Золотой билет (гет)

На второй день поднялись они рано. Ханаби это нравилось, потому что она еще надеялась, если не попасть на праздник, то хотя бы успеть накупить здешних сувениров на заработанные деньги, чтобы подарить их потом близким после Нового года, а вот Якумо было тяжелее. Ей казалось, что, если в первый день учитель окружал вниманием ее, то вот теперь обращал больше внимания на вторую ученицу. Хьюгу он успел похвалить за то, что она, судя по бумагам, которые он о ней читал перед миссией, старательна, что она в отличие от многих шиноби, с кем он работал, закончила общее образование. Только вот Хьюге от этого было еще хуже: она думала, что не мог быть искренним такой человек, который был уверен, что пострадал в прошлом от ее партизанских навыков. А теперь Умино как бы говорит, что рад, что ее учили. Чему? Как устраивать диверсии? От такого общения ей становилось не по себе, а сбежать из уже второй нанятой повозки было некуда. Тут, в незнакомой глуши, даже она, поисковик, и то потеряется. А затем он как бы невзначай и при всех намекал, что должно быть обидно, когда старших детей ценят не за способности, а только из-за возраста. Ханаби понимала, что эти слова для нее: Ирука был круглый сирота, и сам такого по опыту знать не мог, но говорил. Следовательно, для них говорил. По Якумо было видно, что она единственная в семье, хоть они с Хьюгой этого не обсуждали, а у Идате был старший брат. Ханаби мельком взглянула на него, и , кажется, от слов Ируки ему поплохело еще сильнее, но сложные отношения Идате с братом... Хьюга подумала, что там дело далеко не в способностях, а в том, что Ибики был очень зол на то, что Идате обнаружил способности к тому, к чему не надо. А Ирука своими словами неосознанно сделал ему еще больнее. Ханаби все больше убеждалась, что учитель мало думал о других, когда что-то говорил. Вот и получалось, что он задевал ее, а сделал больно еще и Идате. Только, как это могло ее задеть? Не станет же она завидовать Неджи, которого провозгласили клановым гением, за которым она не угонится, даже если надорвется? Хотя некоторые люди в клане хотели бы от нее именно такого поведения. Или он намекает, и очень грубо, на Хинату? Но Хината-то вообще другая, и он с ней тринадцать лет не жил... Странно. Зато младший Морино хочет провалиться на месте. Только некуда.

Сам же Ирука понимал, что с хулиганкой ему будет сложнее всего: ее не подкупить, например, конфетами, не расположить, отведя к фотографу, и позволив сделать столько снимков, сколько она хочет, а не только анфас и профиль, да и в разговор она не вступает. Сидит и молчит, когда он намекает на несправедливости в том, что родители ее наверняка любят больше старшую.

Но с Ханаби надо было возиться, потому что Ирука верил слухам, верил в силу ее необычных глаз, тенсейган, которому приписывали чудесные свойства, и думал, что в перспективе из девочки выйдет вторая Цунаде. Просто идиоты-родители ее бросили. А что дурак бросил, то умный подберет и использует. Он представил, как по его приказу Ханаби притягивает и отталкивает врагов, получает через гудодама доступ к любому элементу стихийных дзюцу, а на кого направить удар, он ей подскажет. Главное, сейчас к такой перспективной массовой убийце войти в доверие. Она полезнее, чем весь ее клан, состоящий из тысяч слабосилков-каратистов. Такая союзница, хоть и подросток еще, может, стоит десяти джонинов и будет крайне полезна. Она может не на одну миссию сходить с учителем. А сколько они соберут трофеев! Он даже выделит ей долю с барского плеча. Ханаби же боялась Ируку с того самого дня, как он рассказал о чудесных возможностях шарингана в школе. Ей почему-то не нравились люди, которые восхищались глазами клановых шиноби. Это обычно плохо заканчивалось. А потом Хьюга после того, как стала свидетельницей той отвратительной сцены с призывом, боялась, что не найдет Ирука денег и продаст их за долги этим чакро-крабам. А почему нет? В его руках клановая принцесса, слабая физически, но очень талантливая, ее можно заставить работать на себя, и она будет жить. А ее, Ханаби, пустят на органы, как ее предков в Стране Молнии. Однако внимание Ируки и странный, неприятный разговор об ее способностях навел Хьюгу на мысль и самой кое-что вызнать:

— А вы работали в океанариуме? Ну, перед тем, как заключить призыв? — Спросила она. И получила длинный и обстоятельный рассказ о трудном детстве Ируки-сенсея. Родился он в клане Умино, который имел древнюю историю. Отца и мать потерял в возрасте семи лет. Они вместе отправились на задание и не вернулись. — Здесь Ирука заметил, что настроил девочку на печальный лад, лицо ее совсем погрустнело.

"Так они и побратаются с этой нелюдью. Из жалости. Хотя, какое с ними может быть братство? Так, использование. Но для дела нужно быть хорошим "нии-сан". — Решил он. Только вот у Ханаби не было сил, чтобы пожалеть учителя.

Отец и мать его успели передать ему контракт с крабами, передать нужные печати. А рассказать, как именно взаимодействовать с ними не смогли, не успели. Дальше был Корень, где его только травили за дворянство, от которого осталась в наследство только свиток с призывной печатью. У большинства молодых корневиков и этого не было, или был гораздо более жестокий призыв и наколки в виде кандалов. Это еще больше отрывало его, Ируку, от коллектива и обеспечивало доброе отношение сокурсников, которые были крестьянскими детьми, поэтому Ирука с гордостью поведал команде, что "все премудрости техники призыва познал сам". Ведь научиться пользоваться печатью самому круче. Научился печатью пользоваться, только вот требуют с него мерзавцы теперь двести ре, а сам он всегда думал, что оплаты чакрой достаточно. Тут Ирука понял, что рассказ его пронял Ханаби до глубины души. Вот с чего начинать надо было. Девочка животных любит. А девочка смотрела на него с ужасом. Вопросов у нее больше не было. И зачем только ее все летние месяцы гоняли в зоосад за чакро-соколами ухаживать? Зачем лицензию как призывателю выдавали, и то только после тринадцати? Вот же, замечательно, поставили ребенку татуировку, а дальше "он сам разобрался". А теперь влип в крупные долги. А океанариум, где бы ему рассказали о чакро-крабах, сироте не полагался. Слишком интересное и специфическое образование было бы для корневика. Вот билет в крысиное гнездо — это всегда пожалуйста. Для Ханаби вся эта история с крабами была хоррор-рассказом. Особенно, если учесть, как впечатлили ее некоторые призывы несколько лет назад.

На коротком привале Ирука тоже интересовался, но гораздо более банальными для нее вещами. Это были необычные синие глаза девочки. Умино спросил, нужны ли какие-нибудь специальные тренировки, чтобы развивать тенсейган? Хьюга рассмеялась. И сказала, что такие вещи иногда происходят в клане сами собой. И никакими тренировками цвет глаза изменить нельзя. А если Ирука-сенсей не верит, то пусть попытается тренировками изменить свой карий глаз, например, на красный.

В этот момент Ханаби подумала, что должна была познакомиться с Ирукой на несколько лет раньше: он же ходячая пропаганда необходимости системного школьного образования. А у нее тогда с желанием учиться были проблемы.

А вот Ируке было обидно: над его словами смеется мелкая соплячка, которая даже тюнинский экзамен еще не прошла. А еще она даром получила такие крутые глаза и нисколько этого не стыдится. Ханаби, заметив реакцию Умино, решила объяснить, что же на самом деле происходит с тенсейганом.

— Ну, это просто цвет такой. — Объясняла она. — Дядя говорит: мутация. А так обычный бьякуган и выдумывать нечего. А у людей своих дел нет, вот и придумывают сказки про то, как тенсейган силой земли управляет. — Ханаби сказала, что слышала еще один способ получить силу земли, который рекомендовали местные знахари. И там нужен был огурец. — Якумо, услышав это от Хьюги, стала красной, как помидор, а Идате рассмеялся. — Вы еще скажите, что я взмахом бровей могу развести разводной мост!

Ирука кисло улыбнулся. Он и радиопередачу "Народный ирьенин" слушал, где выступал этот фрик с огурцом и тоже считал себя человеком, открывшим панацею и весьма смыслящим в медицине, и цитату из популярного романа про бесплодных шиноби, уничтожающих всяких бакемоно и берущих детей в качестве платы за миссию, узнал.

— Это просто красиво. — Подытожила девочка.

"Наверное, единственное, что во мне красивого есть", — подумала Ханаби, но вслух не сказала. Она вроде бы все объяснила Ируке, но тот еще больше расстроился. А затем подумал и сказал:

— Хорошо вам, клановым. Глаза у вас красивые и талант от рождения. — Тенсейган тотчас перестал интересовать учителя.

Тут в голове Ханаби вообще все перемешалось. Получалось, что Ирука — сам клановый шиноби, который завидует другим клановым шиноби, у которых были способности "сильнее". Но так себя клановые не вели, у них была родовая гордость, они обычно себя считали лучшими, а свои способности самыми сильными и замечательными. И мечтали в будущей жизни родиться воинами своего же клана, потому что на меньшее были не согласны. У такого образа мыслей есть недостатки, но хотя бы такие люди не мучаются от зависти. А этот рассказывает всем, что он — клановый шиноби и дворянин, и, судя по призыву, это правда так, но он начисто лишен клановой гордости и все смотрит на чужие техники вместо того, чтобы развивать свое умение. Да и специализации Ханаби у него никакой не заметила. Дальше выходило еще страннее, потому что Ирука явно завидовал другим бесклановым, например, Какаши-сенсею, сыну опозоренного самурая. То есть он — клановый шиноби, который свои техники не развивает, а завидует техникам бескланового... Тут Ханаби поняла, что запуталась.

Ируке казалось несправедливым, что Якумо все новогодние праздники проведет в поисковой работе на миссии, даже если сама на нее попросилось. Ну, что поделать, милое, глупое дитя. А ему нужен был человек в команду. Вот и решил Ирука как-то скрасить ее первое задание. К тому же Умино понимал, что Якумо была единственная, кто не была наказана. А значит, например, во время короткого отдыха в пути в таверне, где они обедали, Якумо Курама имела, по мнению Ируки, право на еду получше. Поэтому вдобавок к рису и рыбе, полагавшейся всем, Умино щедрой рукой насыпал в ее пакет мандаринов, да еще и разных конфет сверху. Пусть теперь остальные поймут, что хорошая кормежка напрямую связана с примерным поведением. Идате был вор, а значит, ему мандарины пожизненно не полагались, а девку из клана Хьюг он подозревал в подсовывании перцовых бомб, а потому отдавать сладости террористке намерен не был. Пусть теперь слышит манящий мандариновый запах и захлебывается слюной. Якумо не очень поняла, почему ее, самую хилую, нагрузили под завязку продуктами. Вон Идате гораздо крепче, и руки у него вон какие сильные — Якумо взглянула на него и невольно залюбовалась. Да такому юноше все эти пакеты с провиантом как раз по плечу. По дороге назад она обнаружила, что ее товарищи идут совсем налегке, и в их пакетах только рис с сашими. И тут Якумо поняла: добрый Ирука-сенсей решил устроить им небольшой новогодний праздник с фруктами и сладостями, чтобы они не сильно расстраивались, что пропускают семейное торжество. Свои мысли она высказала ребятам, а те молчали, глядели в пол и озирались на нее волком.

— Ребята, мне тут Ирука-сенсей поручил нести общий мешок. — Сказала девочка и открыла пакет с фруктами и сластями. Курама подняла глаза и натолкнулась на взгляд Ханаби, голодный и недобрый.

— Интересно, с чего бы он тебя так нагрузил? — Выговорила она.

— Ирука-сенсей брал десерты последними. А я же все время последней за вами плетусь. — Объяснила Якумо. — Вот в мой мешок мандарины и попали. Да какая разница в чей мешок он положил, раз он на всех брал! Пошли, почистим их. Десерты же не ждут. — Немного по-детски сказала Курама.

— Я даже выяснять не хочу, почему все мандарины чудесным образом к тебе попали. — Буркнула Хьюга, но взгляд ее потеплел.

— А ты так хочешь нести мешок со сладостями? — Задала вопрос Якумо и подумала, что всей этой сцены можно было избежать, если бы Ирука отдал пакет Ханаби. Это было бы даже логичнее: она накачаннее.

— Может, и хочу. — Сказала Хьюга.

Праздничный обед состоялся в комнате, занятой Якумо и Ханаби. Курама позвала и Идате. Очень уж ей хотелось воспользоваться щедростью Ируки и накормить симпатичного юношу запретными для него мандаринками.

Якумо решила, что будет не честно не разделить на троих такой подарок, который случайно оказался в ее руках.

Ребят, действительно, ждал праздничный, но скромный обед в честь наступающего года. Вся педагогика Ируки пошла насмарку: Якумо, не понимавшая, как можно купить не для всех, угостила Идате, да и Ханаби тоже досталось, иначе как же это было бы гадко, когда двое едят, а третий на них смотрит. Кажется, это успокоило ребят, которые сначала расстроились оттого, что "общие" лакомства оказались в одной корзине. Хотя Ханаби пугало, что Якумо не понимает, что ее выделяют. "Как она будет жить, такая наивная?" — Подумала девочка.

В то, что Якумо все не так поняла, Хьюга поверила: откуда ей знать, как кормят генинов? Это же была первая миссия Курама.

* * *

Вечером второго дня случилось то, что еще более оттолкнуло ребят от Ируки. Оказалось, что Умино-сану нужны развлечения. И он как крутой шиноби, оказавшийся вне Деревни, отправился в публичный дом. Деньги у него имелись, и он надеялся на задании заработать намного больше. Заинтересовать проститутку серебряными ре оказалось просто, только вот в другом вопросе вышло несогласие. Ирука считал, что презерватив в сексе только испортит удовольствие.

— Да не залетишь ты! — Убеждал он женщину. И решил поделиться с ней мудростью, которую почерпнул из передачи "Народный Ирьенин". — Все люди, кто чакрой обладают, рожают мало, поэтому трахаться могут сколько угодно, в свое удовольствие. Такие люди свои системы чакр годами сочетают, чтоб забеременеть. Говорю тебе! По радио хуйни не скажут! С одного раза ничего и не будет!

— То-то наши бабы от вас, шиноби, не залетают, им это мерещится, наверное! — Огрызнулась женщина.

-Ну, хорошо-хорошо, — примирительно сказал Ирука, — я тебе сотню-другую мон накину, — Умино перешел к тому аргументу, который всегда действовал на него самого.

— Сотню-другую накинешь, а мне потом лечиться на целый ре. Скажи сразу, что сифозный и проваливай. — Ответила путана. — Не то бабы у него не беременеют, годами чакру эту вашу сочетают. Псих... или делай, как все, или я сейчас Хикару позову, он тебя из заведения-то быстро выставит. Таких пиздюлей отвесит, что сам от него забеременеешь, не сочетая чакру.

Так и вернулся Умино из квартала Красных фонарей злющий и глубоко неудовлетворенный.

* * *

— Ирука-то еще не вернулся? — Шепотом спросила Якумо в полуночной тьме. Она прислушивалась к шагам. И, хотя мастер Ирука был странный, все-таки оставаться в таверне под глубокий вечер совсем одним было страшно. Особенно Кураму тревожили пьяные голоса на первом этаже. Дома-то она от таких людей была ограждена.

— Я его даже рядом не чувствую. И не вижу. А я — сенсор. — Отвечала Хьюга. — Ты пока поспи. Когда он вернется, я почувствую, тебя разбужу. Я его не меньше твоего боюсь. — Хьюга подумала, что Якумо больше боится самого Ируки, чем остаться без его защиты. Но растревоженная девочка сама теперь не могла сомкнуть глаз.

— А много у тебя сестер, братьев? — вдруг спросила Курама. Ее этот вопрос волновал еще днем, а при Умино она старалась на личные темы не разговаривать.

— В побочной Ветви, наверное, тысячи. В главной поменьше. — Ответила Ханаби.

Хьюга задумалась, засомневалась, а потом спросила:

— А племянники тоже считаются? Понимаешь, все дети клана Хьюга мне какая-то, пусть далекая, но родня. У нас в семьях по четверо-пятеро детей...

— Мне бы так... — С тоской прошептала Курама в сумеречной тьме. — Вам, наверное, весело.

Ханаби догадалась. И теперь корила себя за то, что получилось, что она хвастается своим огромным племенем. У Якумо была маленькая семья.

— Ты тоже хочешь братика или сестренку? — Спросила Ханаби и как сенсор сначала почувствовала, как Курама едва кивнула, может быть, даже не до конца осознав жест, а затем только ответила.

— Да, мне кажется, так всем будет лучше. У меня на самом деле были и брат, и сестра. Только сестра "родилась в рубашке". Правда, на этом ее везение и закончилось. Долго она не прожила, да и говорят, что шиноби быть не могла. А брат выжил. И вырос. И смог. Чакрохудожником стал, шиноби поддержки. Я его любила, — тут Якумо засмущалась от странного, игривого взгляда Ханаби, который мог понять только клановый шиноби, — по-сестрински. — Добавила она. — Он умер, когда ему было, сколько нам, взрослый уже совсем. На пятом своем задании. С последнего его группа не вернулась. — Курама услышала, как Хьюга выползает из-под одеяла, а потом почувствовала, как ее обняли.

— Вот я и подумала, — продолжила Якумо, — хорошо бы родители еще ребенка завели, чтоб на мне не зацикливались. Не то они меня одну больше почти никуда одну не выпускают. Если б они узнали, что я на миссию отправилась, они б никогда меня на всю жизнь заперли. Потому что я последняя. Да и еще болезнь эта дурацкая. Это неправда, что ее нет. Тело у меня слабое. И тайдзюцу мне нельзя.

— Ну, склад-то охранять можно. — Возразила Ханаби. — Сторожем даже я подрабатывала. Тебя на миссию С возьмут, правда. — Она подумала, а потом решила договорить. — Если все по-честному рассказывать, то я тоже всегда в паре на складе этом работала. Меня одну тоже не пускали. — Якумо это было понятно. — Это из-за поведения. Меня целый год везде провожала родственница, мы с ней тезки. Она — Хана, я — Ханаби. Меня водили в самурайскую школу, меня приводили оттуда в художку, потом забирали из художки домой. Еще и дома над душой стояли. Я была наказана. Родня боялась, что я начну прогуливать или опять что-нибудь выкину, вот и приставили ко мне... ответственного человека. Уже от этого было стыдно, а делать нечего. Ну, и миссии я всегда выполняла с кем-то. Поэтому ты можешь быть охранницей. — Уже веселее сказала она. — Например, в паре с Идате. — Ханаби в темноте и без бьякугана знала, что Якумо раскраснелась вся, до кончиков ушей. И ей нравилось ее провоцировать.

— Ты что-то натворила? Ну, была наказана... — Спросила Якумо после недолгого молчания, которое, кажется, нужно было девочке, чтобы немного успокоиться.

— Многое, — ответила Хьюга. — У меня даже прозвище было: "маленькое чудовище." Я весь клан достала.

— "Маленькое чудовище"... — Произнесла Якумо, будто пробуя на вкус.- Слушай, забавно, звучит, как маленькая воришка.

— А вот ни хрена не забавно. — Бросила Ханаби.

— Так... татуировки... все-таки за это? — Спросила Курама, боясь сказать при Ханаби, что она понимает под выражением "за это", и как "это" связано с прозвищем ее подруги.

— Да не, чего ты привязалась. Наколки не при чем, наколки наоборот... Надо мной сжалились и их поставили. Из клана не выгнали. Они для дела нужны, без них не выжить. Я же говорила: выживать — это нормально.

— А за что из клана выгнать? — Тут Якумо стало не на шутку интересно.

— Слушай, мне стыдно вспоминать. — Ханаби поймала на себе испытующий взгляд Якумо. — Ну, хорошо. — Сказала она. — Случалось, что я обижала тех... кто младше и слабее. — Тут голос ее стал дрожать, и она обрадовалась темноте, которая скрывала ее лицо. — А еще у меня была мысль сбежать из кланового квартала и найти себе особенного учителя. — Якумо повертела пальцем у виска. Ей, конечно, иногда хотелось ходить на миссии, гулять по Конохе без присмотра, но так, чтобы сбежать насовсем, чтобы никогда не возвращаться, таких мыслей у Якумо никогда не было, а затея Ханаби казалась не просто опасной глупостью — безумством. Якумо иногда казалось, что ее новая подружка немного не в себе. Якумо надеялась, что "немного". Других-то подруг у нее не было.

— Меня вернули с полдороги, высекли. -Рассказывала Хьюга. — Объяснили, что, если буду убегать через год, то могут повесить как дезертира. А потом меня недельки на три отправили в больницу клана. В психиатрическое отделение. Я там помогала ухаживать за шиноби, которые пострадали от иллюзий. Техники изувечили их разум, и теперь их держат под тяжелыми лекарствами. Они совсем тихони, если не сказать хуже. Но это, пока препараты действуют. А потом мне сказали, что так бывает с перспективными учениками "сильных учителей", на которых эти сильные учителя накладывают "совершенно безвредные" ментальные печати, чтоб стажеры покорные были и об учительской силе много не болтали, да и просто потому что могут, хотят поизмываться над подчиненным. Я за три недели на них так насмотрелась, что потом полгода от воспоминаний трясло. А тетка моя приговаривает: "Тебе-то первой мозги техникой вы...шибут, потому что дерзкая." — Ханаби помолчала. собираясь с мыслями. — Урок я выучила. Мой учитель — инвалид войны. Никаких силачей и великих воинов. Да, если честно, не взяли бы они меня. Еще меня хотели отдать в ученики к палачу, чтоб я знала, чем заканчивается во взрослой жизни то, что я делала. Я упала Главе клана в ноги, разрыдалась, просила дать хотя бы доучиться, а в палачи уже потом, чтобы сразу не погибнуть. Мне дали закончить школу, а потом угроза как-то забылась.

— А зачем ты так себя вела? Ну, убегала, обижала слабых? Это гадко и глупо, и вообще зачем так не слушаться родителей?

— Якумо-чан... — Раздраженно и резко сказала Ханаби, потом замерла, выдыхая и справляясь с эмоциями. — Нехорошо других без ножа резать, не слышала? Я тебе ничего не сделала. — Затем Ханаби подумала и все-таки решила ответить. — Понимаешь, у меня только одна сестра, родная и любимая, у всех много, а у меня нет. Мама только Хину-чан и меня родила. Остальных, двоюродных родственников, я училась ценить. Ну, отказываться ради моих кареглазых братьев от того, что важно только для одной меня. Раньше я этого не умела. — Рассказывала Ханаби взволнованным голосом. — Меня, младшую, тоже не должны были никуда не пускать. Но этого не случилось.

— Здорово, что вас много. Наверное, поэтому не случилось. — Произнесла Якумо.

— Зато ты, единственная дочь, никогда не услышишь от Главы клана, что в Хьюга есть другие девочки, которым не так повезло, как мне, и если я не исправлюсь, то Глава-сама найдет белоглазую шатенку моего возраста и назовет ее Ханаби. А я в лучшем случае на Чаячьем Острове останусь навсегда, потому что клану позорники не нужны.

Я тогда поняла, что еще чуть-чуть, и мне конец. Мне сказали, что веду себя, как свинья, а, значит, скоро свиньей и стану. Я тогда просто не понимала, что через год-другой то, что сейчас было детскими проказами по глупости, в тринадцать лет будет уже преступлением.

Якумо игры слов не поняла.

* * *

— А сестра? — Спросила Курама.

— Что сестра? — Ответила Ханаби. — С сестрой страшная история чуть не вышла.

— Ты ее охраняешь? Мне так Ирука-сенсей сказал. — Призналась Якумо. — И я сама тебя видела на празднике, помнишь, в форме, как у девушек-военных, которых я в додзе рисовала.

— Не было настроения, вот пришла в одежде для партизанской подготовки. А он по одежке встретил. — Усмехнулась Хьюга.

— А я думала, что ты — телохранительница своей сестры. Так жалко тебя стало. — Проговорила Якумо.

— Вот еще глупости. — Бросила Ханаби в ответ. — Я ее никому не отдам. Только вот, как же я ее защитить-то смогу одна? От кого? От молниевых шиноби что ли? Блин, мне тринадцать. Нас тупо обеих похитят. И пошлют письмо родным: "А девочки теперь стоят два миллиона". Ничего этот Ирука в Хьюгах не понимает. На самом деле, если с Хинаты всю эту мишуру снять, она под одеждой такая же, как и я. Просто она — жуткая стесняша. — Ханаби всю так и перекосило от раздражения. — Она же такая у нас же-е-е-енственная. Она смотрит на то, что в большой Конохе при-и-и-и-инято. А там про наколки ерунду всякую говорят. Вот моя сестричка и верит. Внуша-а-а-аемая. И одевается так, чтобы им понра-а-а-авится. Вот и носит фурисоде, чтобы руки скрыть, и челка у нее длинная, чтобы манджи видно не было. А сколько у нее дома этих притираний для лица, ты бы видела! Мне и в голову не приходит, зачем нужно столько склянок?

— А как же "побочная ветвь защищает главную?" — Спросила Курама.

— Скорее кормит. — Улыбнулась Ханаби. — А защищаем мы. Мы все-таки посильнее будем. Опять он все перепутал. Знаешь, давай, как закончится миссия, ты у нас немножко погостишь, а? Узнаешь, как все по-настоящему. В деревню я тебя, наверное, отвезти не смогу, но вот в квартале пожить можно. Мои тебя примут.

— А мне родители не разрешат. Они меня, наверное, вообще после этой миссии дома запрут. На всю жизнь. И к нелюдям не пустят. — Якумо еще сильнее погрустнела. Ей хотелось узнать, как живут белоглазые. Да тут еще самая настоящая нелюдь обещала ее провести в район, в котором жили только эти пришлые Хьюги. Но Якумо знала, что, как только она вернется домой, родители лишат ее каникул за то, что она, не спросившись их, смоталась на задание, и никаких новогодних каникул с Ханаби у нее точно не будет.

— Беда. — Вздохнула Хьюга, услышав ее ответ.

* * *

Ируке после совсем неудачного вечера тоже захотелось поговорить. И собеседник был выбран тут же: им стал Идате, с которым Ирука делил комнату в таверне. А поговорить хотелось о приятном:

— Как думаешь, Идате-кун вот где бы мне раздобыть миллиона четыре ре? — У Идате весь сон пропал: он таких цифр и не слышал никогда. Но учителю не перечил.

"Мало ли, пришел Ирука-сенсей выпивший, а с такими спорить себе дороже". — Решил он и подумал о брате.

— Я бы шаринган тогда прикупил... — Продолжал Ирука и всем видом показывал, будто он знает, как на черном рынке купить такие глаза и остаться живым. — Идате принюхался, а алкоголем не пахло. Вот совсем. Но не может же такое говорить трезвый человек?

Тут Идате вспомнил, как однажды воспитывал его брат, как долго тряс его за шкирку, как котенка, обыскивал вещи, даже ту штуку, которой ногти срывают, достал, правда в ход не пустил, и кричал ему прямо в уши: "Говори, сука, закидываешься таблетками чакры или нет, бля? Говори! Узнаю — убью". Старшему Морино верилось. А Идате этих таблеток чакры и в жизни не видел, только от брата между зуботычинами и матом узнал, что к ним привыкают и начинают творить всякую дичь. Ирука, по мнению Идате, вполне подходил под описание тех людей, у которых не было доброго и заботливого брата, предупреждавшего о зависимостях. Идате охватил ужас. Такой может и ученика на органы продать ради новой дозы. Учих в его команде не было, но он подумал о Хьюге. И в голову ему пришел вопрос: "А что будет делать Ирука, если не найдет возможности купить чудесные глаза относительно честно?" А Ирука меж тем рассказывал, как бы он озолотился, попади в его руки додзюцу, и для разнообразия спрашивал у Идате, что он об этом думал, потому что монолог ему наскучил. А младший Морино все больше понимал, что Ируке сгодится и этот редкого цвета бьякуган, о котором так неосмотрительно рассказывала Ханаби днем. У Идате был неприятный опыт. Однажды его учитель уговорил похитить реликвию, за которую ему в другой стране должны сразу дать звание джонина. Идате тогда купился, но сейчас он умнее. Морино подумал, что его очень аккуратно вербуют в аферу с додзюцу, на этот раз обещая много денег, которых "хватило бы всем и на все". А какую аферу, догадаться было нетрудно.

* * *

Идате Морино на следующий день рассказал Якумо о разговоре с Ирукой и встревожил ее не на шутку. Курама в ответ поведала о ночной беседе с Ханаби, о том, что ее род славился особыми глазами, за которыми недобросовестные люди устраивали охоту. Вот и сейчас Ирука наверняка решил поживиться за счет подростка, который свое драгоценное додзюцу защитить не может. В общем, Якумо поняла, что ее единственную подругу надо спасать

После того признания о том, что Ирука-сан и шарингану был бы рад, и от понимания, что он от тенсейгана не отказался бы, беспокойство охватило ум Якумо и Идате. Подтверждений других и не надо было: ребята еще до миссии не добрались, а выяснилось , что их сенсей, который и официальным их учителем-то не является, алчен и и на все пойдет ради силы.

Генины от него про глаза Учих несколько раз слышали, а тут он интересовался: отчего у Ханаби-чан такие синие глаза? Своими мыслями дети решили поделиться с Хьюгой. Она тоже считала его маньяком, который отправился с детьми в далекую даль, и вот теперь с ними нет других взрослых. У испуганных подростков созрел план, но он должен был подождать до вечера. А ночью уже в третьей таверне спящего Ируку крепко опутала нарисованная веревка, вдобавок в его комнате был нарисован поддельный выход, чтоб он бился в стенку, пытаясь выбраться. Возле настоящих дверей были приготовлены свои сюрпризы: несколько перцовых бомб. Так и проходит Ирука с "шаринганом" целую неделю. Идате была поручена самая важная часть миссии: стырить у Ируки командировочные, которые ему выделила Коноха на содержание трех генинов, у которых задание должно занять все новогодние каникулы. Когда деньги были стащены, оказалось, что осталось еще порядочно, ведь ни на какую миссию им ходить не надо, а хватило бы на три дня, чтобы домой вернуться. Молодые ниндзя, не теряя ни минуты, отправились в путь. Расчет был простой: за все эти несколько дней они поняли, как для Ируки важны деньги. А задание сулило ему большую выгоду. Он не бросится в погоню, плюнув на контракт, к тому же тогда испортится его репутация. Он же на хорошем счету у начальства. А заказчику плевать на его проблемы с командой. А их репутация... Команда детей-штрафников сбежала накануне Нового Года — как неожиданно! Да и найти деньги, чтобы расплатиться с чакро-крабами, куда важнее, чем догнать и наказать ребят.

А генины уже не верили, что с таким командиром у них что-то получится, жутко устали за несколько дней мыкаться по гостиницам, хотели домой, натерпелись страха от преподавателя, которого считали расчленителем, а поэтому не станут подчиняться такому мерзавцу. Пусть хоть их на весь следующий год к плохим командам прикрепляют, хуже человека, обсуждающего, как бы достать из запасников глаза при детях с измененным геномом, быть уже не может. Тем временем они не хотели думать о том, откуда в этих запасниках глаза?

Якумо решила, что ей за побег ничего не будет, потому что родители, жутко взволнованные, будут рады узнать, что она вернулась. И Идате она тоже как-нибудь поможет, например, рассказав, что без него она бы не спаслась. Родители поймут того, кто рисковал ради их дочери.

Ханаби не боялась убегать: страх быть проданной на органы за огромные долги Ируки был сильнее. Она даже представила самую жесткую отработку из возможных: трудовую миссию в городе Мертвых. Но Кимимару, ее товарищ по команде, как-то там живет. Может, она неделю там выживет, ну или две. Не отправит же его приемный отец ее на смерть. Иначе ему придется искать новую сокомандницу для Кимимару, а не всякая согласится. Может, даже ее поселят рядом с Кимимару-куном, и она вроде бы как в гостях. А еще ей казалось, что в отличие от безумного Ируки, Оротимару все-таки справляет Новый Год, правда, она стеснялась подумать, как. В общем любая отработка была лучше. Даже, если за побег отправят к одному из палачей Конохи, анбу Сороке-сама. Даже она казалась адекватнее, хотя этой Сорокой ее когда-то пугали и говорили, что, если Хьюга не исправится, то будет любить птичек в ссылке, а не в клане, и сама на "птичку" станет похожа, на всю жизнь надев "птичью" маску анбу. Ханаби представила, как все Четвертое отделение, служба исполнения наказаний, ржет над тем, за что их троих туда отправили.

Относительно же Ируки у Ханаби было четкое понимание, что ею интересуются с точки зрения незаконной трансплантологии. В клане ее поймут и отправят в Коноху отписку о том, что девочка получила строгое взыскание, а она отделается усиленными тренировками. Ага, в боевой сфере, чтоб она знала, что делать с оборзевшими "ируками" в будущем.

А еще команда Ируки была подростками и вообще не хотели и не привыкли работать вместо новогодних каникул. А побег казался им чем-то взрослым и романтичным: типа они сами решили не прогибаться под плохого учителя, и они молодцы. А еще они успеют привезти подарков родным, правда, совсем скромных сувениров, ведь, если транжирить, то и денег на ночлег не останется.

За время их возвращения Якумо решила, что путешествовать в компании друзей не так опасно, как ей рассказывали, тем более, что теперь они все направляются домой.

* * *

— Мы вырвались! Мы ее спасли! — Обрадованно воскликнул Идате, ведь дети были в бегах уже второй день и, наконец, поверили, что их не ищут.

— Сбежали! — Выдохнула Якумо. — Она-то сбежала, а вот я... — Грустно продолжила Курама, а потом внезапно замолчала.

— А у тебя, что? Тоже кто-то зарезать хочет? — Обеспокоенно спросил Морино.

— Нет. Слушай, Идате-кун, меня ведь не должно было быть с тобой и Ханаби-чан. Я случайно на миссию попала. — Объясняла Якумо.

— Ты жалеешь? Оказалось здесь такие ужасы. — Вздохнул юноша.

— Нет, я наоборот, хотела попасть на настоящее задание. А тут под Новый год! — Воскликнула Курама.

— Мечта сбылась. — Продолжил за нее Морино.

— Ага. — Кивнула девочка. — Только я больше не сбегу, понимаешь? Закончится моя сказка о свободе. Меня под замок посадят. — Идате услышал тяжелый вздох. — И больше меня никуда не выпустят. — Морино, кажется, начал понимать, но ничем помочь не мог.

— Слушай, — продолжала Якумо, — у меня приключений за эту неделю было больше, чем за семь лет перед этим. И я многое поняла: например, что путешествовать мне можно, правда, сначала недалеко, или что Ханаби классная, хоть она и нелюдь. Кстати, куда она запропастилась? Так и потеряться недолго, а мы одни.

— Ханаби-чан в сувенирную лавку свалила. Тут недалеко. — Сказал Идате.

— Это — хорошо. — Неожиданно произнесла Якумо. — Не то при ней у меня смелости не хватает. Стесняюсь я.

— Чего? — Недоуменно спросил Идате.

— Ну, стесняюсь и все... Я давно хочу тебе сказать, в смысле, признаться... Я на тебя всю эту неделю смотрела и... — Идате непонимающе уставился на нее. — Ты мне нравишься очень. — Курама заметила, что Идате улыбнулся и, ободренная этим успехом, продолжила говорить. — Поцелуй меня, пожалуйста, на память, раз мы, наверное, и не встретимся больше, не увидимся... — Якумо было горько. Идате казалось, что она заплачет. — А то вдруг меня больше никто не поцелует, а я всю жизнь просижу дома, в художественной студии, всю жизнь буду рисовать печати для клана.

Идате такая судьба казалась ужасной. Конечно, как можно не выполнить просьбу человека, которого вот-вот запрут в золотой клетке на всю жизнь. Идате чмокнул девушку в щеку. Та покраснела и недовольно надулась.

— Не так. Поцелуй меня, пожалуйста, в губы, как любимую. — Попросила она.

Идате был ошарашен. Он пришел в себя, и первое, о чем он подумал, что с ним сделает брат, когда узнает, что он совратил калеку. Но брата здесь не было, а были только они двое, потому Идате, сначала из жалости, а затем поддавшись желанию, обнял ее за плечи, и в этот момент в мозгу стучало, что отступать уже некуда. Он прикоснулся к ее губам, и поцелуй вскружил ему голову. Теперь ему казалось, что если и брат убьет его, то ему не страшно. Он немного разомлел от сладости, и будто бы ощущал вкус ванили на губах, как от тех конфет, которыми впервые угощала его Якумо, и ее вкус слился с его воспоминаниями о новогоднем празднике и лакомствах, которыми она с ним поделилась. А теперь она отдала ему свой первый поцелуй. Мысль об этом усиливала желание, новые чувства бередили его душу; Идате пьянил аромат ее волос и запах шеи девушки, цветочный или может быть мандариновый, а юноша слишком поддался ощущениям, чтобы соображать, откуда взяться мандаринам после трех дня их бегства. Он лишь обнимал ее стан, хрупкий и гибкий, слышал ее дыхание, сбивчивое и тяжелое, которое то придавало ему смелости, то пугало: он терялся в догадках от чего оно, от болезни или возбуждения. И шея девушки так нежно вздрагивала под его поцелуями. От этой нежности чувствовалось, что, хоть Якумо сама попросила его о ласке, но в то же время очень боялась.

Денег на два дня пути пути хватало, поэтому для Хьюги было важным сделать еще одно новогоднее дело: накупить сувениров, которые продаются "только вот в этой деревеньке и больше нигде". И поэтому она потеряла свою группу. Девочка бы сильно испугалась, если бы у нее не было бьякугана. Она активировала свою способность, да и покраснела от смущения.

"Ну, как же так ребята! Я же только на сорок минут вас оставила." — Подумала Хьюга, хотя сама замечала и даже поддерживала намеками и разговорами интерес Якумо к молодому человеку. А они уже чуть не на другую улицу отбежали, нашли укромный уголок, и, видимо, слишком увлеклись. Пришлось через бьякуган их искать. Неловко-то как... А потом пришлось ждать, пока ребята вспомнят о времени и вернутся к сувенирной лавке. Зато, когда они встретились, можно было так издевательски с хитринкой смотреть на молодых людей, только выдавала ее сама собой расплывавшаяся по лицу улыбка понимающего человека. Хотя Ханаби вроде бы даже "смущать ребят" не стала: ничего у них не спросила. Только вот они оба были красные, как два Ирукиных краба, на которых он сейчас впахивает.

Вернулись ребята под самый новый год. Еле успели: никогда ни Ханаби, ни Якумо не бежали так быстро. У них не было шуншина. У них была цель: отпраздновать вместе с родными.

* * *

А дома в последние часы перед Новым годом у Ханаби оказалось чрезвычайно много дел.

— Я домой не пойду. — Произнесла Якумо и почему-то покосилась на Идате. — Не хочу быть наказанной в праздник.

— Тогда оставайтесь в квартале. — Предложила Ханаби. — Для вас двоих футон в нашем доме найдется.

— Здорово. — Ответил Идате. — Меня точно на ужин воссоединения не тянет. Брат в ярости, наверное.

— Может, ему еще не доложили, что мы все сбежали. — Утешала его Ханаби.

— Значит, будет в ярости. — Ответил юноша, а Хьюга совсем погрустнела.

— Давай ты у нас на праздник останешься, а потом мы что-нибудь придумаем. — Сказала она, а Морино согласился. Однако дела на этом не закончились. Хьюга побежала домой, в свою комнату, где стояла клетка с желтой иволгой, а ребятам объяснила, что у нее встреча. И она должна была прийти туда одна. Она долго петляла по улицам праздничного города и даже активировала бьякуган, чтобы увидеть того, кого ей нужно. Наконец-то она нашла заветную скамейку, где ее и ждал человек.

— Еле нашла. — Сказала она.

— Я думал, не встретимся, — сказал мужской голос.

— А я ото всех сбежала. Успела. — С гордостью сообщила Ханаби.

— А тебе попадет... — Сделал вывод молодой человек.

— Это все равно. — Бросила Ханаби. — Попадет — отработаю. Но что мы говорим отработкам? -Спросила Ханаби и сама же ответила. — Не сегодня!

— Я долго думал, что подарить, и вот... вспомнил наше знакомство. — Сказал юноша.

— Нашел, что вспомнить. — Ответила Ханаби. — Новый год все-таки.

— Это важно. — Произнес он. Молодой человек держал в руках несколько террариумов. — Это — пауки-ткачи, — пояснил шиноби. — Они не ядовиты. Зато их чакра запутывает сенсора, если тебя захотят выследить.

— Кидомару-кун! — Хьюга обняла смугловатого молодого человека с черными сухими волосами, завязанными в хвост. Ханаби почувствовала, что ее обняли три пары рук. У той перехватило дух. — Эй, нельзя же так крепко! Я тебе не рукоять катаны. Вот задушишь меня случайно и будешь искать себя другую подругу. — В шутку возмущалась она.

— И не стыдно тебе? — Отвечал Кидомару. — Жалуешься, а сама пальцами в волосах зарылась. — Я не хочу, чтоб с той случилось, ну то, что ты видела, поэтому вот эти пауки...

— Матери не получше, Кидомару-кун? — Смугловатый юноша вдруг осунулся, и вмиг от праздничного настроения ничего не осталось. Затем покачал головой. Он был из деревеньки Кумо, что недалеко от хьюговских угодий. С матерью Кидомару случалась беда: она была онна-бугейся, и однажды ей пришлось сражаться с мастером гендзюцу. Товарищи отбили ее и даже привезли назад в клан, только уже по дороге выяснилось: техника врага слишком сильно повредила психику. Клану Кумо удалось пристроить ее лечиться в больницу Хьюга. Только вот улучшений никаких не было. Разве что ей там было гораздо спокойнее, и она была под наблюдением. Когда во время своей практики Ханаби видела ее, то та под действием сильных средств почти все время молчала, ничего не говорила, а Хьюге рассказывали, что если этих лекарств не давать, то начнется бред и истерики. Ханаби скоро поняла, что лучше лекарства: от ночных криков беспокойных больных, которые часто приходилось слышать сосланной в такую отработку куноичи, она отходила потом очень долго.

— Спасибо, — сказала Ханаби, принимая террариум с пауками. И теперь рассматривала белого и черного паука, на которых падал тусклый свет газового фонаря.

— Белая — это девочка, вот я и подумал, чтобы со смыслом подарок.

Хьюга кивнула головой.

— Интересно. Только , как же я все это понесу? Тут столько террариумов.

— А я всегда говорил тебе, что у тебя слишком мало рук, Ханаби-чан. Как ты вообще живешь? — Ханаби в ответ улыбнулась. — Я тут написал тебя, как за ними ухаживать и чего делать нельзя. Он, конечно, не ядовитый, но, если тяпнет, то дня два с температурой пролежишь. А тебе это надо? — Ханаби отрицательно помотала головой.

— Я аккуратно, я в перчатках буду. — Заверила его девочка.

— Если что случится, пиши мне и спрашивай. — Посоветовал Кидомару.

— А я тоже придумала. — Сказала Хьюга. — Вообще-то из зоосада никого нельзя брать. Нельзя дарить птиц чужим людям. Но я спросила Главу-саму, и он сказал, что тебе можно. У этих птиц своей чакры нет, но именно поэтому они идеально чувствуют чужую. К тебе теперь никто незаметно не подберется. Она — лучший разведчик. — Девочка сунула записку в одну из рук юноши. — Это про то, как ее кормить и вообще о том, что об этих иволгах важно знать. Ну, на первое время... — Объяснила она. — Вот... С Новым годом.

— С Новым Годом. — Повторил Кидомару. — Тебе до сих пор страшно? Ну, что это может случиться на миссии?

— Уже меньше. — Ответила девочка. — Она почти не верила, что ее птицы и пауки ее друга помогут избежать встречи с мастером ментальных техник, но то, что они пытались помочь друг другу и этими новогодними дарами заботились друг о друге неведомым образом прогоняло страх перед врагами, которые получали удовольствие от того, что могли отправить тебя на пожизненное лечение в клинику душевных больных или гипнозом заставляли делать других жуткие вещи. Хотя Кидомару был намного сильнее Ханаби физически, ее тревогу он понимал. В конце концов, девочка рассказала другу легенду про то, как юноша из клана Учиха с помощью гендзюцу вырезал сотни своих родных за ночь. Многие Хьюги видели это своим дальнозорким зрением и решили, что чудом выжили, потому что добрый Итачи мог бы уничтожить и их ветвь за далекое родство со своим кланом. Так, что Хьюге было не стыдно бояться.

Мысли Ханаби прервали залпы новогодних салютов. Она обернулась, разглядела вдали Огаву, красную от освещавших ее фейерверков в темном, даже не вечернем, а ночном небе. Реку стало видно, как днем, только в фантасмогоричном пурпуровом свете. Ничего не любила Ханаби, как праздничные фейерверки, потому что их яркость, спонтанность и сила находили отклик в ее характере. Салюты означали, что новый год уже наступил.

— С Новым счастьем! — Произнесла она.

Паучьи руки вновь привлекли ее к себе, а девушка вглядывалась в смуглое лицо, которое, время от времени вспыхивая, освещали красные всполохи салютов.

— Какие же глубокие, черные у него глаза, — подумалось Ханаби, когда на лицо Кидомару легла еще одна такая вспышка. Руки Хьюги обнимали его шею, а затем она почувствовала жаркий, горячий поцелуй. Небо еще раз полыхнуло красным, но Ханаби уже этого не видела, она только чувствовала пряный вкус губ Кидомару. И вовсе не отблески теперь красили щеки и шею девушки — сердце от волнения и нахлынувших ощущений разгоняло кровь и колотилось, как бешенное.

Потом Ханаби немного отстранилась от любимого, в голове звенело то ли от грохота салютов, то ли от усталости после тяжелой, изнурительной недели, проведенной не дома, она чувствовала себя немного пьяной, хотя не пила ни капли саке, и завороженно повторила на выдохе так, что Кидомару чувствовал ее дыхание: "С Новым счастьем!" А юноша сначала разглядывал ее в отсветах вспышек на ночном небе, потом дотронулся до косы, по-паучьи перебирая ее пальцами, будто крестовик — шелковую нить. Кидомару Кумо задержал взгляд на ее казавшемся бледным от света салютов лице и вдруг попросил:

— Ханаби, замри. — Та застыла с немного растерянным выражением, а затем почувствовала легкое касание шелковой ткани платка. — У тебя на паутинка на губах.

* * *

— Пойдем к моим новым друзьям. — Позвала она Кидомару.

— Ты им сказала обо мне? — Спросил юноша. В его голосе слышалась неуверенность.

— Я тебя с ними познакомлю. — Сказала Ханаби и увидела непонимание на лице друга.

— Людей, знаешь ли, лучше предупреждать заранее. — Произнес Кумо.

— Они — хорошие люди. — Кидомару недоверчиво посмотрел на нее. Сомневался юноша в ее словах. — Я рассказывала им о твоем клане. Мне, кажется, что они вас не осудили.

Якумо и Идате они нашли довольно быстро. Ханаби поняла, что переоценила свою подругу. У той от удивления перекосило лицо, ведь одно дело слышать о странном клане, а другое — встретить его представителя. По счастью, она была так напугана, что и сказать толком ничего не могла. От внимательного взгляда Ханаби не укрылось и то, что девочка дрожала. А еще взяла за руку Идате, который чувствовал себя не лучше.

— Ребята, это Кидомару-кун. Он — мой... друг. — Представила его Хьюга. — Он из клана Кумо. Я рассказывала. — Тут Ханаби осенило, что говорила она об этом клане только Якумо, да и то пару слов. А Идате увидел шестирукого юношу без предупреждений и объяснений.

Идате окинул Кидомару взглядом, тоже молчал и на рукопожатие не решился. Кумо же понял, что он был прав, когда говорил, что людей нужно к встрече с такими, как он, очень постепенно и долго готовить. Ханаби же забыла, как долго к этому клану "привыкали" Хьюги, которые сами не считали нетипичную внешность страшным отклонением. Жила себе деревенька Кумо в пятьдесят дворов близ Хьюговских деревень, где обосновались младшие родственники. И так уж вышло, что близкое соседство способствовало тому, что Хьюги и Клан Кумо иногда помогали друг другу спастись от инцеста. Большая часть обоих кланов не имела аномалий и были похожи на самых обычных людей, которые никакими особенностями не отличаются, а вот улучшенный геном потомкам передавать могут. Вот и привыкали Кумо к татуированным людям с "рыбьими" глазами, а Хьюги — к тому, что иметь больше двух рук это нормально, и даже иногда полезно. Привыкали не сразу, а с недоверием и постепенно. И поэтому Кидомару чувствовал себя очень неуютно из-за того, что Ханаби привела каких-то двуруких на него смотреть.

Дрожащей от страха Якумо вдобавок вручили террариум с пауками, потому что все подарки Хьюга унести не могла. Как ни странно, на Якумо пауки подействовали успокаивающе. Она всю жизнь хотела получить, если не призыв, то хотя бы простого чакрозверя в подарок, только кто же ей даст? Это же опасно. Курама сейчас завидовала ребятам, которые в новогодний день обменялись животными. Но себя Курама считала хорошей подругой, поэтому, улучив момент, отвела Ханаби в сторону:

— Он же совсем чудовище, ты видела сколько у него лап? — С возмущением спросила она.

— Рук, Якумо-чан, рук. — Поправила Хьюга. — Я вся в наколках из-за страхов клана перед геноцидом, а еще у меня нечеловечьи глаза. И знаю это, даже если ты сейчас руками замашешь, и скажешь, что я хороший человек. А у него шесть рук. Мы подходим друг другу. А в глазах людей мы просто разные сорта одного и того же. Кидомару-кун хороший. Смотри, какие славные у него пауки. — Сказала девочка с интересом исследователя глядя на террариум. — Он говорит, что они нужны, чтоб сенсоров запутать. Кидомару в этом... разбирается. Если хочешь, я могу тебе одну пару отдать, вон ту, которую ты в руках держишь. Я же видела, как ты на них смотришь. Я ему объясню, что Якумо всегда хотела питомца, а ей запрещали их заводить, и только я могу ей помочь. Он поймет. И вот еще что... — Ханаби порылась в сумке и достала оттуда толстую, увесистую книжку, которая по виду была перечитана не раз, а, может быть, и меняла владельца. — Моя любимая. — Сказала Хьюга. — Мне хочется ее тебе подарить, чтобы она была твоя. Пауки — подарок от нас с Кидомару, если он разрешит. А книжка — только от меня.

— А она про что? — С любопытством спросила Якумо.

— Ну, про воюющие княжества, про шиноби, которые сражаются с бакемоно, про детские тренировочные базы, про опыты над детьми, из-за которых через страшные мучения подростки получают силу, чтобы с этими чудовищами бороться, про партизан с улучшенным геномом... слушай, я лучше портить удовольствие не буду. Если все рассказать, читать неинтересно.

— Ну, раз любимая, тогда прочту, — пообещала Якумо.

— А я к тебе как-нибудь в гости наведаюсь. — В ответ уверила Хьюга. — Ты там не скучай в своем дворце со шторами.

Якумо представила сцену знакомства Ханаби с ее родителями, а также последствия этой сцены для них обеих. И дело даже не в том, чтобы Ханаби взяла сестрино платье или не в том, чтобы они пошли по магазинам перед встречей и присмотрели бы ей модные сапожки из дорогой материи вместо раздолбанных военных ботинок, которые еще через несколько марш-бросков по пересеченной местности прикажут долго жить. Внешними улучшениями всего не скроешь, а Ханаби и в речи, и в мировоззрении, и в самом своем образе воплощает то, что родителям Якумо в непослушных детях не нравится. Поэтому Курама ответила:

— Не теперь. Я сама не знаю, как к родителям возвращаться буду. Они же волнуются, наверное, жутко. — Хьюга тяжело вздохнула. Побывать у Якумо и выяснить, как она живет по-настоящему, не удалось, зато подарить ей хорошую книгу под новый год она смогла. А это уже успех. Да и с пауками Курама-чан будет вовсе не так одиноко.

* * *

Детям пришлось рассказать, что случилось с ними по дороге, как пугал их Ирука, как пережили они целую неделю кошмаров и ужасов. Идате, зная своего брата, серьезно переживал, не достанется ли Ханаби за подброшенные бомбы и побег. Глава клана Хьюга, выслушав все, назначил ей в качестве наказания дополнительные тренировки по тайдзюцу, да и то после праздника. Девочка, кажется, не сильно расстроилась. Об Идате и Якумо тоже удалось договориться. Им разрешили остаться на фестиваль. А Глава отправил сокола тем шиноби-сенсорам, которых родители Якумо уже наняли для поисков дочери.

— Какой у тебя отец добрый. — Сказал Идате, когда Глава их отпустил. — Хотел бы я, чтоб у меня такой папашка был.

Выражение ее лица изменилось. Ханаби молчала, а Идате чувствовал, как некое напряжение будто повисло в воздухе.

— Я что-то не то сказал? — Спросил он. — Сильно обидел?

— Нет, — проговорила девочка на тон тише.

— Просто у тебя было такое лицо, — объяснял Морино, — как будто тебе кунай в живот воткнули, да и провернули к тому же. — Тут он еще раз посмотрел на Хьюгу. — Вот, прямо, как сейчас! — Воскликнул он и решил объясниться. — Слушай, ты не подумай, я не как Ирука, я не хочу стать Хьюгой, не хочу, чтоб у меня был бьякуган, не хочу ничего покупать на черном рынке и даже не хочу, чтоб твой отец меня усыновил. Я не молниевики, и не Умино-сенсей. — Попытался он успокоить девочку.

— Я знаю. Знаю, что ты не Умино-сан. Ты — хороший человек, Идате-кун. И никого не обижал. — Ханаби вздохнула, подумала о чем-то своем. — Я поняла тебя, поняла, почему ты так сказал. Не из-за бьякугана это вовсе. — Ладно, — Хьюга сделала паузу, -

пойдем быстрее, пока Глава-сама не передумал, и взрослые не припахали меня. Вон на реке кораблики пускают. — Совсем по-детски сказала Ханаби, а затем с азартом понеслась к воде, так как будто за ней до сих пор гнались. — Айда на Огаву!

На реке, которая расцвела отблесками от салютов, тем временем начинался фестиваль бумажных корабликов. Нужно было написать желание и сделать оригами-кораблик. Если он долго проплывет и сразу не потонет, то мечта сбудется. Якумо написала, что хочет еще раз встретиться со своими новыми друзьями. Идате на цветной бумаге написал через всю страницу: "Хочу, чтоб мой брат меня больше не лупил". Кидомару подошел к делу по-хозяйски и решил, что ему как шестирукому можно "обманывать" обычай и делать больше одного кораблика. На воды Огавы была спущена целая флотилия адмирала Кидомару, только на всех шести корабликах было написано одно и тоже.

Ханаби хотела написать первое пришедшее ей в голову желание, ведь можно же быть искренней хотя бы с бумажным корабликом, а потом все-таки подумала и написала другое: "Я хочу знать: кто похитил у Ируки-сенсея совесть?"

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Хьюгу он успел похвалить за то, что она, судя по бумагам, которые он о ней читал перед миссией, старательна, что она в отличие от многих шиноби, с кем он работал, закончила общее образование. — Имеется в виду самурайская школа-семилетка, которая в определенные периоды истории могла считаться общим образованием.

2. Тенсейган — Тенсейган в этом АУ по свойствам не отличается от бьякугана, а имеет только другой, "красивый" вид.

3. " Да не залетишь ты! — Убеждал он женщину. И решил поделиться с ней мудростью, которую почерпнул из передачи "Народный Ирьенин". — Все люди, кто чакрой обладают, рожают мало, поэтому трахаться могут сколько угодно, в свое удовольствие. Такие люди свои системы чакр годами сочетают, чтоб забеременеть. Говорю тебе! По радио хуйни не скажут! С одного раза ничего и не будет" — Чудесная теория, принадлежащая автору Керру Риггерту. Нарочно не придумаешь.

4. Рождение "в рубашке", то есть околоплодном пузыре чревато гипоксией ребенка и целым букетом неврологических болезней, которые и сейчас-то тяжело поддаются лечению, а в сеттиге на стыке периода Эдо и периода Сева тем более.

5.dororo — маленькое чудовище, dorobo — маленький воришка

6. Пытка "свиньей". Наказание, которому подвергались пойманные ниндзя. Им выкалывали глаза, пробивали перепонки ушей, вырывали язык, отрезали нос, отсекали руки до локтя и ноги по коленку. Изувеченного таким образом человека бросали живьем жить в хлеву.