Осколки личностей (джен)

«Давным-давно, детки, Эдемские пустыни не были ими. Бескрайние поля хвастались богатством: цвели синецветы, чьи лепестки на солнечном свете походили на расписной гжелевский фарфор; к чистому небу, которое не скрывали бесконечные тучи и молнии, тянулись головки ярких подсолнухов; пестрели фиолетовые соцветия репейника, терновника, других растений. Хвойные леса красовались изумрудом, янтарём, изредка рубином. Зайдёшь в них, и в нос ударял запах хвои.

Животных обитало очень много. Каждый вид из них интересен. Чего только стоит у́кха — голова заморской совы сипухи, на которой пристроились усики шелкопряда, шея длинная, толстая, украшали её костяные наросты, с телом львицы и костлявым длинным хвостом. Многие браконьеры, изловившие это чудо-зверя, получали много денег.

Эдем населяло мало людей. Правила там, в основном, природа. Но в самом центре первого региона построили один город. Столицу. Почти все здания с колоннами, исполнены в греческом стиле. Окружали они красивый двухэтажный дом, огороженный ото всех высоким каменным забором. Резиденция главы города. Немного вспыльчивого, резкого, но умного. Сколько людям помог. Законы, казалось бы, устанавливал справедливые.

Вот только тайна появилась. Ходила она по территории этого дома, да вот никто не осмеливался рассказать. Боялись все. Тех, кто пытался хоть намекнуть, строго наказывали. Увольняли, как только уши человека узнали про слухи. Из зарплаты вычитали стоимость того же сервиза, разбитого несколько лет назад. Лишали премий. Работники получали выговор за малейшие проступки.

Прятали пещеру с кристаллами. Правая рука главы как-то случайно узнал про неё. После одного землетрясения, от которого пострадало много людей, спустился в подвальные помещения, проверить состояние вещей, находящихся там, и обнаружил разлом в стене. Подошёл, заглянул туда и обомлел. Перед ним раскинулись в разные стороны кристаллы, а посередине — самый большой кусок. Стоило на них навести свет, как они блистали различными цветами: розовым, зелёным, синим.

— Это чудо, чудо! — с восхищением кричал глава города, когда помощник сообщил ему о находке.

Сначала они никому не хотели говорить только из-за того, чтобы извлечь выгоду — продать дорогущие минералы людям из других стран, разбогатеть и уволиться, чтобы до конца жизни не нуждаться в деньгах. Только потом причина поменялась….

Большой кристалл казался живым организмом. Как только слышал восторги в свою сторону, светился ярче. Если его покидали, то (боковым зрением трудно не заметить) становился более тусклым. Что-то странное с ним было. И объяснить трудно. Сколько глава книг не перерыл, никакой информации не нашёл об этом необычном объекте.

Люди уживались с кристаллом несколько месяцев. Он чувствовал их эмоции: страх из-за угрозы увольнения, беспокойство насчёт дальнейшей судьбы, отчаяние, злость — и впитывал в себя. Маленькие кристаллики вокруг него становились всё темнее и темнее. Сначала их корни приобретали чёрный оттенок, меняли на тёмно-синий, а уж окончательным вариантом становились фиолетовыми, но тут появилась уже другая особенность…»

— Подожди, бабушка! — прервал рассказ маленький мальчик, вскочив с земли и сжимая ладони в кулачки. — Так что же это получается… Мы мучаемся теперь из-за этих жадных людей? Это нечестно!

— Получается, нет нам спасения? — со страхом произнесла сидевшая рядом девочка.

— Ну, детки, успокойтесь, — старуха широко улыбнулась, погладив её по голове. — Лучше рассказ мой слушайте дальше, тогда всё понятнее станет.

«Появилась у минералов другая особенность. Пульсировать они начали каким-то розоватым светом, словно у них есть вены, по которым течёт кровь, как у нас, людей. А самый главный кристалл издавал звук, похожий на сердцебиение. Его даже назвали так: «сердце». Испугались глава и помощник, передумали продавать находку кому-то. Оставили всё как есть. Казалось бы, всё, беда закончена. Пора бы и людям рассказать о проблеме. Все успокоятся, примут во внимание и снова заживут жизнью. Но не тут-то было…

Спросил как-то глава города у полицмейстера, что будет с человеком за сокрытие очень важной тайны, грозящей народу. Тот подумал несколько минут, погладил пушистые усы, да выдал, что, мол, казнить за это следует. Из-за этого он очень сильно испугался. По приезде в дом уволил всех, кроме первого помощника.

Из-за этого слухи по городу расползались с невероятной скоростью. Люди негодовали. Жаловались. Ходили неоднократно к главе города, да только тот не принимал никого. Бунтовали, жгли пристройки во дворах, чтобы хоть как-то привлечь внимание власти.

А глава города сошёл с ума. Закрылся в доме, кричал что-то невнятно, разбил всю посуду, сорвал с карнизов шторы, перевернул мебель. По слухам одного из мальчиков, пробравшихся туда ночью, заперся в спальне и долго кричал, пока не решил застрелиться. А первый помощник бесследно исчез. Долго искали, пытались найти его следы, однако — увы! Как в воду канул. И вещей в его доме не нашли.

Вскоре весь первый регион накрыли катастрофы. Сильные землетрясения посреди ночи, внезапные вспышки агрессии у животных, снег в середине лета. Многие начали уходить в другие страны, искать там убежище. Кто-то принимал, давал еду и кров, а кто-то, боясь, что неприятности настигнут и их, не пускали на порог дома.

Те, кто жили в самом центре региона, стёрты с лица земли. Облики их, призрачно чёрные, остались на стенах и полов разрушенных домов. Вся культура, вся жизнь, развивающаяся на этих территориях веками, всего за несколько месяцев превратилась в прах и пепел. Теперь их населяли преобразившееся звери, от которых кровь стыла в жилах.

Кристаллы буйствовали, их становилось всё больше и больше. Вены, по которым пульсировало нечто тёмное, переросли в артерии. Небо скрылось за бесконечными грозами и тучами. Землю, покрытой широкими трещинами, что, казалось, может поместиться палец, повергла пустошь: от жары почти все растения завяли, а из-за смертоносных ураганов появился огонь, длинные языки которого то тянулись как можно выше, то прятались у самого низа.

Только сердце оставалось неизменным. Сияло ярче всех в пещере, под лунным светом или во тьме ночной. Неважно. Ритм в нём уменьшался, будто оно замирало, когда невинные люди гибли на земле, и увеличивался, если кто-то успевал сбежать. Не брали его артерии, пропитанные негативными эмоциями людей.

Казалось бы, надежды не осталось от слова совсем. Разрастались бы артерии дальше, заражая другие регионы. Люди бы ничего не могли поделать, молились бы в церквях, считали бы дни последними.

Надежда умирает последней…

Собрались лорды всех государств, долго думали над тем, как поступить с катастрофой, которая в любую минуту настигнуть их готова. Кто-то махал рукой, мол, нет смысла сопротивляться, кто-то соглашался с ним, а кто-то противился, предлагал различные варианты борьбы. Появились споры. Всё чуть ли до драки не дошло, если бы лорд второго региона не вмешался.

— Вот что я скажу, милостивые государи, — начал он. — Спорами мы дело не решим. Предлагаю каждому из нас границы свои защищать. границы своего государства защищать. Баррикады ставить, солдат отправлять. Если у кого-то защита прорвется, тот немедля должен сообщить остальным. А они помочь ему должны, во чтобы то ни стало.

На том и решили. Каждый в силу развития защищался как мог. Больше всего помогали седьмому региону — Эларису. Тот не был развит настолько, чтобы удерживать силы эрозии, а потому с радостью принимал помощь от остальных. До одного момента…»

— А где же Первый Хранитель? — снова встрял мальчишка. — Мне не нравится эта история! Бабушка, ты сказала, что он там будет…

— Вот же нетерпеливый! — не сдержалась старуха, ткнув его в нос. Успокоилась чуть-чуть, продолжила рассказ:

«В одной деревушке, располагавшейся на отшибе острова недалеко от границ Эдема, из ниоткуда появился мальчишка семи лет от роду. Точнее, нашли его во время патруля. Он находился рядом с трупом ягуара, у которого обнаружили вспоротое брюхо. Испачканный с ног до головы в тёмной крови, сидел рядом с тушей, похлопывая большими глазёнками.

Кожа не такая смуглая, как у нас, эларисцев. Глаза — как два больших рубина, а в центре поселился крошечный янтарь! Волосы рыжего цвета, и несколько прядок то ли окрашены, то ли с рождения имели красный оттенок. На солнечном свету переливались они, как пламя самого большого костра, который обычно разжигали по ночам для проведения танцев и песен. На запястье пристроилось светлое родимое пятно — сначала думали татуировка — в виде солнца.

Приняли его, как родного, не раздумываясь — как же бросить невинного ребёнка посреди опасных лесов? — хотя вопросы в головах никак не исчезали: кто он, откуда появился, где родители и почему один. Взрослые никак не могли получить ответа. Сколько бы не спрашивали, то всегда получались одно — мальчишка просто окидывал их удивлённым взглядом и продолжал заниматься делами.

Ицкоатль.

Имя, означающее «обсидиановый змей» — единственное, что узнали о нём люди. Многие учителя-жрецы и командиры замечали, как Ицкоатль, будучи семнадцатилетним молодым человеком, умело управлялся с оружием: мечом, дротиками, луком. Даже опытные воины, не раз воевавшие в сражениях, удивлялись его навыкам. Они не могли выполнить такие трюки, которые совершал мальчишка.

Как-то, помнится, позвали его патрулировать местности. Ицкоатль пошёл с радостью. Всё время веселился, шутил с товарищами. Те не раз спрашивали про навык владения мечом, мол, сам обучился или кто-то помог? На вопросы он ухмылялся, пожимал плечами. Всё никак не хотел говорить.

— У меня такое предчувствие, будто я с самого рождения знал, как держать в руках оружие, — признался другу Ицкоатль, когда они отошли от основной группы.

Так бы и закончилось на всём, если бы на одного из ребят не напал из кустов ягуар. Ицкоатль среагировал быстрее всех, схватился за оружие и двумя ударами убил хищника, из-за чего получил удивлённые охи-ахи от других юношей, восторженное рукоплескание и обещания рассказать об этом старейшинам.

Дитя всего племени.

Конечно, у каждой монеты, несмотря на то, сделана ли она из золота, серебра или меди, есть обратная, неизвестная толком никому сторона. Ицкоатль никогда надолго не задерживался ни у одной семьи. В каких бы условиях не жил, будь то семья богатых торговцев или бедняков, он всегда срывался с места и убегал в лес, а спустя несколько дней возвращался с добычей в руках, по обыкновению всегда крупной.

Многие отцы ставили его в пример сыновьям. Девушки могли перестать беспокоиться, что соседские мальчишки могут как-то пошутить над ними. Торговцы не переживали о том, кто понесёт их груз. Если Ицкоатль приходил им на помощь, то они благодарили его тканями, пряностями, глиняными изделиями, как бы он не отмахивался. Конечно, он тут же отдавал вещи другим. Зачем они ему? Дома нет, складывать весь хлам некуда, так что считай доброе дело делаешь.

Ближе к совершеннолетию Ицкоатль обрёл собственный дом, в котором, как полагали старейшины, обретёт покой и перестанет сбегать. Находилось это двухэтажное зданьице не в центре, но и недалеко от него. Стены украшены яркими изображениями Богов, различных сражений, героев, о которых с гордостью рассказывали старейшины и вдохновляли других на совершения подобных подвигов.

Весь этот хлам, отданный разными торговцами, пригодился. Внутри обстановка стояла весьма простенькая: на втором и первом этажах в конце коридоров, в маленьких комнатушках, находились алтари, где Ицкоатль, стоя на коленях, молился духам предков. Дверные проёмы украшали простенькие однотонные шторы. Внизу, возле входа, стояло оружие и броня. За ними Ицкоатль тщательно, с особой любовью ухаживал, пылинки сдувал. Без дела они не стояли — он старался тренироваться каждый день.

С каждым прошедшим веком сила его возрастала, в сражениях, где показывал себя героем, не боялся использовать магические силы. Именно тогда люди поняли, что Ицкоатль — избранный, тот, кто способен защитить их от тёмных сил первого региона. Он занимал посты командиров, и в конце концов сам предложил создать пограничный батальон, ибо как никто другой прекрасно знал, на что способны силы эрозии. Сначала старейшины сомневались, но вскоре согласились…

Рассказали о нём остальным. Все оживились: триста лет боялись за жизнь, не спали ночами, отправляли сыновей и мужей на войну с неизвестной силой, а тут наконец объявился тот, кто сможет спасти их. Дошли слухи о мальчике, обладающем сверхспособностями, до семи лордов. Собрались они за общим столом, как тогда, пятьсот лет назад, посоветовались друг с другом, мол, правда это или нет, но все пришли к одному выводу — нужно попробовать довериться…»

— Сегодня как раз пограничный батальон возвращается! — радостно воскликнул мальчик, встав с земли.

— Нужно всё подготовить, чтобы Хранитель вернулся и увидел, как всего его ждут, — поддержала девочка.

— Спешите, детки, а то до заката осталось считанные часы, — вмешалась старуха.

Мальчик сразу же убежал из комнаты. Девочка, встав с земли и отряхнув подол юбки, расшитой синими узорами, пошла за ним следом. В тусклой комнате находилось ещё несколько детей от трёх до пяти лет. Те несколько раз переглянулись между собой, подскочили с мест и направились к выходу.

Старуха осталась одна в комнате. Солнечные лучи вломились через окна, упали на холодный пол. Она задумчиво покачала головой, как бы приведя мысли в порядок. Встала с места, подошла к циновке с глиняными горшочками, в которых находились краски: красная, жёлтая, синяя, зелёная — зачерпнула в один из них тонкую кисть, подняла её и провела ею по каменной стене, где изображался юноша, благословлённый Богами.

* * *

Вокруг сумасшествие, ужас, кошмар! Лязг металлического оружия, одолженного когда-то у других стран, зависал в воздухе, перекрывал громкие приказы командира, затерявшегося среди схватки. Пыль клубами поднималась наверх, а затем оседала на мёртвые тела людей и зверей, из которых реками лилась заражённая эрозией кровь, бегущая в трещины пересохшей земли. Дротики, концы которых обмазаны ядом, не срабатывали.

Все умирали прямо на поле боя. Раненные солдаты не могли докричаться до соратников, бежать до лагеря у них не хватало сил. Раны, даже самые незначительные, не совместимы с жизнью. Животные, падая на землю, с невероятной скоростью разлагались. Кости уходили под землю, от них оставалось только мокрое пятно, вязкое, булькающее. Некоторые солдаты становились на него — и бесследно исчезали.

Ичтака находился в лагере, смотрел за разворачивающимся кровавым месивом: справа лежала чья-то конечность, где-то дальше разлагалось тело, внутренности разбросаны по всей земле. Глаза его бегали с одного солдата на другого. Всё пытался найти того, кто ему нужен. Однако вскоре бросил эту затею. Наверняка Ицкоатль где-то вдалеке, вырвался вперёд и теперь сражался посреди врагов: разлагающихся людей-зомби, диких зверей, в груди которых горел сиреневым светом неизвестный камень.

В руках он крепче сжимал письмо. Его прислал правитель всех эларисцев, Седьмой лорд. В нём говорилось, что во Втором регионе прорвалась блокада, эрозия поразила деревушки и жители страдают от неё. Последними словами был приказ о «ликвидации Хранителя, не способного защитить людей». Как бы на душе не становилось горько от того, что придётся убить собственного друга, Ичтака не мог нарушить приказ императора, иначе его самого могут запереть в темнице или же пустить на жертвоприношение.

Да и к тому же Ицкоатль сам виноват. Если у него действительно есть суперспособности, тогда он мог бы придумать что угодно, лишь бы избавить смертных от страданий. А если на это не способен, значит, плут и лжец! Такие выводы сделал он, пока всматривался в горизонт, застланным чёрным дымом и пеплом. Подул ветер, играясь с шерстью на шкуре ягуара. Несколько перьев, вставленных в тугой хвост, тоже шелохнулись.

Ицкоатль же старался как можно быстрее покончить со всем этим. Он действительно вырвался вперёд, затерялся среди заражённых существ, но не растерялся: рубил мечом всех без сожаления, использовал различного рода заклинания. Всё внимание перешло на битву. Голова его пуста, в ней нет ни одной мысли. Только сердце отчаянно молилось об успехе, молилось, чтобы павшие солдаты не напрасно отдали жизнь.

О, Всевышний Архитектор, творец жизни и покоя!

Взываю к тебе, наполни наши руки силой, дабы мы могли сокрушить полчища тьмы, что восстали против тебя и человечества.

Даруй нам мужество льва, чтобы сражаться за справедливость и мир.

Мы — твой щит, твой меч, твоя надежда.

Не дай нам сломиться, не дай нам пасть.

Направь наши клинки, освети наш путь, укрепи наш дух.

Пусть победа будет за нами.

Он на мгновение остановился, закрыл глаза. Всё вокруг как будто замедлилось: перестали кричать птицы и звери, затих лязг мечей. Стало настолько тихо, что Ицкоатль слышал собственное сердцебиение. Собирал силы для решающего удара, из-за которого все монстры не тронут мирное население в течение двадцати лет, а может и больше. Но он не боялся. Верил в то, что другие бы точно поддержали его, стали бы с ним рядом, снова бы защищали границы.

В его руках образовался огненный шар, с каждой секундой становясь всё больше и больше. Приятное тепло переходило в неприятный жар. Золотые головы ягуаров, пристроившихся на плечах, и из того же материала кольца на шее ослепительно блистали под пламенем огня. Ицкоатль поднял руку и остановился на несколько секунд. От него требовалось одно только движение, всё будет кончено… Он, глубоко вздохнув, как бы для уверенности, накопил последние силы и приложил руку к земле. Шар засветился, запылал ярче прежнего.

Шар взорвался, огненный ураган пронёсся под всеми существами. Заражённая земля под действием магии очистилась от эрозии. Заражённые звери с недовольством зарычали, словно их облили кислотой, замотали головами и убежали восвояси, вглубь Эдема. Некоторые не успели: разлагались на месте, кости тонули в земле.

Ицкоатль спешил вернуться в лагерь. Хотелось поговорить с другом, узнать, насколько тяжелы потери. Он, идя обратно, видел трупы, изрезанные, изорванные в клочья. От этого зрелища на сердце у него становилось тяжело. Ведь здесь лежали те ребята, с которыми он с детства дружил, воевал. А теперь…

Похоронены здесь навсегда.

В лагере его уже встречали. Чудом уцелевшие солдаты, без единой царапины занимались другими, с тяжёлыми и более травмами. Они наносили на раны лечебные мази, бережно перевязывали их, стараясь не причинить лишней боли. Когда на горизонте показался Ицкоатль, одни бросили на него недоумевающие или, скорее, сочувственные взгляды, другие же поднимали копья, как дань уважения. Тот только сдержанно кивал.

— Ты молодец, что прогнал эту нечисть, — сказал Ичтака, подойдя к нему.

— Но это не вернёт наших товарищей, — заметил Ицкоатль.

— Верно, — подтвердил Ичтака, повернув голову. Он сильнее запутался в шкуру ягуара. — Вернёмся в столицу, воздадим почести. Не хотелось бы, чтобы жертва павших была напрасной.

Ицкоатль кивнул, заведя руки за спину. Они молчали, хотя слова и не нужны. Оба прекрасно понимали друг друга. Способность, выработавшаяся годами. Вдруг Ицкоатль отдал приказ собираться. На удивлённые взгляды некоторых солдат объяснил, что оставаться тут более не нужды, что эрозия не появится на их территории в ближайшие лета.

В ближайшие часы они пустились в путь. Долгий, но безопасный. Ицкоатль, идя впереди батальона, остановился на секунду и бросил взгляд на остальных. Все уставшие, изнурённые. Те, у кого находились силы стоять, шли, стараясь показывать величие. Стойкие ребята… Скорбь грызла со всех сторон у каждого. Тишину прерывали тихое пение птиц, шелест листьев, шаги уставших людей.

Ицкоатль чувствовал угрызения совести. Под его предводительством умерли солдаты, близкие друзья и просто товарищи. Конечно, он успокаивал себя мыслью, что на фронте не бывает жертв или людей, не получивших даже царапину. Однако всё равно горечь утраты мозолила душу, разум. На глазах невольно наворачивались слёзы, когда Ицкоатль оборачивался, и его взгляд падал на укрытые циновками мёртвые тела.

Когда же все, выйдя из зарослей на просторную дорогу, увидели белоснежные стены столицы, то с облегчением выдохнули. Наконец-то они дома. Приближаясь к городу, они увидели, как они увидели, как же радостно встречали их: торговцы в лодках кидали в воздух краску, свистели, кричали «Слава героям нашим! Защитники!»; уже у входа толпа народа устроила танцы, музыку со всех сторон и уголков. Женщины плакали, не старались скрыть эмоции, мужчины вскидывали кулаки. Малые дети, протискиваясь в толпу, бежали изо всех сил, чтобы поприветствовать героев.

— Ицкоатль, Ицкоатль! — кричали малыши. — Спасибо тебе! Ты наш герой.

Ицкоатль выдавил улыбку. Несмотря на боль от утраты, подобные слова действительно согрели его душу. Он всегда любил детей. Почему? Сам не знал. Просто когда наблюдал за такими крохами, понимал, ради чего он постоянно сражался с эрозией. Рядом с ним шёл Ичтака с расслабленным выражением лица, хотя он не привык к подобным встречам, больше похожим на поклонение.

— Рад видеть вас в здравии! — почтительно проговорил один из старейшин, находясь у самого главного храма.

— Не все вернулись… — с грустью произнёс Ицкоатль.

— Они погибли как воины, — с небольшой строгостью заметил старейшина. — Мы воздадим им почести, как полагается. Пусть хоть после смерти повеселятся.

Ицкоатль кивнул. Он знал о том, что Смерти здесь не боялись. Ей радовались. Воздавали почести, устраивали пиры и танцы. Праздники организовывали всем: женщинам, погибшим в родах, воинам, даже новичкам, уважаемым особам. Ицкоатль верил в то, что и он когда-нибудь присоединится к умершим, что на тёмном небе, как на полотне, усыпанном мириадами звёзд, будет сиять ярче всех.

— Я хотел бы отдохнуть и привести себя в порядок, прежде чем присоединиться к празднованию, — сказал Ицкоатль.

— Разумеется, — старейшина улыбнулся.

Ицкоатль кланялся, помахал остальным толпе людей. Он хотел уйти тихо, незаметно, но прекрасно понимал, что за ним последуют. А потому, улыбнувшись, щёлкнул пальцами и исчез, оставив только кратковременный огненный смерч. Искры пролетели над головами людей, испарились в воздухе. Народ ахнул. Многие поняли шутку, засмеялись, хлопали в ладоши. Дети расхохотались, схватившись за животы.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — тихо произнёс Ичтака, разворачиваясь.

— Командир, куда вы? — с недоумением спросил солдат, но ответа не получил.

Однако Ичтака не слышал его. Он затерялся в толпе, протиснулся через неё и тем самым свернул за угол, оставшись незамеченным. В голове проснулся голос, говорящий о приказе, о желании сместить друга, чтобы самому искупаться в лучах славы, хотя бы на кратчайшее время. Слышать, как эти голоса изливали радость, благодарность именно ему.

* * *

Секунда огненного вихря, красивых спецэффектов — и Ицкоатль уже здесь, в собственном доме, в излюбленной обители, где можно спрятаться от любопытных глаз. Иной раз хотелось тишины. В голове проскакивала мысль: «А не уйти бы на несколько дней в лес и поохотиться?». Идея замечательная, только вот обязанности всегда напоминали о себе. Он немедленно прошёл в кабинет — место, где можно спокойно продумать военные стратегии, принимать почту от людей, лордов других регионов.

Он медленно вытащил из металлических ножен меч — его самого первого брата, соратника, помогающему в битвах. Обсидиановое лезвие, неровное, с бугорками, покрыто особым серебристым налётом, с помощью которого можно убить проклятых существ. Тусклый свет свечей, загоревшихся в присутствие хозяина дома, падал на него.

Ицкоатль невольно провёл пальцами по неровной поверхности меча. Ощутил он не холод металла, а тот необъяснимый вес, лёгший ему на плечи. Тот вес, от которого зависела жизнь многих людей. И если допустить хоть одну ошибку: тренироваться недостаточно часто, не ходить постоянно на патрули, не расспрашивать прибывающих в столицу людей о странностях — то всё могло привести к катастрофе. Он устало вздохнул, убрал меч обратно в ножны и повесил их на стену, украшенную бесчисленными трофеями.

И всё же Ицкоатль никак не мог избавиться от боли. Он — дитя бесконечной войны, которая никогда не закончится. Нужно это понимать. Каждая битва оставляла глубокие раны на душе. Стоило им затянуться, как появлялись новые. Да, конечно, Ицкоатль нёс обязанности Хранителя, однако с каждым разом — неважно, одержал победу или проиграл — границы стирались, предоставляя душевным мукам всё больше и больше пространства.

Он так погрузился в мысли, что совершенно не услышал, как дверь в кабинет открылась. Ицкоатль обернулся, увидел, что Ичтака стоял на пороге. Только вот выглядел он иначе… Глаза казались стеклянными, пустыми, как у покойника. Не улыбался, как обычно, не шумел. Вошёл тихо, словно призрак.

— Ичтака, друг, всё хорошо? — спросил с тревогой Ицкоатль.

Ичтака только мотнул головой, вытащил из-под мантии письмо императора. Раскрыв пергамент, он зачитал приговор. Измена, уклонение от прямых обязанностей Хранителя, погибшие люди в других регионах — всё это окатило как ледяной водой. Подняв взгляд, Ичтака ошарашенно посмотрел на него. Впервые видел, как Ицкоатль дрожал.

Тот же старался унять дрожь. Ноги как будто приросли к земле. Не пошевелиться. В его голове пробегали миллион мыслей. Измена? За что? Он не мог разделить себя надвое, ибо тогда силы станет меньше. Почему ему никто не сказал, что пострадали невинные люди? Ицкоатль не мог даже подумать, что всплеск тёмной энергии произойдет в двух местах одновременно. За те годы, жизни Хранителя такого ни разу не происходило.

И вдруг в боку появилась резкая режущая боль. Ицкоатль стиснул зубы, бросил взгляд вниз. Ичтака воспользовался моментом, достал нож, которым обычно пользовались во время жертвоприношений, вонзил его в бок. Он крутил лезвием, отчего то сильнее загорелось под рёбра. Шокированный неожиданным ударом, Ицкоатль упал на пол, схватившись за бок. Кровь хлынула рекой, окрасила бедренную повязку в более грязный цвет, залила каменный пол, попала и на большие руки, трясущимися от страха и осознания того, что его предали.

— Вставай, — грубо произнёс Ичтака.

Не дожидаясь ответа, он грубо схватил того за руку и потащил в сторону лестницы. В коридоре темнота, холодно. Ицкоатль не мог прийти в себя окончательно — в голову вдруг ударила кровь, глаза залили сине-зелёные пятна с красными ободками. Однако подобные ранения не могли его убить. Иной раз на поле битвы, получая более тяжёлые травмы, молился о том, чтобы стать смертным и достойно принять смерть. Каждые раны только доставляли ему муку.

Ицкоатль споткнулся обо что-то и с грохотом полетел с лестницы. Его тело беспомощно кувыркалось, кости хрустели, ломались из-за каменных ступенек. Воздух выбило из лёгких. Он на время потерялось сознание, настолько спасительно в данный момент.

Пришёл он в себя, лёжа на ледяном полу. Солнце давно село за горизонт. Ночная тьма окутало весь город. Лунный свет выглядывал из-за ветвей деревьев, проникал через окно и падал на пол, освещая измученное, избитое лицо. Ицкоатль думал о несправедливости жизни. Преступников прежде отдавали суду, где решали их дальнейшую судьбу, пускай уже было известно, что жизнь их ничего не стоила, годна только для жертвоприношений или публичной казни.

Впервые за всю жизнь ему хотелось плакать. Некоторые мышцы порваны, рана в боку горела огнём, и, казалось бы, все кости переломаны. У него не оставалось сил даже поднять голову или перевернуться, чтобы попытаться доползти до старейшин.

— Проснулся уже? — спросил его Ичтака, появившись из темноты с тяжёлой палкой в руках. — Ну, ничего, сейчас ты за всё заплатишь…

Первый удар пришёлся по боку. Второй — на правую руку. Третий раз били по ноге. Ицкоатль болезненно взвыл. Зубы стиснуты до противного скрежета, кровь смешивалась с потом, поселилась во рту. Хотелось бы использовать заклинания, которые — чёрт бы его побрал! — мог использовать раньше, чтобы избежать опасности.

— Тебе всегда доставалось всё самое лучшее! — громко сказал Ичтака. — Все восхваляли тебя, считали богом. Ну, конечно! Ведь их любимый Ицкоатль всегда защитит от тёмных сил, всегда на помощь придёт.

Ицкоатль закрыл глаза. Всё болело, не хотелось ничего слышать и видеть. Возникало огромное желание молиться Смерти, что бы та смиловалась над ним и поскорее убила. Убила, дабы прекратить мучения! Над ухом разнёсся жуткий смех. Ицкоатль открыл глаза и ужаснулся.

Меч — его творение, его товарищ, его сила, находился в руках предателя. Ичтака поднял лезвие, уже готовился замахнуться. Под лунным светом лицо его делалось более безумным. Некогда пустые глаза теперь наполнены злостью и ядом, руки немного дрожали. Он что-то шептал про себя — молился или проклинал? — как резко вонзил меч в грудь Ицкоатля.

Ледяной клинок удачно скользнул между рёбер, вонзился в самое сердце, разорвав его на части. Последние минуты Ицкоатль провёл в неверии и гневе на себя, ибо не воспользовался заклинаниями в нужный момент. Предатель убил его — воспоминания, историю, быть может, культуру.

Боль его постепенно отходила на второй план также, как и слова Ичтака. Веки стали тяжёлыми, хотелось спать. Затем медленно мир его погрузился во тьму.

О, Всевышний Архитектор, творец жизни и покоя! Прими меня в свои объятия и прости за все мои недостатки.