Верховный Канцлер (гет)

Как здорово все-таки ненадолго вернуться в Озерный край, чистый, живой! После шумного давящего Корусанта — как глоток свежего воздуха после долгого удушья. Даже мрачная группа телохранителей, встретивших ее на платформе, не испортила благодушное настроение сенатора своими хмурыми лицами и вежливым, но жестким требованием пройти в звездолет, хотя ей хотелось немного прогуляться.

Удалось выбраться, к семье, на Набу на целых два дня — какое счастье! И как повезло, что Энакин не стал ее сопровождать — хотелось уделить время себе одной, подумать, прогуляться, разобраться в своих чувствах… Искупаться в озере. Побыть с родителями, племянницами — девочки так выросли!

Можно поесть домашней стряпни — старшая сестра, вдохновенная кулинарка, наконец-то порадуется ее невесть откуда взявшемуся аппетиту. Хоть Падме и обеспокоилась сегодня тем фактом, что любимое дорожное платье ей стало немного тесным в груди и бедрах, мысли о фирменном блюде Солы — фаршированной душистыми травами рыбе — наполняли рот слюной.

Вот она, усадьба! Столько уютных, приятных воспоминаний с ней связано, даже несмотря на то, что Падме приезжала сюда довольно редко, с самого детства мотаясь по планетам с гуманитарными миссиями. Но родительский дом всегда останется родным домом — местом, где ты ненадолго возвращаешься в детство, будь ты хоть королевой, хоть галактическим сенатором, хоть главой восстания…

Вошла в дом — окунулась в теплоту улыбок, радости, детского смеха — и любви. Вкусный домашний запах. Вещи на привычных местах. Родители — все такие же любящие, соскучившиеся.

— Ты так похорошела, — отметил отец. — Стала такой взрослой.

Это правда. Падме, привыкшая наблюдать за собой всегда — ведь внешность и поведение были одним из главных ее инструментов — отметила, что ее походка стала более плавной, даже без тяжелых церемониальных платьев, весивших едва ли не больше ее самой. Изменился взгляд, сейчас как-будто став мудрее, обращенным внутрь себя. Грудь стала выше…

Изменения не могли не нравиться, хоть и настораживали. На следующий день, сославшись на желание съездить погулять и развеяться, она уехала в Керен, к их семейному доктору.

* * *

Доктор Тэйри часто приезжала в их поместье в Озерном крае для того, чтобы наблюдать, как растут девочки, племянницы Падме — точно так же, как когда-то наблюдала за ней и Солой. Падме доверяла ей — олицетворению спокойствия и безопасности.

— Девочка моя! — встретила ее Тэйри в своем светлом, солнечном кабинете. — Как давно мы не виделись!

И правда. Очень давно… Кажется, еще до того, как Падме впервые стала королевой: когда она вступила в должность, за ее здоровьем следила Королевская медицинская служба. Начальник службы, долговязый сухощавый генерал, совсем не нравился девушке — холодный, необщительный, официальный. С ним не хотелось откровенничать: то ли дело Тэйри. Падме была уверена — ничто личное, сокровенное, не покинет стены этого кабинета.

— Я чувствую некоторые странности за собой в последнее время, — призналась Падме, садясь на скамью. — Я много работала в последние недели. Меня часто клонит в сон, и я… Ты не поверишь! Я полюбила вкус жареного мяса!

Доктор рассмеялась.

— Ну неужели наши давние споры все-таки достигли твоей светлой головушки… Приляг, я осмотрю тебя. По правде сказать, больной, изможденной ты не выглядишь — скорее, наоборот! — Тэйри взяла ее руку, осмотрела глаза. — Так, пульс наполнен, немного учащен. Когда у тебя в последний раз были женские дни?

Когда…

О, нет.

Падме резко села.

О, нет.

— Я… — она потерла лоб. — Кажется, давно.

Тэйри расцвела в улыбке.

— О, моя милая! Что же, давай-ка удостоверимся… Приляг обратно, — обнажив живот Падме, Тэйри потянулась за экраном, подключила, и в воздухе замерцали медленно сменяющиеся голограммы.

— Так-так… Замечательный малыш! Я так за тебя рада! — доктор, принимавшая еще саму Падме, Солу и детей Солы, искренне радовалась. Падме же…

— Спасибо, Тэйра. — она села, дождавшись, когда голограмма растает. — Я бы очень хотела, чтобы это, — она легонько коснулась живота, — осталось в секрете.

Веселые искорки заплясали в глазах женщины.

— Ну, ты же знаешь, это в секрете долго не остается, как правило. Но ты могла бы и не говорить мне этого, конечно, я никогда не обсуждаю ни с кем дела своих пациентов.

Падме кивнула.

— Спасибо. Для меня это важно. Очень важно.

* * *

Набу осталась далеко позади: маленькая голубая точка, стремительно тающая в темноте. Падме стало холодно — в этом бескрайнем пустом пространстве, где она осталась совершенно одна, одна, и решение принимать вновь только ей одной.

Внутри нее — дитя… Новый, крохотный, невинный человек. Крохотный — но уже твердо взявший под контроль ее саму, требуя больше пищи, больше сна, больше любви.

Веки обожгло подступившими слезами, и Падме рассердилась на себя: эта новая для нее сентиментальность очень мешала в ее повседневной жизни и работе.

— Пока что я здесь главная, — строго произнесла она, положив руку на низ живота. — Не забывай об этом.

Пока… А что потом?

Придется сойти с беговой дорожки. Сойти перед самым финишем, признать поражение. Впрочем, поражение ли? Порой, когда-то, она задумывалась о том, чтобы, подобно сестре и матери, посвятить себя поддержанию тепла в семейном очаге. Особенно сейчас.

Они с Энакином — красивая пара. На время беременности и родов ее на посту сенатора заменят конгрессмены — и можно будет вернуться к работе, когда малыш окрепнет. Ее семья с радостью возьмет на себя хлопоты по уходу за еще одним крохотным Наберрие. Энакину, вероятно, это сулит некоторые неприятности — но не он первый, и не он последний джедай, нарушивший целибат: в некоторых случаях Орден смотрел на это сквозь пальцы. В конце концов, их брак рано или поздно перестал бы быть тайным — почему не сейчас?

Какая идиллическая пастораль. Только есть ряд «что, если».

«Что, если», вернувшись на пост сенатора, она застанет Республику совсем другой? Как ее единомышленники отнесутся к тому, то она отойдет от дел?

«Что, если» их замыслы раскроют?

«Что, если» она станет жертвой очередного покушения?

«Что, если» Энакин не обрадуется этой новости — он-то поставил перед собой цель: место в Совете джедаев, а при наличии семьи ему придется забыть об этой мечте.

И самое страшное «что, если» этот ребенок — не от Энакина?

Теперь ее щеки резко запылали.

(альдераан запах крови разорванные взрывом тела свист пуль)

И горячие ласки сенатора Бейла Органы, сладкий вкус жизни и безоглядной любви, и никакой, никакой безопасности. О чем она думала…

О том, что жива, конечно. О том, что любима. О том, что счастлива наконец оказаться в его объятиях. А потом — и вовсе никаких внятных мыслей.

Скверно, очень скверно.

— Я не знаю, что делать…

Словно в насмешку, вдруг прозвучал сигнал вызова. Новое сообщение.

— Сенатор Амидала, вас ждет к себе Канцлер Палпатин.

Экран мигнул и погас.

Да чтоб…

Падме опустила глаза — руки мелко дрожали. Что ему надо? Чего он хочет?

Во рту пересохло. Сердце колотилось как бешеное — что нужно канцлеру? Почему он вызвал ее именно сейчас? Вдруг это как-то связано с их… деятельностью?

Бейл… Мотма… Что, если они потеряли осторожность и были схвачены?

Что станет тогда с ней и ее ребенком…

Она вновь невольно прикрыла живот ладонями, словно желая защитить дитя — свое, свое дитя. Ощутила, как подкатывает паника: опять чужое, несвойственное ей чувство.

— Возьми себя в руки, — прошептала она, — Возьми себя в руки…

Спустя некоторое время, когда ее корабль уже коснулся поверхности Корусанта, Падме спустилась с трапа уже своей привычной, уверенной походкой — и взгляд излучал решимость.

Будь, что будет.

Падме Амидала Наберрие никогда не пасовала перед трудностями. Даже в лицо смерти смотрела не раз. Будь, что будет — и она сделает все возможное, все, что должно.

Она ведь прирожденная правительница.