Если выживем (гет)

Паша пришел под утро в абсолютно невменяемом состоянии и, не раздеваясь, рухнул в постель. По пути он опрокинул чемодан, стул и настольную лампу, разбудив и напугав Аню.

-Ты ополоумел? — прошипела она, скатываясь с кровати. — Четыре утра! В соседней комнате бабушка...

-Да пошла она... — невнятно, но зло пробормотал в подушку Паша. — Вечно я для нее недостаточно хорош... недостаточно достоин... не достоин...

-Придурок. Ты прекрасно знаешь, что меня нельзя будить в такое время, — злоба сменилась бессилием. Павел захрапел, и Аня, не надеясь больше уснуть, встала и вышла из комнаты.

От Пашиного безрассудства бабушку защищали беруши и Клод Дебюсси, тихонько игравший в ее комнате всю ночь. Иногда Аня задавалась вопросом: “А зачем нам еще кто-то? Нам ведь и так хорошо вдвоем”. Эта мысль частенько возникала в ее голове, когда она была недовольна своим партнером или бабушкиным ухажером. Их быт был давно налажен, привычки изучены. Новый человек не вписывался в их эгоцентричную картину мира. Никто, кроме Фёдора. Аня была удивлена, что Илона Генриховна позволила сопровождать их в ресторан, а после пригласила на рюмку ликера мужчину, чьи ботинки были дешевле, чем билет на ее спектакль. Хорошо зная свою бабушку, Аня понимала, что Фёдор ей приглянулся. Больше, чем деньги, Илона Генриховна ценила в людях ум и понимание “своего места”. А Паша не понимал, чем и вызывал её антипатию.

Фёдор, тем временем, так и не смог заснуть, и сейчас тупо пялился в потолок, закинув руки за голову. В открытые окна проникали ночные звуки, среди которых выделился приход Аниного бой-френда домой. Феде так и хотелось проорать: “тише, дурень, не разбуди её”. Он помнил, как она ненавидела летние предрассветные сумерки: её охватывала тревожность, стоило заняться рассвету. Когда-то они спали в одной палатке, и ему приходилось накрывать ее одеялами на ночь, чтобы девушка могла спокойно спать.

Окно его спальни выходило на противоположную сторону, но он все равно услышал, как на веранде соседнего дома звякнуло стекло, и любимый родной голос произнес несколько нескромных ругательств. Федор улыбнулся и, легко отпружинив от кровати, вышел на улицу.

Анна, облокотившаяся о перила со стаканом в руке, внимательно осмотрела его с головы до ног и насмешливо выгнула бровь. Фёдор понял, что забыл одеться. Вернувшись через мгновение в шортах и футболке, он взошел на крыльцо и принял полный стакан апероля.

-Да ты сегодня бунтарка, — тихонько хмыкнул он, пригубив напиток. Он помнил, как для нее важны условности в отношении алкоголя: каждому напитку свое время, бокал, количество. Он ни разу не видел, чтобы она налила полный бокал вина или выпила что-то, кроме шампанского, до обеда.

-Четыре утра, Федор Алексеевич.

-Хочешь, я тебя уложу?

Она глянула ему в глаза и кивнула. Мужчина провел ее в свою комнату, и, пока она допивала свой напиток, приладил к гардине поверх занавесок плотное покрывало, поставил кондиционер на двадцать один градус, расправил простынь так, чтобы не было ни единой складки. Подошел к девушке вплотную, осторожно коснулся шеи, собрал буйные кудри и затянул в тугой пучок. Стянул с нее через голову её крошечную пижамную маечку и одел свою хлопковую и широкую. Аня забралась в постель, он укрыл ее чистой свежей простыней, запер дверь, подоткнул под щель половичок, заклеил пластырями яркие лампочки телевизора и кондиционера. Комната погрузилась в темноту и тишину.

Федор прилег рядом, Аня тут же повернулась к нему спиной. Он положил свою широкую горячую ладонь ей между лопаток и почувствовал, как ее тело расслабляется.

— Столько лет прошло, а вы до сих пор помните, — прошептала она, больше себе, чем ему.

-Спи! — строго оборвал её Ф#.IIIедор, зная, что через секунду она уже погрузится в сон. — Как же я люблю тебя, малышка, — прошептал он, зная, что девушка его уже не слышит. Подождав еще несколько минут, мужчина отодвинулся как можно дальше от своей гостьи, зная, как важно ей иметь много пространства, и впервые за много лет без нее забылся глубоким молодецким сном.

Проснулся он от того, что адски замерз, хоть и спал, завернувшись втеплое одеяло. Кондиционер до сих пор вырабатывал холод, Анна рядом разметалась на постели, скинув простыню. Часы показывали половину второго дня. В дверь постучали, и Егор спросил, жив ли Федя.

— Да, все хорошо, не спал всю ночь, идите на обед без меня, — как можно тише ответил Федор, но девушка рядом все же завозилась и проснулась.

-Привет, — она улыбнулась ему сонно и открыто.

-Доброе утро, — мужчина раскрыл объятия, и Аня скользнула в них, так правильно, так привычно. Так волнительно приятно было снова ощущать на своей груди ее крохотную ладошку, ее длинную ножку, перекинутую через его бедра, мягкую грудь, прижавшуюся к боку.

-Я думала, что в вашем возрасте уже можно забыть об утренней эрекции.

-Ты же знаешь, как на меня действуешь.

Она приподнялась на локте и заглянула Феде в глаза.

' Я так скучала по этому.

— По моей эрекции? — хохотнул Федор, хотя понял, о чем она.

— Дурак, — улыбнулась Аня и коснулась его лица своей холодной ладонью. Он не выдержал, положил руку на ее затылок и притянул ее голову ближе.

— Всегда дурею, когда ты рядом, ты же знаешь, — прошептал Федор и впился в ее губы требовательным поцелуем.

ФЕДОР

Аня опустилась на постель, я перекатился и подмял ее под себя. Какое же это блаженство, целовать ее, касаться, ощущать ее запах и это опьяняющее чувство, которое я не испытывал ни разу с нашей последней встречи. Последние мысли вылетели из моей головы, когда она завозилась подо мной и закинула ножку мне на бедро. Задыхаясь от нехватки кислорода и нахлынувших эмоций, я толкнулся в нее бедрами, вырывая жалобный, порочный стон. Она запустила пальчики мне в волосы, вскинула бедра навстречу, прижалась теснее. Я запустил руки под собственную майку, прикрывавшую ее тело, обхватил ладонями грудь, сжал, зажимая между пальцами маленькие твердые бугорки. Аня выгнулась и застонала мне в рот. Я плотнее прижался бедрами, ощущая ее жар и влагу, спустился поцелуями по изящной шейке, грубо, до боли прикусил нежную кожу. Аня вскрикнула, выгибаясь, и больно сжала в кулачке мои волосы, ногтями второй руки впиваясь в кожу на спине.

— Федор Алексеевич, пожалуйста, нам нельзя.

Так заканчивалась любая наша близость на протяжении нескольких лет. Шумно дыша, я скатывался с нее, уходил прогуляться, пил, но никогда не принуждал ее. Вот и сейчас я уткнулся лбом меж ее грудей и пытался выровнять дыхание. Она перебирала мои волосы, гладила по спине, нисколько не помогая успокоиться.

— Я так больше не могу, — голос мой почему-то охрип.

— Я тоже, — прошептала она. — Нам нужно решить все раз и навсегда. Хватит мучить друг друга. Все это тянется так много лет, я устала. Прошу вас, Федор Алексеевич, отпустите меня. Нам ведь обоим жизни нет. У вас хотя бы есть семья, а у меня никого. В каждом мужчине я ищу вас и не нахожу. Вы уедете, вернетесь в семью, а я так и останусь на этом этапе.

— Я думал, что поступаю правильно. Думал, ты пойдешь дальше и забудешь, как меня звали. Я и подумать не мог, что обрекаю нас на такое.

— Я знаю, — она коснулась пальчиками моего лица. — Знаю. И не виню вас. Но я больше не несмышленая девчушка, я жить хочу. Любить. Не так, чтоб душу рвать. Хочу быть счастливой. Детей хочу. Дом. И пока я, как на привязи, мне только и остается, что воспоминания. Отголоски чувства чужого мужчины.

Слова её полоснули, словно ножом.

— Прости меня, — я взял ее ладошки в свои, поцеловал тонкие пальчики. — больше я не причиню тебе боли, обещаю.