Тангор (гет)

Трое наемников придерживали лошадей и порой выглядывали из укрытия. Место было выбрано удобное: двойной поворот, поселений и гостиниц поблизости нет, лишь бы не испортили дело случайные проезжие. Четвертый всадник — шпион Диатар — стоял чуть в стороне, позволив действовать тем, кто к этому привычен. Судя по виду и репутации головорезов, а также по цене, которую они запросили, неудачи быть не должно.

Вдали послышался перестук копыт — две или даже три лошади. Диатар кивнул наемникам, и один из них, с рыжеватыми усами и перебитым носом, двинулся вперед, но так, чтобы его не заметили с дороги.

— Ошибка вышла, сударь, — сказал он, тотчас вернувшись. — Вы сказали, что их будет двое: гвардеец и дворянин в сером. А с ними еще один — одет богато и вооружен.

— И что это меняет, Эрдинн? — спросил Диатар. — Двое, трое — неважно. Бейте всех троих. Условия прежние: все, что найдете при них, ваше, кроме бумаг. — Заметив, что наемники как будто озадачены, он прибавил: — Не думал, что равные силы смогут остановить таких молодцов, как вы. Не забывайте о внезапности.

— Мы не ленивые клячи, сударь, чтобы нас подстегивать, — прервал другой наемник, загорелый, как моряк, наверняка из бывших контрабандистов. — Вы платите — мы работаем. Глядите сами не нарвитесь на пулю. — Он переглянулся с товарищами. — Вперед, друзья.

Все трое двинулись к кромке рощи, прячась за деревьями, молча распределили цели. У каждого был наготове пистолет; второй, запасной, торчал в седельной кобуре. Дать залп по всадникам, а потом добить упавших шпагами и кинжалами — что может быть проще?

Жертвы как будто не подозревали ни о чем: бледный изнеженный молодец хмуро молчал, тихо беседовали между собой рыжий гвардеец и дворянин в зеленом дублете. Наемник Эрдинн, что навел пистолет на последнего, поднял оружие выше, целясь в голову, — жаль будет дырявить богатый наряд, такой самому пригодится. Товарищи переглянулись вновь, кивнули друг другу, сжав коленями бока коней, — морды у тех были завязаны тряпками, чтобы не заржали.

Едва наемники открыли огонь, как всем участникам этой сцены настала пора удивляться.

Рыжий гвардеец вдруг осадил коня, переменившись в лице, — как он мог услышать или почуять что-то, никто из наемников не понял. Дворянин в зеленом тихо выругался, но последовал примеру спутника и придержал коня. Третий их спутник — без оружия, похожий на пленника, — радостно вскрикнул и подтолкнул свою лошадь в бока — у него не было шпор. Наемники дружно схватились за вторые пистолеты, но выстрелить не успели.

У дворянина в зеленом и гвардейца оказались при себе не только шпаги. Не колеблясь, оба разрядили пистолеты. Смуглый наемник получил пулю в плечо, под другим, чернявым крепышом, одетым с претензией на роскошь, вскинулся раненый конь. Теперь таиться не было смысла — со шпагами наголо наемники бросились в бой. Противники их почти не пострадали от обстрела: у гвардейца был разорван мундир на боку, дворянину всего лишь сбило пулей шляпу и слегка задело волосы.

— Господа, спасите меня! Клянусь, вам щедро заплатят!

Это закричал бледный молодой человек на серой лошади. Пока его спутники — или стражи — рвали из ножен шпаги, готовясь к бою, он помчался к наемникам, словно впрямь надеялся на защиту. Навстречу ему проворно вылетел клинок чернявого — и пронзил бы насквозь, если бы не дворянин в зеленом. Свободной рукой он оттолкнул пленника, так, что тот свалился с лошади, а сам нанес удар наемнику. Тот увернулся было, но раненый конь споткнулся и упал, увлекая за собой всадника. Не успел он подняться, как удар в грудь пригвоздил его к земле.

Эрдинн и его товарищ-контрабандист насели на гвардейца, решив потом покончить с упавшим пленником. Впрочем, противник не давал им скучать — и заодно не позволял схватиться за пистолеты. Смуглый наемник слабел от потери крови, Эрдинн был ранен в лицо и едва успевал вытирать глаза. Рыжий юноша бился, как демон, хотя получил вторую рану в правый бок. Глаза его горели чистой яростью боя, один лишь раз он обернулся и крикнул: «Паэн, стереги его, я справлюсь!»

Его товарищ, видимо, так не считал. Соскочив с коня, он схватил пистолет убитого им наемника и выстрелил в смуглого. В тот же миг пронзительно заржал от боли конь гвардейца, а шпага его хозяина вонзилась в горло Эрдинну.

В пылу битвы никто не различил топота копыт, спешно удаляющегося на юго-восток. Не оглядываясь, Диатар мчался во весь опор — храбростью он никогда не отличался, да и не за нее получал жалованье. Конечно, его светлость разгневается, когда узнает, что приказ не исполнен. Зато он узнает об этом вовремя.

* * *

— Пасть Аирандо, хоть бы один живой! — бросил в сердцах Паэн. — Теперь не узнаем, кто их подослал.

— Неужели не ясно? — отозвался Ринигер. — Видно, его шпионы выследили меня — или нас обоих. Удивляться тут нечему. — Он вытер шпагу, подобрал слетевшую шляпу и устало улыбнулся. — Спасибо за помощь. И за то, что не дал им убить этого болвана.

«Болван», все еще лежа на обочине, стонал и бранился во всю глотку. На штанине показалась кровь — открылась рана, дублет был разорван клинком наемника. Лишь только Ринигер и Паэн подошли ближе, Ивиммон умолк, и хотя глаза его сверкали злостью, иссиня-белые губы дрожали от страха, а на щеках блестели слезы — явно не от боли телесной.

— Будьте вы оба… прокляты! — процедил он и лишился чувств.

— Должно быть, решил, что эти молодцы вправду явились спасать его, — сказал с усмешкой Ринигер. — Надо бы его перевязать, и скорее в путь, а то к вечеру не доберемся.

Кровотечение оказалось несильным, и с перевязкой покончили быстро. Потом они осмотрели себя: Паэн почти не пострадал, а Ринигер, расстегнув мундир и задрав рубашку, убедился, что обе царапины — от пули и от шпаги — лишь рассекли кожу. Гораздо сильнее его опечалили дыры в одежде.

— Теперь все жалованье — на новый мундир, Аирандо их задави, — проворчал он, пока приводил себя в порядок.

— Не огорчайся, его величество наверняка вознаградит тебя, — улыбнулся Паэн. — И, раз уж зашла речь о награде: у них должны быть с собой деньги, которые они получили за наши головы.

Осмотрев карманы убитых, Ринигер и Паэн убедились, что это правда.

— И что прикажешь делать с ними? — Ринигер поморщился и бросил кошелек с серебром на ближайший труп. — Это деньги Тангора. И как быть с телами? Времени у нас мало…

— Кажется, кто-то едет. — Паэн прислушался. — Похоже, телега. Если возчик — не трус, нам как раз сгодится это серебро.

Из-за поворота со стороны Паридора в самом деле появилась телега. На передке ее сидели два молодых возчика, по виду крестьяне, возвращающиеся с рынка, поскольку устеленная соломой телега была почти пуста, лишь в одном углу виднелись свертки ткани и мешки. Приземистый мохноногий конь тотчас зафыркал и заупрямился, почуяв трупы, да и сами возчики испуганно вскрикнули.

— Эй, вы! — окликнул их Ринигер и махнул им. — Езжайте сюда!

Возчики повиновались. Они оказались не из трусливых, возможно, привычные к разбойным нападениям, которые порой случались на дорогах — хотя не так близко к столице. К тому же их ободрила бумага с печатью ее величества, как и щедрая награда — три кошелька, полные серебра. Ринигер велел парням отвезти тела убитых в ближайшее поселение, Мальс, и там похоронить, как обычных разбойников, сообщив об этом судье и старосте. Завернутые в собственные плащи трупы погрузили в повозку, и вскоре она скрылась за поворотом.

Ринигер и Паэн не глядели ей вслед — им хватало своих забот. Один конь был ранен, хотя Ринигер надеялся выходить его. Пока же он взял одного из коней убитых, прочие убежали. Ивиммон все еще лежал в обмороке, и его привели в чувство грубо, но действенно — парой пощечин. Уже не в силах браниться, он с трудом забрался в седло и проделал остаток пути, почти лежа на холке своей кобылы.

— Ну так что, — тихо продолжил Ринигер прерванную беседу, — прав я или нет? Какие еще свидетельства тебе нужны? Будь я проклят, если те парни — обычные разбойники.

Паэн задумчиво кивнул.

— Думаю, нам не стоит упоминать об этом, — сказал он. — А если спросят, лучше все-таки сказать про разбойников. И не надо говорить о наших подозрениях его величеству. Разумеется, тот, кого мы имеем в виду, сумеет оправдаться, как ты и сказал. Поэтому давай не будем спешить. Прибережем наши сведения до поры до времени — пока нам не посчастливится раздобыть более веские доказательства.

— Ты прав, — кивнул Ринигер. — Хорошо, я буду молчать, хотя это будет потруднее полудюжины бессонных ночей. Кто знает — вдруг эта история станет началом его конца. Лишь бы нам достало ума и сил переиграть его.

Ринигеру казалось, что его конь не скачет, а еле плетется, точно заморенная кляча. Каждая потерянная минута — это лишние страдания и беспокойство Эдит, это лишний миг торжества Тангора. Жажда справедливого воздаяния бурлила в груди вместе с той же странной тревогой, о которой не раз говорила ему сестра. И вдруг перехватило дыхание от дерзкой мысли: что, если в том и состоит их цель при дворе, их обоих, — сбросить канцлера с тех высот, на которые он взобрался по кровавым ступеням?

* * *

— Ваше величество! Ренайд Ивиммон доставлен во дворец!

Эта весть застала Легарда в рабочем кабинете, где собрались советники и секретари. Забот у него хватало, и он искал в трудах забвения, прятался от тягостных мыслей, сомнений и мук неизвестности. Совет еще не начался, ибо канцлер Тангор непривычно запаздывал. Секретари перекладывали бумаги и очинивали давно готовые к работе перья, а прочие собравшиеся тихо переговаривались друг с другом о том, что им вскоре предстояло обсудить.

Теперь же все разговоры смолкли. Король вскочил с кресла, едва не уронив его. С немалым трудом сумел он сдержаться и не броситься тотчас по коридорам.

— Что?

— Преступник, коего ваше величество приказали задержать, доставлен во дворец, — повторил лакей. — Гвардейцы вашего величества ведут его сюда. Или прикажете заключить его в башню Лаутар?

Король задумался на миг. Так поступал с преступниками его отец — давал в тюрьме время подумать и сознаться или же просто оставлял наедине со всеми страхами и предчувствиями, чтобы сломить волю. Но ему не было дела до чувств Ивиммона. Он желал наконец узнать правду.

— Нет, — приказал король, заставив голос не дрожать. — Ступайте и скажите им: пусть ведут в тронный зал. И поспешите.

Лакей с поклоном удалился, за дверьми послышались его быстрые шаги. Король обернулся к царедворцам, по-прежнему безмолвным.

— Следуйте за мной, господа, — сказал он. — Дела отложим до завтра. Вы засвидетельствуете допрос, который мы учиним преступнику. Элеан, не забудьте письменный прибор.

Легард собственноручно отворил двери и зашагал по коридору к тронному залу. Сзади слышалось эхо шагов и шепотков придворных, которые наверняка пылали жгучим любопытством, жаждая узнать, что же в действительности послужило причиной опалы ее величества и так ли справедливы слухи о ее неверности супругу. Короля же гнало не любопытство — ему хотелось скорее увидеть ненавистное лицо своего оскорбителя. Будь его воля, он бы собственноручно выдавил из этого жалкого вертопраха жизнь по капле, перед тем вырвав правду. Но эту обязанность придется возложить на палачей в Лаутаре, они знают свое дело.

Сама же правда страшила его, как скорая казнь — осужденного. Всею душой желал он, чтобы все это оказалось ложью и клеветой; Ивиммон ответит за свою гнусность, но Эстриль будет невиновна. Если же это правда… король сам не знал, что делать тогда.

Казалось, весь дворец наполнился грохотом ног по гладкому камню и гулким эхом. Навстречу летело такое же эхо, в которое вплетался звон шпор. Король ненамного опередил гвардейцев и сел на трон, с трудом заставляя себя не ерзать от нетерпения. Советники не успели занять свои места по правую и левую сторону от трона, а полный пожилой секретарь Элеан — усесться за письменный столик, когда двери распахнулись.

Первым вошел Гиверн, капитан гвардии. За ним следовали человек шесть его подчиненных и молодой дворянин, который, судя по его запыленной одежде и сапогам, только что вернулся из дальнего путешествия. Король вспомнил имя этого человека — Вартанисс. Все они окружали преступника, закованного в цепи.

Ивиммон — без пудры, румян и драгоценностей, в простом сером наряде, который он, похоже, несколько дней не менял, — выглядел непривычно. Глаза его бегали на бледном лице, губы дрожали. Одежда была вспорота на плече, словно клинком, он сильно хромал на левую ногу, и его поддерживал под локоть молодой рыжеволосый гвардеец в потускневшем от пыли мундире, тоже разорванном на боку. В этот миг скрипнула боковая дверь, и в тронный зал вошел Тангор.

Король едва заметил его, лишь сделал знак подойти и занять место среди прочих придворных. Канцлер медленно прошествовал к трону, не отвечая на поклоны расступающихся перед ним людей. Губы его были плотно сжаты, взор непроницаем: равнодушно он смотрел то на короля, то на преступника.

Ивиммон при виде канцлера как будто оживился. Он шагнул вперед и набрал полную грудь воздуха, словно собираясь заговорить. Ему помешал держащий его под руку гвардеец. Вместо этого заговорил капитан:

— Ваше величество, перед вами Ренайд Ивиммон, которого вы повелевали взять живым. Он был захвачен одним из моих солдат в порту Фаррейг при попытке сесть на корабль, отплывающий на материк. Это все, что мне известно, ваше величество. Позвольте говорить тем, кто знает больше.

— Говорите. — Король перевел взгляд с капитана на рыжего гвардейца, который держал Ивиммона.

Молодой человек отпустил преступника и с поклоном шагнул к трону. Выпрямившись, он вынул из кармана нечто похожее на письмо. Король тотчас впился в него взглядом, но заметил краем глаза какое-то движение среди придворных — там, где стоял Тангор.

— Ваше величество, — сказал рыжий гвардеец, — если этот человек и виновен в чем, то лишь в клевете на вашу супругу. Сама же ее величество полностью чиста перед вами, и вот доказательство тому. Прочтите, ваше величество, и убедитесь.

Король взял письмо. Исходящий от него легкий дух благовоний заставил его поморщиться — и вспомнить другое письмо, недавно переданное ему Тангором: оба пахли одинаково. Послание было надписано рукой Эстриль, на бумаге даже сохранились остатки белого воска от ее печати, небрежно срезанной. Нетерпеливо Легард развернул письмо и прочел.

— То самое послание, о котором говорила королева… — тихо произнес он, закончив, и обернулся к канцлеру. — Помните, Тангор? Оказывается, оно правда существует, оно не уничтожено…

Ивиммон шевельнулся, звякнув цепями, чем напомнил о себе.

— Зачем? — Не выпуская письма, король поднялся с трона, но заставил себя вновь сесть. — Зачем вы клеветали? Я мог бы простить вам покушение на честь моей супруги, ибо она дала вам достойный ответ. Ваш же распутный, бессовестный нрав известен всем. Или такова была ваша месть за то, что королева отвергла вас?

Позеленевший от ужаса Ивиммон молчал. Рыжий гвардеец, который вновь стоял рядом с ним, едва слышно шепнул ему, не скрывая презрения: «Отвечайте — если имеете что сказать». Но король перебил, осененный внезапной мыслью.

— Постойте, — сказал он, не сводя глаз с Ивиммона. — Быть может, вы стали жертвой чьих-то козней? Быть может, вы сделали это по чьему-то наущению? — Ответа по-прежнему не было, и король возвысил голос: — Отвечайте, Ивиммон, я приказываю!

Глаза преступника будто ожили в глазницах, лоб покрылся потом, пальцы стискивали цепи. Казалось, он решается, заговорить или нет: несколько раз переступил на месте, губы его вновь дрогнули. Но его прервали — на сей раз Тангор.

— Ваше величество. — Канцлер величаво выступил вперед, став между троном и преступником. — Поскольку сам я был введен в заблуждение, более того — именно я принес вам недобрую весть, я почитаю своим долгом самолично взяться за расследование этого дела. Я допрошу свидетелей и выясню, что побудило их дать ложные показания против ее величества. А также выясню, так ли велика вина этого человека. — Он чуть оглянулся на Ивиммона, и королю показалось, что щеки того слегка порозовели. — Полагаю, он действовал в порыве слепой страсти, которую ему внушила — о, невольно внушила — ее величество. Можно ли строго спрашивать с влюбленных, даже если их любовь преступна?

Король уловил вздох явного облегчения, что вырвался у Ивиммона. Долетел до его слуха и другой вздох, в котором слышалась досада. Гадать, чей именно, он не стал — его увлекли иные заботы.

— Действуйте, Тангор, — произнес он слова, которые много лет служили ключом к благополучию всего Урбнисса. — Хвала Создателю, королева невиновна, но я желаю знать имя истинного виновника, равно как и причины, побудившие его на столь гнусный поступок. Прошу вас, приступайте немедленно. Капитан, — обернулся он к Гиверну, — велите своим людям сопроводить преступника в Лаутар. Вы же, господа, свободны, завтра я ожидаю вас.

На расшитых одеяниях звякнули церемониальные цепи. Отдав поклоны, придворные и секретари удалились под тихое журчание беседы. Тангор вышел первым, гордый и прямой, точно ожившая статуя из «кровавого камня». За ним последовали капитан Гиверн и гвардейцы, что вели преступника.

— Вы, Элеан, задержитесь, — приказал король старшему секретарю, который было встал из-за стола. — И вы тоже, господа.

Последние слова были обращены к Вартаниссу и рыжему гвардейцу — они намеревались выйти вместе со всеми. Легард поднялся с трона и подошел к обоим.

— Судя по вашему виду, господа, — сказал он, — именно вы исполнили мой приказ и задержали Ивиммона. Как вы догадались, что он попытается бежать на материк?

— Мы всего лишь предположили это, ваше величество, — ответил Вартанисс. — По счастью, предположение оказалось верным. Поскольку крупных портов на западном побережье только два, мы решили разделиться. Я отправился в Эгламид, а мой друг — в Фаррейг. Именно ему посчастливилось выследить Ивиммона.

— Ваше имя? — спросил король у гвардейца.

— Ринигер Роскатт, ваше величество, — ответил тот с поклоном, звякнув шпорами.

Легард улыбнулся — имя было знакомо.

— Теперь я понимаю, кому Ивиммон обязан своей хромотой, — заметил он. — А он смелее, чем кажется.

— Признаться, ваше величество, я сам не ожидал, что он станет сопротивляться, — сказал Роскатт. — Если бы я не был вынужден ранить его, мы прибыли бы в Паридор на несколько дней раньше.

— Я благодарю вас за верную службу, — сказал король и получил новый поклон. — Насколько я помню, при моей супруге состоит некая молодая особа, весьма похожая на вас и, кажется, носящая то же имя.

— Это моя сестра Эдит, ваше величество, — ответил Роскатт. — Именно она попросила нас с господином Вартаниссом отправиться на поиски. Пускай у нас с сестрой нет ничего, кроме имени и милости ваших величеств, мы оба счастливы служить вам.

— Так служите, сударь, мне нравятся решительные люди вроде вас. Но вряд ли вы способны в полной мере понять, что значит для меня ваша нынешняя услуга. Пусть никто в Урбниссе не скажет, что короли неблагодарны. Элеан, — обернулся король к секретарю, — насколько мне известно, в гвардии есть вакантный офицерский пост. Подготовьте приказ о производстве гвардейца Роскатта в лейтенанты.

— Ваше величество… — Молодой человек упал к ногам короля, покраснев до ушей.

— Встаньте, лейтенант, — сказал Легард с улыбкой. — И служите мне так, как служили до сих пор. Поверьте, я не даю должностей тем, кто их недостоин. Вас же, господин Вартанисс, я желаю видеть завтра на совете. Скажите мне: что вы думаете о море?

— Думаю, ваше величество, — ответил Вартанисс, чуть помедлив, — что это великий дар Создателя, которым пренебрегают люди Урбнисса. Как если бы человек, у ног которого рассыпан бесценный клад, взял из него только одну монету. Так и мы: живем на острове, но мореходство у нас развито слабо. Пускай знания мои на сей счет скудны…

— Я счастлив видеть единомышленника, — прервал король, — и счастлив, что не ошибся в вас. Скудные знания — беда поправимая для тех, кто молод, смышлен, горит душой и жаждет новых знаний. Впрочем, вы обо всем узнаете завтра. Ступайте, господа, и позаботьтесь о себе — я вижу, путешествие ваше было нелегким. — Он покосился на простреленную шляпу Вартанисса, с которой было сбито пулей перо, и на разорванный мундир Роскатта.

Как только тронный зал опустел, Легард мог, пускай ненадолго, перестать быть королем. Он стал тем, кем в глубине души желал быть, — любящим супругом и отцом, отныне свободным от всех подозрений. Если он и мучился, то от угрызений совести, что так поспешно поверил клевете и пренебрег словами Эстриль.

Именно к ней он шел сейчас, чтобы отослать прочь и стражу, и фрейлин.

* * *

Било четверть первого, когда из Лаутара вернулся Тангор.

Он застал Легарда в прекрасном расположении духа: тот наверняка провел у жены несколько приятнейших часов, а значит, может быть склонен к милосердию. Возможно, он прикажет пощадить Ивиммона, и дело ограничится изгнанием. Впрочем, это уже неважно.

Легард, в шелковом халате поверх рубашки и коротких штанов, сидел у камина и глядел то на пламя, резвящееся за кованой решеткой, то на карту Хиризийского моря и окрестных земель. Тангор шел тихо, но Легард услышал и обернулся.

— Есть новости, мой друг?

— И да, и нет, ваше величество, — ответил Тангор и по привычке сел в свободное кресло, не дожидаясь позволения — и не нуждаясь в нем. — Он признался во всем: что пытался соблазнить вашу супругу и, рассерженный ее отказом, решил выждать время и отомстить ей. Как я и предполагал, он уверял, что причина его поступка кроется в безумной страсти, которая якобы вынудила его потерять голову.

— Если он уже ее потерял, — весело заметил Легард, — было бы жестоко рубить ее. Постойте. — Он вдруг нахмурился, улыбка его исчезла. — А как же свидетели — те трое, что давали показания против королевы? Ведь вы сами присутствовали при этом, Тангор, вы привели их ко мне!

— Они были подкуплены преступником, ваше величество, — сказал Тангор, мысленно отдавая должное памяти и уму Легарда. — Он сам сознался в этом. Правда, есть и дурные новости: те двое лакеев, чьи показания мы с вами слышали, исчезли из дворца минувшим вечером. Я отдал приказ о розыске, но вряд ли их найдут. Что до вельи Бирн, то она вынуждена была вернуться домой, поскольку с нею случился нервный припадок, и она сейчас лежит в горячке. Допросить ее пока невозможно.

— Неужели она тоже подкуплена? — удивился Легард. — Можно понять слуг. Но эта девица не из бедных…

— И богатые, и бедные равно подвержены алчности, увы, — произнес Тангор с тенью назидательности. — Кроме того, велья Бирн утверждала, что ее величество не слишком расположена к ней. Быть может, она тоже вздумала отомстить. Но я уверен, что она сполна усвоила преподанный урок.

Легард, казалось, удовлетворился предложенным объяснением. Тангор мысленно улыбнулся. Гильда Бирн останется при дворе, и не только потому, что ему нужны ее услуги. Она приходится дальней родней графу Веррандру, церемониймейстеру, а также Тьелетту, старшему интенданту финансов, так что родители девицы не пожалеют денег, лишь бы их дочь не лишилась выгодной службы. Сами же почтенные царедворцы не пожелают навлечь позор на родственницу и заодно присмиреют: Веррандр будет следить за своим болтливым старческим языком, а Тьелетт трижды поразмыслит, прежде чем запустить руку в казну. Да, подумал Тангор, время от времени стоит напоминать таким людям, кто их подлинный властелин.

— Как мне поступить с ним, Тангор? — медленно спросил Легард после долгого молчания. — По нашим законам он заслуживает смерти, но он слишком жалок для такой участи. Если я стану карать за низменные страсти и распутство, в Паридоре не останется и десятой доли жителей.

— Он желает просить вас о милости, ваше величество, — сказал Тангор. — Я позволил ему это. Завтра же поутру его доставят во дворец, и ваша воля — изгнать его или заключить в тюрьму. Вы правы, он весьма жалок, к тому же скверно себя чувствует. Я приказал прислать к нему лекаря…

— Неужели он так плох? — ужаснулся Легард. — Его…

— Что вы, его и пальцем не тронули. Зачем — он во всем признался, бедняга секретарь едва поспевал записывать его показания. Будь все преступники столь же сговорчивы, как Ивиммон, наши палачи растеряли бы всю сноровку.

— Что ж, тогда оставим Ивиммона. — Легард выпрямился в кресле, глаза его засверкали, а взгляд скользнул по карте. — У нас есть более важные заботы, друг мой. Я желаю всерьез заняться морем и флотом.

Тангор улыбнулся.

— Полагаю, именно это мы станем обсуждать на завтрашнем совете. Значит, Авунда больше не сердится за огненный дождь?

— Сердятся — не сердятся, но они понимают, что с Урбниссом Хиризийским следует считаться. А еще понимают, что им нужна торговля с нами. Тогда как нам нужны корабли и люди, которые умеют водить их. Как ни крути, только в Авунде мы сможем найти мастеров-корабелов, как и обучить моряков навигации. Знания наших людей в этой области весьма скудны.

— Очевидно, вы уже придумали, как изменить это, — сказал Тангор. — Что ж, я тоже подумаю. Я не любопытен, так что потерплю до завтра.

— Доброй вам ночи, друг мой. — Легард выглядел сонным и блаженным. — Благодарю вас за все ваши труды. Что бы Урбнисс делал без вас?

— Жил бы, ваше величество. — Тангор поднялся с небрежным поклоном. — Но, возможно, хуже, чем живет сейчас. Доброй ночи.

Он не солгал, когда обещал Легарду подумать. Ибо получил сегодня столько пищи для размышлений, что впору было умереть от обжорства.

* * *

На следующий день Тангор явился в королевские покои, когда Легард заканчивал свой утренний туалет. Отослав слуг, он с улыбкой обернулся к своему канцлеру. Был он весел и бодр, полон жгучей жажды действия, и это в нем нравилось Тангору, хотя он знал истинную причину королевской радости.

Нынче ночью Легард вновь наведался в покои супруги. Если так пойдет дальше, вскоре появится второй принц — или принцесса. «Точно юный любовник, которого наконец осчастливила его милая!» — усмехался мысленно Тангор, хотя нрав короля не мог не вызывать в нем уважения. «Пусть лучше ходит к жене, чем к придворным дамам». Покойный Вигмаред, помнится, не гнушался одаривать своей любовью жен своих придворных и даже признавал рожденных ими детей. Благо, потом он сам же казнил всех своих бастардов — не без тайной помощи Тангора.

— Я так счастлив, друг мой, — говорил Легард, одергивая без того безупречно сидящий дублет с обшитыми золотым галуном прорезями на рукавах и груди. — А когда король счастлив со своей женой, ему улыбается удача и в прочих делах. Отчего вы сами не женитесь, Тангор? Тогда вы бы поняли меня в полной мере.

— В некотором роде, — ответил Тангор в тон Легарду, — я женат. Моя супруга — наш Урбнисс, а мое семейное счастье — его процветание.

Легард рассмеялся.

— Знаю, знаю. Но это не то. Вам нужно настоящее семейное счастье. Урбнисс, как бы ни был он прекрасен и богат, не родит вам сыновей и не скрасит ваши дни и ночи. Клянусь хвостом Аирандо, Тангор: я устрою ваш брак! Я подыщу вам самую прекрасную и родовитую невесту, какая только есть на нашей земле, быть может, даже королевского рода! Вы достойны этого.

Тангор помедлил с ответом. Предмет беседы был весьма скользким, и следовало соблюдать осторожность. Легарда можно было понять: он беспокоится о продолжении древнего и славного рода, в котором он, Тангор, остался единственным мужчиной. Неудивительно, что любая девица, уступающая ему в знатности, богатстве и прочих достоинствах, покажется королю недолжным выбором. Но много ли стоят они, эти богатые и родовитые, когда в сердце — только одна, бедная и незнатная? Да еще приходящаяся родной сестрой тому, кто сумел свести на нет хитроумный заговор?

— Благодарю вас, ваше величество, — сказал Тангор. — Мы непременно вернемся к этому вопросу, когда покончим с более важными. А они потребуют долгих решений.

Беседу прервал запыхавшийся слуга.

— Ваше величество, дурные вести из Лаутара! — воскликнул он. — Заключенный в тюрьме Ивиммон покончил с собой!

Когда Легард подыскал нужные слова, он приказал немедленно доставить к нему того, кто принес весть. Это оказался один из лаутарских стражников. По его словам, никто не входил в камеру Ивиммона всю ночь.

— Его нашли наутро, — рассказывал стражник. — Весь окоченевший, висел на оконной решетке в петле, свитой из собственной рубахи. Лекарь осмотрел труп, но не нашел никаких следов борьбы. Да и как мог найти — в камеру же никто не входил…

— Странно… — произнес король, словно размышляя вслух. — Ни за что бы не подумал, что такой человек, как Ивиммон, решится наложить на себя руки. Вы же говорили, Тангор, что он намеревался просить у меня помилования! Зачем ему тогда было кончать с собой?

— Кто знает, ваше величество, — ответил Тангор. — Быть может, как бы странно это ни звучало, его одолело раскаяние, и он сам решил покарать себя. Или он боялся, что, несмотря на просьбу о помиловании, вы не пощадите его, но велите предать особо мучительной казни. Теперь мы уже не узнаем правды, она умерла вместе с ним. Я же прошу простить меня за недогляд, ибо это, бесспорно, моя вина. Я должен был оставить стражника в его камере. Но, как и ваше величество, я не представлял, что подобный человек решится…

— Оставьте. — Легард махнул рукой. — Теперь уже поздно искать виновных. Пусть его похоронят, а потом следует распорядиться его имуществом, если у него не осталось родственников, имеющих право на наследование.

— Слушаюсь, ваше величество.

Резные часы темного дерева гулко пробили половину десятого: через полчаса начнется королевский совет. Тангор оставил Легарда наедине с его думами, надеясь сам заняться своими. Но все вопросы строительства флота и поиска средств словно померкли, отплыли в туманную даль, а место их заняли иные.