День котиков (джен)

1 марта — день котиков. Ну то есть День кошек. Дима Дубин по этому поводу уже разложил во дворе несколько пакетиков корма для местных котов, которых кормили всем домом, и погладил всех, кто пришёл к нему гладиться. Дома приготовил на ужин флотские макароны, накидав туда побольше петрушки, и, поужинав, завалился наконец на диван, с удовольствием предвкушая, как посмотрит сейчас какую-нибудь киношку, а завтра у него выходной, можно будет поваляться в постели... и тут зазвонил телефон.

— Дим... — в голосе Кирилла Гречкина звучала паника. — Дим, ты не поверишь... у меня ребёнок!

— Так, стоп, — Дима подавил первый машинальный порыв сказать "поздравляю". — Без паники. Все решаемо, сейчас все спокойно обсудим и решим, что с этим делать. Это можно рассказывать по телефону? Или лучше я к тебе сейчас приеду.

— Лучше я к тебе подъеду, — торопливо сказал Кирилл.

— Хорошо, жду. Только, Кирь, пожалуйста, давай на такси. Да, я понял, что ты трезвый. Но все равно, давай лучше на такси.

Кирилл ввалился в квартиру через десять минут, встрёпанный, как воробей, и бледный, как смерть. В самом прямом смысле. Настолько, что у Димы не то что закралось подозрение, а прямо набатом забило в мозгу: что-то случилось. Дело не только во внезапном отцовстве, хотя Кирилл и как-то признавался ему, что в пору своей беспорядочной жизни и пьяных приключений больше всего боялся залета. Но тут явно было что-то еще, и что-то очень плохое.

Дима сразу включил кофеварку. Кофе уже был засыпан и вода залита, только кнопку нажать.

— Рассказывай.

И Кирилл, судорожно сжимая в руках кружку с кофе, точно замёрз, хотя было ни грамма не холодно, начал рассказывать.

Диана Димитрова (именно так, вторая буква И, как у болгарского коммуниста) была не из тех девушек, которые тусят в клубах. Провинциалка, поступившая в престижный питерский вуз как победительница олимпиады, и сейчас идущая на красный диплом, к тому же уже работающая, пока на полставки — неудивительно, что к этому делу у нее не было ни особой охоты, ни времени. Но в этот день, так получилось, подружка уговорила ее пойти развлекаться, в честь ее, подружкиного, дня рождения.

Самое удивительное, что Кирилл к этому времени в клубах бывал уже тоже нечасто. Раньше — это да, мажор, золотой мальчик, чуть ли не самый знаменитый тусовщик Питера, из таких заведений он не вылазил. Но после известных событий, скажем так, пересмотрел жизненные приоритеты. К тому же учиться в архитектурном оказалось неожиданно интересно. Но трудно. И не очень возможно "учиться" так, как он раньше привык на своем юридическом, который был ему глубоко фиолетово. Старик Франклин, может, и может сдать за тебя зачет, раньше он с этим прекрасно справлялся, но Франклин никак не начертит вместо тебя чертеж, и ни Вашингтон, ни Джефферсон, и никто из тех чуваков, что давно уже померли. Так что тусовался теперь Киря Гречкин намного реже, чем раньше, но иногда всё-таки тусовался. И в этот день в этот клуб пришёл тоже на день рождения одного из приятелей.

Диана где-то на четвертой минуте знакомства обругала мажора с крашеными волосами балбесом. У нее были очень светлые рыжие волосы (все думали, что они крашеные, но она сама уверяла, что от природы), коротко стриженные, длинная ассиметричная чёлка и длинная серебряная серьга с синим камнем. Одна, как раз с той стороны, на которую падала челка.

Было бы бессовестной ложью сказать, что это была любовь с первого взгляда, но что-то определённо было.

Иначе бы почему Диана, хоть и не выражала восторга от ухаживаний Гречкина, и но все же так и не послала навязчивого мажора так, как понимают даже гречкины и идут, куда послали.

Диана была сирота, но не бедная (по меркам провинции, не Петербурга, и уж тем более не петербургских мажоров), с немалым опытом жизни сама по себе, с привычкой всего добиваться самостоятельно, с пониманием, что ей надо, и с хорошими карьерными перспективами. Гречкин не был ей ровней (она навряд ли бы сформулировала это как "я не ровня ему"), но не был и "хорошим шансом", за который надо "хвататься, а то упустишь".

Для Кирилла эта девушка была непривычной. Девушка не из своего круга, не такая же мажорка, своя в доску, тараканы из бошек друг с другом за ручку здороваются. Но и не из тех девиц, фанатеющих по красивой жизни, которые на таких, как Гречкин, сами с радостным визгом вешаются. Это было необычно. Кириллу было интересно. А еще как-то вдруг так оказалось, что она интересна ему и как человек, с которым у него общие интересы; много общего, о чем можно с удовольствием поговорить. Даже просто так посидеть и поговорить, без чего-либо дополнительного.

Что конкретно сама Диана нашла-таки в Гречкине, он не очень знал. Хотя версии у него были. Она не говорила. Но все же что-то нашла. Поскольку, не быстро и не сразу, они все таки стали встречаться.

И даже чувствовали себя счастливыми. Первое время.

— Мы ни минуты не молчим, когда вместе, — делился с Димой Кирилл в ту, полную радостных чувств конфетно-букетную пору. — Ну разве что когда целуемся!

Но до свадьбы так и не дошло. Даже не дошло до совместной жизни. Все-таки, как оказалось, характерами они не сходятся совершенно. Кирилла раздражало, что она чересчур уж самостоятельная. Диана пеняла, что он, наоборот, до сих пор не самостоятельный. Она снимала, перед тем, как обнять его, свою серебряную серьгу с загадочными рунами и синим прозрачным камнем, и сердилась, что он забывает снимать свои золотые цепочки, и вот они опять теперь запутались, теперь фиг распутаешь. А ему — нравились прикосновения раскачивающегося от движений металла и нравилось, как смотрится золото и серебро на разгоряченной коже. И еще много чего, всего не расскажешь.

Несколько раз они ссорились и после страстно мирились, а как-то снова поссорились и так и не помирились. Ни один не позвонил и не написал другому, а спустя некоторое время у Дианы на странице во Вместе статус сменился на "свободна". Кирилл вздохнул, вместе и с горечью, и с облегчением, и на всякий случай проверил свой статус. Вообще-то он его и не ставил никогда, но мало ли, может выскочить и случайно.

— Понимаешь, — рассказывал он в ту пору Диме, сидя у него на кухне и бездумно гоняя по кругу чаинки в чашке с зелёным чаем, — с ней здорово было быть вместе. Но все-таки это не тот человек, с которым я бы хотел прожить вместе всю жизнь.

В следующий раз они повстречались, как ни странно, в аптеке. Кирилл зашел туда купить что-нибудь от головной боли. Диана покупала витамины для беременных. Даже с учётом того, что названия на коробке Кирилл не успел разглядеть, ошибиться было невозможно: такая конфигурация лиловой бегучей линии, как бы от маркера, обрисовывающей женскую фигуру с животиком, могла означать только одно.

— Ну что ж, — вздохнула Диана. — Не хотела, но, значит, судьба. Пойдем сядем где-нибудь поговорим.

В ближайшей кофейне за латте, который не шел Кириллу в горло, голова так болела, что аж подташнивало, она коротко подтвердила: да, я жду ребенка; да, от тебя. Она сказала именно так: "от тебя", а не "твоего". Кирилл понял бы важность этого, именно "от", да он много позже, обдумывая этот разговор, и понял, задним числом, но в тот момент он не способен был различать тонкие оттенки. Он пытался одновременно держать голову неподвижно, чтоб хоть немного облегчить боль, слушать Диану (это тоже требовало усилий) и не паниковать.

Впрочем, по-настоящему начать паниковать он даже не успел: Диана сразу же объявила, что ничего от него не требует, ребёнка заводит исключительно для себя, ей ничего от него не надо, ни алиментов, ни имени, и отцом его записывать не собирается. Она только что не сказала "такого балбеса", но это явно слышалось.

Быть может, в другое время Кирилл бы стал спорить, или, наоборот, одобрять, он сам толком не знал. Но сейчас он просто принял к сведению и вздохнул с облегчением. Или наоборот, вздохнул и принял. Теперь можно было все-таки вернуться в аптеку, купить таблетки, добраться до дома и лечь.

— Понимаешь, — каялся Кирилл, стискивая в ладонях уже остывшую кружку, из которой отхлебнул хорошо если пару глотков. — Я же в тот момент не соображал ни балды. Я потом честно думал, может, ей позвонить, может, ей помощь нужна, но она же сама сказала, что ей ничего не надо. Чего я ей буду навязываться. Честно думал: если она позвонит, я денег дам, сколько надо. Пеленать и все это я все равно не умею, какой от меня в этом прок, а няню найму, если надо.

У Кирилла весь вид был — точно воробей, спасенный из лужи.

— Если б позвонила, я б обязательно.. Но она не звонит и не звонит. И я думаю: ну, значит, правда не надо... Ну и я...

— В общем, ты решил, что это не твоя проблема, раз тебе так и сказали, что эта проблема не твоя, — резюмировал Дима.

— Ну да, примерно так, — вздохнул Кирилл, чувствуя облегчение от того, что наконец-то тогдашние его мысли, которые не нравились ему самому, не нравились тогда, и уж тем более сейчас, что наконец-то эти мысли обрели вразумительную формулировку.

А что совершенно не нравилось Диме — так это что Кирилл рассказывает ему о такой важной вещи только сейчас. Но сейчас, конечно, было самое неподходящие время для упреков или чего-нибудь в этом роде.

— Да и ты ж помнишь, чем у меня тогда голова была занята, — прибавил Кирилл.

Дима помнил, еще бы не помнил. Тем более что это была общая их идея. Точнее, ну как общая, в основном конечно Кирилла, плюс капельку подкинул Разумовский, надо отдать ему должное. И Гречкин-старший — деньгами, связями и советами. Но Дима интеллектуально тоже поучаствовал, да.

Кирилл организовал бизнес. ООО "Питерские фасады", строительно- реставрационная фирма, которая специализируется на ремонте, реставрации и обслуживании именно исторических зданий. В центре Питера каждое второе, если не первое, имеет историческую ценность, и многие, хотя и не все, к сожалению, признаны памятниками культуры. А размещаются там сплошь и рядом самые обычные организации, от нотариусов до пельменных.

Так вот, по замыслу Гречкина, его фирма должна была предлагать собственникам исторических зданий услуги по ремонту в соответствии со всеми, и реставрационными, и градостроительными правилами. И когда бизнес раскрутится и начнет приносить прибыль — часть прибыли вкладывать в реставрацию того, за что собственники не имеют возможности заплатить, обычных жилых домов, например, и всякого в таком роде.

Разумеется, хлопот все это требовало неимоверных. От подбора специалистов (благо, кое с кем Кирилл свел знакомство еще в университете) до оформления всяких разрешений и лицензий. Так что неудивительно, что в ту пору Кирилл буквально жил этим делом, и больше ни на что у него ни сил, ни времени, ни места в голове не оставалось.

Так что с тех пор Кирилл с Дианой никак не общался и о дальнейшем узнал только сегодня — со слов врача.

Беременность развивалась благополучно, разве что ребёнок был крупненький, больше обычного. Сегодня Диане предстояло планово ложиться в роддом. И она с утра собралась и поехала. По дороге такси попало в аварию. Ребенка спасли, ребенок родился здоровым. А вот мать — не смогли.

Уже то хорошо, что Диана, умирая, успела сказать, что отца ребёнка зовут Кирилл Гречкин, и чтобы позвонили ему. В ее телефоне нашелся номер, и вот — по этому номеру и позвонили.

— И что теперь делать, Дим... Понятия не имею, что теперь делать.

Руки его, большие, но при этом худые и узкие, бессильно висели между колен.

— Слушай, Дим, я не понимаю... Понимаешь — в аварии... опять гребаная авария. И ребенок... Я не понимаю. Это что — рок?

Дима присел перед ним на корточки, как присаживаются перед расстроенным или испуганным ребенком.

— Это не рок. Это судьба. И для тебя, судя по всему, судьба благоприятная.

Он не сказал: она дает тебе шанс на искупление. Не сказал, но Кирилл понял.

— Наверно... — пробормотал он. — Но ёлки-палки, я ж ничего не умею. Даже не знаю, с чего начинать! Вообще ничего! И как я...

— Стоп. Без паники.

Дима и сам запаниковал немножко, вот именно сейчас оценив масштаб стоящей перед ними задачи. До того, слушая Кирилла, думал вообще не об этом. А сейчас подумал как следует — и запаниковал. Но Кириллу сказал максимально твердо;

— Без паники. Завтра утром у меня выходной, завтра я звоню Вере.. Или, может, даже сейчас позвоню... Хотя нет, сейчас поздно уже. Завтра утром. Звоню, выясняю всё, что нужно для новорождённого, и мы с тобой едем в Детский мир все это закупать.

Кирилл в тот вечер так и не поехал домой, остался ночевать у Димки, на диване, на котором его длинные ноги умещались с трудом, торчали с той стороны, где нет подлокотника.

Утром говорили по телефону вдвоём. Дима — с Верой на кухне, пока резал сыр с помидорами и жарил тосты на завтрак, зажимая телефон плечом, а свободной рукою пытаясь записывать в отрывном блокноте на холодильнике, какой именно марки подгузники и какого размера бутылочки. Кирилл — с отцом в комнате.

Всеволод Егорович буркнул в телефон:

— Что ты опять натворил?

Иногда, в пределах рабочего дня, Всеволод отвечал на звонок сына какой-нибудь другой фразой; не каждый раз, но все же случалось. Но сейчас было без пяти восемь.

— Внука тебе обеспечил, — тоже буркнул в ответ Кирил.

На той стороне воцарилось молчание. И, пользуясь этим, Кирилл как можно скорей и как можно лаконичнее изложил дело.

Всеволод наконец отмер.

— Так. Сиди на заднице и никуда не рыпайся. Не суй даже носа, ты понял?! Какой роддом, какой врач, что за ребенок? Все мне пришли текстом. И не вздумай ничего делать!

— Стоп, — Кирилл отодвинул трубку от уха. — А ты сам-то что делать собрался?

— Как что? Ехать ребенка забирать! Ты что, думаешь, я допущу, чтоб мой внук по детдомам мотался? Чтоб из него там дебила вырастили? Да у них там они по полдня обсосанные лежат, никто не подходит, пока всех подряд пеленать не придут! И шмотки все с черными штемпелем на самом видном месте! Они там кисель из тарелок хлебают, потому что чашек нету на всех! И всем подряд диагноз отставание ставят, чтоб не возиться! Ты такого хочешь? Моему внуку? А если его, чего доброго, усыновят какие-нибудь придурки? Какие-нибудь алкаши, чтоб на пособие бухать? Даже и не думай! С моим внуком такого не будет! Хватит, я в своей жизни уже намотался!

Кирилл сидел, оглушенный — и физически, от папашиного голоса из трубки, а больше морально. От того, что узнал только что.

Кирилл никогда ничего не знал о своих родственниках по отцовской линии, Всеволод ничего не рассказывал, а сам Кирилл не решался спрашивать, да, если честно, не особо-то и хотел. Про родню по матери знал в общих чертах, кто есть кто и кого как зовут, видел даже пару фоточек, где он сам, в детском конверте, у бабушки на руках. Маму видел на фото, а помнить не помнил нисколько. И знал, что родители его матери обвинили раньше любимого зятя, что это он довел их дочь и свою жену до смерти, и прекратили с ним любое общение. Так и про семью папаши — думал, что когда-то рассорились и с тех пор не общаются, или что-нибудь в этом роде, с поганым папашиным характером это нисколько не удивительно. А выходит, вот оно что. Оказывается, Всеволод Гречкин — детдомовский?

— Так, погоди, — если б не это ошеломляющее открытие, наверно, Кирилл тоже бы заорал в ответ. Но теперь — относительно спокойно сказал. — Во-первых, ребенка забираю я. С чего ты вообще взял, что я от него отказываться собираюсь? Во-вторых, выписывают детей из роддома самое раннее на третий день, а с учетом всего — даже еще позже, неделю как минимум будут наблюдать, мне врач сказал, что сообщит, когда будут выписывать. И там все в порядке, это нормальный современный перинатальный центр, там все новорожденные в памперсах и все такое, и нянечки за ними смотрят, весь уход как полагается.

— Ладно, — буркнул Гречкин-старший после приличной паузы. — Все равно информацию скинь. Позвоню узнаю, когда выписка. Пока как раз все подготовят. Детскую, няню, что там еще.

— Ты что, детскую у себя в особняке, что ли, делать собрался?

— Разумеется, в особняке.

— Если ты не забыл, у меня трёшка, сам покупал. Там достаточно места для одного ребёнка.

— Хрена ли, что трёшка. Еще не хватало, чтоб ты моего внука угробил, пока по клубам мотаешься.

— Клубам теперь хана окончательно, — вздохнул Кирилл. — Уж какие тут клубы...

Кирилл, вот честно, совершенно понятия не имел, как он сам со всем этим справится. Но что он знал точно — в чертовом особняке на Крестовском никаким детям не место. Хватил, сам уже прожил там детство и знает.

Еще одного Кирилла Гречкина этот мир не выдержит. И не надо этого ему, этому миру, устраивать — второго такого вот Кирю Гречкина.

На работу в тот день никто не пошел, слишком много дел было. Кирилл позвонил в офис сказать, что сегодня его не будет, если что срочное, пусть звонят на мобильный. Кроме подготовки квартиры к приходу нового жильца, предстояло еще заниматься и похоронами. Кирилл съездил в перинатальный центр, в последний момент решив взять с собой Диму — тот собирался ехать за коляской.

— Оттуда вместе съездим, все равно в одну сторону, — Кирилл потрёпанными воробьём больше не выглядел, выглядел воробьем деловитым.

Дима согласился. И правильно сделал. Как оказалось, Дианин телефон, переживший хозяйку (вот ведь как бывает: человека нет, а телефон целехонький, даже стекло не треснуло), ключи от квартиры и прочие вещи уже передали в полицию как вещдоки. Но благодаря Диминому удостоверению, ему сразу выдали всю информацию: куда и кому. После из перинатального центра они с Кирей съездили в тот отдел, и там, опять же, лейтенанту Дубину выдали всю нужную информацию. Может, и Гречкину выдали бы, так и так, но все-таки с удостоверением лейтенанта полиции дело сладилось быстро и без проблем.

Там же, в центре, им объяснили, что просто так абы кому ребенка не отдут. Ну да, главврач (Гречкин дошел аж до главврача) не сомневается, что Кирилл Гречкин — не совсем абы кто, но слова к делу не пришьёшь, требуется устанавливать отцовство через суд, а для этого делать тест ДНК. Ну не переживайте вы так, папочка, время есть, вашего малыша все равно еще нужно понаблюдать как минимум десять дней, если поторопитесь, все успеете.

Забегая вперед — Киря успел. Как подозревал Дима, не без участия денег и связей Гречкина-старшего. Но Дима предпочёл в этот вопрос не вникать.

В этот же многохлопотный день предстояло сделать много еще чего. Но Кирилл стоял перед главврачом, уже явно торопившейся заняться другими делами, переминался с ноги на ногу... И наконец, как-то очень робко, Дима никогда еще не слышал в его голосе такой застенчивой робости... как-то очень неуверенно почти прошептал:

— А... извините... а можно на него посмотреть?

Главврач, не удивившись вопросу, глянула на часы.

— Вообще-то время сейчас неприемное... Ну ладно, все равно скоро кормить, плюс-минус несколько минут не страшно. Спускайтесь в холл, скажу, чтобы вашего малыша вынесли.

Ни Дима, ни Кир не поняли, зачем в холл, но сделали, что велят. Через несколько минут вопрос разрешился. Они даже не сразу поняли, что это именно им машет из-за стекла нянечка в белом халате и шапочке.

Дима почувствовал, как даже у него сердце заколотилось. А уж Кирилл... Дима глянул на друга. Кир аж прижался носом к стеклу, хотя неизвестно, здесь, в холле, насколько оно было мытое.

Крохотный, завернутый в белое одеяльце свёрток спал на руках у нянечки. Явно спал, и та старалась показывать так, чтобы не разбудить малыша, отчего и видно было с их ракурса — только кусочек неожиданно яркой щёчки под белым чепчиком. И, вроде бы, носик. Диме странно подумалось: малыш размером, как запеленутый котик.

Киря через стекло показывал нянечке руками сердечки и "класс".

Похоронами занимались тоже они. Дальние Дианины родственники, которыми Кирилл позвонил прямо из отделения полиции, сразу же, как только получил список номеров из несчастного телефона, все ответили, что на похороны приедут, но заниматься этим всем не имеют возможности. Что, в общем-то, было логично, им еще ехать надо было чуть ли не через половину страны.

Хорошо, что в наше время ритуальные агентства берут на себя большую часть работы, но все равно, еще много чего требовалось. Может быть, это проще было бы свалить на Гречкина-старшего, а тот перепоручил бы каким-нибудь своим менеджерам, или кто там у больших боссов занимается организацией всяких вещей, и все было бы сделано наилучшим образом. Но Кирилл был твердо намерен сделать все это сам. Он сам бы не смог вразумительно сформулировать, почему... Но чувствовал — что именно так надо.

Пока Кирилл по телефону разговаривал с родственниками Дианы, Дима, живьем, разговаривал с коллегами, по своей части. На данный момент выходило, что виновник аварии пока непонятен. Оба водителя, и такси, и той белой Гранты, с которой они не разъехались на перекрёстке, пока были в больницах, оба тоже пострадали серьёзно, у одного переломы, у другого сотрясение мозга, и пока что, сразу после операций, наркоза и прочего, вразумительных показаний дать не мог не один.

Дима так прикинул про себя, и да, коллеги это подтвердили, что кто бы из двоих ни оказался виновником, если он не был пьян — а, предварительно, никто не был — то это выходит статья 264 часть 3. А тут возможно примирение сторон. Потерпевшим по делам о смерти признается один человек из ближайших родственников умершего. У Дианы из близких родственников и был только один — ее новорожденный, еще даже не имеющий имени сын. И если, а точнее, когда Кирилл оформит отцовство, законным представителем несовершеннолетнего станет именно он. И к нему обратятся с предложением о примирении... обязательно обратятся. Это обязательно будет. Дима поежился, подумав, как же тяжело это встанет Кириллу. Каким трудным будет для него это решение. Что бы он ни решил. Что он решит? Дима слышал из-за двери его голос. Кирилл говорил по телефону, объяснял сейчас, что если надо, закажет гостиницу, скажите только, на сколько именно человек. И Дима снова подумал с тяжелым сердцем: каково же будет Кириллу, когда дойдёт вот до этого. И что он в итоге решит.

В этот день до Детского Мира они так и не добрались. Вечером в квартире Кирилла замеряли места под кроватку и пеленальный столик. Перед тем разговорили с кандидаткой в няни, которую прислало агентство по заказу Всеволода Егоровича. Кирилл поначалу взвился было, хватит того, что я все детство только с няньками пробыл, ни отца, ни матери не видал! Но в итоге, поразмыслив, согласился, что няня нужна, хотя б на грудной возраст. Не может же он сам уходить в декрет. Ну то есть де-юре то может, как отец, когда оформит отцовство, сможет вполне. Но кто тогда деньги зарабатывать будет. Одно дело — принимать от деда финансовую помощь, на то дедушки с бабушками и существуют, чтобы помогать с внуками, но полностью садиться отцу на шею, когда только-только почувствовал вкус независимости — это уже не дело. Да и бизнес, едва вставший на ноги, тоже бросать... Как с ноткой виноватости объяснял Кирилл Диме — это ж не просто бизнес, это ж ведь социальный проект.

Так что няня, и Дима согласился с Кириллом, была всё-таки необходима.

Нянечка из агентства, специализирующаяся на грудничках, оказалась тётенькой средних лет, мягкой и какой-то такой уютной, что Кирилл как-то сразу поверил, что она малышу подойдёт. Ольга Васильевна, сокращённо тётя Оля, сразу и раскритиковала выбранное для кроватки место. Сказала, что от окна лучше подальше, там и шум, и сквозняк. И что пеленальный столик обязательно надо, а вот всякие приспособления для кормления — это все ерунда, из бутылочки можно спокойно сидя на диване кормить, нечего деньги переводить.

В общем, весь остаток вечера зевающие Дима с Кирей пересматривали концепцию, и наконец Дима к себе домой не поехал, еще черте сколько трястись на метро. Брыкнулся на диван и тут же срубился, замотавшись в клетчатый плед. Диме Кирюшин диван был просторен, как хочешь ложись — все уместишься.

По большому и счастливому стечению обстоятельств, преступный мир Петербурга 3 марта как-то притишился, пес его знает, почему, но в этот день у лейтенанта Дубина не было ни единого вызова. Что более чем хорошо. Не только потому, что никто не пострадал, это-то в первую очередь, но и потому, что Дима весь день без конца висел на телефоне, обсуждая с Кирюшей то и другое. В МВДшной среде слухи распространяются быстрей и даже активнее, чем в институте благородных девиц, так что еще до обеда все отделение уже знало и обсудило сенсацию: что лейтенант Дубин помогает небезызвестному Кириллу Гречкину со внезапно свалившимся на того ребёнка. Цветков даже не без яда заметил, мол, ты так хлопочешь, как будто это ты стал папашей.

— Я? — рассеянно откликнулся Дима. — Я нет. Я — это мы считаем, что дядя.

Ближе к одиннадцати Кирилл заехал за Димой — ехать на похороны.

На поминках, до непристойности малолюдных, из Дианиних коллег и однокурсников не остался почти никто, Кирилл сидел молча, пил минералку, на навязчивое внимание какой-то тетки отрезав "я за рулём". Если честно, Дима серьёзно опасался поминок, боялся, как бы Кирилл не сорвался. Но нет, Кирилл не сорвался, хотя сидел мрачней тучи, и так стискивал кулаки, что будь кафе подешевле, а ложки в нем алюминиевые — погнул бы.

А вот по дороге, пока вез Диму обратно на работу — заговорил.

— И вот, понимаешь, что получается: похоронили, а он на похоронах так и не был. Понимаешь, как все повторяется. Я ведь на маминых похоронах тоже не был. И вот опять...

— Кирь, — осторожно заметил Дима, — может, лучше меня за руль пустишь?

Кирилл странно дернул плечом, но остановился, как только стало можно, и пересел.

Свою ласточку-Ламбу Кирилл Гречкин не доверял никому. Но после того, как Кирилл сначала устроил на ней смертельное ДТП, а потом сам чуть не сгорел вместе с машиной, он решил, что в третий раз искушать судьбу не стоит, она может и искуситься. Так что ласточка, как заслуженный конь Вещего Олега, стояла теперь на покое в гречкинском гараже. А новый Порш Кайен, цвет зеленый металлик — это была просто машина. Крутая, более практичная, чем Ламборджини, но все-таки не более чем машина. Отчего б не пустить, если права есть и голова на плечах есть.

— Понятно, что мы по разным причинам... Его-то еще не выписали. А меня просто не взяли. Мне даже не сказали, представь. Мне сказали, что мама уехала, я тогда, может, и не понял, не помню. И потом заливали, год за годом, понимаешь, все врали, как один: что мама в санатории, мама где-то на лечении, мама где-то на курорте... Пока папаша не проболтался. Мне тогда было лет шесть... А, ну да, как раз перед первым классом. И то проболтался случайно, со злости, когда на меня орал, что я себе чёлку отстриг. Хочешь быть красивым, вот твоя мать уже дохотелась, к ней, что ли, тоже хочешь!

Понимаешь — до шести лет врал! И дальше собирался врать, если б не проболтался. Я сначала верил, а потом, когда начал уже кое-что понимать, я же ведь думал, что она нас с отцом бросила. Понимаешь — я думаю, что мамаша сбежала, что ей на меня наплевать, я на нее обижаюсь — а она на самом деле в могиле лежит. Понимаешь, как мне было хреново, когда узнал? Я чуть к ней на небо тогда не отправился. Серьёзно. Думал, как мне туда попасть — и додумался. С крыши спрыгнуть все-таки страшно, а вот не есть — это запросто. Я и так мог хоть целый день ничего не есть... Ну вот тут побольше одного дня надо, только и всего. Не знаю, чего я тогда хотел — к маме хотел, или от отца подальше, или у мамы прощения попросить, или что... все вместе, наверно. И вот тут на тебе! Я ему все сразу скажу. Не буду врать, сразу скажу, если спросит. Но, блин, ведь опять! Второе поколение подряд!

— Может, и третье, — предположил Дима. Он ничего не сказал по поводу всего предыдущего. Не надо было ничего говорить. Он знал, что Кирилл не для того ему это рассказывает, чтобы услышать ответ. — Ты говорил, что Всеволод Егорович из детского дома — так что, может, и с ним так же было.

— А может, мамаша его до сих пор жива-здорова и в ус не дует.

— Это тоже возможно. Ты думал насчет того, чтобы ее найти?

— Нет! — Кирилл яростно отмотнул головой. — Не хотите — как хотите. А если и впрямь нет в живых... ну и что проку, если я об этом узнаю?

— Тоже позиция, — Дима вздохнул. Он бы на месте Кирилла, наверное, постарался бы выяснить всё. Ну так это он, потому он и пошел в академию МВД. Но Киря-то — в архитектурный.

Кирилл высадил Диму у отделения, точнее, Дима сам себя высадил. По пути Киря еще несколько раз повторил: нет, я так точно не буду, я решил: все как есть честно скажу, когда спросит. Диме подумалось, что это будет непросто, когда придёт время. Но он сказал:

— Да, так лучше всего. Когда достаточно дорастёт, чтобы спрашивать — тогда и расскажешь.

Дима сказал искренне. Он в самом деле так думал.

Еще несколько дней прошли в суете. Кирилл вообще оформил себе на работе отпуск — в нарушение графика отпусков, но что тут было поделать, по семейным обстоятельствам. Но в итоге все сложилось как надо, суд состоялся и отцовство Гречкина К.В. было за пятнадцать минут юридически установлено, а в роддоме назначили день выписки. Дима на этот день заранее взял выходной.

В детском магазине выбирали кроватку: под размеры, какие намеряли, чтобы легко вынимался матрас, и чтобы был моющийся, и чтобы можно было двигать по высоте, и чтобы передняя стенка снималась...

— По-моему, вот эта оптимальная по параметрам. Хотя на вид лично мне всё-таки больше нравится эта. Кир... Кирь, ты слушаешь вообще или что?

Кирилл Гречкин завороженно смотрел, как медленно-медленно, покачиваясь, движутся по кругу рыже-коричневые жирафики.

— А?

— Кирь, ну у нас вообще-то первоочередная задача — это выбрать кроватку. А модули уж к ней давай подбирать.

— Давай эту, — Кирилл ткнул рукою в ту, цвета белого шоколада и с разноцветным матрасом, про которую Дима перед тем говорил, что эстетически она ему нравится больше. — И вот эту штуку обязательно купим.

— О, мобиль — это обязательно надо, чтобы вашему малышу было что разглядывать, и чтобы ночью спалось хорошо! Вот этот стоит три восемьсот, если берете кроватку, на мобиль будет скидка пятьсот рублей, — тотчас подхватил продавец. — Вот еще можете посмотреть, какие тут есть...

— Точно, мобили, вот как они называются, — вспомнил Дима.

Кирилл нажал на кнопку, и жирафики остановились. Потом снова нажал — и они снова медленно-медленно поплыли по кругу, под тихую-тихую музыку.

— Вот этот берем, — решительно заявил Кирилл. — Дим, да?

Киря Гречкин определенно влюбился.

В последнюю ночь накануне выписки Дима остался ночевать у Кирилла. Они до позднего вечера доканчивали обустройство детской, нанятый клининг отдраил до блеска всю квартиру во всех местах, включая такие, где и невозможно подумать было, что там можно мыть, а так же лестница и парадную. Потому что ребёнка же до квартиры надо доставить, а вдруг там микробы. На завтра Дима попросил выходной. Завтра с утра предстояло еще пройтись тряпкой по ближайшим поверхностям непосредственно в месте предстоящего обитания малыша — и дальше ехать в роддом. Ну а там уж по ситуации. Оба пока еще довольно слабо представляли, что делать дальше.

К двенадцати Дима буквально валялся с ног. До обустройства он сегодня ещё успел скрутить буйного типа, устроившего на парковке стрельбу из травмата, поторчать в лаборатории, вникая в особенности раневого канала от узкого лезвия, предположительно — сильно сточенного кухонного ножа, опросить кучу свидетелей насчет этого самого ножа, обойдя кучу квартир доисторического вида, больше похожих на музей советского быта, интерактивный, все-таки найти деда, который ставил знакомым ручки на старые ножики и узнать, что мужик, которому тот заменил ручку на очень источенный ножик, там длины-то осталось сантиметров восемь от силы, продал свою комнату и съехал неизвестно куда. И это не считая заполненной кучи бумаг.

В общем, Дима с большим облегчением плюхнулся наконец на диван, погасил свет и завернулся клетчатым пледом.

Он уже проваливался в сон, у него в голове уже что-то делали бежевые птицы с длинными крыльями, клетчатые, как пледы... Дим... Слушай, Дим, ты еще не спишь? Дима не сразу сообразил, что это его зовет Киря.

— Не совсем, — честно ответил он, открывая глаза.

Кирилл в темноте плюхнулся у него в ногах на диван.

— Слушай, так странно, да? Что вот уже завтра все будет по-другому, и это уже насовсем, уже никогда и никак не станет, как раньше.

— Да. Очень странно. И я, если честно, пока это никак не могу осмыслить — что у тебя, в этом доме, теперь будет жить еще и малыш, и вот это всё. И как наша жизнь теперь поменяется, что теперь будет.

— Дим... Дим, понимаешь... — судя по голосу, Кирилл колебался, не решаясь высказаться. — Не знаю, как это лучше сказать... Понимаешь — я боюсь.

— Чего именно?

— Что из меня получится отвратительный отец, — Кирилл наконец решился. — Я честно буду стараться... Понимаешь, я даже еще не знаю, люблю я его или нет. Ребенка. Но я точно знаю, что не хочу, чтоб у него было такое детство, как у меня было, и такой папаша, как у меня. Который чуть что орет, который всегда занят, и которому на ребенка по барабану, что там у ребёнка на уме, на душе, не пофиг только на проблемы, которые этот ребенок ему создаёт, а надо, чтобы не создавал. Я знаю, что изо всех сил буду стараться. Но... вдруг не получится? Вдруг я сам не замечу, а стану таким же? Руку я на своего ребёнка ни в жизни не подниму, это я могу себе гарантировать, а вот насчёт не орать не уверен... Но тут самое главное, что вдруг сам не замечу, как станет пофиг? Сам буду думать, что не пофиг, что я о ребенке забочусь, о его же благе и все такое... а на самом деле ребенок пофигу, а думаю только о том, чтобы мне было удобно?

— Кирь... — Дима сел на диване, подтянув плед. Нащупал в темноте Кириллову руку. — Тут, конечно, ни про кого нельзя гарантировать, что он будет идеальным родителем, да, наверное, совсем идеальным никто и не бывает... Но то, что ты об этом думаешь, это уже значит, что совсем никудышным ты все же не будешь. Плохие родители, как правило, как раз и не сомневаются, они как раз думают, что все делают правильно.

И вот наступил этот знаменательный день. У перинатального центра к назначенному времени собралась целая куча народу. Ладно, не стоит врать — целая куча потому, что сегодня выписывались и еще две мамочки с тремя малышами. Но и к юному Гречкину собрались, само собою, папа Киря и Дима, няня, чтоб сразу взять малыша, фотограф и кинооператор — присланные Гречкиным-старшим, чтобы заснять это событие, Вера — потому что было свободное время, а она, хоть и ВЕТврач, но ещё и опытная мама, надо же проследить, чтобы все было, как надо. За плечами других гостей Дима наметанным глазом выцепил знакомые красные волосы и, обойдя тихонько позади всех, подцепил Юлю Пчелкину под локоток.

— Пожалуйста, лучше не стоит, — очень проникновенно проговорил он. — Я понимаю, что это ваша работа, но Кирилл очень бы не хотел афишировать свою частную жизнь... вот в этом аспекте.

— Дурак ты, Дубин, — обиделась Пчелкина. — Я хотела вам на память фоточки сделать.

— А... — смутился Дима. — Извините тогода, пожалуйста.

Но самой главной сенсацией этого дня — которая, увы, не попала в СМИ, поскольку деликатная Пчелкина, см.выше, обещала ничего не публиковать — стало, когда к перинатальному центру подъехал ослепительно-черный мерседес, блестящий, точно новенькая калоша. У Всеволода Егоровича Гречкина был целый автопарк на все случаи жизни, но всё-таки он никогда не забывал любовь своих молодых лет.

Из мерседеса появился В.Е. Гречкин собственной важной персоной, в черном пальто нараспашку. А следом — один из его неизменных спутников, мужчина габаритов "шкаф с антресолью и сверху еще банок с огурцами наставили", с огромной связкой ярко-лазурных воздушных шариков.

Кирилл, на нервах, не выпускал из рук телефон. Дима украдкой похлопал его по спине, для моральной поддержки.

И тут наконец Гречкиных позвали в зал для мероприятий, и дальше все пошло очень быстро. Нянечка в белой форме вышла со свёртком в голубом с белым конверте, с голубым бантиком, провозгласила: " Папочка! Кто здесь папочка?", Кирилла кто-то подпихнул в спину, и вот уже свёрток оказался у него на руках.

— А чего он такой маленький? — к собственному удивлению, брякнул Кирилл.

— Ничего себе маленький! — удивилась нянечка. — Четыре кило восемьсот, богатырь натуральный!

Кирилл, неловко округлив руки под не такой уж и маленький тяжестью — почти пять кило ребенка плюс зимний конверт и все остальное — с непонятными чувствами разглядывал крохотное круглое личико: носик-пуговка, глазки-щелочки маленькими-маленькими дугами, маленький ротик — с треугольным мыском. И от того, как неловко и вместе с тем бережно Киря держит малыша в голубом конверте, и от самого малыша, его крохотного личика в обрамлении белого чепчика, его дужечек-глазок, закрытых, с ресничками тёмненькими, а бровки-то светленькие, еле заметные, от всего этого, от лица Кири, умиленно-растерянного, от его приоткрытого рта и улыбочных черточек в уголках губ — Диму самого охватила вдруг такая умиленная щемящая нежность, что аж в носу защипало.

— И как назовёте сына, папочка? — нянечка в белом халате и шапочке обратилась к Кириллу.

— Никита, — решительно объявил Кирилл. — Потому что богатырь. И победитель.

Никита сморщил и без того крошечный нос... И открыл глаза.

Ярко-ярко голубые глаза, ну прямо как ясное весеннее небо. И как воздушные шарики.

— Ну, здравствуй, Никита, — сказал Никите Кирилл. — Здравствуй, чудо.

Много позже... или немного позже, это как посмотреть, словом, года где-то так через три, когда Никита уже достаточно вырос, чтобы интересоваться такими вещами, он очень гордился тем, что родился на свет не абы когда, а в День Котиков. Никита вообще обожал котиков. Он говорил:

— Я тозе котик! Мяу!

И, ползая на четвереньках, терся головою об ногу папы Кирилла. И дяди Димы иногда тоже, если у него штаны были чистые. Если не очень — Дима тереться об себя, разумеется, не давал. Потому что микробы с котиками не дружат!