Под Невидимым венцом (джен)

Повозки растянулись шагов на пятьсот — так казалось Оннейву всякий раз, когда он оглядывался или проезжал вдоль вереницы телег и всадников, приглядывая за порядком. На телегах подпрыгивали увязанные мешки, сундуки и лари, все то, что так мило бабьему сердцу. Благо, посланный братом гонец прибыл вовремя, и Оннейв застал Аполу уже готовой к отъезду. А то дай бабам волю, и будут возиться дней пять, когда бы не больше.

Низкое небо хмурилось, зато от дождя боги который день миловали. Пронзительно холодный, почти зимний ветер трепал тяжелые полы из темно-багряного ларокского сукна, которым была крыта повозка. Изукрашенные резьбой колеса грохотали по укатанной дороге, фыркали впряженные в повозку мохнатые кони. Такую породу в Нишани, прославленной на всю Дейну своими скакунами, вывели нарочно, привезя на племя могучих, рослых коней из Земли Богов. Их обычно впрягали в повозки и телеги, тогда как для верховой езды путешественники и воины предпочитали чистокровных нишанских лошадей, тонконогих и резвых.

— Не видать еще моста? — послышалось из-за украшенных золотым шитьем занавесей.

В повозке ехала Апола с младенцем Устаном, названным в честь деда, няньками и ближайшими служанками, прочие сидели в открытой телеге чуть поодаль, заодно приглядывая за скарбом и любезничая с воинами-стражами. Стража Оннейва состояла только из нишанцев — всех наемников отправили в Пратам подстерегать беглецов. Да и незачем светить в столице, переполошенной, точно курятник, чужеземными рожами.

— Близко уже, — ответил Оннейв, когда подъехал к повозке, и прибавил, точно сплюнул: — Ты бы еще все поместье прихватила с собой — так до сих пор топтались бы у Всхолмья.

Ответа он не дождался: внутри заканючил младенец, над ним тотчас заворковали няньки и кормилица. Апола же чуть отвела занавесь, словно задыхалась в громоздкой, душной повозке. Мелькнуло шитое серебром покрывало, худощавое точеное личико, тонкая рука в серебряном запястье и темные глаза под черными бровями. Оннейв отвернулся и поддал коню в бока.

Мост через Итху, рукав Арои, в самом деле приближался — уже виднелись издали крепкие опоры и добротно сколоченная, посеревшая ограда. Повеяло речной прохладой и прелыми листьями. Оннейв привстал на стременах, поглядел: все было спокойно, как и в минувшие дни путешествия. Если не случится дождя, то послезавтра к вечеру прибудут в Тойсею. Хоть одна ноша — с плеч долой.

Рев и шушуканье в повозке стихли, их заглушил шум реки, не слишком полноводной, но широкой — камень на другой берег не закинешь. До моста было рукой подать, ветер колыхал линялые, потрепанные ленты и низки бус на столбах — обычные дары путешественников по нишанским верованиям.

Навстречу Оннейву звонко проскакал один из воинов передового отряда.

— Господин, там близ моста шевелится что-то, — сказал он. — Берега поросли кустами, так Хидег разберет — может, ветер колышет, а может, и не ветер…

Оннейв вновь пригляделся.

— Придержать передних не догадался? — бросил он. — Скачи давай да передай, чтоб щиты подняли и были готовы.

Воин поклонился и умчался вперед. Оннейв махнул одному из ближайших стражей, чтобы послать к заднему отряду. Но опоздал: в тот же миг угроза сбылась. Из прибрежных кустов полетели стрелы.

Несколько стражей прикрылись щитами — посланец успел предупредить. Прочим не так повезло, послышались крики, заржали и заметались раненые кони. Стрелы посыпались вновь. Уцелевшие из передового отряда подались назад, к повозке. Те, у кого были при себе луки, надевали дрожащими руками тетивы. Впрочем, выстрелить не успели: их сразил очередной поток стрел.

— Вперед!

Из-за кустов по обе стороны моста выскочили с десяток человек — кто в драных кафтанах или безрукавках, кто в стеганках, а один, явно предводитель, даже в кольчуге. В руках у разбойников мелькали рогатины, топоры, длинные кинжалы, кто-то вертел кистенем на кожаном ремешке. Упавшие с коней стражники пытались подняться, всадники двинули коней на бегущих разбойников. Те проворно рассеялись, а по стражникам тотчас ударили оставшиеся в засаде лучники.

Возницы придержали лошадей, у всех заложило уши от пронзительного визга женщин. Оннейв промчался мимо повозки к телеге, где сидели его слуги. Они тотчас помогли ему надеть броню, подали шлем и щит.

— Что там? — отчаянно летело из повозки. — Оннейв, что случилось?

Занавеси колыхнулись, Апола выглянула наружу. Изнутри заголосили на все лады служанки и няньки: «Стой, госпожа, куда ты, убьют!» Вновь закричал, заверещал противно младенец. Апола продолжала звать Оннейва, и он откликнулся, уже вооруженный к бою:

— Сиди тихо, дура, носа не смей казать! Жить надоело?

— Кто это? — крикнула она ему вслед.

Ответа она не получила. Оннейв же не стал отъезжать далеко от повозки, но созвал всех воинов, что оказались поблизости. Он уже понял, кому предназначен нежданный удар — и кто затеял нападение. Поэтому Оннейв зорко вглядывался в каждого разбойника — пока не увидел то, что искал.

Среди лохматой, грязной, разношерстной толпы выделялся один человек. Высокий, с проседью в стянутых ремешком на лбу волосах, он не казался предводителем, но разбойники невольно повиновались ему. Единственный из всех, он имел при себе меч и умело обращался с ним. Под прикрытием лучников в кустах он бросился к остаткам передового отряда и вмиг рассеял их, оставив три-четыре трупа. Еще два всадника, что кинулись на него, тотчас пали мертвыми. В его забрызганном свежей кровью лице не было ничего человеческого, бешено горящие светлые глаза явно высматривали кого-то. И высмотрели.

Оннейв усмехнулся: дичь сама шла в западню. И, как всегда, расчет был на внезапность, а не на силу. «Куда этим оборванцам против воинов! Сейчас все полягут или разбегутся — и никуда ему не уйти. Как насядем дружно…»

Приятную мысль прервали вопли и топот позади. С бранью Оннейв обернулся. На его глазах несколько воинов обратились в бегство, слуги-возчики нахлестывали лошадей, пытаясь повернуть две последние телеги.

— Стоять, предатели! — крикнул Оннейв и с ближайшими стражами помчался к ним.

Человек с мечом оскалился в торжествующей усмешке. Он свалил еще одного всадника, увернувшись от копья, рассек шею лошади. Рядом очутились два разбойника с рогатинами, оба раненые. Человек махнул им, но тут к нему подскочил предводитель в кольчуге.

— Слышь, ты, — хрипло бросил он. — Ты нам груды золота обещал…

— Так идите и берите. — Человек указал окровавленным мечом на телеги. — Я сказал: что возьмете, то ваше. А мне довольно нескольких трупов.

Главарь поскреб в затылке, но думать было некогда: воины в заднем отряде сомкнули строй и двинулись вперед, с боков их прикрывали лучники. Разбойники с рогатинами бросились к повозке — видимо, решили, что там больше всего поживы. Человек с мечом последовал за ними, поравнявшись с повозкой в два прыжка.

Одного всадника сразил меч, второй пал от рогатины, зато успел разрубить разбойнику плечо. Уцелевший разбойник кинулся на возницу, тот увернулся, рогатина вонзилась в передок повозки, а он пырнул врага кинжалом в шею. Лошади в упряжке брыкались, точно бешеные, женщины внутри вопили от страха, но выскочить не решилась ни одна.

Один разбойник был мертв, второй истекал кровью на земле. Человек с мечом рванул занавеси, так, что затрещали стенки, а девки завизжали еще пронзительнее. Одну за другой он вышвырнул их вон, раздавая удары мечом плашмя. Казалось, прочно сработанное дно повозки застонало под его шагами, когда он ворвался внутрь и уставился горящими глазами на Аполу.

Она забилась в угол ни жива ни мертва, стиснув младенца. Старая нянька пыталась прикрыть их собой, и человек выкинул ее прочь, будто тряпичную куклу. Ребенок у груди Аполы заходился от крика, личико его побагровело, тогда как сама она сделалась белее своего покрывала. Прямо в глаза ей смотрел кончик окровавленного меча.

— Адевар… — прошептала Апола, словно горло ее стянуло петлей. — Пощади, ради твоих детей…

Он молча глядел на нее, рука его не дрожала, только лицо и шея напряглись так, что мышцы вздулись веревками, и колотилась на лбу, под ремешком, жилка. Он скрежетнул зубами, долго, тяжко выдохнул, и рука с мечом медленно опустилась.

— Он в повозке! Взять его! — раздался поблизости голос Оннейва.

К повозке на всем скаку подлетел всадник, ткнул копьем. Оно прошло мимо, едва не зацепив Аполу и ребенка. С криком она рухнула на пол ничком и закрыла собой дитя. Человек с мечом этого не видел — он сразил всадника и запрыгнул в опустевшее седло.

— Ублюдок! — проревел он, отыскивая взглядом Оннейва.

Но до Оннейва теперь было не добраться: его со всех сторон окружали всадники. Разбойники частью погибли, частью бежали — к реке, единственному спасению. Засвистели кругом стрелы, чудом не угодив в уцелевшие занавеси повозки. Конь заржал от боли и осел на землю.

— Скорей! — закричал позади Оннейв. — Хватайте, пока не ушел!

Меч звонко вернулся в ножны. Взвизгнули стрелы, одна-две растрепали волосы, еще две застряли в стеганке — некогда было проверять, насколько глубоко. Человек по прозвищу Безумец одним махом перелетел через прибрежные кусты, помчался дальше, споткнулся. К нему тотчас кинулись два пеших воина: один получил нож под подбородок, другой упал с проломленным виском. Прежде чем подоспели прочие, шумно плеснула река.

— Ушел, мерзавец!

Оннейв огляделся. Побитые, растрепанные девки одна за другой лезли в повозку и ревели еще громче, чем во время нападения. Проверять, что там с женой брата и племянником, он не спешил — сперва принялся наводить порядок среди воинов. Те подбирали раненых, снимали броню с убитых, слуги освобождали место на телегах. Оннейв спешился и подошел к двум трупам разбойников.

— Жаль, пленных не взяли… — пробормотал он и прибавил сквозь зубы: — Хотя брать не этих надо было…

— Обычные разбойники, господин, — сказал воин, только что закончивший снимать с трупа все, что было ценного: серебряную серьгу, неплохие сапоги и ремень с узорной медной пряжкой. — Видно, не особо удачливые. — Он указал на драные штаны убитого и кафтан, надетый на голое тело.

— Странно, что так далеко забрались, — заметил другой: ему досталось и того меньше — засаленный шелковый пояс и шапка на меху. — Обычно они держатся близ границ, дальше к северу, за Красным Всхолмьем и долиной Арои…

— Вот именно, — прервал Оннейв. — Будто не видели, кто их вел? Что ж, хуже, чем есть, он уже не сделает. Тем лучше для нас.

Он взял поводья коня и неспешно зашагал к повозке. Там давно кипела работа: слуги вешали сорванные занавеси, девки прибирались внутри, кормилица унимала ребенка. Апола же сидела изваянием, словно вся эта суета ничуть ее не касалась. Лицо ее сделалось еще бледнее, чем обычно, глаза были пусты.

— Эй, сестрица, очнись, — окликнул ее Оннейв, опершись на оконный проем повозки. — Полно трястись, все, беда миновала. Благодари богов, что сама уцелела и дитя спасла. Ну, и можешь еще кого поблагодарить.

Апола медленно кивнула.

— Да… спасибо, братец.

Всем видом она показывала, что не желает ни с кем говорить. Оннейв же и не думал отставать.

— Узнала? — спросил он почти грозно.

— Узнала. — Она обреченно кивнула, но тотчас подняла голову и заговорила быстрее: — Он мог убить меня… нас обоих… но не убил, когда я взмолилась…

— Не глупи, — прервал Оннейв. — Взмолилась, как же. Еще скажи, что он тебя пощадил по доброте души. Просто мы с воинами его спугнули, вот он и удрал, как трус последний. Когда бы не поспели, был бы конец и тебе, и Устану, племянничку моему. — Он протянул руку и поправил смятое покрывало Аполы. — Так и расскажешь Насиаду, поняла? И вы все — поняли?

Служанки и няньки дружно загомонили, призывая в свидетели всех богов, что именно так все и случилось, и проклинали на чем Дейна стоит подлого убийцу, который ни жен, ни детей малых не щадит. Оннейв забрался в седло и поехал к воинам, которые уже успели покончить со всеми делами.

— Вы, чай, не бабы глупые, вам дважды повторять не надо, — сказал он, оглядывая всех. — Видели, кто душегубов вел?

— Видели! — дружно гаркнули воины. Оннейв улыбнулся.

— А раз видели, подтвердите в Тойсее перед лицом моего брата-князя. Безумец сперва перебил семью Таглама, а теперь вновь взялся за нас. Повезло нам, что он потерял многих во время налета на княжеский дворец, потому и напал на нас сегодня малым числом. И будем теперь наготове. Брони не снимать, оружие держать под рукой, с госпожи Аполы и прочих баб глаз не спускать, стеречь пуще прежнего. Все поняли?

Ответные крики воинов подхватила река, разнесла далеко, так, что колыхнулись пожухшие осенние степи. Неспешно вереница всадников и повозок миновала мост и продолжила путь. Разговоры смолкли, будто все вмиг позабыли о случившемся. Только Оннейв не раз и не два оглядывался на бегущую к востоку серую реку.

Именно в ту сторону уплыли сбежавшие разбойники — и их безумный предводитель.

* * *

Нирея поправила стеганое одеяло, укутала Лейтара плотнее — один нос торчит. Братец тут же завозился, запыхтел — мол, тяжело, сними — и нахмурил брови. Хвала богам, не отвернулся на сей раз.

— Нет уж, терпи. — Нирея старалась говорить самым будничным голосом. — Сейчас не лето красное. Не приведи боги, простудишься — что тогда будем с тобой делать? Гляди на меня: я тоже вся закутанная. — Она указала на толстый платок на голове.

Стараниями доброй Ухоты, хозяйки, и других женщин из Кишема они все как следует приоделись. Лейтару достались рубаха, штаны и теплый кафтан с плеча меньшого мальчишки, только обуви не нашлось, и Нирея приладила ему толстые обмотки-портянки. Такие же, только выше, до самых бедер, наподобие мужских штанов, она сделала себе, чтобы удобнее было ехать верхом. Толстая грубая свита⁽¹⁾ неплохо защищала от холода, а платье Нирея сшила себе в деревне — Ухота поделилась запасами прошлогоднего холста.

Не вся одежда сидела на них ладно, да Нирея не горевала: слишком мал еще Лейтар, чтобы жаловаться. Пускай не особо красиво, зато тепло и удобно. Воины так вообще благословляли хозяев чуть ли не до небес — кому лучше них знать, что такое дальняя дорога и как важно беречься от холодов? О неудобствах все дружно позабыли: только бы скорее добраться до Пратама.

Лейтар не ответил, лишь свернулся по обыкновению под одеялом и забурчал что-то своему молчаливому собеседнику. Нирея подоткнула край одеяла и отошла к костру, где нес стражу Ридам, помешивая кашу, чтоб не пригорела. Брошенное в котелок сало уже плавилось в густом вареве, вкусный запах мешался с дымом от костра, и Нирея с долей изумления поняла, что начинает потихоньку привыкать — и к походной жизни, и к походной пище.

— Ступай, отдохни, — сказала она Ридаму. — Не воинское это дело — кашу стеречь, когда я здесь. Лучше близ княжича посиди, мало ли…

Ридам поклонился, покосившись на Панарета и Тейгота, стоящих на страже: Овандим и Грас недавно ушли на разведку. Парень с хрустом потянулся и присел около лежащего Лейтара, хотя, казалось, без особой охоты. Нирея вновь помешала кашу, загасила часть веток в костре и достала начатое недавно рукоделие — холщовую игрушку-лошадку для братца, благо, Ухота одарила ее на прощание лоскутками, иглой и нитками.

С тех пор, как они покинули Кишем, прошло семь дней, а в гостях они провели два. Путешествие затягивалось: ехать пришлось не напрямик, порой сходя с дороги, и заодно объезжать деревни, что попадались на пути. Слишком уж быстро разлетались по Нишани слухи о самозванце, словно кто нарочно разносил, и Нирея со спутниками не желали давать пищу ничьему пустому любопытству. Да и за любопытством могло стоять много большее — и опасное.

Теперь же цель была близка: уже завтра они надеялись прибыть в Пратам. Лейтар, казалось, ждал этого с особым нетерпением, ждала и Нирея — не столько из-за походных неудобств, сколько из-за него самого. Слишком уж тяжко это было — оглядываться каждый миг, глаз не сметь сомкнуть от страха, всюду видеть угрозу или неведомых убийц. Именно поэтому Панарет велел своим усерднее нести стражу, а на каждом привале отправлял вперед разведчиков — как и сейчас.

— Госпожа! — подбежал к Нирее Ридам. — Княжич там… словом, шла бы ты к нему, а то мне невдомек, чего он хочет.

Нирея тотчас отложила почти законченную игрушку и побежала к Лейтару. Он высунулся из-под одеяла, стянул шапку и отчаянно чесал слипшиеся, давно не мытые кудри. «Первым делом, как прибудем, попрошу Меллевита велеть истопить баню», — сказала себе Нирея, погладила Лейтара по голове и надела ему шапку.

Лейтар поглядел на Нирею в ответ, и впервые за минувшие дни взор его показался ей не пустым и затравленным, а вполне разумным. Он даже попытался улыбнуться уголком рта и протянул ей на грязной ладошке свой камушек, будто просил о чем-то.

— Проголодался? Каша почти готова, — сказала Нирея и прибавила, когда он скривился: — Ты же помнишь, что тебе говорил твой камушек — что все настоящие воины любят есть кашу. Он тоже любит и ждет, когда ты его угостишь. — Она подняла Лейтара на ноги, набросила плащ ему на плечи. — А воинам порой и похуже приходится. Помнишь, как царевич Кудрас целый год ел один каравай, пока шел в царство мертвых?

Лейтар кивнул и пробурчал что-то. Нирея смутно различила слово «волшебный», и сердце ее трепыхнулось: неужели правда оживает братец? Все минувшие дни он не слезал у нее с рук и не говорил ни с кем, кроме своего камушка. Видно, боги впрямь миловали. Теперь главное — не спугнуть да не испортить дело.

Нирея протянула ему руку, он цепко ухватился и затопал замотанными в портянки ногами к костру. Разведчики еще не вернулись, зато Панарет дозволил Тейготу и Ридаму поесть вместе с княжичем, сам же продолжил неспешно обходить окрестности. Небольшая рощица, на опушке которой они устроили стоянку, давно оголилась к зиме и плохо защищала от чужих глаз — зато и врагов не укроет, ежели те вздумают подобраться.

Лейтар глядел, как оба воина лихо наворачивают из котелка за обе щеки, заедая сухарями, и поневоле потянулся ложкой к густой, блестящей от сала каше.

— Чего глядишь попусту, княжич? — усмехнулся Тейгот. — Будешь мешкать, так ничего не останется.

— Я ем, — буркнул вдруг Лейтар и запихал себе каши за щеки так, что едва не подавился.

Сидящая позади него Нирея отчаянно вытаращилась на обоих воинов, не зная, как быть. Натянешь тетиву слишком сильно — порвешь, но если вообще не натянешь, ничего не добудешь, да и лук испортится нестреляным. «Раз он заговорил, значит, нельзя этого оставлять, надо говорить с ним, даже о пустяках…» И она яростно закивала воинам.

— Правильно, — тут же поддакнул Ридам, уловив знак. — Тебе твой друг-камушек что говорит: это лучшая еда для воинов. Ты же хочешь, княжич, вырасти сильным и храбрым воином?

— Хочу, — медленно кивнул Лейтар, пока Нирея, позабыв о еде, боролась с неистовым жаром в груди и коварным холодком под ложечкой. А братец вздохнул, оглянувшись на нее, и прибавил: — Я не знал, что это так трудно…

Нирея совладала с собой.

— Трудно, когда ты один, — тихо сказала она и подала ему запить из походной фляги. — Но ведь с тобой все мы.

Во время еды никто не заметил, как к Панарету подбежал вернувшийся Овандим и тихонько позвал его с собой.

* * *

— Это еще кто?

Овандим и Грас дружно уставились на свою добычу — отловленного в роще неизвестного человека. Тот был молод, лет двадцати пяти, с жиденькими усиками, и не казался силачом, как и опытным воином. Из оружия при нем нашелся только кинжал, который забрал себе Овандим. Кинжал этот так и остался чистым, хотя незнакомец пытался пустить его в дело. Да не на тех напал.

— Давай, отвечай, кто таков.

Незнакомец молчал, только встряхивал лохматой русой головой. Грас держал его крепко, завернув руки за спину, а Овандим поддал ему раз-другой под ложечку. Парень лишь корчился и задыхался, но молчал по-прежнему.

— Что ж нам его — на ремни резать? — бросил Грас.

Овандим задумался на миг-другой.

— Постереги-ка его тут, — сказал он. — Я за десятником сбегаю, вместе решим, как быть. Гляди только не упусти.

Пожилой воин обернулся быстро. Панарет же откликнулся тотчас, решив не пугать понапрасну ни княжича, который только-только начал в себя приходить, ни юную княжну названую. Случись что, Тейгот и Ридам справятся, да и они вскоре подоспеют.

— Лазутчик, стало быть, — заговорил Панарет, едва взглянул на молчащего пленника. — Ну, и давно ты за нами идешь? Что высмотрел, что вынюхал? И кто послал тебя?

Ответа по-прежнему не было. Пленник шмыгнул носом, вжал голову в плечи, словно ожидал, что его сейчас начнут крепко бить, если не хуже. Овандим отвесил ему еще пару тумаков, и тут парень извернулся немыслимо и двинул Грасу пяткой по голени. Тот шумно выдохнул, поминая Хидегову пасть, а шустрый лазутчик змеей скользнул мимо Овандима и понесся к ближайшей роще, густо поросшей кустарником.

— Вот же Хидегов сын! — Панарет придержал своих, готовых кинуться в погоню. — Грас, сними!

Несмотря на боль в ноге, Грас вскинул лук — охотничий, полученный в Кишеме от хозяина; все лучше, чем совсем ничего. Звякнула тетива, стрела ушла в полет и отыскала цель. А стрелок вновь выругался.

— Дернулся, проклятый! Я в бедро целил…

Овандим приволок упавшее тело, казавшееся в его руках детской тряпичной куклой. Стрела вонзилась сзади под ребра и вышла у ключицы — видно, беглец споткнулся или пригнулся. Он еще дышал, но говорить уже не мог, лишь глухо булькал кровью.

— По виду точно лазутчик, — сказал Панарет, когда прикончил раненого ударом ножа. — На воина не похож, мозолей на руках нет.

— Знаков тоже нет никаких, — добавил Овандим. — Вот и гадай теперь, кто и за каким псом его послал. И один ли он тут такой…

Десятник мрачно оглядел своих.

— Судя по тому, что болтали в Кишеме и других деревнях, не один. Вон у них как лихо слухи летят, быстрее ветра. Да только заметили мы лишь одного и лишь сегодня. — Он помолчал, пожевал длинные косматые усы. — Будем осторожнее, хотя куда еще-то? И да, девчонке — ни слова, незачем пугать. А этого пока завалите вон там, в кустах, листьями.

Воины быстро спрятали труп, как могли, и поспешили к стоянке.

* * *

— Что-то наших долго нет, — заметил Ридам. — И десятник ушел, слова не сказавши.

— Ушел — стало быть, надо, — отозвался Тейгот и обернулся к Нирее: — Пора бы собираться потихоньку, госпожа. Незачем нам тут надолго рассиживаться.

Нирея кивнула. Лейтар, наевшись, прикорнул под одеялом, костер она уже загасила. Ридам снял котелок с остатками каши и прикрыл кострище недавно срезанной полоской дерна. Не успели они закончить, как вернулись Панарет и прочие.

— Живо едим и снимаемся, — приказал он и достал грубо вырезанную, еще пахнущую свежим деревом ложку. — А ты, госпожа, гляжу, сама как настоящий воин — уже готова. Ежели нужно, отойди, мы быстро.

Нирея давно перестала смущаться подобным словам. Вместо этого она поспешила им последовать, а потом позвала Ридама, и они наполнили все три свои фляги водой из ручья неподалеку. Тем временем воины-разведчики покончили с обедом, и пока Нирея отмывала у ручья котелок, они сводили коней на водопой. Когда же она вернулась, кони уже стояли под седлами.

— Хорошо, что дождя нет, — сказала Нирея, когда они тронулись в путь. — И без того едем долго, а так было бы еще дольше. Да и прятаться негде.

Воины не ответили, разве что Ридам поддакнул. Запоздало Нирея вспомнила, что по дороге не стоит болтать, да еще во весь голос — мало ли кто тебя услышит. Пока лазутчиков им не попадалось, хотя это не значило, что лазутчиков нет. Вон как шустро они распускают вести о княжиче-самозванце — стало быть, могут идти по следу.

До улидарской границы оставалось не так далеко, регов⁽²⁾ пятнадцать-двадцать. И окрестности будто сделались чужими: исчезли привычные ровные степи и длинные, по-осеннему тусклые реки, дорога змеилась по холмам или в обход их, и чаще попадались не только рощи, но и леса. Ветер то налетал, пронизывая насквозь, то стихал. По неширокой дороге летала жухлая листва и порой застревала в спутанных гривах и хвостах лошадей.

Лейтар спал на руках Ниреи, слегка подпрыгивая во сне под мерный шаг коня. Она же придерживала его обеими руками, поводья висели у нее на локте. Глядя на его побледневшее лицо с синими кругами под глазами, на чуть распухший нос и запекшиеся губы, Нирея как никогда мечтала, чтобы дорога скорее закончилась. «Вот приедем в Пратам, и все будет хорошо», — твердила она себе, пока сама не поверила. Задуматься же о будущем она не смела.

— Ну когда мы уже приедем… — послышалось из-под смятого одеяла. — Целыми днями только ехать да ехать. Скучно…

Не успела Нирея сказать извечное: «Потерпи, недолго осталось», как Лейтар быстро продолжил:

— Он больше не хочет со мной разговаривать… — Лейтар вытянул кое-как вымытую ладонь с камушком. — Наверное, обиделся. Или тоже устал.

— Может быть, он просто спит? — улыбнулась Нирея, и Лейтар тотчас кивнул.

Пока он болтал, Панарет косился на него и хмурил брови: не иначе, хотел пожурить за слишком громкие разговоры. Нирея же перехватывала его взгляд и безмолвно умоляла: пусть, лишь бы не замыкался в себе, как в первые дни. Хвала богам, что оттаивает понемногу.

Осенние сумерки сгущались быстро. Не раз и не два воины оглядывались и тихо переговаривались: не пора ли поискать место для ночлега? Деревень здесь, насколько поняла Нирея из их слов, почти не было — значит, надо искать пристанище ближе к какой-нибудь роще. К лесам соваться не стоит, там и звери дикие, и люди лихие могут оказаться. Да еще и ручей неплохо бы найти.

Из-за облаков, что затянули небо, не было видно ни месяца, ни звезд. Все кругом окутало бледно-серым сумраком, зато хоть туманы не подползали, как в несколько минувших вечеров. Не осталось других звуков, кроме глуховатого стука копыт, шороха листьев, скрипа веток в рощах, лошадиного фырканья и дружных шумных выдохов от холода. Лейтар вновь задремал, сжавшись на руках Ниреи. В тот же миг едущий впереди Панарет резко осадил коня.

На дороге, преграждая им путь, стоял неизвестный.

1) верхняя одежда свободного покроя

Вернуться к тексту

2) рег — мера длины в северной и центральной Дейне, ок. 1,2 км

Вернуться к тексту