Час первый: Тол-Сирион. Битва песен (джен)

«Государь! Ты слышишь меня?»

Финрод Фелагунд опустил с колена скованную руку — и не более. Звякнула в звеньях цепь — даже звук в этом месте выходил обречённым и глухим. Головой он не повёл, лишь только слегка шевельнул веками.

«Да, Эдрахил, слышу».

Эдрахил ни шелохнулся, не подарил ни малейшей подсказки невидимым соглядатаям — он сидел у стены в футах в четырёх от Финрода: согнув ноги в коленях, опустив руки к полу, чтобы снять с запястий хотя бы часть тяжести кандалов. Спутанные рыжие волосы свисали по обе стороны от его лица, скрывая само лицо в тени. Сбоку на виске запеклась тёмная корка крови. Дальше виднелась ещё одна сгорбленная фигура. На охапке соломы сидел Берен, подтянув колени к груди и опустив лохматую голову на скованные перекрещенные руки.

«Так это правда, государь? Это ведь он? Или был им когда-то?»

Финдарато только бессильно прикрыл глаза. В горле и в груди до сих пор ощущались жгучая резь и горечь — горше полыни, горше настойки сонного корня или чёрного хлеба, который пекут бедняки Дортониона из семян дикого овса. Да, королю приходилось преломлять и его — бывало и так. Резь злее потери, острее расставания с другом на краю могилы. Ведь даже там, за последней чертой, в Сумрачных Чертогах не оставляет надежда вновь ощутить поддержку, услышать добрые слова утешения, увидеть улыбку того, с кем и не надеялся свидеться…

Но — только не кривящиеся в презрении тонкие красивые черты лица, не стылую ненависть в хорошо знакомых, пылающих тёмным огнём глазах.

«Да. Это был он».

«Значит, Артаресто не обознался. Мог ли он узнать тебя, государь?»

Возможно. Эту мысль Финрод до поры постарался укрыть даже от друга. Он снова приоткрыл глаза, взглянул сквозь нависшие на лицо длинные волосы. Пряди оставались тёмными, следовательно, и морок остального облика остался неизменен. Целым выглядело и тонкое кольцо на пальце — само оно не явит себя чужим глазам, разве что смотрящий обладает истинным зрением. Укрытая в нём сила не поддалась брошенному заклинанию Саурона — видимо, потому что они были равны и рождались из одного единого источника. Кто-то сказал бы, что Гортхаур сам себя перехитрил. Однако Финрод в это не верил. Вряд ли майа не узнает своей же силы. Узнал — скорее всего. Куда более странно и тревожно, что Саурон ещё не обнаружил этого знания.

«Не падайте духом, Эдрахил. Я не буду вспоминать слова про отсутствие надежды в этом месте. Но ты и сам знаешь, что бывает с теми, кто её теряет без времени».

«Мы не сдадимся, государь…»

Финрод распахнул сознание и одно за другим мысленно представил лица тех, кто пошёл за ним. Всех, кто мог его услышать. И спустя несколько мгновений ощутил их ответы, пришедшие из пустоты — тепло доброго привета, подбадривающее скрещенье дружеских рук, радостное рукопожатие. Но их было только девять.

«Кемнаро так и не вернулся».

Не поворачивая головы, Финдарато бросил незаметный косой взгляд через решётку в пустую камеру напротив. Кемнаро был самым юным из них. Ещё одна ошибка, за которую ему, отринутому народом королю, только предстоит платить. Он не хотел брать юношу с собой. Но он и не сумел достаточно твёрдо отказать просьбе, упрямой настойчивости тех последних десяти истинных друзей, кто и в горькие времена сохранил ему верность. И вот она — первая расплата: в одной из стычек с орками самый молодой в отряде получил рану. Лёгкую царапину — во всяком случае, так тогда казалось. Рану тут же промыли и очистили от яда, однако Финрод сожалел, что не успел сам осмотреть её более внимательно. Видимо, что-то осталось где-то глубоко внутри. Это нетрудно было угадывать сейчас, задней мыслью, но не тогда, когда они теряли драгоценное время, сбивая со своего следа соглядатаев Саурона. В дороге Кемнаро упрямо отмалчивался, скрывал страдания, не выдав себя ни единой жалобой. О, Валар, как напрасно! Едва они ступили пленниками под своды утерянной крепости, её тёмные чары потянули силы. Болезнь легко взяла верх над хроа, а после уже поздно было что-то делать.

«Я чувствую, Кемнаро жив», — послал он ещё одну мысль. Подбодрила ли она тех, кто томился тревожным ожиданием в соседней темнице? Достигла ли эта мысль самого юного эльда, где бы он ни был?

«И я так чувствую, — отозвался Эдрахил. — Не тревожь больше своё сердце, государь. Попробуй теперь отдохнуть. Ведь ты больше всех исчерпал силы».

И с этим не поспоришь. Поединок выпил его до капли. Если за ним придут орки, чтобы отвести на допрос, он вряд ли сейчас даже сможет удержаться на ногах. Укладываться на ледяные полы клетки он не стал — так можно и вовсе не проснуться. Финрод просто устало откинул затылок на холодный камень стены. Шеи тотчас коснулось стылое дыхание подземелий. Поспать вряд ли получиться, но он может попробовать забыться той единственной грёзой, доступной пленнику. Финрод закрыл глаза.

Настоящее расступилось перед ним туманной дымкой, и овеянное Светом бессмертного Валинора прошлое само качнулись ему навстречу…

*

— Это здесь, — торжественно произнёс его отец, принц Арафинвэ, младший сын короля нолдор Финвэ и его второй жены, королевы Индис.

Финдарато запрокинул голову. Они стояли перед огромными железными воротами, выбитыми прямо в скале. Золотистый свет Древа Лаурелин падал сверху и сзади; в этом мягком, благодарном для глаза свечении была видна каждая неровность каменной громады, каждая мельчайшая травинка. Створки ворот были широко растворены, каменные ступени начинались сразу за ними, уводя в полумрак, в царство огня, камня и металла. Царство искусств и вещества. Царство Великого Кузнеца Ауле. Создателя Тверди Арды.

— Пойдём, — окликнул его отец.

Вслед за отцом Финдарато с замиранием сердца ступил в длинный сумрачный коридор. Он не знал дороги, но её знал Арафинвэ, ибо не раз бывал здесь раньше. Сегодня они пришли сюда по воле Финвэ. Король нолдор, недавно призвавший младшего из своих внуков на долгую беседу, заключил, что принцу пора бы постигать мастерство работы с металлом и камнем. В том же мастерстве был неподражаемо талантлив первый сын Финвэ — великий мастер Феанаро, и весьма одарён внук Финвэ — мастер Куруфинвэ Атаринке Феанарион. Отцу Финдарато по какой-то причине эта затея пришлась не очень-то по нраву, но возражать Финвэ он не стал; не пришлась она по сердцу и матери, Эарвен из теллери. Как принц не только нолдор, но и теллери, Финдарато с ранних лет прилежно изучал корабельное и плотницкое дело, а также искусства архитектуры, рисования и ткачества, стихосложения, музыки, пения, стрельбы из лука. Данными искусствами он овладел в весьма достойной мере для юного нолдо, не перешагнувшего ещё пору совершеннолетия, однако голосов металла и камней так и не услышал. Впрочем, многие из умельцев-нолдор достигали успехов и без этого дара, одним лишь своим упорством и упрямым трудолюбием. Что ж, упорства мне достанет, думал он, входя вслед за отцом в огненные чертоги, где их встретил сам Вала-Мастер. Ауле.

Внутри огромной кузни было жарко и светло, в десятках очагов пылал огонь, слышался металлический звон ударов молотов. Арафинвэ почтительно склонил голову перед отцом — король Финвэ уже находился здесь. Но только он один — его старшего сына, мастера Феанаро, Финдарато не увидел. Зато заметил наблюдавшего издали кузена Куруфинвэ. Высокий, стройный, с перехваченными ремешком волосами, в фартуке мастера он стоял над наковальней с молотом в руке в окружении майар Кузнеца. Куруфинвэ будто бы и сам был предназначен этому месту. Старший двоюродный брат только смотрел — не улыбнулся, не послал знака в поддержку.

Финдарато и ранее представал перед великими Валар, но никогда прежде не ощущал себя так неуютно под долгим и неотрывным взглядом Ауле. Кузнец смотрел на него пристально и глубоко, определённо глядя куда дальше, чем кто-либо иной, проникая взором в саму суть. Наконец Ауле медленно покачал головой.

— У твоего внука есть дар слышать металл, Финвэ. И другие таланты. Я это ясно вижу. Он будет великим мастером. Но он ещё очень молод, а дар его будто нераскрытое зерно. Мне пока рано его учить. Начните с обучения у других мастеров.

Великий Вала прав, Финдарато тоже это ясно понимал.

— Об этом просит мой отец! Об этом прошу и я, о Ауле! — возразил Арафинвэ.

— Мне рано его учить, — повторил Ауле. Высокий и могучий он выглядел подобно скале, что нависала бы над самым высоким из эльдар. — Рано ему и в ученики к моим майар!

— Курумо? — наконец позвал Ауле после продолжительных просьб и уговоров Арафинвэ. Высокий красивый майа с синими глазами посмотрел на Финдарато и покачал гордой головой: — Я занят твоими поручениями, Учитель.

— Фейо?

Темноволосая дева молча покачала головой и сочувственно улыбнулась Финдарато. Один за другим майар Кузнеца разводили руками или пожимали плечами.

Финвэ тоже молчал, будто ждал чего-то. Но Арафинвэ не уступал. Финдарато сам не знал куда деваться от стыда, хотя и пытался скрыть смущение, всеми силами удерживая на лице почтительную улыбку. Зачем так настойчиво упорствует отец? Сам он готов был пойти в ученики к любому из мастеров нолдор. Это не зазорно, будь ты хоть трижды королевской крови.

Ауле нахмурился, но внезапно лицо его просветлело; он улыбнулся.

— Так ты хотел, чтобы твой сын учился у самого одарённого из моих мастеров, Арафинвэ? — Кователь громко рассмеялся. Краем глаза Финдарато заметил, как поморщился при этих словах Курумо. — Хорошо же. Он скоро будет здесь. Поможет собрать майэ Ариен свежую росу Лаурелин и вернётся. Только приказывать ему не буду. Согласится взять твоего сына в ученики между служением у Эсте — так тому и быть. Не согласится — значит так и есть. Это моё последнее слово.

К изумлению Финдарато Арафинвэ возражать не стал. Чуть погодя отец ушёл вместе с Финвэ и Ауле. Финдарато остался один. Куруфинвэ тоже исчез где-то в жарких глубинах кузницы. Здесь было громко и светло, пылал огонь, кипел и плавился металл, под безошибочными, беспощадными ударами молота изменялось само вещество, теряло прежнюю свою форму и находило новую. Здесь майар Кузнеца и лучшие его ученики из числа нолдор постигали великие тайны превращения материи. Финдарато опасался двигаться с места, настолько всё вокруг было жарко, ярко, громогласно. Но и стоять под бросаемыми искоса взглядами ему уже тоже было неуютно. Эти взгляды оценивали его со стороны. Взгляды внимательные, пристальные, даже насмешливые. Он уже был готов повернуться и уйти, и только гордость и долг удержали его на месте. Он крупно вздрогнул всем своим телом, когда на его плечо вдруг легла чья-то сильная рука.

— Ну, здравствуй. Финдарато, сын Арафинвэ, я ведь угадал?

Финдарато обернулся. Жар чужой ладони ощущался даже сквозь тунику. Перед ним стоял незнакомый майа с глазами жёлтыми, словно расплавленное золото. Его длинные огненно-рыжие волосы были распущены; спадая ниже талии, на завитках они сверкали ярче света Лаурелин. Майа был одет в лёгкие штаны и кузнечный фартук. Без рубашки. На камнях кузницы он стоял и вовсе босиком.

— Да. Это я, — растерянно ответил Финдарато. — Здравствуй.

Горячая рука хлопнула по плечу, будто проверяла прочность. Губы майа тронула улыбка.

— Ну-ну. В таком случае будем знакомы. Я — Майрон.

*

Финрод открыл глаза и неудержимо вздрогнул всем телом, прогоняя сон… или грёзу наяву? От движения тускло звякнули цепи. Финрод проглотил комок в пересохшем горле и приподнял голову. Рядом с ним на коленях сидел Берен, настороженно отвернув лицо к входу в темницу — по всему видно, он так и ждал, охраняя покой своего короля во время сна. При звуке движения Берен обернулся. Эдрахил оставался на прежнем месте, но на сей раз в его неподвижной позе, в косой линии плеч, в опущенных к земле сильных руках угадывалось скрытое напряжение. Он будто бы тоже прислушивался к чему-то.

«Сколько я спал?» — мысленно обратился Финрод к Эдрахилу.

«Несколько часов, — тотчас прозвучал ответ. — Надеюсь, ты сумел восстановить силы, государь… Там, дальше по коридору суета, какое-то движение».

— Что там? — тихо произнёс он вслух и порадовался. Пусть слабый, хриплый, утерявший силу, но голос к нему вернулся.

— Они там шевелятся, — негромко подтвердил вслух Берен, скривившись в презрительной гримасе. Мысленной речи адан был лишён, но, конечно, об осанвэ знал. — Орки… Переговариваются. Дальше по коридору… Ничего не разобрать… — он помедлил и продолжил: — Прости меня, Ном. Я правда не желал этого… ни тебе. Ни остальным. Я не желал погубить вас...

— Тише, — мягко произнёс Финрод. Чуть пододвинулся, правой рукой поправил сжавшее левое запястье кольцо кандалов. — Я не виню тебя… Ребен… Я сам виноват. Рискнул и просчитался, так как думал… что эти земли всё ещё хранят добрую память о нас. Что нас ещё помнят эти камни… и река.

Берен стиснул зубы, резко вдохнул воздух и отвернул лицо в сторону.

— Думаю, он знает, — тихо проговорил Финрод, чтобы сейчас его слышал и Берен, но повторил и мысленно — для тех из них, кто находился дальше, в соседних камерах. — Ему известно, что я ваш предводитель. «Он знает, кто я…» Рано или поздно он призовёт меня к себе. Тогда меня, скорее всего, ждут… разные расспросы.

«Не только тебя, государь. Но мы все к этому готовы».

— Нас здесь ждёт не только боль. Возможно, унижение. И… расставание, — Финрод заметил, как блеснули яростью глаза Берена и протянул руку, чтобы ободряюще коснуться плеча человека. — Мы должны быть и к этому готовы. Ко всему. Даже к расставанию друг с другом. Помните: мы не сдаёмся. У всех нас в сердце укрыты драгоценные ключи, которые мы должны сохранить… обязаны сохранить в тайне.

«Нарготронд… и Дориат».

Ему не нужно было слышать их ответов — он знал, что его спутники и к этому давно готовы.

«Мы сохраним, государь…»

— Тинувиэль… — тихо промолвил Берен с болью в голосе. — Я сохраню, Ном. Пусть ей останется в наследство от меня светлый покой и незнание.

— Тише, — снова напомнил Финрод. — Не нужно говорить вслух. Никаких… важных слов.

Вряд ли прячущимся во тьме соглядатаям известно эпессе дочери Тингола. Но лучше не давать им даже такой подсказки.

«Кемнаро так и не вернулся», — ответил Эдрахил на мысленный вопрос Финрода. Камера юного эльда оставалась тёмной и пустой. Подло, но вполне ожидаемо со стороны врага избрать для пыток слабейшего из них.

«Кто-то сюда идёт».

Финдарато крепче сжал пальцы на руке Берена, принуждая его оставаться на месте. Из коридора плеснулся оранжевый свет факела, прошаркали орочьи шаги, потом куда более тихая, ровная поступь. Финрод ждал, недвижимый, полуприкрыв глаза. Раздался бьющий по ушам металлический трезвон, словно по прутьям долго вели рукоятью меча. И хриплый голос произнёс:

— Ну что, проголодались, твари? Благодарите властелина, что он щедр к таким отбросам.

В дальнем конце коридора послышались стуки, металлический звон, какая-то долгая возня. «Принесли еду», — достигло мысленное послание из соседней темницы, сокрытой поворотом коридора. И только. Затем послышались приближающиеся шаги. К прутьям вразвалку подошёл крупный орк, при полном вооружении, с мечом в руке, за ним коренастый седеющий человек с двумя вёдрами в руках. Последней подошла женщина из эдайн. Финрод ощутил, как шевельнулся рядом Берен. Женщина была темноволосая, немолодая, одетая в простое платье, её голову прикрывал повязанный платок, на боку висела большая холщовая сумка. Она присела на корточки, вынула из своей сумки три деревянные миски и черпак. Поочерёдно наполнила миски содержимым одного из вёдер, отдельно добавив от себя несколько кусков чёрного хлеба. Пожилой адан наклонился, щёлкнул каким-то хитрым запором внизу прутьев — в решётке приотворилась низкая узкая дверца над самым полом, впору разве что кошке прошмыгнуть. Одну за другой он молча и старательно пропихнул в камеру все три миски. Женщина вынула из сумки кувшин — узкий, цельнолитый из толстой стали, с железной цепью длиною в локоть, припаянной к ручке, наполнила водой из второго ведра и также передала его мужчине. Адан сперва пристегнул кувшин цепью к решётке снаружи, потом присел, опуская к полу. Кувшин легко прошёл между прутьями.

Финрод вновь почувствовал дрожь в руке Берена под своей ладонью. Берен уже подался вперёд; с его уст готовы были сорваться какие-то слова, но Финрод только сильнее сжал пальцы. Покачал головой в ответ на взгляд: не надо! Не проронив ни слова, женщина и мужчина ушли назад по коридору, и вскоре их шаги стихли где-то на ступенях лестницы. Орк задержался; шумно дыша через широкие ноздри, он медленно прошёл вдоль решётки, оглядывая неподвижных пленников.

— Давайте, ешьте, — прорычал он. — Ешьте же. Чтобы не загнулись сразу же при допросе Господина.

Близко к решётке он всё же не соваться не рискнул. Далёкий свет факела из коридора вздрагивал на лезвии кривого меча. Орк медленно прошёл обратно, всё принюхивался, презрительно тряс головой.

— Мало мы вас били здесь и по лесам, — зло пробормотал он, в каждом слове коверкая людское наречие племён Дортониона. — Ну что, жрите пока можете, твари белоглазые! Силы вам ещё понадобятся… чтобы долго-долго биться и вопить от боли!

Резко развернувшись на полушаге, он вдруг шагнул к решётке, одновременно целясь ногой по стоящему на полу кувшину. Но пнуть не успел — вскочивший Эдрахил быстро подхватил кувшин обеими руками и отодвинул вглубь камеры, насколько позволяла цепь. Орк замешкался, но ненадолго: с яростным рыком вскинул меч, целясь сквозь прутья в придерживающего кувшин Эдрахила. Ему помешал громкий гневный окрик. Второй страж-орк, куда более могучего телосложения, одноглазый, с лицом, обезображенным глубоким шрамом, одним сильным рывком отшвырнул первого от решётки.

— Что вам, тугодумным южанам, не понятно? Или не для вас, мягкотелых сволочей, приказы отдаются? Сказано же — пленников не трогать!

Первый орк разразился грубой бранью, перемежавшейся словами тёмного наречия, указал рукой на клетку.

— Эльфы — пушдук бууб. Ска!

Одноглазый указал в сторону коридора. Говор его на том же смешанном языке звучал куда более правильно.

— А там варги. И там ты и окажешься, если не станешь меня слушать, ты, навоз ходячий. Сейчас ты весь из себя храбрый. А там станешь кучей смердящего мяса, как и другие дураки, — орк оглянулся, посмотрел на пленников своим единственным глазом и обнажил острые зубы в гадостной ухмылке. — И эти тоже станут. Если не будут смирными, послушными и говорящими, как надобно Властелину.

Взгляд орка переметнулся с присевшего на одно колено Эдрахила, всё ещё державшего кувшин, к бессильно осевшему у стены Финроду. Взгляд задержался. Кажется, даже ухмылка стала шире. Берен взметнулся на ноги, в один прыжок оказался у решётки:

— Смирными, говоришь, будем? — прошипел он, кривя в усмешке рот. — Ну, поглядим ещё, морготова тварюга. А лучше ближе подойди, а то вдруг одним своим глазом-то не всё увидишь!

— Человек… — выплюнул одноглазый орк. Дёрнул головой вослед злой тираде собрата на тёмном наречии, в которой, судя по тону, явственно звучало некое неприятное предложение, и ответил: — Нет! Не только этих, человека тоже сказано… Ты тоже весь из себя смелый, — это уже предназначалось Берену. — И будешь таким… правда, недолго… Пока Властелин тебя к себе не позовёт. И не вывернет тебя всего наизнанку с потрохами. Разберёт по костям и по венам, даже пальцем тебя не трогая. Бывали тут и раньше. Смелые и дерзкие. С тайнами. И где же они? Где они и где их тайны?

— Сядь, — тихо сказал Эдрахил, и Берен нехотя отступил назад. Возможно потому, что это было первое и пока единственное слово, которое эльф произнёс вслух за время плена. Одноглазый орк что-то пробормотал недобро, но больше ничего не сказал, ушёл и увёл с собой сильно обозлённого соплеменника. Несколько минут по коридору звучали их удаляющиеся шаги, потом лязгнула, открываясь и тут же закрываясь, железная решётчатая дверь. Эдрахил ещё немного послушал, потом поднял с пола миски, отнёс к стене, одну подвинул к Берену, одну подал Финроду.

— Каша из ячменя. Тебе надо поесть… Ном. Я пока больше никого не слышу.

Финрод и сам ощутил, что исчезло, истаяло незримое чужое присутствие. Он взял в руку миску, взял и хлеб. Кашу он съел, почти не ощущая вкуса, но отметил, что хлеб, хоть и чёрный, явно был свежий. Здесь его пекли, здесь, в Минас Тирите. Вода, которую пришлось наливать в ту же миску, тоже была свежей, колодезной, пусть и отдавала ощутимым привкусом металла. Спутники Финрода съели всё до крошки, хотя Берен долго и хмурился, и сомневался, прежде чем отправить в рот каждый кусок. Яда Финрод не опасался, даже своим ослабленным чутьём ощущая, что никаких посторонних примесей нет ни в воде, ни в пище. Да и Эдрахил бы сразу заметил и предупредил. Видимо, Саурон не желал болезни или ослабления своих пленников. Отчего же? Рассчитывал, что здоровые они смогут выдержать куда дольше и больше?

И снова потекли долгие часы изматывающего ожидания, наполненные холодной темнотой и тишиной вынужденного беззвучия. Стылый холод подземелья медленно, но верно низводил решимость, подтачивал силы; чтобы уберечь крохи тепла, пленники сгрудились, сидели вплотную друг к другу, укутавшись двумя орочьими плащами; третий — подстелили под ноги. Даже спали так, сидя и сгорбясь, делясь живым теплом. Несколько раз Берен не выдерживал, вскакивал и метался вдоль решёток, осматривая, дёргая, проверяя на прочность крепления каждого прута или сочленений двери. Сам Финрод и без проверок ощущал крепость металла решёток и цепей, усиленных не только ковкой, но и вплетёнными в само вещество чарами. Между собой пленники почти не разговаривали, лишь изредка Финрод и Эдрахил обменивались мыслями в осанвэ с другими заключёнными, однако новостей не было. Любые звуки в коридоре доносились откуда-то издалека, и при каждом ухо само принималось жадно вслушиваться, а сердце тоскливо замирало. Но время текло, а ничего не происходило. О Кемнаро тоже не было вестей, хотя Финрод всё ещё чувствовал его живым. Точнее сказать не мог — чувство было смутное, искажённое густой паутиной чар, которая плотно оплетала крепость. Близко ли находился юный эльда или далеко? На оклики он не отвечал. Да и было ли подлинным это ощущение, или то брали верх коварные мороки Тол-ин-Гаурхота?

Пять раз за это время приносили еду — те же безмолвные мужчина и женщина в сопровождении кого-нибудь из стражи. Еда не менялась — каша и хлеб. Женщина подходила ближе к решётке, молча указывала на миски и на кувшин, и Берен или Эдрахил подносили их к прутьям. Под напряжёнными взглядами с двух сторон женщина подливала черпаками воду или накладывала кашу, а потом уходила, сурово поджав губы. На сломленных пытками рабов ни она, ни её седовласый спутник не походили — это заметил не один Финрод. Эдайн держались уверенно, на них не было заметно следов побоев, а на руках и ногах — старых или новых отметин от кандалов. Да и сопровождавшие орки-стражи ни разу не ударили, не толкнули и даже словом или жестом не оскорбили эту пару. Значит, верно говорили, что Саурону на острове служат не только рабы, но и добровольные слуги. Приказы его тоже исполнялись в совершенной точности — во всяком случае, никто из сменявшихся стражей пленников больше не задирал. Морщили носы, кривились в предвкушающих ухмылках — это да, но молча. Только один раз Финрод услышал обрывок разговора между двумя стражами, уходившими по коридору к посту:

— …Так бы и отходил сапогами по их гордым рожам! — и быстрый ответ второго:

— Не смей даже! Приказ!

— Они его боятся до одури, — как-то заметил Берен хмуро и недовольно: видимо, тоже сделал какие-то выводы из наблюдений. — Боятся, но приказы выполняют, будто сама плеть Тху у них над головой свистит. Даже твари Каргахта в Дортонионе могли и «подзабыть» случайно про его приказ под самым его носом. А вот эти — нет, — он презрительно сплюнул, и неосознанно потёр круглый шрам от старого ожога на своей руке — двухлетней давности, а то и больше.

Финрод ничего не ответил, и Эдрахил тоже, хотя и бросил короткий полный печали взгляд на своего короля. Скрестив на груди закованные в металл руки, Финрод вглядывался в темноту, но видел сейчас куда дальше. Если бы его старинный друг и соратник разделил с ним сейчас осанвэ, то тоже увидел бы глазами памяти этот дивный давно минувший вечер: золотой свет Лаурелин сменяется серебристым светом Телпериона, в наполненном мелодией воздухе среди зелёных садов Амана льётся неспешный разговор; голос наставника взлетает лёгкой птицей или струится, течёт неторопливой рекой и замирает, чтобы ответить на вопросы. Чтобы завоевать уважение и признание, тому майа не было нужды рождать в сердцах слушателей страх перед собой. Тот майа умел очаровать одним словом, разжечь малую искру интереса в гудящее пламя, увлечь за собой любого любопытного и охочего до знаний.

А чем Он увлёк тебя самого, Майрон? Что же такое ценное сумел посулить, чего недоставало тебе в Благословенном краю? Не тем ли, чем соблазнил и многих лучших из нас? Могуществом? Силой? Властью? Беспредельной властью над живыми, разумными и чувствующими?

Финрод и хотел, и одновременно страшился узнать ответ на свой вопрос. Но если бы его желания здесь имели хоть какое-то значение, он бы предпочёл, чтобы эта встреча никогда не состоялась.

*

Они явились незадолго до уже известного вечернего часа, когда пленникам обычно приносили еду. Лязг дальней решётки и шорох шагов сперва никого и не встревожил. Но на этот раз вместо обычной пары эдайн и стража по коридору прошагали четверо орков, двое при полном вооружении, двое — лишь в лёгких доспехах и без оружия, но с плетьми и с факелами. Конвоиры. Пятым шёл уже знакомый одноглазый орк, в кольчуге из тёмного металла, с палашом на поясе. Он первым подошёл к решётке, оглядел троих пленников взглядом без злобы, скорее... просто знающим. На этом месте и впрямь уже много повидал.

— Ты. Певец, — позвал он без следа насмешки в голосе. — Как тебя там… Гнуладеф. Вставай. Тебя желает видеть Повелитель.

Нельзя сказать, что Финрод этого не ожидал, напротив: ждал и был ко всему готов. Он мог лишь радоваться, что несколько дней отложенной встречи возвратили ему силы, вполне достаточные, чтобы бестрепетно выдержать любые испытания. С самого начала он не понимал, отчего Саурон так долго с этим тянет, но власть откладывать их встречу здесь, на острове, принадлежала лишь ему. Видимо, скоро всё станет предельно ясно. Финдарато не замедлил бы подняться, но сидевший ближе Эдрахил оказался быстрее: откинул плащ и встал, шагнул к решётке с гордо вскинутой головой.

— Не ты, — сморщив нос в насмешливой гримасе, ответил орк и пояснил: — Ты — рыжий. И не человек. Тот, темноволосый, — он поднял руку и показал на уже стоявшего на ногах Фелагунда.

Финдарато заметил, как помрачнело лицо Эдрахила. Нолдор давно прознали, что орки почти не различают лиц квенди: своих пленных и врагов они опознавали лишь по приметам, таким как рост, телосложение или цвет волос. Или по запаху. Пришедших из-за Моря от синдар орки, конечно, отличили бы. Но видевших Свет Древ в отряде было большинство, а темноволосых из них — целых девять, считая колдовской облик самого Фелагунда. Местные стражи, конечно, могли и заранее приметить предводителя эльдар, и даже запомнить камеру, в которую его заперли. Возможно и так. Но куда более вероятно — нужного узника им кто-то намеренно показал, должно быть, ещё тогда, когда спускался в темницу в первый же день с визитом любопытства.

— Пожалуйста, — попросил Финрод, обращаясь к Эдрахилу, и твёрдо шагнул к решётке. Эдрахил резко повернулся всем телом, явственно разрываясь между двумя противоречивыми желаниями: уступить дорогу своему королю или затолкать его себе за спину и грудью встретить любых врагов, которые осмелятся переступить через порог. Вскочил на ноги и Берен, угрожающе зажимая в кулаках тяжёлую цепь кандалов. Финрод вскинул руку.

— Я пойду, — сказал он просто, и одного этого жеста было достаточно. Хмурый и мрачный Берен отступил. Эдрахил ещё колебался.

— Пусти меня, — снова мягко попросил Финрод, не допуская в голос ни намёка на прежний властный тон. Эдрахил снова вздрогнул, но подчинился скрепя сердце, кивнул и сделал рваный шаг в сторону.

Громыхая замком и ключами, дверь отперли. Не дожидаясь, когда его вытащат из камеры, Финдарато вышел сам, придержал ладонью бьющую по коленам цепь. Главный орк кивнул, осклабился, явно довольный тем, что приказ Властелина получится выполнить, не входя в разногласие с прежними его приказами. Двое стражей с мечами наготове дождались, когда конвоиры снова заперли дверь в камеру и лишь тогда отошли на несколько шагов. Один из конвоиров сплюнул, вынул из-за пояса заранее заготовленные ножные кандалы, немного нервно наклонился с видом, будто ожидал от пленника подлого удара ногой, и быстро защёлкнул их на щиколотках Финрода. Отошёл, замыкая вокруг Финдарато кольцо стражников.

— Вот и так, — с удовлетворением приговорил одноглазый, оглядывая пленника, и всё же уточнил почти дружелюбно и для порядка: — Сам пойдёшь или тащить придётся?

— Я пойду, — сказал Финдарато и гордо поднял голову. Невооруженные конвоиры заняли свои места по левую и по правую руку от него, вооружённые — так и остались на расстоянии в несколько шагов сзади. Возглавил конвой сам начальник тюремного отсека, повёл, не побоявшись повернуться к пленнику спиной, и, видимо, из проснувшегося дружелюбия заметно смиряя шаг — короткие и тяжёлые ножные кандалы не позволяли Финроду ступать быстрее. Так они миновали поворот коридора и прошли мимо соседних камер. К чести нолдор никто не бросился к прутьям, не воскликнул, даже не проводил своего короля взглядом. Финдарато ощутил лишь отголоски мыслей, обращённые к нему, в которых они хорошо скрывали страх или тревогу, прятали ужас за теплом участия и утешения. Вот, грохоча, разомкнулись и снова сомкнулись за спиной железные решётки: сначала первая, затем вторая; Финрода повели дальше, по тёмному коридору подвала Минас Тирита, туда, откуда, как он помнил, поднималась лестница наверх. В былые времена в этой части подвала размещались склады. Ныне огромное пространство было поделено на отдельные помещения с толстыми дверями. Судя по шуму и возне, временно или постоянно там обитали орки. В количестве, намного большем, чем это требовалось для гарнизона и даже для удержания крепости при штурме, с тревогой заметил Финрод. Что это означало? Гортхаур готовился к новой войне? В ноздри вдруг ударил резкий звериный запах. В другом углу подземелья располагались клетки. За частыми прутьями мельтешили серые и пегие спины огромных зверей. Варги. Видимо, в этот момент движение в затхлом сыром воздухе донесло до них ненавистный запах нолдо, отчего они одновременно пришли в ярое неистовство. Взвыли разом десятки клыкастых глоток. Зазвенела, затряслась под мощными ударами тел толстая решётка. Даже конвоиры заметно дрогнули и сбились с шага, а одноглазый орк будто случайно положил огромную руку на палаш.

— А ну, молчать! — услышал Финдарато далёкий злой голос, свист рассекающей воздух плети. Но успокоить зверей этому кому-то, видимо, не удалось. Волки продолжали бесноваться. Не было поблизости того единственного, кого они полагали слушаться.

Орк явственно скрипнул зубами и постарался провести отряд подальше от клеток. Далее путь вёл по лестнице вверх, к далёкому квадрату тёмно-серого неба. При одном взгляде на него Финрод затаил дыхание. Сквозь затхлый воздух подземелий он уже чувствовал пробивающееся прохладное дуновение поздней осени. Сырой воздух ленивого предзимнего Сириона. Запах мокрого снега, что сыпал сейчас из-под набухших облаков, почти мгновенно тая на камнях.

Следом за тюремщиком Финрод поднялся на мощёный булыжником внутренний двор, и тут его грубо придержали за плечо. Двор как раз заполняли входящие через ворота отряды орков — злых, уставших, тяжело дышавших, будто они преодолели бегом немало миль. Явно привычным жестом одноглазый орк вытянул из-за своего пояса длинную кожаную плеть.

— А ну, с дороги, орочьё! — провозгласил он зычно. — Приказ Властелина! Веду пленника для допроса!

Орки оскалились, ближайшие тут же повернулись на голос, в глазах зажглась жёлтая голодная ярость. Не пряча глаз и не склоняя головы, Финрод ступил босыми ногами на обжигающе-холодные каменные плиты. Он медленно шёл по ледяной тающей мороси и ловил на себе кровожадные взгляды со всех сторон; если бы они могли, эти взгляды рвали бы его сейчас заживо на мелкие куски. Конвоиры сомкнулись плотнее, тоже вынули из-за пояса плети, огрызаясь в ответ на какие-то рычащие выпады. И всё-таки Финрод шёл безопасно в перекрестье злобных взглядов, при этом ясно понимая, что даже пять его конвоиров не сдержали бы эту орду ни на секунду, вздумай орки и впрямь осуществить извечную месть их народа, тщательно взращиваемую и лелеемую ненавистью Северной Твердыни. Только одно объяснение могло бы стать ответом на мучавший его сейчас вопрос. Приказ Гортхаура — единственное, чему хватило бы власти удержать на расстоянии безмерную ненависть, насаженную ещё Морготом. И в таком случае это была действительно страшная власть.

*

В гнетущем молчании Финрод пересёк двор, поднялся по знакомым ступеням к парадным дверям. А дальше он шёл и узнавал. Он помнил все эти стены до последнего камня, до каждого скола, каждой щели в кладке. Потянувшись мыслью, он ощущал забытые перепевы силы, ещё струящейся от скального остова по сокрытым в камне венам, пронизавшим всё тело Крепости. Он возводил её своими руками, он вкладывал часть себя, изменяя само вещество, как когда-то давно учили его наставники. И в особенности — один. Самый упорный, самый одарённый, чьи умелые трудолюбивые руки могли заставить петь любой камень, любой металл. Чей ум и талант мог воссоздать такую красоту, что, глядя на неё, замолкали самые упрямые спорщики, утверждавшие, будто они умеют лучше.

Теперь каждый его шаг по знакомым чертогам, что помнили его королём, сопровождался тягостным звоном цепей; следуя за тюремщиком, Финрод с грустью ощущал, что светлое естество его Твердыни безвозвратно изменено и испорчено. Тягучие плети чужой тёмной силы ныне скрепили камни Минас Тирита, переиначив древнюю сердцевину некогда могучей крепости. Меж тем он отвлечённо понимал, куда его ведут: в центральное крыло. К его собственным бывшим покоям — он догадался об этом ещё несколькими этажами ниже. У знакомых двойных дверей стояла стража. Конвоиров остановили. Старший в страже заговорил с одноглазым орком. Видимо, Гортхаур отдал какие-то распоряжения относительно пленника. Начальник тюремной стражи подал знак. Конвоир с недовольной гримасой снова наклонился, снял кандалы с ног Финрода. Ручные кандалы оставили — более того, тщательно проверили, не ослабил ли их чарами колдун-эльда, только сильнее затянули.

Двери распахнулись, кто-то особо нетерпеливый подтолкнул Финрода в спину. И вот перед ним знакомый коридор, почти не изменившийся в убранстве, слева сбоку — открытая дверь. В эту дверь его и завели, и грубо удержали за локти, останавливая посреди комнаты. Пользуясь заминкой, Финрод осмотрелся. Ранее здесь размещалась гостиная принцев Арфингов, а теперь, видимо, чей-то кабинет: за что говорил тяжёлый письменный стол, несколько кресел, шкафы с книгами, картами и документами. Совсем неизменным с прежних времён остался мраморный камин — в нём полоскалось рыжее пламя. Хозяин комнаты, очевидно, предпочитал удобства и роскошь: здесь было светло, множество свечей горело в лампах, креплённых на толстых цепях к длинной круглой балке под потолком; в углу стоял резной винный столик — Финрод узнал его: этот столик перенесли сюда из покоев Артаресто; каменные плиты пола прикрывал толстый ворсовый ковёр; узкое окно оставляли незакрытым тёмно-синие шторы. Свет дня за окном почти угас, и свинцовые облака в вечернем небе перечертила чёрная цепь далёких гор.

И всё-таки для их первой встречи Саурон выбрал именно кабинет — не застенки. Это удивляло? Тревожило? Настораживало? Однако самого хозяина здесь не было. Даже неподалёку — во всяком случае, Финрод не ощущал его близкого присутствия. Конвоиры, впрочем, не выразили никакого удивления или нетерпения — просто удерживали пленника, явно готовые ждать сколько потребуется.

Гулкие глубины коридора откликнулись скорыми широкими шагами — в кабинет стремительно вошёл человек, нет… майа. Высокий, стройный, светловолосый. Подняв на него взгляд, Финрод с трудом сохранил самообладание — настолько похоже было это тщательно вылепленное лицо на лицо другого… того, кого он никогда бы не ожидал здесь увидеть. Это казалось каким-то дурным мороком: всё, движения, взгляд, сведённые над переносицей изящные брови, даже ямочки на щеках — до ледяной дрожи напоминали глашатая Манвэ. Хотя, были и различия, конечно. Самые очевидные — в силе: этот майа и близко бы не приблизился по могуществу ни к Эонве, ни к Саурону.

— Так это и есть он? — спросил майа, ни к кому не обращаясь. Голос его, пусть и звучал резко, тоже удивительно походил на голос глашатая Владыки Ветров. Синие глаза холодно и быстро обежали Финдарато с головы до ног. — Тот певчий эльф, что проиграл в поединке Гортхауру?

— Так говорили, — немногословно и как-то без особой охоты ответил одноглазый орк-тюремщик; он тоже остался в комнате — видимо, приказа покинуть заключённого не получил. Майа шагнул к Финроду, глаза его сощурились, что-то цепко выглядывая в лице пленного.

— А ведь ничем примечательным не выделяется. Просто ещё один убогий пришелец из нолдор. Грязный бродяжка, каких много. Эй, ты! Говорят, ты своим волшебством обратил целый отряд в орков и ловко смешал его с остальными дезертирами. Так? Как вам удалось пройти через наши кордоны?

Финрод не ответил ни словом, ни движением глаз. Красивое лицо белокурого майа подёрнулось нервной и злой гримасой; он отступил на шаг, махнул рукой оркам:

— Вздёрните его!

Среди конвоиров послышался неясный ропот, однако исполнять приказ никто не торопился. Майа зло выкрикнул чьё-то имя. Сквозь стражу у дверей протолкался незнакомый мощный орк с длинной верёвкой в лапищах, с кнутом и плетью за поясом. Привычным движением он перекинул верёвку через балку, шагнул к Финроду, ухватил цепь его ручных кандалов, мудрёным узлом завязал вокруг цепи конец верёвки, осклабился, отошёл, подал знак кому-то у дверей. Финрода качнуло, поволокло, одновременно вздёргивая руки вверх; острый край браслетов болезненно врезался в избитые запястья. Верёвка сильно натянулась, вынуждая его привстать на цыпочки с закинутыми над головой руками; тело вытянулось в тонкую струну. Майа сделал ещё один знак, и верёвка подтянулась чуть повыше. Теперь Финрод стоял лишь на кончиках пальцев ног, болезненно напряжённый в каждом мускуле измученного тела. Майа усмехнулся.

— Этот разговор может продолжаться очень долго, знаешь ли. Прежде чем Гортхаур возьмётся за тебя всерьёз, и ты сам будешь рад выложить нам все свои тайны, даже те, которые мы устанем слушать. Но ты можешь и сейчас облегчить себе участь, ответив на мой простой вопрос: какими чарами или хитростями вы усыпили бдительность моих стражей?

Финрод молчал; он уже чувствовал первые, пока ещё слабые распускающиеся в теле цветки боли: запястья, локти, плечи, до судороги напряжённые своды стоп и пальцы ног. Верёвка ещё сильнее натянулась, руки дёрнуло, едва не вытягивая из суставов, опора полностью ушла из-под ног, и он повис в воздухе, цепляясь пальцами за пустоту и рвано дыша. Обыденная и любимая пытка Ангамандо — так, криво усмехаясь, как-то говорил ему Майтимо. Всего однажды, в неприятном и тягостном для обоих разговоре, брат помянул про свой собственный плен и побег. Больше к тому разговору они не возвращались. И вряд ли в будущем уже придётся, подумал Финрод, бессильно выворачивая руки в режущих запястья кандалах и слепо перебирая пальцами в тщетной надежде ухватиться за цепи и подтянуться выше для вдоха. Белокурый майа прошёлся по комнате к камину, надолго задержался у окна, потом вернулся, развернул кресло и сел в него.

— Всё ещё не хочешь говорить? — для опытного дознавателя майа был слишком уж нетерпелив. Но кроме нетерпения в нём ощущалась некая неподдельная нервозность. Он снова махнул рукой ждущим указаний оркам и приказал: — Содрать с него одежду и вздуть плетьми!

Огромный орк шагнул уже к Финроду, одновременно отцепляя от пояса плеть, но ему вдруг заступил дорогу одноглазый орк-тюремщик.

— Приказ Властелина — пленников не трогать!

— Это мой приказ! — повысил голос майа.

— Приказ Властелина выше!

— Ты не слышишь? Разденьте его!

Финрод почувствовал, как чьи-то лапы хватают его сзади за спину, за ноги, без жалости царапая когтями, срывая с плеч ветхую рубашку. Ткань затрещала, осыпаясь на пол рваными клочьями. Финрод резко вывернулся, качнулся в окровавленных браслетах и с силой пнул противника ногой в живот. Орк сдавленно охнул, отлетел на пару шагов, сгибаясь в три погибели.

— Нардух! — закричал майа. — Ты же не слышал его голос! Выбей из этого нолдо дух!

Другие руки грубо схватили Финрода за талию, рывком содрали с него, сопротивляющегося, штаны. Воздух со свистом рассекла плеть, и первый обжигающий удар пришёлся Финроду по спине, второй расцвёл болью поверх первого, а вот третий задел лишь вскользь, потому как сам палач вдруг грузно свалился на пол, оглушённый мощным ударом кулака одноглазого тюремщика. Майа вскочил с кресла, лицо его перекосила ярость.

— Как ты смеешь вмешиваться? — он вскинул руку; Финрод ощутил на своей коже стылое прикосновение мёртвого ледяного ветра. И в этот момент на комнату пал невыносимый тёмный гнев — тяжёлый и удушливый. Прокатившаяся волной немыслимая мощь отнесла орков прочь от пленника, а те из них, кто ещё оставался на ногах, рухнули, как подкошенные. Даже белокурый майа будто захлебнулся, сгорбился, слепо нашарил рукой подлокотник кресла и опёрся на него. Взгляд его, уже не пышущий одной лишь холодной яростью, неотрывно приковало что-то или, вернее, кто-то, возникший в дверях кабинета. Финрод не мог обернуться, но кожей ощутил это знакомое, гнетущее присутствие. Гортхаур Жестокий остановился на пороге.

— Что-то я не помню, чтобы отдавал приказ подвешивать у себя в кабинете эльфа. Как это понимать, Нирбог?

Голос Саурона был ровен и совершенно спокоен, если не сказать ласков, но даже сейчас Финрод чувствовал невидимое дрожание неимоверной силы, которая исходила от этих простых слов. От затылка вниз по спине пробежали ледяные мурашки. Зашевелились, неловко поднимаясь, конвоиры. Кряхтя и морщась, встал на одно колено одноглазый орк, скривился и несколько помедлил перед тем, как встать на обе ноги.

Белокурый майа — Нирбог — отшатнулся наконец от кресла, выпрямился и гордо вскинул голову.

— Я услышал, что ты приказал привести сюда для допроса пленника. Того самого, который устроил весь этот переполох…

— Ну-ну, — Саурон слышимо усмехнулся. — Но ты, видимо, не слышал, что за сегодня я уже трижды посылал за тобой. Что-то случилось, Нирбог? Хотя раз ты уже здесь, это очень кстати…

Откуда-то сбоку послышался шелест шагов, шорох одежд, какое-то движение, скрип отодвигаемого кресла; Саурон, видимо, устроился за письменным столом. Нирбог, помедлив, тоже пересёк комнату, и остановился перед креслом хозяина крепости. Финрод почувствовал, как дрогнула державшая его под потолком верёвка, как заскользила вниз, опуская его ступнями на пол и позволяя выровнять дыхание, а потом и вовсе чуть провисла, давая немного согнуть в локтях скованные над головой окровавленные руки. Истерзанные плечи благодарно разломило отзвуком ноющей боли. Пол под ногами усеяли обрывки разодранной в клочки одежды, ковёр окропили мелкие капли уже подсыхающей крови. За узким стрельчатым окном сгустилась ранняя осенняя ночь; в затянутом снеговыми тучами небе не виднелось ни одной звезды, но, устремив взгляд в это окно, Финрод больше не подумал его отводить. Сейчас он был полностью собран, уверен и готов к любым дальнейшим пыткам и издёвкам; он будто не замечал взглядов орков, плотоядно скользивших по его обнажённому израненному телу, не ощущал гнева Саурона и сдавленной ярости Нирбога, хотя и не мог не слышать ведомый между ними разговор.

— Я пришёл услышать его ответы. Этот дерзкий нолдо… Как он сумел пройти через наши кордоны и провести своих?

— Забавно, — сейчас голос Саурона сделался весёлым. Скрипнула спинка кресла, пальцы звонко стукнули по подлокотнику. — Нирбог, а я надеялся добиться от тебя этих же ответов. Ну? Как этот нолдо сумел пройти через наши кордоны к острову и провести своих? Где были глаза твоих шпионов? Помнится, мы вели этот разговор ещё три дня назад. Ты обещал подготовить мне объяснения, и где они? Или вороны всё ещё не вернулись?

— Пленник может знать!

— То есть своих объяснений ты мне не принёс?

Нирбог запнулся — точь-в-точь нерадивый ученик, не подготовивший урок.

— Мне это надоело, Нирбог, — безжалостно отрезал Саурон: всё веселье из его голоса ушло. — Пленник расскажет всё, что угодно. Я готов хоть сейчас поверить в то, что он весьма искусен в чарах отвода глаз. Что с того? Мне важно знать от тебя: почему твои подчинённые это проморгали и даже не забили тревогу? Это просто один нолдо, видевший Аман. А на кораблях и через льды их пришли тысячи! Улавливаешь суть?

Против воли Финрод растерянно моргнул. Гортхаур не мог не знать его умений, только почему-то вёл себя так, будто совершенно не осведомлён о них. Прекрасно знал Саурон и о том, что даром чародейских песен среди народа нолдор владеют единицы, но упорно оборачивал это в совершенно ином виде. Только зачем?

— Какая разница, сколько их ещё явится? Этот бродяжка и его присные стен не покинут!

— Ну-ну. Тогда не удивляйся, Нирбог, если однажды утром мы обнаружим, что находимся в осаде их армий: Майтимо, Финдекано, Фелагунда… — (на этом моменте Финрод чудом не вздрогнул) — …Турукано. А потом они двинутся на Ангбанд. И не обижайся, но именно тебя я к ним и отправлю, чтобы ты полностью прояснил этот интересный вопрос: как же им удалось незаметно пройти через кордоны, и почему наши дозорные всё прохлопали. Ну а потом ты мне всё перескажешь. Если, конечно, у тебя останется язык, чтобы говорить.

Ответа Нирбога Финрод не разобрал — и не удивительно. Всё ещё не оборачивая лица, Финдарато весь обратился в слух. В наступившей мёртвой тишине не было слышно, даже как переминаются с ноги на ногу орки. Кажется, они и не дышали.

— Значит, никакого собственного ответа у тебя нет? И за этим, Нирбог, ты пришёл сюда? Тогда разочарую, от этого пленника мне сперва нужны совсем другие ответы. И пока я их не получу, никто другой его не тронет. Это вполне ясно? И вот ещё: в докладе Северу я уже начал излагать суть нашей… досадной случайности, но всё упирается в ту часть, где я прикладываю объяснения твоих дозорных. Так что, Нирбог, либо я их получаю от тебя, либо отсылаю Королю Севера законченное письмо с собственными соображениями. Только тебе они очень не понравятся.

— Он мне приказал!..

— Кстати, что там слышно о Химринге? О Бретиле? О Дортонионе? Ты ведь отправил туда своих людей?

— Да, но они вернутся только через месяц…

— Месяц… Что ж, — задумчиво протянул Саурон. — Зимой нолдор вряд ли станут воевать. Время у тебя есть. Хотя и немного. Сколько тебе понадобится, чтобы ты допросил всех своих подчинённых и составил объяснение, которое я смогу отослать в Ангбанд?

— Десять… нет, пятнадцать дней.

— Я буду щедр к тебе, Нирбог. Через двадцать дней жду тебя с результатами дознаний дежурных патрулей. Кстати, заодно озаботишься и поставишь на каждый кордон достойного умельца, чтобы тот мог распознавать эльфийские чары. С этого дня каждый орк, проходящий через Ущелье, будет подвергаться такой проверке.

— Каждый?!!

— Если у тебя есть иные предложения, я их внимательно выслушаю…

Саурон достаточно помедлил, оставляя время для ответа: — Значит, нет…

— Я, конечно, смогу найти знающих подчинённых… — прерывисто проговорил Нирбог. — Но их ещё надо обучить…

— Забавно, — ответил Саурон, так и не дождавшийся продолжения. — На какой-то миг мне даже показалось, будто заняться обучением твоих лодырей ты предлагаешь именно мне.

Повисло новое долгое тягостное молчание. Потом снова раздался шорох, Саурон явно поднялся из-за стола, Нирбог отступил, уходя с его пути.

— Когда мне отправляться?

На этот вопрос Саурон ответом даже не снизошёл. Нирбог резко развернулся и покинул кабинет. Очень спешно.

— Агух, Ругиш, Тгакш, Нугн — ожидайте там, за дверями. Эти пусть тоже ждут, я с ними потом поговорю. Кагир, это твой кулак испортил мне ковёр и голову того болвана?

— Да, Владыка, — одноглазый орк низко поклонился.

— Так забирай его. Пусть принимает наказание за нарушение моего приказа. Сам позже вернёшься. Пленника обратно в тюрьму после допроса сопровождаешь лично ты. И ещё, Кагир, любые приказы Нирбога относительно пленников я заранее отменяю. В тюрьмы, на псарни и в казармы он тоже больше не вхож. Если попробует противиться и самовольничать — немедленно извещай меня.

— Да, Владыка, — в голосе орка явственно слышалось плохо скрытое довольство.

— Всё, ступай.

Не отводя немигающего взгляда от окна, Финрод тревожно слушал неясную возню за своей спиной, мерные шаги и шорохи, звук тащимого к дверям грузного тела, обречённый скрип плотно закрывающихся дверей. Потом наступила звенящая тишина, в которой очень ясно раздавался бешеный стук его сердца. Неожиданно громко стукнула, закрываясь, дверца какого-то шкафа. Финрод резко вздохнул и вдруг осознал, что к нему вернулась способность дышать полной грудью. С тела будто разом опала вековая тяжесть. Давящее присутствие ушло, а мрачные крыла Тьмы, сокрывшие свет луны и звёзд, исчезли бесследно. При этом тот, кому они принадлежали, определённо всё ещё находился здесь. Финрод услышал за своей спиной его лёгкие шаги. Неясное движение, сопровождённое холодным ветерком по коже. Внезапно сама собой лопнула над головой верёвка, удерживающая руки и что-то невесомо коснулось плеча. Финрод вздрогнул, отшатываясь и уходя в сторону от прикосновения — но то была не чужая ладонь, а наброшенная свёрнутая в несколько раз ткань.

— Давай, одевайся. Потом присядешь, я взгляну на твои руки, и мы поговорим.