Одно целое (джен)

— Дядя!

Крепчайшая деревянная дверь, обитая железом, что выдерживала даже натиски разъяренных драконов, едва не слетела с петель. На пороге дома обнаружился Дагур, но в каком виде! Растрепанный больше обычного (хотя куда уж больше-то), тяжело дышащий, будто бежал на своих двоих от самого острова берсерков, с горящими, в прямом смысле бешенными глазами парень на полном ходу полетел к сидящему за столом Стоику и затараторил, даже не отдышавшись толком:

— Дядя! Там… там… Ты не поверишь, там..!

— Дагур, спокойнее, — вождь Олуха несколько обеспокоенно уставился на взбудораженного племянника — таким его ещё не видели, — наворачивающего круги по дому. — Где «там»? Что случилось? Нападение?

— Иккинг! Я его видел! — внезапно выдал берсерк, отчего Стоик аж поперхнулся, едва не упав со стула. Что?!

Этого имени на Олухе не произносили уже пять лет. Обладатель этого имени давно захоронен в лесу — и в памяти. И тут… Возникло очень серьёзное подозрение, что Дагур немного (или не немного) спятил от переживаний о погибшем брате. Где он мог его видеть?

Нет, и самому Стоику порой являлся образ сына во снах. Он ни на секунду не забывал о том, что случилось пять лет назад. И в этих жутких снах он снова и снова переживал всё произошедшее тогда, на арене. И страдал, безумно страдал от осознания вины перед Иккингом. Это, конечно, было ужасно, но не до такой же степени, чтобы видеть ушедших в небытие не во снах, а в реальности.

Кажется, Дагур понял, какие мысли бродят в голове родича, поэтому не стал ждать каких-либо предположений в своей ненормальности.

— Да нет же! Я действительно его видел! — и прежде, чем Стоик успел хоть что-то сказать, начал взахлёб вываливать события прошедших двух недель. О том, что он путешествовал, изучая новые места и земли. О том, как они с Торнадо заблудились. О том, как летели и летели над бескрайним морем, пока не наткнулись на отдалённый ото всех одинокий и заброшенный остров. О том, что он оказался совсем не заброшенным. И о своей случайной встрече с невиданным прежде в живой природе существом с внешностью его погибшего брата.

— Это был он. Иккинг. Я уверен. Клянусь, чем хочешь, но это был он! Я не знаю, как так случилось, но… Иккинг жив и живёт там, на том далёком острове!

Ошарашенный от принесенных, абсолютно невероятных вестей, Хэддок даже ответить на эту тираду ничего не мог. Новость о том, что его сын вернулся из мира мёртвых никак не укладывалась в голове. Это невозможно, просто невозможно.

Но… если допустить, что это — правда, то… Неужели у него есть реальный, не призрачный, шанс всё исправить? Наконец-то искренне извиниться перед сыном? Успокоить непрерывно давящую и причиняющую невыносимые мучения днём и ночью совесть? Избавиться раз и навсегда от ночных кошмаров?

Перед глазами снова возникла призрачная фигура невысокого мальчишки с пронзительно-зелёными глазами — единственным цветным элементом во всем образе. Мальчишка холодно посмотрел на Хэддока, криво усмехнулся и проговорил лишь одну фразу: «Это твоя вина. Ты мне никто. Ненавижу тебя».

Стоик тряхнул головой, прогоняя видение с глаз долой, и почувствовал, что по щекам вниз текут влажные струйки. Слёзы. И муки. Опять. Он заслужил это.

— Дядя? — раздался тихий голос справа. Резко присмиревший Дагур смотрел на родича обеспокоенно — он давно понял, что его изначальная ненависть к невольному убийце Иккинга неправильна и необоснована. — Ты полетишь со мной?

— Да, — короткий, но решительный ответ. Долой слёзы, бессонные ночи и покусывания совести. Если прямо в руки даётся такой прекрасный шанс исправить давние ошибки и изменить свою жизнь, то его ни в коем случае нельзя упускать. Вождь одним движением утёр соленую влагу с лица и повернулся к Дагуру. — Летим немедленно.

* * *

Бежать. Бежать, не останавливаться. Обратно в дом, укрытие, безопасное место. Как можно дальше, чтобы укрыться, спрятаться, никого не встречать больше.

«Иккинг!»

Страшно. Очень страшно. Его нашли. Обнаружили даже здесь, так далеко от любого из поселений людей. Отныне здесь небезопасно. Надо бежать, бежать, бежать…

«Да стой ты!»

Ловко лавировать между густо растущими деревьями, избегая столкновения. Позади раздавались крики того, кто незванно пришёл на их остров. Он ищет их. Но он не должен найти. Бежать, спрятаться, как можно быстрее и тщательнее. Нельзя, чтобы их нашли.

«Остановись! Что случилось?!»

Но он остановился, лишь влетев на полном ходу в самое безопасное место на всем острове — укрытую со всех сторон от глаз посторонних маленькую пещерку на самом дальнем конце острова. Если не знать, что она здесь имеется, в жизни не догадаться.

И лишь только сейчас Иккинг позволил себе выдохнуть и упасть прямо наземь, приходя в себя от такого серьёзного потрясения. Перед глазами безостановочно мелькали вперемешку фрагменты из прошлой жизни и этой нежданной встречи.

Стоп. Надо успокоиться. Раз-два, вдох-выдох. Успокоиться, придти в себя и подумать.

Страх и ощущение опасности понемногу отступали, уступая место привычной рассудительности. В голове прояснилось, мысли перестали хаотично скакать с одного на другое. Спокойствие, только спокойствие.

«Что случилось?»

Иккинг открыл глаза, сразу же натыкаясь на недоуменную и озадаченную морду Беззубика.

«Мы так неслись, будто бы конец света наступил. Чего ты так испугался?» — дракон прилёг рядом с другом, отмечая его неестественную бледность и всё ещё дрожащие руки.

Карасик глубоко вздохнул, помотал головой и выдал на одном дыхании:

— Дагур. Мой брат. Здесь. Что он здесь делает? Как нашёл нас? — голос на последних словах сорвался, а в глазах снова мелькнул страх. — Как?!

А беспокоиться было отчего. Иккинг и Беззубик пять лет прожили вдали ото всех. Пять счастливых спокойных лет. В одиночестве. И тут, разрушая привычное спокойствие и размеренную жизнь, является тот, кто прекрасно знал Иккинга в его прошлой жизни. И не просто является, а ещё и узнаёт, судя по вырвавшемуся имени. А теперь наверняка примется искать и не остановится, пока не найдёт.

А уж если он вернётся домой и расскажет всем, кого нашёл, то…

— А он вернётся. И расскажет. Я знаю его — если уж Дагуру чего в голову втемяшилось, то никакими силами не переубедить, — говорил Иккинг, пытаясь не впасть в окончательную истерику. Спокойной и мирной жизни явно пришёл конец. Страшно даже представить, что будет дальше: наверняка после рассказа Дагура к ним ринутся всем Олухом. И покоя не будет.

«Так, погоди!» — прервал эти весьма печальные мысли Беззубик. — «Твои соотечественники… ладно-ладно, бывшие, не смотри так. Так вот, они нас с тобой того, убили, верно ведь? А ты самолично перед этим отрёкся от рода, так? А теперь подумай: на кой людям Олуха лететь в такую даль лишь для того, чтобы вновь увидеть того, кого они сами же в могилу свели? Возможно я заблуждаюсь, но логики в этом нет».

Логики в этом действительно не было. Карасик вынужден был признать правоту фурии. Но опасения насчёт кузена все ещё оставались. Он-то точно вернётся, уж Иккинг-то знал брата очень хорошо.

«Ну и что?» — кажется Беззубик абсолютно не волновался по этому поводу. — «Пусть вернётся. Насколько я понимаю, этот твой брат тебе никакого зла не причинил?» — он вопросительно посмотрел на всадника, тот замотал головой. — «Ну и вот. Не беспокойся ты так. Если не хочешь с ним общаться, так мы спрячемся. А захочешь — так проблем нет. С одним человеком можно договориться, чтобы не выдавал нас».

Аргументация у дракона была весьма убедительной. А ведь действительно, причин паниковать нет. Не факт, что незванные гости снова заявятся к ним домой. Не факт, что их сумеют отыскать. В крайнем случае есть вариант спрятаться в одном из укромных мест, в самом крайнем — улетят куда-то в другое место. Да, конечно, бросать уже обжитый и родной остров не хотелось, но… Ох, да наверняка до этого не дойдёт, так что можно не думать о плохом.

— Да, ты прав, — паника и страх окончательно ушли. Не надо беспокоиться раньше времени. И накручивать себя не надо. Всё будет хорошо.

Но, несмотря на эти слова, Иккинг не мог перестать думать о брате. Он вернётся. Определённо. Вопрос только — когда?

С того же дня каждую ночь Карасику стал сниться Дагур. И их совместное детство. Как они познакомились, как вместе играли, тренировались, учились. Как ходили в лес, на рыбалку, охоту. Как ночами пробирались в тайное логово и сидели там до утра, разговаривая обо всём на свете, смотря на звезды и вслух мечтая о будущем. И все сны до единого были наполнены детским, безграничным счастьем, отчего на душе становилось паршиво. Всё же он скучал по нему. Очень скучал.

Иногда Иккинг ловил себя на мысли, что поступил глупо, увидев тогда брата. Надо было не убегать, а наоборот. Но нет, он, как глупый ребёнок, просто позорно убежал, поддавшись инстинктивному страху. Оно, конечно, было объяснимо — за пять лет относительного одиночества (у него есть Беззубик, да, но ведь он не человек) любой одичает. Но всё равно… было до боли обидно, что так получилось.

Такое депрессивное состояние продолжалось около трех недель, пока в один чудесный солнечный день незванных гостей снова не принесло на их остров.

* * *

Десятидневное путешествие в седле дракона — это то ещё испытание. Особенно если пассажир не привык к такому способу перемещения, да и «транспорт» был достаточно своенравным. Змеевика, на котором, собственно, и летел Стоик, пришлось приручать в экстренном порядке и очень быстро, потому что Торнадо двоих пассажиров на такое дальнее расстояние бы не довёз. И это нисколечко не улучшало настроения.

И если бы не причина, что сдернула вождя Олуха в этот поистине захватывающий полет, не была такой серьёзной, он бы в жизни не сдвинулся с места. Но иначе поступить было нельзя. Ведь если Дагур прав, и Иккинг каким-то образом вернулся к жизни, то его просто необходимо найти и покаяться перед ним.

Правда для достижения этой цели сначала нужно было прибыть в место назначения, и вот с этим возникали определённые проблемы. Очень уж далеко располагался тот остров. Уже через день после отлета с Олуха хотелось ругаться на все на свете: на змеевика, что то и дело пытался свернуть с маршрута, на неудобное с непривычки седло, на море под ними, на дальний полет… Если бы не природное викингское упрямство и, возможно, живой Иккинг на том конце пути, то Хэддок бы давно повернул назад. А так приходилось засунуть куда подальше собственные возмущения и терпеть.

Дни полёта тянулись неимоверно долго. Но, наконец, на горизонте показался долгожданный одинокий остров, и берсерк не замедлил об этом радостно сообщить.

— К сожалению, я не знаю, где именно он сейчас находится, — признался Дагур, когда драконы приземлились, а их наездники слезли с сёдел и прошлись несколько кругов, разминая затёкшие конечности. — Надо искать. Идём.

Благо, то место, где Дагур в прошлый раз встретил Иккинга, отыскалось быстро. Оттуда и решено было начать поиски самого полудракона.

А сам искомый полудракон и не подозревал о том, что его в эту самую секунду тщательно разыскивают. Из-за очередного сна, наполненного воспоминаниями не только о кузене, но и об отце, Иккинг чувствовал себя совершенно разбитым. Да и настроение было таким себе, несмотря на чудесную погоду, в которую только жизнью и наслаждаться.

Фурия, оценив состояние друга, предложил тому неспешную пешую прогулку по острову. Солнышко светит, воздух свежий, ветерок лёгкий — авось и настроение в процессе улучшится.

Карасик согласился — делать все равно было нечего, а развеяться никогда не помешает. К тому же ему ещё со вчерашнего вечера упорно казалось, что именно сегодня должно что-то случиться. Так что сидеть дома и загибаться от тоски и скуки смысла не было.

Поначалу все было хорошо. Они выбрались из густого леса, окружающего их дом, и направились, переговариваясь, по острову, намереваясь обойти его кругом. Правда, не успели друзья пройти и половины пути, как случилось то самое «что-то», мерещившееся Иккингу — совсем рядом раздался посторонний человеческий голос. Полудракон остановился посреди тропы, максимально задействовав все органы чувств. Опасность или нет?

Голос снова послышался, с той же стороны, что и в первый раз, но куда ближе. Кажется, человек ругался и… кого-то искал.

— Твою ж..! — после этого выдав ещё несколько ругательных слов, Иккинг закрыл лицо руками. — Вот так знал. Это же Дагур!

Бежать и прятаться было бессмысленно. Во-первых, это было глупо, во-вторых, не успели бы — берсерк был совсем рядом. Среди деревьев показалась рыжая растрепанная макушка, и вот Тонвергстон уже выбрался на ту же тропу, где находился полудракон.

Холст. Масло. Немая сцена. Братья замерли на своих местах, уставившись друг на друга. Первым отмер Дагур.

— Только не убегай, умоляю.

Это было первым, что он выдал, демонстрируя пустые ладони — показывал, что не собирается вредить. Карасик в ответ сощурился, не двигаясь с места. Понятно, что в этот раз он не сможет легко и просто оторваться от упрямого берсерка, спрятаться и переждать беду в безопасном месте. Дагур едва слышно выдохнул и сделал медленный шаг навстречу.

— Это я. Дагур. Ты ведь помнишь меня?

Осторожные движения, успокаивающий голос, вытянутая вперёд рука — Тонвергстон будто бы дракона приручал по методике его, Иккинга. Эта ассоциация была настолько неожиданной, что вызвала непроизвольно улыбку. Забавно смотрится со стороны, что ни говори.

— Иккинг? Это правда ты?

Ага, так он не верит в реальность происходящего. Да уж, никто бы не поверил. Иккинг кивнул, не говоря пока ни слова. Берсерк же просиял и подошёл почти вплотную, как вдруг из леса внезапно раздался ещё один голос:

— Дагур? Ты нашёл его?

О, Боги. А вот этот голос, как и его обладателя ни видеть, ни слышать не хотелось. Он вызывал совершенно другие эмоции, и не сказать, что положительные.

Иккинг резко отпрянул, ушки на голове прижалась сами собой, а из горла вырвалось злобное рычание, едва на злополучную тропу выбрался тот, кого меньше всего хотелось видеть в своём доме. Стоик Обширный, вождь Олуха и его бывший отец-убийца.

Перед глазами моментально встала картина пятилетней давности, уже почти затёртая в памяти, но вызывавшая все те же эмоции, что и тогда.

Обезглавленное тело Беззубика, конвульсивно дернувшись в последний раз, чернело посреди арены. Иккинг вырывается из захвата державшего его воина и бежит к дракону. Глаза его обманывают, ведь не может его лучший друг, только что защищавший его, покинуть этот мир так…

Рычание нарастает, уже ничем не сдерживаемое.

«Где ты был все эти годы, что меня унижали? Где ты был, когда меня, твоего сына, морально убивали? Ты никогда не обращал на меня внимания! Ты мне не отец!»

Раздражение от появления Стоика медленно, но верно переходит в чистейшую ярость. Кажется, Беззубик пытался остановить его, что-то говоря, но Иккинг этого не слышал.

«Я тебя ненавижу! Ты мне никто! Я отрекаюсь от рода и от тебя!»

Внутри вместе с яростью нарастает жар. Перед глазами, смещая картинку-воспоминание, возникает пелена, сквозь которую виден один-единственный силуэт. И на него-то это рвущееся изнутри пламя и направлено.

«Иккинг, стой! Успокойся!» — но он лишь отмахивается, невольно подчиняя себе и драконью половину тела. Все посторонние мысли полностью исчезают, остаётся лишь одна — убить того, кто испортил им жизнь.

— Дядя, осторожнее! — слышится краем сознания перед тем, как сильный заряд плазмы устремляется в сторону Стоика. На миг всех оглушает взрыв, а когда дым рассеивается, то Иккинг видит, что удар не попал в цель — Дагур буквально за секунду до атаки успел оттащить Стоика в сторону.

«Прекрати!» — Карасика выкидывает из тела обратно в астрал, где ему немедленно прилетает мощный подзатыльник хвостом фурии. Это несколько отрезвляет и заставляет начать слушать. — «Ты ненормальный! Зачем сразу атаковать? Выслушал бы хоть сначала!»

— У меня нет желания выслушивать нашего убийцу, — огрызнулся викинг, за что схлопотал ещё один подзатыльник. Беззубик недовольно фыркнул.

«Этот человек хотел тебе что-то сказать. Что-то важное и… Не спорь! Выслушай его — или хотя бы своего брата», — дракон указал крылом на Дагура.

— Ладно… — не менее недовольно фыркнул Икк, уклонился от очередного удара хвоста и вернулся в тело.

— Что вам здесь нужно? — проговорить эту коротенькую фразу удалось с трудом: сказывается пять долгих лет молчания физического тела. Обычно они с Беззубиком общались мысленно либо же в астрале, что было почти тем же. Полудракон настороженно изучал гостей, смотря то на одного, то на другого, а те не решались подходить более. Эта внезапная агрессия явно их испугала.

— Иккинг… — взгляд переместился на осторожно — ещё более осторожно, чем в первый раз — подходившего Дагура. — Прошу тебя, послушай. Мы хотим поговорить…

— Ты — говори, — Карасик немного расслабился, позволяя брату подойти к себе. Но когда то же самое намеревался сделать Стоик, тихо рыкнул, показывая острые клыки — не смей, мол, приближаться ко мне! После чего кивнул Тонвергстону чуток в сторону. — А он — нет. Идём.

Шли молча, оставив явно ошарашенного от такого «тёплого» приёма Хэддока позади. Далеко позади. Иккинг остановился лишь тогда, когда густой лес скрыл их от посторонних глаз. Развернулся, вопросительно-требовательно уставился на брата. Мол, чего пришли и чего хотите от меня?

— Иккинг, послушай, — поспешно начал объясняться Дагур, понимая, что терпения у кузена не очень много. — Мы… точнее, дядя прибыл сюда, чтобы извиниться перед тобой.

Опа-на. Неожиданный поворот событий. Извиниться?! В каком это смысле «извиниться»?

И берсерк, видя изумленное — да куда там, самым натуральным образом шокированное! — выражение лица брата, принялся быстро, несколько путано, излагать причины такого поступка. И про то, что творилось на Олухе после его смерти, тоже рассказал. Особенно Дагур напирал на то, что Стоик очень-очень расскаивается в содеянном, не по-человечески мучается и прямо-таки жаждет покаяться перед воскресшим сыном. Честно-честно!

С каждым услышанным словом глаза у Иккинга (и у слушавшего за компанию это всё фурии) округлялись всё больше и больше. Раскаивается? Мучается? Хочет покаяться, извиниться? Совесть, значит, заела? О родительских обязанностях вспомнил? То есть ему нужно было так трагически погибнуть, чтобы его отец вспомнил, наконец, кто он и кого потерял? Замечательно просто.

— Теперь ты понимаешь? Очень тебя прошу, поговори с… — Тонвергстон осекся, наткнувшись на скептический взгляд брата. Видно того если и впечатлил рассказ, то ненадолго.

— Я очень рад, что у моего «отца», — яда в этой фразе было столько, что хватило бы и на сотню скользкокрылов, — наконец-то, встали мозги на место. Нет! — не дав Дагуру возразить, Иккинг подскочил с места, давая понять, что уговаривать бесполезно. — Я не желаю с ним разговаривать. И прощение он от меня не получит. Раньше надо было думать!

* * *

— Ну что? — терпеливо ожидающий возвращения племянника Хэддок поднялся с земли и с надеждой посмотрел на Дагура. Увы, порадовать вождя хорошими вестями было не суждено. Тонвергстон лишь грустно покачал головой.

— Он сказал, что не желает тебя видеть, дядя. И прощения не даст. И чтобы ты немедленно улетал домой, никогда сюда не возвращаясь. Прости…

На Хэддока словно Иггдрасиль свалился, настолько ужасающими были вести. Такого отчаяния, такой боли он не испытывал, даже держа мёртвого сына на руках. Это что же, все мучения, все угрызения совести, все слёзы и кошмары многих лет были напрасными?! Ну нет уж!

— Нет! — берсерк, ловко перехватив его, преградил путь решительно настроенному викингу. — Пожалуйста, поверь мне. Иккинг не хочет тебя видеть. Улетай, пока не стало хуже. Ты же видел, что он на тебя реагирует агрессивно…

Этот аргумент несколько поколебал решительный настрой, но не настолько, чтобы отказаться от цели найти сына и поговорить с ним. Дагур, видя это, покрепче вцепился в Стоика, продолжая тараторить:

— Улетай. Пожалуйста. Я… я поговорю с ним, — Хэддок покосился на племянника с удивлением: в смысле, а ты что, остаёшься? Берсерк правильно расшифровал этот взгляд и закивал: — Д-да, я… побуду здесь ещё какое-то время. И я обещаю, я постараюсь переубедить брата. Прошу поверь мне. Улетай, дядя, не искушай судьбу. Кто знает, на что Иккинг ещё теперь способен?

Резонно. Очень не хочется оставлять всё, как есть, но делать нечего. Дагур прав.

Через несколько минут вождь Олуха верхом на громобое («Торнадо знает дорогу, он тебя и отвезёт!») с тяжёлым сердцем и неуспокоенной совестью отправился в обратный путь. Дагур проводил его взглядом, тяжко вздохнул и пошёл обратно по тропе, искать брата. Надо решать возникшую проблему, ибо так жить дальше нельзя. Одни только Боги знают, к чему может привести вражда в семье.