Великолепная семерка (джен)

Большую часть (да что там, практически 100%) своей жизни Рамиля прожила с бабушкой. Ну, то есть, конечно, с мамой и папой — и с бабушкой, папиной мамой. И до довольно большого возраста, до самого первого класса, была уверена, что только так и бывает. Всякие детские книги про добрых бабушек, со смешными или милыми картинками, с пирогами, самоварами, чаем с вареньем, занавесками в цветочек, геранями на окнах и сказками на ночь — все они были для Рамили обычной литературою реализма.

Только уже в школе, разговаривая с одноклассниками, она с изумлением узнала, что, оказывается, бабушки бывают строгие, которые ничего не разрешают, бабушки бывают сердитые, которые вечно ругаются, и даже бывают такие бабушки, которым до внуков вовсе нет никакого дела, они с ними никуда не ходят и даже нисколечко не сидят!

Нет, у Рамили бабушка была совсем не такая. Бабушка Гузель пекла вкуснейшие перемячи (двух видов — печеные и жареные) и чак-чак, водила маленькую Рамилю в развивашки, в детский сад, в поликлинику (в ту пору мама Эльмира еще работала не на дому), по выходным — на долгие прогулки с мороженым или горячим чаем с вкусняшками (смотря по сезону), проглаживала утюгом собранные в букет желтые листья, заплетала Рамиле косы, вязала кофточки для ее кукол, учила правильно заваривать чай и вырезать жестяными формочками фигурки из песочного теста. А еще бабушка Гузель знала много сказок, причем малоизвестных, не тех, которые печатают в книжках с картинками, и еще больше всяческих медицинских баек — она всю жизнь проработала медсестрой; и, кстати, чтобы записать ребенка к врачу, никогда никаких проблем не было.

Можно было бы предположить — ведь взрослые всегда ко всему скептично настроены и считают, что слишком хорошо никогда ничего не бывает — что бабушка, например, недолюбливала маму Рамили. Но нет — бабушка Гузель всегда говорила: какую мне невестку сынок привел — лучше не сыскать, чистое золото!

Но, тем не менее, взрослые не ошиблись бы в своем скептицизме. У Гузель Абдулловны имелся один большой недостаток. Ну или два маленьких, это как посмотреть. Гузель Абдулловна была чрезвычайно общительна и несколько старомодна. А старомодность ее проявлялась в том, что ее любимыми темами для общения были свадьбы, женихи и декреты.

Нет, несмотря на нежную любовь к Магомаеву и Толкуновой, бабушка Гузель ничего не имела и против современной музыки, и говорила: «Чего-то там лопочут, не разберу, ну да и пусть лопочут, надо же людям на жизнь зарабатывать». Она знала о существовании аниме и даже не шарахалась от вида странных героев с огромными глазами и волосами на глазах — только вздыхала: «Ему бы (или ей) причесаться»; а что люди рядятся в причудливые костюмы, даже весьма одобряла — и весело, и Эльмирочке прибыль.

Гузель Абдулловна вообще весьма радовалась Эльмирочкиным клиенткам, а уж редким клиентам особенно, а с тех пор, как Эльмира окончательно забила на нудную работу на швейной фабрике — и вовсе наступили золотые деньки. Клиентка стояла вся в булавках, пытаясь разобраться, насколько ей нравится то, что она видит в зеркале… и тут как тут раздавался деликатный стук в дверь и появлялась радушная хозяйка с чаёчком и разговорами.

Слово за слово, неудобно же не общаться, если с тобой общаются, тем более такая приятная бабулечка — и не успела еще портниха сделать все нужные защипы и подгибы, как разговор уже сам собою катился по накатанным рельсам. Сколько ни пыталась мама Эльмира объяснять, что все это мило, но несколько устарело, в наше время такие вещи считаются бестактными и далеко не всем это надо вообще — все это было что дождик в дырявое ведро.

Бабушка Гузель говорила стриженной под миллиметровый ёжик студентке с мускулатурой штангистки и татуировкой письменами Кольца Всевластия вокруг щиколотки: «Тебе так пойдут платьица! Вот дошьешь наряд — и со стипендии пусть тебе Эльмирочка пошьет платьишко… летнее, в горошек. Ты такая красивая девочка! Все мальчики будут твои!». Она говорила директрисе филиала — с идеальным маникюром и брошкой золотою веточкою на лацкане, пришедшей заказать себе летнее платье для двухнедельного путешествия по Европе: «Как замечательно отдохнешь, сколько всего увидишь! Жаль только, как же в отпуск ехать одной, а уж в таком платье-то! Но ты, дочка, не переживай, я тебя научу. На заграничных кавалеров не гляди, они там пшик один, все малахольные. Ты в следующем году поезжай в санаторий в Сосновку, там кавалеров — на любой вкус!». Замотанной матери троих сыновей-школьников, притащившей всю свою шилохвостую банду — одному подогнуть школьную форму, купленную на вырост, другому отогнуть вот так же купленную в прошлом году, третьему перешить штаны и пиджак старшего брата — она говорила: «Ой, милая, тебе б еще доченьку, чтоб была маме помощница. Мальчуганы-то какие славные, сразу видно, смышленые, и симпатичные — все в маму. Но это ведь когда еще они невесток в дом приведут!»

Последняя капля звучно капнула в начале этой весны.

Это был довольно сложный заказ, не по самому шитью, и даже не по крою, но по моделированию силуэта. Эльмира крутилась вокруг клиентки, соображая, на какой высоте следует завязывать хакама, чтобы создать сурового жилистого самурая средних лет из российской пухленькой барышни. И тут, разумеется, появилась бабушка Гузель и завела свою песню, не обращая внимания ни на то, слушают ли ее, ни на то, как именно слушают. И завершила свою речь оптимистичным: «Ты нисколько не огорчайся, деточка, мужчины — они не собаки, на мослы не бросаются!».

Барышня разрыдалась и выскочила из комнаты.

Хорошо хакама успели-таки завязать.

Рамиля сама этой сцены не видела, она тогда была в школе. И даже узнала о ней только в очень сжатом и сухом изложении, в котором происшествие вовсе не выглядело хоть сколько-нибудь важным, не то что судьбоносным. Так что она преспокойно легла вечером спать, ни о чем таком даже и не думая. А ночью встала сходить кой-куда, и босиком вышла в коридор, очень тихо и не включая света, чтоб никого не будить. И тут и услышала с кухни приглушенные родительские голоса.

Мама с папой, конечно же, думали, что все уже спят.

— Я так больше не могу! Понимаешь: НЕ-МО-ГУ! — говорила мама, и в ее голосе Рамиле слышались слезы. — Нет, я все понимаю, твоя мама замечательный человек, она прекрасно ко мне относится, я понимаю, сколько хорошего она для нас сделала, и я ей очень за это все благодарна, я понимаю, что она из самых лучших побуждений, и что в пожилом возрасте люди неизбежно становятся… негибкими, и что надо относится с пониманием и делать скидку на возраст… нет, я всё понимаю. Но ты тоже пойми: я тоже живой человек! И я так больше не могу! Больше ни одного дня! Она мне всех клиентов распугает! А главное — я сама так больше не могу, понимаешь — Я САМА! Не могу ежеминутно сидеть на нервах и ждать, чего еще в этот раз выкинет! У меня уже все нервы кончились! А хочу спокойно жить. Просто нормально спокойно жить, принимать клиентов — и всё. ВСЁ! Это что-нибудь сверхъестественное? В общем, делай что хочешь — но мне нужна нормальная жизнь. И прямо сейчас, а не в туманной перспективе.

Рамиля, куда собиралась, так и не добралась — вовсе об этом забыла. И забралась к себе под одеяло в состоянии недоумения и тревоги. Что вообще происходит?

Наутро ничего яснее не стало, никто ничего на эту тему не говорил, и все в доме шло, как обычно. За несколько дней Рамиля совсем успокоилась и выбросила странный случай из головы.

А ровно через неделю папа сделал то, что ему говорила мама. Папа Нияз всегда делал, что ему говорят.

Вечером после ужина папа достал из портфеля прозрачную папку-файлик, а из файлика — распечатанные на принтере документы.

— Вот — договор на покупку квартиры, а это — договор на ипотеку. Осталось только подписать. Квартира двухкомнатная, правда, она довольно старая и без ремонта, и сам дом старый, без лифта, но там всего второй этаж, думаю, это не страшно. В новом доме мы ничего приличного не потянем, я смотрел цены — даже однушка стоит, как будто в ней стены из золота. А ремонт так и так пришлось бы делать, так лучше все полностью обновить постепенно. Зато там большая светлая гостиная, как раз прямо для мастерской. И хороший закрытый двор, где можно спокойно гулять, и совсем рядом набережная. И практически в центре, клиентам удобнее, и мне до универа ближе, чем отсюда. Правда, Рамиле до гимназии будет далеко, но что поделать — будем возить. По крайней мере, до конца учебного года, а там будем думать. Денег на машину как раз хватает на первоначальный взнос, тик в тик. Ну, машину тогда пока не будем менять, полик пока вроде ездит, поживем еще с ним.

Бабушка проводила всех до грузового такси, вынесла второй Рамиляшин рюкзак и так поджала губы, что Рамиле стало вдруг жалко ее чуть не до слез. И одновременно ужасно интересно было: переезд, новый дом, новое место, столько всего! А что там будет? Наверное, будет здорово! И одновременно все равно грустно немного — покидать родной дом, и бабушку, и вообще.

На новом месте действительно оказалось интересно, даже еще до того, как она познакомилась с Полиной и Лиу. Хозяин продавал квартиру частично с вещами, и среди вещей оказались настоящий огромный сундук, такой большой, что в него можно залезть, как в чемодан НьютаСкамандера, и железная кровать с панцирной сеткой, на которой было не очень удобно спать, но зато здорово прыгать. И еще невероятно огромный кактус, почти в человеческий рост, одеревеневший до полной твердости и с иголками сантиметра по два, если не по три. Папа с огромным трудом доволок его до помойки, укутав во все старые тряпки, которые нашлись в доме. Жалко, что уволок — вот когда они потом летом играли в ковбоев и в Мексику, как бы он пригодился.

А с бабушкой они постоянно говорили по телефону и иногда даже по скайпу, и папа регулярно к ней ездил, и иногда брал с собой Рамилю.

Августовским утром по небу бродили маленькие белые облачка, бархотки на клумбе (которые на самом деле бархатцы) были такие ярко-оранжевые с чуточкой шоколадного, что аж светились, рябина и боярышник уже начали наливаться цветом, голубь ел у помойки кашу из картонной фастфудовской миски, а на кирпичной стене дома, над лавочкой, красовалась надпись розовым мелом: «заец». И начатый портрет соответствующего зверя. Но не законченный — пока без усов и второго уха.

Полина, сидя на Дереве, болтала ногой и читала Шерлока Холмса. Хорошо бы было художественно усесться, привалившись к могучему стволу и свесив одну ногу, как на картинке в какой-то из книг, но то ли дерево было все-таки еще не очень могучим, то ли Полина уже великовата, так что как получилось усесться — так и сидела.Лиу плела цветочный браслет из клевера и цикория,а Сережа пытался убедить Отоми гоняться за лазерной указкой, как полагается котикам. Черный котик, которого чуть было не перепутали с Председателем и нарекли Замом, прижился во Дворе, оказался кошкой, переименовался в Заместительницу, но это имя ей не подошло, и, опробовав еще несколько вариантов, ребята в конце концов назвали ее Отоми в честь дочери Монтесумы. Отоми лениво поглядывала на бегающую красную точку и время от времени двигала одной лапой.

Рамиля вышла из подъезда последней. Отоми, грациозно поднявшись и качнув хвостом в сторону лазера, неспешно двинулась в ее сторону, точно черный ягур. Только маленький. Баба Нина, которая как раз шла от мусорки, остановилась.

— Вы ее не бойтесь, — вежливо сказала Лиу. — Что черная кошка перешла дорогу — в местах их постоянного обитания это за примету не считается.

Отоми мимоходом обнюхала мусорное ведро (баба Нина консервативно не признавала никаких пакетов, которые надо выбрасывать) и подошла к Рамиле — гладиться.

— Две приметы самокомпенсировались, — задумчиво сообщил Серёжа, глядя, как за бабой Ниной закрывается подъездная дверь.

— Ребят, я с вами сегодня не могу, — извиняющимся тоном сказал Рамиля. — Сегодня к нам бабушка придет. Мама с утра ставит тесто, а меня сейчас за арбузом послала.

— Куда за арбузом? — не поняла Полина.

— На базар, арбуз покупать.

— Ты умеешь покупать арбузы? — изумилась Полина.

— Ты разве дотащишь арбуз? — удивилась более практичная Лиу.

— Ну да, — Рамиля ответила всем сразу. — Приходишь на базар, выбираешь арбуз, платишь деньги и забираешь арбуз. Тут же ничего сложного. Это же не диван какой-нибудь! Мы с папой всегда за арбузами сами ходим. А тащить тоже не трудно, у меня тачка есть.

И она продемонстрировала всем причудливую, явно рукотворную, конструкцию из металлических трубок, колесиков, темно-зеленой сетки-авоськи и брезентовых ремней.

— Вот это тачка! — прыснула Полина. — Самая крутая тачка этого города!

— И с арбузным креслом, — сказал Сережа. — Только еще госномер надо.

В итоге на базар решили идти все вместе. Все равно же гулять! Никто из ребят, кроме Рамили, еще ни разу не бывал там без взрослых, и вообще самостоятельно ходили разве что за хлебом в мини-пекарню и за водой в автоматический водный ларек. А Сережа еще вообще никуда. Коржики в школьном буфете не в счет, буфет — это же общепит, а не торговля.

До базара нужно было идти вдоль реки по набережной. Если ехать — это остановки три или даже четыре,смотря где садиться. А тут по прямой и в конце немножко свернуть. По дороге побросали хлеба стационарным уткам (и в очередной раз погадали, они стационарные — или все-таки перелетные; сошлись на том, что что до осени этого однозначно не определишь) и полюбовались на ярко-желтые сочные кубышки; но кубышки, как всегда, предусмотрительно цвели вне досягаемости с берега. Свернули вскоре после Ракеты, прошли мимо забегаловки с непритязательной надписью «Чубуречная» (именно так) — и вот он, базар. С этой стороны как раз был вход в арбузно-дынные ряды.

На самом деле это место, конечно, носило официальное название «Центральный рынок». Но его все и всегда звали базаром. Разве что последние несколько лет это имя чуууууточку начало подсдавать позиции. Рамиля объясняла это достаточно сильным в регионе восточным влиянием. Сережа, когда тетя Белка объясняла его маме, куда лучше всего ходить за картошкой, мясом и фермерским творогом, даже удивился сначала. Он был уверен, что базар — это в Тысяче и Одной Ночи. Кстати, несмотря на влияние, слово «киоск» в Городе почему-то не прижилось. Эти маленькие сооружения там обычно называли ларьками, даже «Союзпечати», когда они еще существовали.

А базар правда был похож на восточный, как в книжках рисуют. Только продавцы не в чалмах, а в кепках, и вместо верблюдов — прицепы от легковушек. Зато фрукты и овощи — огромными разноцветными грудами, в точности как рисуют. Зеленые арбузы, желтые дыни: сочно-желтые — маленькие, такие, что аж сам цвет, кажется, капает сладким соком, светло-желтые — большие и продолговатые, одетые хрусткой сеточкой толстой корки.Бархатистые акварельные персики и большие гуашные нектарины, маленькие нектарины — всех оттенков от бело-зеленого до рыже-вишневого, яблоки — точно свет выскочил из светофора, свернулся клубочками и улегся себе на прилавок, кучка красная, кучка желтая, кучка зеленая, а вот тут цвета не поленились смешаться — здесь желтые с красным бочком, а тут и вовсе — присмотреться, так не просто двухцветные, а полосатые, по желтому тончайшие полосочки красного, сливающиеся в общий цвет. Сизые сливы, точно бы запотевшие, малиновая малина в пластиковых прозрачных стаканчиках, и рядом с ней — такая же, почти черная, ежевика. А помидоры, а огурцы, а огромные яркие перцы — точно елочные игрушки! Тут даже тем, кто не любит салат, салата захочется! А зелень, пахучая, в блестящих капельках прохладной воды!

А сухофрукты? Сухофрукты — они в компоте смотрятся скучно, кто их и ест из компота, понятное дело, все выбирают одну курагу, ну, может, иногда чернослив, если он там будет. И в магазине в затянутых пленкой лотках — тоже так себе, товар и товар. И вот когда они все вместе на наклонном прилавке, насыпанные по квадратным ячейкам, специально рассортированные по оттенками… курага — всех оттенков янтаря, от бледно-золотистого до рыжего и почти шоколадного, следующим рядом — изюм, от мелкого и бледного, полупрозрачного, до здоровенного почти черного, надо очень хорошо присматриваться, чтобы в черные морщинах различить легкий, очень легкий оттенок синевато-коричневого. И даже сушеные яблоки смотрятся очень нарядно, яблоки — они матовые, только тоненькая полосочка шкурки чуть-чуть блестит. Продавец захватывает курагу глубоким совком, сыпет в пакет на весах, и курага сыпется с сухим перестуком. А сушеные яблоки — вот те скорей с шелестом. Лицо у продавца улыбчивое и веселое, а пальцы — смуглые, сами похожие на какие-то сухофрукты.

А где сухофрукты — там и орехи, знаете, какой арахис интересный, если прям в скорлупе, там и чурчхела — висит, точно разноцветные сосульки для чудного летнего нового года. А в другом месте — сухофрукты с орехами даже не в ячейках, а в больших рогожных мешках, еще интереснее. Дальше лотки с конфетами и печеньем — продавщица, отвернувшись, считает что-то на калькуляторе, а сама не видит, как воробей запрыгнул на прилавок и расхаживает там, присматривается, чего бы ему поклевать… о, нашел печенье, творожное, мягенькое. Теперь вопрос, как его унести в гнездо, печенье-то чуть ли не больше самого воробья.

Большая ленивая собака, помахивая хвостом, грызет арбузную корку. Культурно, в стороне от газелей, где арбузы с дынями лежат прямо в открытых кузовах — но все-таки время от времени поглядывает туда, а вдруг хозяин отвернется, а тут какой-нибудь арбузный вор?

По базару хоть полдня можно было ходить, особенно если пройти подальше — в ряды, где продаются цветы и всякие саженцы, а уж если дойти до рядов со всякой железной мелочью — так и вовсе пропадешь, все это рассматривая, от подшипников до поводков для собак. Но ребята явились с конкретной целью, так что глазеть было особо-то некогда. Только так, капельку поглазели. И Рамиля, поразмыслив, остановилась около одного из лотков, где арбузы лежали черно-зеленой грудой внизу, на асфальте. Кстати, а вы знаете, что арбуз вообще не зеленый? Арбуз на самом деле черный, а по черному фону на нем нарисованы зеленые полосы с неровными боковыми краями, как будто нарочно рисуют фактуру неровно оторванной ткани. И местами — со светлыми проблесками, как на рисунках акварелью попадаются иногда случайно непрокрашенные места. Или нарочно оставленные блики. Так тоже делают. А иногда даже нарочно поверх акварели делают блики белой гуашью. Вот и арбуз — если его рассмотреть, то вот так он выглядит, как будто его так расписали. Это только издалека кажется, что черные полосы по зеленому — на самом деле как раз ровно наоборот. Арбуз выбрали на славу: звонкий, как барабан, и такой здоровенный, что дяденька-продавец сам его погрузил им в тачку, и на всякий случай спросил, точно ли увезут. И еще бонусом бесплатно дал им большущее красное яблоко! Яблоко тщательно помыли минералкой — у Сережи оказалась маленькая бутылочка, он почти всегда носил с собой воду попить — и вчетвером кусали по очереди на обратном пути. Яблока как раз хватило до дома — вот какое оно было огромное.

Надо сказать, мама Эльмира не зря так суетилась. Визит бабушки — это действительно было событие, важность которого могут оценить далеко не все, но кто может — те, конечно, оценят. С момента переезда, вот уже около пяти месяцев, еще чуть-чуть и будет полгода, бабушка… общаться с младшими поколениями, конечно, общалась, но новое их место жительства принципиально игнорировала, и на все приглашения поджимала губы и сообщала, что вот именно тогда, так уж вышло, никак не может по такой-то причине. А тут вдруг сменила гнев на милость и сама заявила, что придет в гости.

Неудивительно, что мама Эльмира хлопотала второй день подряд: выдраила дом до блеска, причем припрягала к этому папу Нияза и Рамилю, наготовила всяких вкусностей и даже уговорила Рамилю переодеться в платье и заплести косы. Это был предмет их многолетней, хотя и мирной, борьбы. Мама, как и бабушка — в этом они были едины — хотела, чтобы дочка ходила в красивых платьицах, и шила ей их в огромных количествах — действительно красивые, каких ни у кого больше нет. А Рамиля хотела ходить в джинсах; в джинсовых бриджах, в джинсовых шортах, джинсовых комбинезонах, ну ладно, на крайний случай, так уж и быть — в джинсовых сарафанах. И с простым хвостом, а не с косами. Хотя, если честно, это было не так уж удобно — волос у нее было столько, что хвост аж голову назад перетягивал. По поводу волос все семейство, включая папу Нияза, было едино: такую роскошь да стричь? Ни за что!

Так вот. В платье Рамиля переоделась: в сарафанчик в цветочек, с рисунком голубых колокольчиков, и с белыми кружавчиками.

Папа был еще в универе, а мама на кухне намазывала сладкой глазурью только что вынутые из духовки сдобные булочки, когда зазвонил домофон.

— Рамиляяя! Иди открывай! — крикнула из кухни мама. У нее руки были в глазури, от процесса не оторвешься, домашнюю глазурь надо мазать быстро, а то засохнет — и пиши пропало. А в идеально чистой гостиной, она же мастерская, она же спальня родителей, были разложены по дивану детали от платья, лиф отдельно, юбка отдельно, подкладка отдельно, и две подушечки с иголками и булавками. Клиентка недавно ушла, а убрать не успела — убирать изделие надо не абы как, а складывать аккуратно, а складывать было некогда — пора булочки вынимать, и сразу их мазать глазурью, если остынут — это уже не то.

— Бабуляяя! — радостно завопила Рамиля, повиснув у бабушки на шее.

— А я вам виноград принесла, — сказала бабушка. — По пути на базар заехала, смотрю — шикарный виноград, ну и купила.

Скоро вернулся и папа. Квартира бабушке понравилась. Особенно растрогали ее кровать и сундук.

— Уютно в вас тут, — сказала она. — Хорошо обустроились. А чего балкон открытый?

— Будет зимой дополнительный холодильник, — сказала мама Эльмира. — Можно будет суп прямо в снег ставить.

— А кошки не слопают? — обеспокоилась бабушка.

— Кошки сюда не долезут, — сказал Рамиля. — У них вон там трап, вон, смотри под балкон, видишь? Они на первый этаж залезают, их пускают туда. А выше никак не могут залезть.

— А что у вас тут вообще интересного? — заговорила после обеда бабушка, отламывая рассыпчатые кусочки сахаристого ярко-красного арбуза, нашпигованного лакированными черными семечками. — На речку ходите?

— Бабуль, давай я тебе все покажу и проведу экскурсию! — подскочила Рамиля. Ей ужасно хотелось всё-всё показать, хотелось поделиться с бабушкой и Двором, и Рекой, и всем этим богатством. А еще… если они сейчас пойдут на экскурсию, то существует ненулевой шанс, что когда они вернутся, посуда уже помоется.

— Идите-идите, — сказала мама. — И виноград с собой возьмите, будете есть по дороге.

Виноград они взяли. И еще взяли хлебные огрызки для уток, арбузные семечки для голубей и рыбные бошки для котиков. И еще пару булочек — просто так.

Бабушка Гузель сказала, что двор симпатичный. Одобрила машинки в песочнице. Полюбовалась в палисаднике лиловыми георгинами и бурыми помидорками, и даже поболтала на этот предмет с бабой Ниной, которая высунулась из окна. Заодно погладили котиков. Отоми от рыбных голов отказалась, а вот оба Рыжика хрустели за милую душу. Потом вальяжно подошел Председатель, но ему уже ничего не осталось.

— А это — моя лучшая подруга Полина.

Полина сидела на Дереве и читала. Дерево все еще было не слишком удобное для сидения, как и утром — но Полине все равно нравилось. Это дерево только за лето успело побывать и мачтой пиратского корабля, и дозорной вышкой от кочевников, и тайником жуликов, и чем оно только не было; один раз даже действительно Старцем Ивой.

— А давайте позовем всех и устроим большую экскурсию! — с энтузиазмом предложила Полина. Разумеется, не забыв поздороваться.

И они так и сделали.

Где они только не прошлись и чего только не показали! И набережную, и уток, и мост, похожий на Питерский. Бабушка всё удивлялась:

— Я в этой части города лет десять не была, как тут все изменилось! А подвесной мост раньше был не красный, я его хорошо помню, как он совсем новенький был — и все ходили на него смотреть и удивляться. А еще раньше это место называлось Козье Болото. Ничего себе, вот это тут лопухи! В самом деле в человеческий рост! Поленька, деточка, ты только в него волосами не влезь, эти репьи ведь не отдерешь. У нас в деревне и то лопухи поменьше были. Мы из таких репьев в детстве делали человечков. И еще игрушечную мебель. Вы что, правда не умеете? Да это проще простого, сейчас научу.

Хоп, хоп — и вот уже готов колючий смешной человечек и с длинными болтающимися ручками и ножками, и роскошным розовым султаном на голове. Единственно что держать его не очень было удобно, все-таки он был колючий и без конца норовил зацепиться за майку. И вообще за что угодно. Хоп, хоп — и готово крошечное уютное мягкое креслице. Правда, тоже колючее.

— А у тебя маленькие динозавры есть, они пластиковые, к ним ничего не прицепится! — воскликнула Полина, осененная идеей. — Сережа, мы можем сделать дом динозавров, и даже кафе динозавров, как ты нарисовал! Они как раз подходящего размера.

— Надо будет коробку из-под конфет найти, — поддержала идею бабушка Гузель. — Только чтобы поглубже.

— Конфеты можно купить, — развила мысль Лиу. — Вон как раз магазин. Выберем коробку, какую нужно.

Сережа был счастлив. Особенно когда бабушка Гузель подсказала ему, как сделать динозаврового размера мисочки из шляпок от желудей. Когда в следующий раз пойдут в парк, возможно, там желуди уже выросли и начали падать.

Так постепенно они вышли на парадную набережную, где красовались, поскрипывая на ветру, белоснежные лавки-качели, вдоль причала теснились кораблики под яркими тентами, а со смотровой площадки, откуда открывался вид во все стороны на реку, взмывала, как с космодрома, Ракета — один из главных символов Города.

— А вот здесь, — торжественно объявила Полина, как конферансье объявляет гвоздь программы, — было заложено письмо потомкам!

— Ой, помню-помню. Я же тут была, когда его закладывали. Такая была церемония, столько народу! Жалко, когда открывали, попасть не удалось, только по телевизору посмотрела.

Ребята, как один, уставились на бабушку так, как если бы она заявила, что лично гладила диплодока.

— Бабуль… это же давно было! — первою отмерла Рамиля.

— Ну да, я тогда как раз студентка была, как сейчас помню, пошли втроем с Ниной и Танечкой, у меня было зеленое драповое пальто… А что вы так удивляетесь? Давно, но не в прошлом же веке. А, хотя как раз в прошлом, все время забываю! — бабушка рассмеялась. — Я имела в виду, не век назад. А всего-то пятьдесят с небольшим лет.

В общем, это еще вопрос, кто кому экскурсию проводил.

А потом, конечно, все вернулись домой (помылась уже посуда, помылась) — пить всей компанией чай, всемером.

А мораль всей этой истории? А нету ее, морали. Это в «Лунтике» в конце каждой серии мораль, а у нас не мультики для малышей, а реальная жизнь!

Впрочем, скажем на всякий случай, что с этих пор уже не только Рамиля ходила иногда в гости к бабушке, но и бабушка Гузель — в гости к младшему поколению.