День котиков (джен)

И вот наступил этот знаменательный день. У перинатального центра к назначенному времени собралась целая куча народу. Ладно, не стоит врать — целая куча потому, что сегодня выписывались и еще две мамочки с тремя малышами. Но и к юному Гречкину собрались, само собою, папа Киря и Дима, няня, чтоб сразу взять малыша, фотограф и кинооператор — присланные Гречкиным-старшим, чтобы заснять это событие, Вера — потому что было свободное время, а она, хоть и ВЕТврач, но ещё и опытная мама, надо же проследить, чтобы все было, как надо. За плечами других гостей Дима наметанным глазом выцепил знакомые красные волосы и, обойдя тихонько позади всех, подцепил Юлю Пчелкину под локоток.

— Пожалуйста, лучше не стоит, — очень проникновенно проговорил он. — Я понимаю, что это ваша работа, но Кирилл очень бы не хотел афишировать свою частную жизнь... вот в этом аспекте.

— Дурак ты, Дубин, — обиделась Пчелкина. — Я хотела вам на память фоточки сделать.

— А... — смутился Дима. — Извините тогода, пожалуйста.

Но самой главной сенсацией этого дня — которая, увы, не попала в СМИ, поскольку деликатная Пчелкина, см.выше, обещала ничего не публиковать — стало, когда к перинатальному центру подъехал ослепительно-черный мерседес, блестящий, точно новенькая калоша. У Всеволода Егоровича Гречкина был целый автопарк на все случаи жизни, но всё-таки он никогда не забывал любовь своих молодых лет.

Из мерседеса появился В.Е. Гречкин собственной важной персоной, в черном пальто нараспашку. А следом — один из его неизменных спутников, мужчина габаритов "шкаф с антресолью и сверху еще банок с огурцами наставили", с огромной связкой ярко-лазурных воздушных шариков.

Кирилл, на нервах, не выпускал из рук телефон. Дима украдкой похлопал его по спине, для моральной поддержки.

И тут наконец Гречкиных позвали в зал для мероприятий, и дальше все пошло очень быстро. Нянечка в белой форме вышла со свёртком в голубом с белым конверте, с голубым бантиком, провозгласила: " Папочка! Кто здесь папочка?", Кирилла кто-то подпихнул в спину, и вот уже свёрток оказался у него на руках.

— А чего он такой маленький? — к собственному удивлению, брякнул Кирилл.

— Ничего себе маленький! — удивилась нянечка. — Четыре кило восемьсот, богатырь натуральный!

Кирилл, неловко округлив руки под не такой уж и маленький тяжестью — почти пять кило ребенка плюс зимний конверт и все остальное — с непонятными чувствами разглядывал крохотное круглое личико: носик-пуговка, глазки-щелочки маленькими-маленькими дугами, маленький ротик — с треугольным мыском. И от того, как неловко и вместе с тем бережно Киря держит малыша в голубом конверте, и от самого малыша, его крохотного личика в обрамлении белого чепчика, его дужечек-глазок, закрытых, с ресничками тёмненькими, а бровки-то светленькие, еле заметные, от всего этого, от лица Кири, умиленно-растерянного, от его приоткрытого рта и улыбочных черточек в уголках губ — Диму самого охватила вдруг такая умиленная щемящая нежность, что аж в носу защипало.

— И как назовёте сына, папочка? — нянечка в белом халате и шапочке обратилась к Кириллу.

— Никита, — решительно объявил Кирилл. — Потому что богатырь. И победитель.

Никита сморщил и без того крошечный нос... И открыл глаза.

Ярко-ярко голубые глаза, ну прямо как ясное весеннее небо. И как воздушные шарики.

— Ну, здравствуй, Никита, — сказал Никите Кирилл. — Здравствуй, чудо.

Много позже... или немного позже, это как посмотреть, словом, года где-то так через три, когда Никита уже достаточно вырос, чтобы интересоваться такими вещами, он очень гордился тем, что родился на свет не абы когда, а в День Котиков. Никита вообще обожал котиков. Он говорил:

— Я тозе котик! Мяу!

И, ползая на четвереньках, терся головою об ногу папы Кирилла. И дяди Димы иногда тоже, если у него штаны были чистые. Если не очень — Дима тереться об себя, разумеется, не давал. Потому что микробы с котиками не дружат!