Лица и маски (гет)

1730 год, апрель

Весна… Запах прелой земли наполнял легкие. Лицо обдувал теплый ветер. Солнце пригревало затылок. В воздухе слышалось щебетание птиц. Весна…

Каурая мчала по широкой дороге — в Горенки. Петр, насупившись, смотрел вперед. В мыслях его было одно — увидеть Катерину, поговорить с ней. Мысль гнала каурую вперед, заставляла юного императора сильнее хмурить темные брови, больно впивать в бока лошади ботфорты со шпорами… Неужели все, что сказал Остерман, было правдой? Неужели они могли предать его? Могли?

Болезнь Петра отступала медленно. Долгие недели он провел в душных покоях, принимая лекарства и видя изо дня в день, как за окном всходит и заходит бледное зимнее солнце. После — как медленно тает снег под первыми весенними лучами, как начинают петь за окном маленькие птички — первые предвестники весны, новой жизни.

К нему не раз пытались попасть князья Долгорукие. Вначале Алексей Григорьевич, после — Иван. Однако никому из них не удалось. «Лекари не велят», — говорил офицер-преображенец, стоявший у дверей покоев Петра.

В действительности же юный император никого не желал видеть после тайного разговора с Андреем Ивановичем. Тот рассказал, что Иван Долгорукий подписал завещание от его имени в пользу Екатерины… Петр не хотел в это верить. Ванька, друг любезный! Не мог он, не мог!

Однако, похоже, то было правдой… Остерман знал, князь Голицын и канцлер Головкин — все знали… И не молчали… Эх, Ванька, Ванька!

Петр получил за время болезни от Алексея Григорьевича и от Ивана множество посланий. В них князья писали, что на них клевещут, что заговора не было… Остерман же говорил иное. Долгорукие обвиняли его, он — их. Петр не мог понять, кому из них верить. Кто лжет, кто говорит правду… Кто утаивает, кто не скрывает… Однако был один человек, который не стал бы лгать — Екатерина, государыня-невеста.

Еще одна мысль не давала Петру покоя, терзала и мучила… Иван, прося подписать завещание, твердил о ребенке. Петр плохо помнил, что он говорил, но ясно услышал, что это был его ребенок.

Петр приостановил лошадь и, тяжело опершись о ее шею, склонил голову. Юный император помнил о том, как состоялось их с Екатериной обручение, помнил и об обстоятельствах, предшествовавших ему… Петр знал Екатерину давно, почти столько, сколько и Ивана, однако никогда не испытывал к ней чувств.

Однажды душным летним вечером он праздновал свои именины у Долгоруких, в Горенках, а наутро… Наутро он, открыв глаза в опочивальне, залитой утренним светом, увидел напротив себя Екатерину. Та, стыдясь, прикрывала белоснежные круглые плечи одеялом и опускала взгляд печальных серых глаз… А через несколько мгновений на пороге комнаты возникли Алексей Григорьевич и его домашние: жена, дочери, братья, сыновья. Среди них не было лишь Ивана.

Алексей Григорьевич настаивал на скорейшем обручении и свадьбе, радостно говоря, что давно замечал взаимные чувства Петра и Екатерины. Княжна в ответ молчала. И Петр молчал. Он не помнил ничего из того, что было далее; в памяти лишь осталось, как Екатерина смотрела на него и одним взглядом умоляла молчать, не поддаваться словам окружавших, как волчья стая, князей Долгоруких — ее отца и дядей. Однако он поддался…

Вскоре состоялась помолвка. После нее Петр чувствовал себя еще несчастнее, чем раньше. Катерина тоже не проявляла к нему участия. Единственной его отрадой стали встречи с Марией и любовь, связывавшая их друг с другом с каждым днем сильнее и сильнее.

Однако теперь он все выяснит и о заговоре, и о ребенке. Выяснит, втайне надеясь, что ничего из сказанного не будет правдой.

…Горенки встречают его полуиспуганными глазами дворни и собачьим лаем, доносящимся с псарни. Пробежав по расшитым коврам через темные комнаты, Петр идет к опочивальне Екатерины. У дверей его встречает бледнеющая служанка.

— Ваше… величество… — прерывисто шепчет она, мелко дрожа. — Екатерина Алексеевна…

Но Петр, не дослушав, входит внутрь. В нос ему ударяет резкий запах спирта и свинцовый запах… Запах крови.

Екатерина сидит на кровати и прижимает к полной груди крошечного младенца. Увидев Петра, она в страхе замирает. Ее служанки с поклоном исчезают из комнаты, унося с собой тазы с мокрыми холщовыми полотенцами и окровавленные тряпки.

Петр в растерянности останавливается у кровати. Его взгляд не сходит с Екатерины и маленького розового личика младенца, доверчиво смотрящего на него влажными глазками.

Тягостное молчание продолжалось недолго.

Княжна, нерешительно взглянув на Петра, проговорила:

— Ваше величество…

Петр словно очнулся от сна. Но, будто не слыша ее, спросил:

— Кто?

— Девочка, — почти шепнула Катерина, поджав сухие губы.

Петр посмотрел ей в глаза. Она отвела взгляд в сторону.

— Значит, правду Ванька говорил…

Юный император подошел к кровати и тяжело опустился на край словно в оцепенении. В голове его до того, как он увидел Екатерину и младенца, было множество мыслей, но теперь на их место пришла оглушающая тишина. И пустота. И — ничего. Ничего.

Екатерина нахмурилась, взглянув на дрожащий взор Петра, и внезапно вспомнила о словах отца, сказанных им с месяц назад: «Если он придет, если станет говорить с тобой, скажи, что его дитя носишь! Скажи, Катенька! Спаси нас, доченька, голубушка!»

Острая жалость пронзила ее сердце. Но жалость — к Петру, не к отцу и брату с дядями. Ведь лишь по прихоти Алексея Григорьевича Екатерина пришла тогда в опочивальню, по его желанию осталась с Петром. Не поддайся она на угрозы отца отправиться в монастырь — была бы, кажется, счастлива с возлюбленным, с графом Миллезимо, в далекой Италии…

Екатерина сжала полные губы в тонкую линию. Теперь она скажет правду, ведь ради правды Петр и приехал. Довольно той, единственной, маленькой лжи…

— Нет… Он солгал.

Петр поднял на Екатерину изумленный взор.

— Солгал? — недоверчиво спросил он.

Катерина взглянула на засыпающего младенца и ощутила, как под взглядом Петра слабость пронзает ее тело. Но отступать было поздно.

— Она… Она не ваша… В ту ночь, Петр Алексеевич, вы проспали до утра, не очнувшись. Вино крепко вас усыпило. А наутро… Наутро сами помните, что вам сказал батюшка.

На лице юного императора отразилось нечто похожее на радость.

Однако, пристально взглянув на Екатерину, он произнес с недоверием:

— Ванька говорил, ты мое дитя носишь… Будто он не знал про это.

— Он и батюшка знали обо всем с начала. Они… обманули вас и едва не погубили меня…

Голос Екатерины оборвался. Она попыталась сдержать слезы, но они самовольно побежали из глаз, не останавливаясь.

— Государь великий! Молю, не погубите невинное дитя и меня!

Княжна опустила голову. Каскад тяжелых кудрей обрушился на круглые плечи.

— Расскажи мне обо всем, — произнес Петр. — Но не лги! Не лги, Катя! Довольно того, что ты уже сделала!

Екатерина рассказала обо всем, что знала. Но слова ее не принесли Петру облегчения, ведь Остерман, выходит, говорил правду — Долгорукие в ту ночь, когда он был между жизнью и смертью, затевали заговор. И у них получилось бы сделать Екатерину императрицей, если бы к ним прислушались.

Все — предательство, все ложь. Снова кругом маски… Снова обман…

Петр, выслушав княжну, встал с места и удалился так же внезапно, как и появился. Теперь все стало ясно. Все.

…Дознание провели скоро. На сей раз ни Ивану, ни Алексею Григорьевичу не удалось избежать расплаты за содеянное. С ноющем сердцем Петр подписал приказ об их ссылке с другими князьями Долгорукими, что были заодно в заговоре, в далекий Березов. Подписал, но не мог смириться, что отправляет в вечное безмолвие, обрекает на вечное душевное мучение и Ивана. В его памяти были живы их разговоры, охоты, пирушки. Эх, Ванька, Ванька! Теперь навеки ты останешься в холодной пустыне…

Княгине Долгорукой с дочерьми было велено оставаться в Горенках безвыездно и год не появляться в столице. Переписка с Алексеем Григорьевичем тоже была под запретом. С опальными князьями поехала лишь юная графиня Наталья Шереметева, невеста Ивана, несмотря ни на что любившая его сильно и крепко.

Обручение с Екатериной было расторгнуто. Лишь ей Петр разрешил покинуть имение, уехать вслед за отосланным после помолвки графом Миллезимо в Италию. Екатерина с новорожденной дочерью незамедлительно уехала, не слушая мольбы матери и сестер, не внимая их боли…

* * *

Летели дни; отголоски заговора уже не будоражили сердце юного императора, как прежде. Здоровье улучшалось, Петр вновь стал посещать Верховный Тайный совет, учиться и велел готовить отъезд со всем двором назад, в Петербург. Однако сердцу его не было спокойно… Петр часто вспоминал Марию, ее лицо и голос. Вспоминал, как улыбался ей, а она застенчиво опускала взгляд всегда серьезных, больших карих глаз.

Мария, Мария… Как сильно он желал ее увидеть! Как горько сжималось его сердце, как тоска разъедала душу! Мария… Ради нее, ради их встречи он готов оставить все в прошлом, все забыть… Юный император знал, что без брата Мария не вернется. Что же, пусть вернется и князь Дмитрий. Пусть вновь наступит весна, пусть снова зазвучит музыка, закружат в вихре танца балы и высохнут слезы в глазах Марии и старого слуги, Гаврилы, в имении молодых князей Долгоруких.

Исчезнет недоверие; прощение и спокойствие снова наполнят сердце. Вновь Петр увидит Марию, улыбнется ей. Она взглянет на него и скажет о том, как долго тосковала, в ответ услышав, как пылко им любима…