

— Да как… — протянула она. — Люди как люди, телега как телега. Помню, что лошадь серая. Народу на рынке сегодня — ни пройти, ни вздохнуть, что там разглядишь?

Женщины продолжили что-то бормотать — не то сожалели, что ничего толком не заметили, не то горевали оттого, что принесли дурные вести. Берхаин их не слушал — он уже шел к двери, едва кивнув праздно сидящим сменщикам своих товарищей.

— Ты куда? — окликнули его разом несколько голосов.

— Искать, — бросил он на ходу. Мертима и Занифа испуганно посторонились, пропуская его.

— Как ты найдешь ее? — сказал ему вслед Сайак. — Где тут искать, Вайата велика…

— Найду, — так же коротко ответил Берхаин.

Выходя из кузни, он едва не ударился лбом о притолоку. Впрочем, если бы ударился, она бы вылетела вместе с косяками и дверью, а сам он ничего бы не заметил.

«Не наваждение, не чародейство. Правда».

Позади послышалось неразборчивое бурчанье товарищей — не то недоуменное, не то недовольное. Всех их перебил голос мастера Навлиса: «Не надо, пусть идет. Его не остановить ни тебе, ни мне, ни всем нам вместе. Сейчас ему любой, кто встанет на его пути, — лютый враг».

Берхаин мысленно отдал должное мудрому старику и зашагал по гудящим улицам, не видя ни домов, ни людей, ни стражи, ни солнца в небе. Тонкой огненной нитью горела перед ним его незримая связь с Найрой. Нить эта не гасла — значит, дочь жива. Только где она?

Точно плуг, рассекающий землю, прошел он сквозь шумную рыночную толпу. Летящие вслед брань и проклятья были для него что мошкара для замшелого прибрежного утеса. Всем существом Берхаин чувствовал, что Найры нет в Вайате. А след вел дальше — за предместья, к разрушенным шахтам.

Что ж, далековато, но не выше его сил — бывало, он проходил за день столько, сколько другие не одолеют и за три. Правда, ему много лет не приходилось делать такие переходы. Неважно: на помощь придут давняя выучка и любовь к дочери. Главное — найти ее.

О тех, кто похитил Найру и зачем, Берхаин не думал. Их участь уже была решена. Он шел убивать.

* * *

Сеннуф никогда не тратил время на пустые расспросы, как бы ни были невероятны принесенные ему вести. Отпустив своих соглядатаев, довольных щедрой наградой, он шел к отцу и по пути невольно поражался его проницательности: тот словно знал, что случится нечто подобное. Или это в самом деле знак того, что Садахар избран богами, как был некогда избран Архатшир? Сеннуф мало верил в красивые предания, что рассказывали и записывали на свитках горшва жрецы, но не сомневался в могуществе незримых повелителей этого мира.

Не сомневался он и в могуществе отца, только что получив очередное тому подтверждение. А в душе тихонько позвякивал бубен тщеславия: ведь он сам — тоже часть этого могущества, хотя и не правая рука. Ему довольно быть одним пальцем этой руки — до поры до времени.

Мидабер встретил Сеннуфа тихим, озадаченным гулом голосов: Садахар выслушивал доклады старших и младших сборщиков податей. Перед праздником деньги особо нужны, а поскольку все чиновники до единого обязаны были тайно приглядывать друг за другом и в случае чего — доносить, ни одна медная шана не могла скрыться в чужом кошеле и миновать королевской казны. Жаль только, что дело это не терпит спешки.

Сеннуф молча ждал у затворенных за собой дверей — ему дозволялось входить с докладом к отцу в любое время дня и ночи. Садахар при виде него продолжил свое занятие и не стал ни торопить сборщиков, ни нарочно затягивать время. Когда старший из чиновников, Аноб, упомянул между прочим о недовольствах высокими податями и пошлинами на торговлю, Сеннуф позволил себе усмехнуться. Садахар заметил это.

— Видимо, для тебя это не новость, Сеннуф, — сказал он.

— Разумеется, господин, — с поклоном отозвался тот и неспешно, но властно прошествовал к каменному креслу, отстранив младших сборщиков. — Недовольство на словах — это лишь первый шаг. Потом слова могут побудить к делам, если не заткнуть вовремя болтливые рты, которых в последнее время стало слишком много. А болтали в кабаках «Чаша Мерхамета», «Тигриный хвост», «Резвая мариба» и еще в нескольких, которые я мог бы назвать. Могу назвать и имена тех, кто болтал…

Тощий, словно после тяжкой болезни, Аноб и его люди смотрели на Сеннуфа в немом ужасе, а Садахар рассмеялся.

— Вот что значит верная служба, — сказал он. — Радостно знать, что служение одних дополняется бдительностью других. Слушайте Сеннуфа, некоторые его слова стоят пригоршни серебряных шан. И на всякий случай сверьте списки мятежных болтунов, чтобы ни один не ускользнул. Ступай, Аноб, и впредь действуй ловчее.

Едва сборщики ушли после бесконечных речей, уверений, поклонов и шуршания свитками, Садахар поманил Сеннуфа и прищурился.

— Говори.

— Они пошли сегодня на рынок, господин, выслеживать девицу, — ответил Сеннуф. — И так вышло, что девицу схватили и увезли — видимо, за город. Наш влюбленный королевич это видел и тотчас кинулся догонять, Исур пошел с ним. А еще в толпе была эта безумная вдова, Мертима, у которой сгорел дом. Один из моих людей слышал, как она крикнула: «Надо сказать Берхаину». Думаю, уже сказали, и отец теперь перевернет всю Вайату и все побережье, лишь бы отыскать дочку.

— Любопытно, — заметил Садахар. — Только кому и зачем понадобилось красть нищую девицу, да еще на рынке, где полно людей? Что ты думаешь?

— Не знаю, господин, что-то здесь не вяжется. На работорговцев не похоже, они обычно действуют осторожнее. Может, разбойники? Мои люди доложили, что про них стали говорить больше — на рынке, в мастерских, на улицах и в кабаках. Про шахты тоже упоминали, господин.

— Значит, эти разговоры могли слышать и Огешан с Исуром, и отец девицы. Что ж… — Садахар потер руки. — Нам же будет лучше, если все они решат, что это правда разбойники. Быть может, так оно и есть, но неважно. Как бы ни было, мальчишка наверняка погибнет, пытаясь спасти свою милую. Даже если не погибнет, — он помолчал и улыбнулся, — самое время помочь.

Сеннуф ответил на улыбку.

— Я понял, господин. — Он поклонился. — Нам выезжать немедленно?

— Да. — Садахар вручил ему добытый вчера королевский приказ. — И ты хорошо сказал: «нам». Будет лучше, если ты сам возглавишь стражу. Разбойники разбойниками, но главная твоя цель — убедиться, что Огешан мертв, или позаботиться об этом. Только смерть его должна выглядеть либо несчастной случайностью, либо гибелью от рук разбойников. И приглядите за этим Берхаином, если он вам попадется; в случае чего — убейте. И помни, — Садахар понизил голос и впился взглядом в Сеннуфа, — вы не можете потерпеть неудачу.

— Неудачи не будет, господин, да хранят всех нас боги. Я соберу воинов. — С этими словами Сеннуф вышел, не тратя времени на последний поклон.

В оружейных звенела броня и грохотали десятки ног, в конюшнях ржали лошади, готовые нести своих всадников в бой во славу Вайи, а Садахар, оставшись один, позволил себе немного помечтать.

Возможно, на празднество Мерхамета Вайя обретет нового короля.

Со всех сторон его окружали мозаичные картины на стенах, привычные, но заигравшие с недавнего времени новыми красками. Вот Архатшир, Друг богов, основатель Вайаты, удостоенный бессмертия. Вот его сын Басамор, отважный воин и корабел, неутомимый борец с морскими разбойниками, что много лет досаждали народу Вайи, и безжалостный их истребитель. Вот Суллек, шестой король Вайи, бросивший вызов убийцам-жрецам Тейава: те запросили мира и вскоре исчезли; от некогда могущественного культа осталась только школа, где по сей день обучают «теней» — непревзойденных наемников, о которых ходят самые противоречивые слухи. Слухам Садахар не верил, хотя тщательно следил за ними. Зато он всею душой желал остаться в веках, продолжив и завершив дело короля Суллека.

Восемь лет стоял Садахар на пороге, не смея перешагнуть через него, — удерживала мысль о небесной каре, что грозит каждому, кто прольет божественную королевскую кровь. Когда Вайату охватил черный мор и королева Карна слегла, Садахар молил всех небесных владык, чтобы за нею последовали король и юный королевич. Но королева умерла, а они остались живы — в некотором смысле. Теперь же дни короля сочтены, а от Огешана можно было избавиться давным-давно, если бы не Исур. Проклятого телохранителя самолично выбрала для сына королева незадолго до своей смерти и, видно, знала, что делала. Преданность Исура могла сравниться с верностью Бойята, королевского лекаря, — они оба из породы цепных псов, готовых грызть глотки за хозяев.

Зато если Огешан умрет — неважно, как и от чьей руки, — король не переживет этой вести. Бесславный конец для рода Архатшира. Но много ли стоит жизнь двух человек, пускай божественной крови, в сравнении с долгими годами власти, могущества, а, возможно, и бессмертия.

Сегодняшний день решит все. Возможно, еще несколько дней уйдет на то, чтобы уладить мелкие неурядицы. А потом никто не оспорит его права на королевский престол, когда жрецы дружно объявят его избранником богов. И боги благословят его устами жрецов, и чародейство их сделает свое дело. Темное колдовство не устоит перед ним, и победа над тайным культом убийц окончательно упрочит его власть и поставит его вровень с великими королями былых времен.

Размышляя о грядущей своей власти, Садахар подумал и о возможных своих наследниках. Сеннуф, бесспорно, верный и честный слуга, зато он скрытен, терпелив и, кроме того, научен горьким примером старшего своего брата. Корайян был другим, и ему не достало терпения, за что он и поплатился. Что до жены, то вряд ли она родит ему новых сыновей.

«Избраннику богов дозволено многое, чего нельзя простым смертным», — подумал Садахар. Королю подобает иметь жену-королеву, мудрую, гордую и величавую, а не тупую, забитую домоседку, у которой не хватает ума даже толково управлять домашними делами. Новую супругу он отыщет без труда: какая девица из благородного дома откажется стать королевой? А может быть, стоит взять жену в одной из союзных земель — хотя бы в Вальванте, что к северо-западу от Вайи. Правда, там начинает распространяться новая вера в единого бога, которая уже охватила весь север, запад и движется на восток, за далекие Мендритские горы. По словам жрецов, перед этим неведомым богом бессильны все чародейские ухищрения, что не могло не тревожить и их самих, и Садахара. Но ничего: если понадобится, его будущей жене придется сменить веру.

Когда все устроится — Садахар нарочно говорил «когда», а не «если», — настанет новый золотой век Вайи.