Первобытный мир (джен)

Усталость тянула веки к подушке, но Кайли не поддалась, решив еще раз пробежать глазами «Парк Юрского периода». Завтра — визит в русский биогенетический центр, и ей до зуда в костях хотелось понять, насколько реальность совпадет с фантазиями Крайтона. Забравшись под одеяло, она потянулась к планшету и сразу открыла зачитанную до дыр книгу своего детства, жадно ища глазами описание «Центра генетики N.M.S.». Пролистав первую часть, она погрузилась в текст: «В помещении стояло несколько мониторов. Данные мелькали на экране с такой скоростью, что разобрать что-нибудь было просто невозможно. Нажав кнопку, Ву остановил на дисплее таблицу…».

В памяти всплыли детские грезы: таинственные коды, цифры, скрывающие тайны динозавров. Теперь, будучи известным палеонтологом, она понимала, что это, скорее всего, последовательности ДНК, сложные алгоритмы, результаты экспериментов. Но крошечная искра детской веры в чудо еще тлела в ее душе. Кайли углубилась в чтение. Роман живописал колбы с эмбрионами, хитроумные инкубаторы, лабиринты трубок и проводов. В воображении возникли мрачные лаборатории, пропитанные едкими запахами, где ученые в белых халатах склоняются над своими творениями, словно безумные алхимики.

Дальше следовала закодированная цепочка ДНК динозавра, казавшаяся бесконечной. Но теперь… Теперь, благодаря русским и их Фалиной, этот хаос преобразовался в элегантный набор математических символов, выражаемый системой линейных уравнений. Кайли прикрыла глаза, предвкушая завтрашний визит. Что ждет ее там? Увидят ли ее глаза русских докторов Ву, гениальных и немного тронутых безумием? Или встретит прагматичных математиков, хладнокровно оперирующих генетическим кодом?

Незаметно для себя она перешла к описанию лабораторий. Крейтон был гением: стерильные помещения, наполненные сложным оборудованием, мерцающие колбы, звенящие пробирки, послушные роботизированные манипуляторы. Кайли попыталась спроецировать эту картину на русский биогенетический центр. Возможно, там будет что-то похожее. Но, увы, она знала, что за ослепительной вывеской науки скрывается кропотливый, изнурительный труд, бессонные часы за микроскопом и бесконечная череда экспериментов.

Мысли клубились в голове, как потревоженный улей. Нетерпение увидеть русский биогенетический центр, прикоснуться к новым технологиям, утолить жажду знаний… И вместе с тем — леденящий страх перед неизвестностью, перед тем, что скрыто за стенами этого научного храма. В полумраке комнаты фантазии разыгрались с новой силой. Она видела огромные залы, где гудят сложные механизмы, а воздух пропитан резким запахом реактивов. В ее воображении возникли фигуры ученых, склонившихся над мерцающими экранами, вглядывающихся в сложные графики и модели.

Веки наливались свинцом, но любопытство держало их на весу. Кайли добралась до эпизода с первым динозавром, вылупившимся из яйца. В детстве этот момент вызывал священный трепет. Теперь, зная, сколько усилий требуется для извлечения ДНК из ископаемых останков, клонирование казалось почти невозможным. И все же, она не могла не преклоняться перед гением Крайтона, сумевшим так убедительно создать этот мир.

Чтение медленно перетекало в сон. Кайли уже не вникала в детали, позволяя словам скользить мимо, а воображению — рисовать картины динозавров, бродящих по Парку. Перед мысленным взором проходили велоцирапторы, трицератопсы, брахиозавры. На миг ей показалось, что она сама стоит там, посреди этого затерянного мира, окруженная древними рептилиями.

* * *

Свежая прелесть утра ворвалась в комнату Патрика солнечным зайчиком. Ночью, опьяненный грезами о горном пейзаже, он опрометчиво приоткрыл шторы, и теперь яростный свет бил в лицо, словно насмехаясь над тщетными усилиями кондиционера. Впрочем, походные условия не пугали его. Смыв остатки сна под бодрящим душем, он прихватил папку с бумагами и спустился в ресторан. Сегодняшний день обещал быть насыщенным — как можно скорее оказаться в биогенетическом центре.

Вопреки своей привычке к расслабленному стилю, Патрик облачился в строгие брюки и рубашку с коротким рукавом. Все-таки, уникальный в своем роде центр, где творилось таинство полного генетического цикла, требовал особого уважения. В гостиничном ресторане он, не теряя времени, наполнил тарелку аппетитной копченой колбасой и сыром, дополнив натюрморт искрящимся апельсиновым соком и ароматным кофе. Все оказалось гораздо лучше, чем он ожидал. Всего три недели назад он с замиранием сердца смотрел фантастический фильм «Динозавр из ниоткуда», где Екатерина Фалина с гениальной легкостью вычерчивала сложнейшие схемы своих биогенетических формул. А теперь он был с самой Фалиной почти на дружеской ноге, а ее интервью в «Нью-Йорк таймс», взятое Патриком, взлетело на вершины рейтингов, побив все рекорды по количеству прочтений. Редакция осыпала его благодарностями, лишь укрепляя славу Патрика как журналиста, для которого не существует непреодолимых барьеров. И сегодня именно Катя повезет его в святая святых — биогенетический центр.

В голове Патрика уже роились вопросы для следующего интервью и живописные детали будущего репортажа. Брать с собой планшет на эту охраняемую территорию было нежелательно, да и времени на него там наверняка не найдется. Но никто не мог помешать ему делать заметки в «айфоне» и помечать самое важное в блокноте. Если улыбнется удача, то уже сегодня вечером Патрик Морган отправит в Нью-Йорк целых два сенсационных материала. Быстро осушив чашку кофе, он направился к выходу.

— Хэллоу! — Катя махнула рукой, озаряя все вокруг ослепительной улыбкой. На ней было короткое бежевое платье в кокетливый черный горошек и белоснежные босоножки.

— Добрый день, Катя, — улыбнулся в ответ Патрик. — Мои коллеги едут с нами?

— Нет, их везет академик Сидоров, — охотно пояснила Екатерина. — А вы — со мной, если не против.

— Конечно, не против, — заверил Патрик. — Тут, я слышал, некоторые жалуются на строительство "Мэрриотта".

— Ну и зря, — смеясь, ответила Катя, открывая с брелока дверцу ярко-красного спортивного «Понтиака». — Отели принесут комфорт и отличное водоснабжение.

— Романтика сельской местности вам чужда? — Патрик устроился в салоне и, повинуясь профессиональному инстинкту, включил диктофон на телефоне.

— Боже меня упаси, — Катя на ходу переобувалась в мокасины, чтобы удобнее было давить на педали. — Однажды, лет в десять, я попала в деревню… Я считала дни до отъезда, мечтая снова увидеть асфальт и многоэтажные дома. Железнодорожный вокзал показался мне родным!

Патрик хмыкнул, устраиваясь поудобнее в кожаном кресле. В просторном салоне "Понтиака" витал аромат дорогого парфюма и свежей кожи. Запах новой машины приятно щекотал нос. Катя завела двигатель, и "Понтиак" рванул с места, словно хищник, выпущенный на волю.

— Но как же ваши генетические опыты без села? — удивился Патрик.

— А! Я преподаю, в том числе, в Воронеже, в Сельскохозяйственной академии. Там опытные поля практически в центре города. За центральным парком. Работать там — одно удовольствие. А после работы всегда ждет горячий душ, ванна и квартирный уют.

Патрик кивнул, оценив находчивость собеседницы. "Значит, городская девушка", — подумал он.

— Там, в Воронеже, рядом Институт генетики и Лесотехнический институт. Мы подумываем запустить там такой же биогенетический центр полного цикла. Только ориентированный не на динозавров, как здесь, а на выращивание новых сельскохозяйственных культур.

"Подумать только… — с замиранием сердца подумал Патрик. — Русские готовятся запустить второй центр с полным биогенетическим циклом, когда у нас нет ничего подобного".

— Значит, сельское хозяйство вам не чуждо? — лукаво улыбнулся Патрик.

— На опытной станции в городе — только за, — ответила охотно Катя.

Журналист хотел что-то спросить про новый центр, но женщина его опередила:

— Интересно, почему об этом спрашиваете именно вы, американец? У нас, русских, стереотип: американцы — народ чистых горожан, оторванных от земли.

Патрик усмехнулся, оценив проницательность Екатерины. «Типичная русская женщина, — подумал он. — Ничего не упустит из виду». Он откинулся на спинку сиденья, глядя, как мелькают за окном стройные сосны. Пейзаж и впрямь был живописным, но урбанистические пристрастия Кати были ему понятны: в конце концов, он сам вырос в самом сердце Нью-Йорка.

— Я знаю, но это всего лишь стереотип, — улыбнулся он. — Вы, русские, просто думаете, что Америка — это большой Нью-Йорк или Лос-Анджелес. Но американцы как раз очень ценят фермерство.

За окном промелькнул огромный белый забор, опоясанный колючей проволокой, отделявший Мезозойский парк от любопытных глаз. Рядами тянулись заметно поредевшие сосны: похоже, им досталось при строительстве.

— В Америке стереотип, что в России кругом медведи… — фыркнул Патрик.

— Теперь у нас запустили новый высокоскоростной поезд «Птерандон», — весело сказала Катя. — Сначала Москва — Симферополь, а потом…

В сердце Патрика вонзилась колкая игла. Да, это был хорошо продуманный удар. Североамериканский летающий ящер, живший когда-то на берегах Великого Западного моря и нигде больше, стал символом России. Могли бы выбрать европейского птеродактиля, но они назвали свой сверхскоростной поезд «Птеранодон».

Ее спутник на секунду опешил, но быстро взял себя в руки. Он понял, что Катя сознательно поддразнивает его, и решил принять правила игры.

— Значит, медведи теперь будут добираться до Симферополя на «Птеранодонах»? — с иронией спросил он. — Интересно, как они поместятся в вагонах.

— Ну а почему нет? — парировала Катя. — У нас есть скоростные поезда «Сапсан» и «Ласточка». Теперь самым быстрым будет «Птеранодон», — лукаво улыбнулась она.

Патрик рассмеялся, оценив ее находчивость. "Остра на язык", — подумал он, с интересом наблюдая за Катей. Она уверенно вела машину, ловко обгоняя редкие автомобили на дороге. В ее движениях чувствовалась уверенность, то качество, которое он особенно ценил в людях.

— Ну хорошо, — сдался Патрик, — допустим, с медведями вы что-нибудь придумаете…

— Медведи, Патрик, есть и в Канаде. Взять, к примеру, знаменитых гризли… — засмеялась Фалина. — Вы не поверите, но я знала одного абитуриента, который перепутал гризли и панду. Спросил меня: «А гризли — это такие маленькие мишки?» Я немного опешила и ответила: “Ну, я не знаю, что в вашем понимании «маленькие»…”

— А он? — рассмеялся журналист.

— А он мне сказал: «Они ещё на бамбуке живут». Тут я и поняла, что он перепутал гризли с пандами, — залилась смехом Катя.

Патрик расхохотался, оценив непринужденную иронию Кати. "Бедный абитуриент, наверное, сильно покраснел," — подумал он. — "Но Катя, похоже, умеет найти забавное даже в самых неловких ситуациях." Он достал блокнот и быстро зафиксировал в нем: "Юмор как оружие и способ располагать к себе".

— Хорошо, хорошо, вы меня подловили, — признался Патрик. — Но давайте вернемся к серьезным вопросам. У нас в Америке в прессе стали писать, будто вы активно сотрудничаете с голландцами.

— Да, это правда… — Катя машинально посмотрела в боковое зеркало. — И бываю там, и сотрудничаем. По сельскохозяйственной линии.

Патрик насторожился. Голландское сельское хозяйство — это передовые технологии и огромные инвестиции. Если русские объединят свои генетические разработки с голландским капиталом, то американцам действительно будет о чем беспокоиться.

— Кстати: очень люблю Амстердам. По мне, так это самый красивый город в Европе! — улыбнулась Катя.

Патрик слегка нахмурился, пропуская мимо ушей восторги Кати по поводу башен и каналов Амстердама. В его голове крутились мысли о потенциальном альянсе России и Нидерландов. Это могло стать серьезным геополитическим сдвигом в сфере биотехнологий. "Нужно будет обязательно проверить эту информацию", — решил он, машинально делая пометку в блокноте.

— И что же вы там выращиваете с голландцами? Тюльпаны? — с притворной легкостью спросил Патрик, стараясь скрыть свою заинтересованность.

— О, не только тюльпаны, — засмеялась Катя. — Все, что можно вырастить на европейской земле. И не только вырастить, но и улучшить, модифицировать. У нас есть совместные проекты по созданию новых сортов пшеницы, устойчивых к засухе и новых тюльпанов необычных цветов. А голландцы поставляют нам уникальные семена и луковицы цветов.

Патрик кивнул, делая пометку в блокноте: "Совместные проекты по пшенице и тюльпанам. Голландские семена". Он чувствовал, что за этой шутливой беседой скрывается нечто большее. Необходимо было копнуть глубже, чтобы понять истинный масштаб сотрудничества.

— А как же динозавры? — поинтересовался Патрик, пытаясь сменить тему и отвлечь Катю. — Неужели у вас хватает времени на все: и на пшеницу, и на тюльпаны, и на доисторических рептилий?

— Я сотрудничаю с голландцами не по крымской, а по воронежской линии, — ответила Катя. — Динозавры — это лишь часть моих исследований, Патрик. Главной моей сферой всегда была селекция: сначала декоративных, а затем и сельскохозяйственных растений.

Патрик сделал мысленную пометку. Селекция растений — вот где кроется ключ к пониманию всей этой истории. Динозавры — это, конечно, эффектно и сенсационно, но настоящие деньги делаются на продовольствии. Если Фалина действительно разрабатывает новые сорта сельскохозяйственных культур, устойчивых к болезням и вредителям, это может произвести настоящую революцию в сельском хозяйстве.

— Понимаю, — протянул Патрик. — А что насчет генномодифицированных организмов? В Америке к ним относятся с большой осторожностью.

— У нас тоже, — ответила Катя, не отрывая взгляда от дороги. — Но я сейчас готовлю статью о том, что экологи намеренно раздули чёрный пиар против генной модификации. И у вас, и у нас.

Автомобиль, словно хищник, ворвался в сонное Счастливое и, оставив позади указатель с надписью «Палеонтологический музей», умчался вдаль.

— Что такое ГМО, если разобраться? Это селекция, форсированная временем. Раньше, бывало, десятилетия уходили на то, чтобы, опираясь на науку, подобно Менделю, вывести новый сорт, а то и вовсе варварски, как шарлатан Мичурин. Молекулярная генетика стала тем ключом, что открыл дверь к ускорению: то, на что тратились десятилетия, теперь можно совершить за полгода.

Патрик нахмурился в раздумьях. Он знал о более настороженном отношении к ГМО в Европе и России, по сравнению с Америкой. Многие ученые мужи утверждают, что генетическая модификация — единственный путь накормить растущее население планеты. Но общественное мнение, словно податливая глина, лепится экологическими организациями, что сеют страх перед "продуктами Франкенштейна".

— Интересный взгляд, — произнес Патрик. — Но как убедить общественность в безопасности ГМО?

— На примере сирени, — ответила Катя. — Львиная доля сиреневых садов, которыми мы все так любуемся, — это искусственные породы, выведенные Кончаловским. Природной осталась, по сути, лишь белая сирень, остальное — 44 искусственно выведенных сорта. Это та же генная модификация, только посредством гибридизации. Раньше орудовали биохимическими реакциями, теперь — математикой.

Патрик кивнул, переваривая услышанное. Аргумент с сиренью бил точно в цель. Кто станет спорить с красотой этих цветов, не задумываясь, что она — плод искусственного отбора? Если донести до сознания людей, что ГМО — это просто более современный и точный инструмент селекции, можно сдвинуть общественное мнение с мертвой точки.

— Или взгляните на всеми любимые голубые ели, — добавила Катя. — Природная голубая ель растет лишь в юго-восточной части штата Айдахо, протягиваясь через Юту и Колорадо до Аризоны и Нью-Мексико. Все эти «Неоны», «Маджестики», «Эдит» — плоды селекции, то есть генной модификации. Именно она позволила вырастить карликовые сорта «Glauca globosa». Теперь, вооружившись алгеброй и компьютерами, мы можем достичь того же за несколько месяцев.

— То есть, вы полагаете, люди просто не осознают, что испокон веков употребляют в пищу продукты генной модификации? — уточнил Патрик.

— Именно, — подтвердила Катя. — Просто раньше это происходило медленно и незаметно, а теперь мы делаем это быстро и эффективно. Но суть неизменна: мы меняем генетический код растений, чтобы получить желаемые свойства.

Патрик погрузился в раздумья. Аргументы Кати звучали убедительно, хотя и противоречили общепринятому мнению в Штатах. В памяти всплыли многочисленные протесты против "продуктов Франкенштейна", статьи в СМИ, нагнетающие панику перед "неестественной" едой. Но, с другой стороны, он осознавал, что мир стоит на пороге голода, и традиционные методы сельского хозяйства уже не в силах прокормить растущее население.

— А как насчет рисков? — спросил Патрик. — Мы все-таки вмешиваемся в генетический код. Не таится ли опасность, что ГМО вызовут аллергии или иные проблемы со здоровьем?

— Неужели вы думаете, что мы едим настоящие дикорастущие яблоки времен Третичного и Четвертичного периодов? — Катя твердо нажала на педаль газа. — Мы давно лакомимся их искусственно выведенными сортами с измененным генетическим кодом, не задумываясь об этом. Просто меняли его долго.

— И все же, — не сдавался Патрик, — многие люди просто не доверяют ГМО. Они боятся, что ученые вмешиваются в природу, играют в Бога. Как развеять эти страхи?

— Игра в Бога? А где в Библии сказано, что Господь запретил человеку выводить новые сорта растений? — парировала Катя. — Напротив, Он поощрял Навуфея растить и выводить виноград.

— Вы правы, — признал Патрик, — но одно дело — выводить новые сорта винограда, а другое — манипулировать генами на молекулярном уровне. Это кажется противоестественным, пугающим.

— Хотя на самом деле это одно и то же, — рассмеялась Екатерина. — Просто Навуфей потратил бы полжизни, Мендель — годы, а мы можем управиться за месяцы.

— Значит, вы считаете, что ключ к успеху — изменить восприятие людей? — уточнил Патрик. — Донести до них, что ГМО — это не "продукты Франкенштейна", а всего лишь более эффективный способ селекции?

— Именно так, — кивнула Катя. — Нужно говорить с людьми на понятном им языке. Объяснять, что генная модификация — это не нечто ужасное и чуждое, а современный инструмент, способный решить проблему голода и гарантировать продовольственную безопасность.

— Ваш известный философ Лихачёв был против технократии, — улыбнулся Патрик.

— Вы знаете… — Фалина, казалось, задумалась. — Легко критиковать технократию, сидя в уютной квартире с горячей водой, отоплением и электричеством. Лишите его всего этого, и любой мгновенно станет технократом.

— Не все так ценят городские удобства, — рассмеялся Патрик. — Есть и те, кто предпочитает жизнь на лоне природы.

Автомобиль плавно остановился перед массивными воротами. Подступы к биогенетическому центру преграждал каменный забор, увенчанный колючей проволокой. У единственного шлагбаума высилась будка охранника. Патрик отметил про себя несколько уровней защиты. Охранник внимательно изучил их документы и, убедившись в порядке, пропустил автомобиль на территорию. Патрик огляделся. Биогенетический центр предстал перед ним огромным белым зданием с башенками и металлическим шаром на вершине. В воздухе витал аромат свежескошенной травы и легкий запах химических реагентов.

— Приготовьте документы, — твёрдо сказала Катя, припарковав машину. — Подождём ваших коллеги в холле за чашечкой кофе.

* * *

Автомобиль плавно остановился у внушительного забора, увитого колючей проволокой. Вдали виднелось белоснежное здание биогенетического центра, увенчанное огромной сферой. У входа их приветствовал высокий, светловолосый мужчина в строгом чёрном костюме в тонкую полоску. "И не жарко ему?" — невольно подумала Кайли.

— Позвольте представить, это директор нашего биогенетического центра, Дмитрий Владиславович Костров, — объявил Сидоров.

Кайли пожала руку Дмитрию Владиславовичу, отметив его пронзительный взгляд и крепкое, словно стальной капкан, рукопожатие. В нём чувствовалась какая-то отчужденность, словно он был всецело поглощен научными изысканиями, нежели общением с людьми. "Наверное, так оно и есть," — подумала она, глядя на шарообразную конструкцию на крыше здания, которая, вероятно, скрывала в себе передовые технологии и сложные научные процессы.

К удивлению Сидорова, прямо у шлагбаума порхала девушка с короткими светлыми волосами и длинным носом, в коротком алом платье и чёрных лакированных туфельках на шпильках. Этот наряд кричал о своей неуместности на фоне крымского пейзажа. Охранники жестами, полными неприкрытой категоричности, пресекали любые её попытки приблизиться к объекту и что-либо сфотографировать. Вдруг в её лице Сидорову почудилось что-то до боли знакомое.

— Я, кажется, вас где-то видел… Вы журналистка? — робко поинтересовался он.

— О, нет… Я Ксения Смерина, ведущая блога «Динозавры и Я»… — жеманно протянула она, кокетливо поведя плечиком.

Она смотрела на академика своими огромными, небесно-голубыми глазами, ничуть не смущаясь. Сидорову показалось, что в её взгляде и голосе сквозит какая-то вызывающая наглость.

— Да… вы, кажется, задавали вопрос…

— О будущем палеонтологии, — с притворной скромностью кивнула Ксения. — Мне кажется, вам понравилось.

— Эм… а что вы хотите? — опешивший Сидоров машинально поправил очки.

— Я бы хотела взять небольшое интервью у американцев… — Андрею Семеновичу вдруг почудилось, что Ксения смотрит на него как-то… особенно, словно едва уловимо намекая на симпатию.

— Вообще-то, девушка, не положено… — растерялся Сидоров.

Ксения продолжала молча смотреть на него в упор, всем своим видом говоря: «Ну, подумайте… ведь это же я!» Неожиданно к ним подошёл Костров и, деловито кивнув, произнёс:

— Андрей Семёнович, а может, возьмём с собой Ксению Викторовну?

— Куда? — опешил Сидоров.

— Всё равно информация через американцев просочится в прессу, — тихо проговорил Костров. — Может, и мы параллельно вбросим в наши СМИ первые кадры?

— Но тогда… может, журналистов позовём лучше? — всё ещё сомневался Андрей Семёнович. К американцам подошла Саша Литвинова и что-то объяснила им на почти безупречном английском.

— Да где мы их сейчас найдём? А Ксения вот, под рукой. И вбросим.

— Через её блог? — изумился академик.

— А почему бы и нет… и молодёжь будет с удовольствием читать блог Ксении… Как вас по отчеству?

— Викторовна, — с лёгкой улыбкой отозвалась девушка.

— Ксения Викторовна… А блог как, напомните, называется?

— «Динозавры и Я», — многозначительно напомнила Ксения.

Костров расплылся в улыбке: ему, похоже, нравилось «играть в царя и бога». Сейчас эта девушка — мало кому известная блогерша, а завтра, по мановению судьбы — а точнее, по его воле, — проснётся знаменитостью на всю Россию.

Сидоров всё ещё колебался. Ему претила эта навязчивость Ксении, её нарочитая женственность, словно выставленная на продажу. Но доводы Кострова звучали убедительно. В конце концов, какая разница, через кого информация утечёт в прессу? Главное, чтобы утекла под контролем. Сидоров вздохнул, потёр переносицу и устало посмотрел на Кострова.

— Ладно, — пробурчал он. — Пусть идёт. Но чтобы никаких глупостей и никакой самодеятельности. Все вопросы только через меня, и никаких интервью с американцами без моего разрешения.

Ксения радостно встрепенулась:

— О, спасибо, Андрей Семёнович! Вы не пожалеете! — почти театрально воскликнула она, озаряя всё вокруг сиянием своих огромных голубых глаз.

Сидоров лишь хмыкнул в ответ, подозревая, что очень скоро пожалеет о своём решении. Костров, довольный исходом переговоров, кивнул своему учителю.

— Вот и отлично, Андрей Семёнович! Молодёжь — наше будущее, надо давать им шанс. — Он подмигнул Ксении и добавил: — Будьте умницей, Ксения Викторовна, не подведите нас.

Ксения кокетливо улыбнулась в ответ, и Сидорову показалось, что в этом взгляде есть нечто большее, чем просто благодарность.

— Документы при вас? — спросил Костров девушку. — Сейчас позвоню, чтобы вам пропуск и бейдж как участнице делегации оформили.

Ксения энергично кивнула, извлекая из сумочки ярко-розовый паспорт и визитницу с надписью «Ксения Смерина, блогер, магистрант, исследователь». Костров достал мобильный телефон, набрал номер и переслал её данные. Девушка же, оставшись наедине с Сидоровым, не упустила возможности продолжить свой «очаровательный» натиск.

— Андрей Семенович, я так вам благодарна за эту возможность! Я уверена, что смогу сделать отличный материал, который заинтересует не только моих подписчиков, но и широкую аудиторию. Я обещаю, что буду строго следовать вашим указаниям и не позволю себе никакой самодеятельности, — её голос звучал сладко и убедительно, но Сидоров чувствовал себя, как рыба, угодившая в сети.

— В центре будете фотографировать, где мы вам скажем и сразу выкладывать в свой блог, — наставительно произнёс Сидоров.

— Конечно, Андрей Семенович! Я понимаю всю важность момента и готова работать под вашим чутким руководством, — Ксения заглянула Сидорову в глаза, и ему на мгновение показалось, что он видит в них искреннюю благодарность. Но этот взгляд тут же сменился каким-то хитрым огоньком, словно она уже предвкушала, как обернет ситуацию в свою пользу.

Пока оформлялись документы, Сидоров старался держаться от Ксении на расстоянии. Он чувствовал себя неловко под её пристальным взглядом и с трудом сдерживал раздражение от её навязчивости. Костров, напротив, казался вполне довольным сложившейся ситуацией. Он то и дело перебрасывался с Ксенией шутливыми фразами, создавая впечатление, что они давно знакомы. Сидорову оставалось лишь молча наблюдать за этим спектаклем, гадая, что на самом деле задумал Дмитрий.

— Ну что, Ксения… — провозгласил Костров. — Начинайте ваш репортаж. Вы сейчас направляетесь в уникальный в мире центр полного биогенетического цикла в селе Зелёное, где впервые в мире были возрождены к жизни динозавры!

Сидоров поморщился. Слова Кострова звучали слишком пафосно и отдавали дурным тоном. Он не любил эту показную браваду, особенно когда речь шла о вещах, требующих серьезного научного подхода. Но спорить не стал, решив, что позже поговорит с Костровым наедине.

Ксения всплеснула руками в восторге.

— Динозавры! Живые динозавры! — пропела она, выуживая из сумочки смартфон. — Это же сенсация! Андрей Семенович, можно я сделаю селфи у шлагбаума? Это станет бомбическим началом репортажа.

— Это к Дмитрию Владиславовичу, — кивнул Сидоров, — директору центра.

— Безусловно, — подтвердил Костров.

Щелчок затвора — и Ксения, словно удачливая охотница, запечатлела себя на фоне полосатого шлагбаума, а за ним — диковинную добычу. Костров, заметив недоумение на лицах Кайли и Генри, жестом подозвал их к себе, и те, словно куклы на ниточках, подчинились. На губах его играла снисходительная улыбка.

— Миссис О’Нилл, мистер Оффен… позвольте представить вам мисс Ксению Смерину, представительницу прессы. Она любезно согласилась сопровождать нас на экскурсии. Не будете ли столь любезны ответить на пару вопросов?

Ксения, переполненная энтузиазмом, сияла, как начищенный медный таз. Кайли и Генри обменялись взглядами, полными растерянности и легкого раздражения. Но светские манеры были для них превыше всего, и они выдавили дежурные улыбки. Генри первым взял себя в руки и сдержанно кивнул:

— Очень приятно. Но, как вам известно, наша работа здесь носит конфиденциальный характер. Мы готовы отвечать на общие вопросы, не касающиеся сути проекта.

Ксения, похоже, пропустила его уклончивый тон мимо ушей. Энергично кивнув и приготовив телефон для записи, она повернулась к американцам, словно дрессировщик, выпускающий на арену цирковых львов.

— Разумеется, разумеется… Меня интересует исключительно наука. Правда ли, что сейчас в Соединённых Штатах, — её английский был безупречен, выверен до хрустального звона, — подвергают сомнению метеоритную теорию вымирания динозавров?

Брови Генри сошлись на переносице, словно грозовые тучи. Вопрос был с подвохом и явно выходил за рамки «общих». Он бросил вопросительный взгляд на Кострова, ища поддержки, но тот лишь загадочно улыбался, наблюдая за разворачивающейся сценой, словно режиссер, наслаждающийся премьерой собственного спектакля. Кайли невозмутимо пожала плечами, демонстрируя профессиональную отстраненность:

— Теории — это всегда предмет дискуссий в научном мире. Существуют разные точки зрения, но метеоритная теория по-прежнему остается одной из наиболее обоснованных.

Ксения, казалось, ожидала более взрывного ответа. Лицо её слегка вытянулось, словно натянутая тетива, но она тут же взяла себя в руки, словно опытный игрок, скрывающий слабую карту, и задала следующий вопрос:

— А вы согласны с мнением скептиков, что масштабы Мел-Палеогенового вымирания сильно преувеличены? Ведь огромное количество «классических» юрских динозавров, вроде диплодоков и ихтиозавров, вымерли гораздо раньше — во время сеномано-туронского вымирания в раннем Меловом периоде?

Теперь Сидоров начал понимать замысел Кострова. Вместо того чтобы лезть в деликатные тайны биогенетического центра и задавать неудобные вопросы, американцы будут вынуждены отбиваться от каверзных вопросов назойливой Ксении Викторовны. А если кто-то из них окажется замаскированным агентом спецслужб, то начальство дома устроит ему головомойку за общение с подозрительной русской блогершей. Словно опытный шахматист, Костров передвинул слона на фланг противника, умело сковав его маневры.

У Кайли, напротив, глаза загорелись исследовательским огнем: вопросы Ксении, похоже, искренне заинтересовали её. Женщина, словно вынырнув из оцепенения, оживленно откинула прядь непослушных волос за ухо, обнажив изящную линию шеи.

— Это очень интересный вопрос, и он действительно является предметом оживленных дискуссий в научных кругах. Сеномано-туронское событие, безусловно, оказало значительное влияние на морскую и наземную фауну, это факт. Но сравнивать его с Мел-Палеогеновым вымиранием не совсем корректно. Масштабы и последствия этих двух событий несопоставимы. Юрские динозавры, о которых вы упомянули, действительно исчезли раньше, но Мел-Палеогеновое вымирание привело к гибели не только динозавров, но и множества других видов, радикально изменив всю экосистему.

— Сеномано-туронское событие изучено крайне недостаточно, — неожиданно смягчился Генри, словно почувствовав родственную душу в лице Ксении. — Без преувеличения, им всерьез заинтересовались только в последние годы.

Генри задумался, поглаживая подбородок.

— Это сложный вопрос, Ксения. Вероятно, дело в совокупности факторов. Изменение климата, вулканическая активность, тектонические сдвиги — всё это могло сыграть свою роль. Кроме того, не стоит забывать о конкуренции между видами. Новые виды динозавров, более приспособленные к изменившимся условиям, могли вытеснить старые.

Ксения удовлетворенно кивнула, фиксируя каждое слово американцев. В её глазах горел азарт исследователя, получившего доступ к ценной информации. Она чувствовала себя триумфатором, предвкушая сенсационный материал, который обрушится на ее подписчиков. Андрей Семенович, наблюдавший за этой словесной дуэлью, не мог не признать, что Костров оказался прав. Ксения Викторовна, несмотря на свою навязчивость и показную кокетливость, оказалась весьма компетентной и любознательной.

Костров, расплывшись в довольной улыбке, решил завершить импровизированную пресс-конференцию.

— Ну что, уважаемые коллеги, давайте дадим Ксении Викторовне возможность сделать несколько памятных кадров и продолжим нашу экскурсию. Уверен, впереди нас ждет еще много интересного.

Он подмигнул Ксении, словно говоря: "Не подведи". Ксения, в ответ, одарила его кокетливой улыбкой, обещая выполнить свою миссию с блеском.

* * *

Просторный холл биогенетического центра встретил Кайли сдержанной элегантностью, далёкой от американского размаха. Панорамные окна щедро пропускали крымский свет, смягчённый прохладой кондиционеров. В центре холла, словно застывшая мечта о будущем, взвивалась спираль ДНК, изваянная из полированного металла и мерцающего стекла. У стойки ресепшн, слева от входа, посетителей приветствовала девушка с длинными волосами и бейджем "Елена", предлагая облачиться в бахилы — непривычное отсутствие автоматики кольнуло Кайли. Академики Сидоров и Костров, принеся извинения и попросив американцев подождать десять минут, скрылись в лабиринте коридоров.

Напротив ресепшена ютился скромный киоск с кофейными автоматами, шоколадками и непритязательными снеками. Вдоль окон тянулись ряды металлических столиков и мягких кресел, маня к неспешной беседе за чашкой кофе. За одним из них Кайли заметила Патрика Моргана, оживлённо беседующего с молодой темноволосой женщиной. Приглядевшись, Кайли отметила её короткое бежевое платье в чёрный горошек, легкомысленные босоножки и, главное, безупречный маникюр и педикюр в нежных, розоватых тонах.

— Смотри, наш журналист уже здесь! — шепнула Кайли, легонько дёрнув Генри за рукав. Ксения, тем временем, вооружившись бейджем представительницы СМИ, с энтузиазмом фиксировала каждый уголок центра для своего блога.

— Интересно, кто эта гламурная девица? — с любопытством спросил Генри. — Сотрудница центра? Или тоже акула пера?

Кайли фыркнула. Александра Литвинова, выполнявшая роль переводчицы, подавила смешок, прикрыв рот рукой.

— Может, Патрик решил тряхнуть стариной? — тихо спросила Кайли с искрой лукавства в глазах.

— В шестьдесят восемь лет? — Генри пожал плечами. — Ещё тот донжуан.

Кайли не отрываясь наблюдала за этой парой. Патрик Морган был полон жизни, активно жестикулировал, увлечённо что-то рассказывая своей спутнице. Она внимательно слушала, изредка кивая и поправляя выбившиеся из причёски тёмные локоны. В её движениях сквозила уверенность и непринуждённость.

Генри достал смартфон и погрузился в поиски. Кайли знала, что он, скорее всего, пытается идентифицировать незнакомку в базах данных журналистов или в социальных сетях. Она же предпочитала полагаться на интуицию и наблюдательность. Что-то в этой женщине казалось ей смутно знакомым, ускользающим от памяти. Ксения, с фотоаппаратом наперевес, уже успела запечатлеть спираль ДНК со всех возможных ракурсов и теперь целилась в табличку с названием биогенетического центра.

Неожиданно Патрик помахал американцам рукой, приглашая их присоединиться. Он вёл себя так, словно только сейчас их заметил. Не дожидаясь повторного приглашения, Кайли решительно направилась к журналисту и его спутнице, увлекая за собой Генри и Александру.

— Патрик, рада видеть! Не думала, что встречу тебя так скоро после Вайоминга, — произнесла она с напускной бодростью, пытаясь замаскировать своё любопытство.

— Мы там смотрели с вами вместе фильм о генетическом прорыве Екатерины Фалиной, — добавил Генри. Литвинова снова прыснула от смеха.

— Неужели в Америке есть такой фильм?

Собеседница Патрика одарила американцев улыбкой больших синих глаз. Её взгляд скользнул по Кайли, мимолётно коснулся её простого брючного костюма и вернулся к Генри. Кайли почувствовала себя неловко, словно её оценивающе осмотрели и признали недостаточно стильной для этой компании. Патрик лукаво улыбнулся.

— Не совсем фильм, Катя. Скорее, документальный проект, над которым я тоже работаю. И, признаться, мне повезло оказаться здесь так быстро, благодаря моей очаровательной спутнице, Екатерине. — Он галантно указал на женщину. — Позвольте представить — Екатерина Фалина, гений, изменивший мир генетики.

Кайли опешила. Та самая Фалина? Женщина в легкомысленном платье и с безупречным маникюром, открывшая математическую систему кодонов и воссоздавшая вымершие виды? Это казалось сюрреалистичным. Она ожидала увидеть сурового учёного, погрязшего в лабораториях, а не гламурную девушку, небрежно попивающую кофе с журналистом.

— Можете называть меня просто Катя! — Женщина протянула руку американке. В её глазах плясали неестественно яркие искорки. «Линзы», — мимоходом отметила Кайли.

Американка неуверенно пожала предложенную руку. Кожа у Кати оказалась на удивление мягкой и тёплой.

— Очень приятно, Екатерина. Я Кайли, это Генри, мой коллега, а это Александра, наш переводчик.

Она всё ещё не могла осознать, что перед ней стоит та самая Фалина, о которой говорили как о гении, совершившем революцию в генетике. Генри, между тем, уже вовсю рассыпался в комплиментах Фалиной, восхищаясь её выдающимися достижениями и тем неизгладимым впечатлением, которое произвёл на него фильм о воссоздании вымерших видов. Катя принимала комплименты с лёгкой улыбкой, казалось, совершенно не смущаясь. Александра переводила слова Генри, стараясь передать всю его искренность.

— Мы так ждали встречи с вами…. — выдавил Генри.

— Да, нет, это мы вас ждали, — весело отпарировала Екатерина. — Я утром привезла сюда мистера Моргана, а вас — академик Сидоров. Вот мы с Патриком вас и поджидали за кофе!

Кайли не могла не отметить, как легко и непринуждённо держится эта молодая женщина, несмотря на свои научные регалии. В ней не было и намёка на высокомерие или надменность, так часто встречающиеся у людей, достигших вершин славы. Напротив, она излучала тепло и дружелюбие, располагая к себе с первых минут общения.

— У вас прекрасный английский, но с забавным акцентом, — заметил Генри.

— Просто в школе я учила французский, — улыбнулась Катя. — Английский — это уже приобретённый навык.

В этот момент из коридора показались академики Сидоров и Костров. Их взгляды скользнули по собравшейся компании с лёгким удивлением. На лице Сидорова отпечаталась едва сдерживаемая ярость; Костров хранил непроницаемое выражение, хотя Кайли чувствовала, что это лишь маска. Подлетев к Саше, академик принялся отчитывать её в резких выражениях. Кайли улавливала лишь обрывки фраз, среди которых прозвучало недвусмысленное "идиот!". Саша покорно достала мобильник; Ксения, чеканя каблуками, поспешила на подмогу.

— Прошу прощения…. небольшая заминка… — извинилась Катя.

— Что-то случилось? — поинтересовался Генри.

— Андрей пропал…. — выдавил Костров. — Тот самый парень, который вас вчера встречал. Мобильный вне зоны доступа.

Кайли почувствовала неприятный холодок внутри. Пропавший парень, внезапная заминка — всё это складывалось в зловещую головоломку. Интуиция вопила об опасности, заставляя насторожиться ещё сильнее. Она бросила мимолётный взгляд на Патрика, который сохранял невозмутимый вид, потягивая кофе, словно ничего не произошло.

— Не стоит беспокоиться, уверен, он просто где-то задержался, — спокойно произнёс Морган, словно прочитав её мысли. — Молодёжь часто бывает безответственной.

— Он попал в ДТП, — выпалила Саша. — Я получила сообщение. Просит начинать без него.

— Идиот, — процедил Сидоров сквозь зубы.

— Подождите, Андрей Семёнович, — вступилась Катя. — С каждым может случиться.

— Нечего гонять, как угорелому! — огрызнулся академик. Кайли показалось, что сейчас он в атом деле стал похожим на гризли, только не веселого, а злого и разъяренного.

— Он там как…. свидетель… — пробормотала Саша.

Кайли не понравилась эта внезапная смена настроения. Лёгкость и дружелюбие, витавшие в воздухе, рассеялись в мгновение ока, словно дым. Даже Катя, казалось, на секунду утратила свою непринуждённость, но тут же взяла себя в руки, вернув на лицо приветливую улыбку.

— Тогда предлагаю не терять времени и начинать без него, — предложила Катя, обращаясь к Сидорову и Кострову. — Думаю, Патрик, Генри и Кайли приехали не для того, чтобы томиться в ожидании.

Руководители обменялись многозначительными взглядами и кивнули в знак согласия. Сидоров, по-прежнему хмурясь, махнул рукой в сторону коридора.

— Прошу за мной, — произнёс он, обращаясь к американцам. — Мы покажем вам наши лаборатории и расскажем о наших исследованиях.

Коридоры биогенетического центра извивались, словно кишки стального змея, в тусклом свете люминесцентных ламп. Стерильная белизна стен, двери лабораторий, ощетинившиеся сложными электронными замками, — всё это рождало в душе Кайли леденящее чувство тревоги, особенно после недавнего происшествия. Сидоров остановился в узком коридорном проёме, где тускло поблескивала репродукция пейзажа: лес, окутанный призрачным, матовым светом. «Шишкин… — прошептала Катя, словно произнося заклинание. — Репродукция». Ксения тут же перевела её слова американцам.

— В нашем биогенетическом центре шесть отделов, — бесстрастно начал Сидоров, точно перечисляя пункты должностной инструкции. — Генетических исследований, вычислительный центр, лаборатория искусственного выращивания эмбрионов, содержания и изучения динозавров, снабжения и логистики, и, наконец, административно-хозяйственный отдел. — Саша торопливо переводила его слова, едва поспевая за скоростью речи. — Хотите посетить все или только некоторые?

— Может быть, выборочно? — пробормотал Генри, ощущая, как подступает зевота. — Нам ведь не обязательно знакомиться с их администрацией?

Кайли обменялась взглядами с Генри и Ксенией. Во взгляде читалось общее недоумение и настороженность.

— Полагаю, отдел снабжения мы можем опустить. Нас больше интересуют научные отделы, особенно те, что связаны с генетикой и эмбрионами. И, конечно, динозавры, — добавила она, словно извиняясь за свою любознательность.

Сидоров кивнул, будто предвидел этот ответ, словно читал их мысли.

— В таком случае, предлагаю начать с вычислительного центра, — произнёс он и повёл их к лифту, манившим тусклым светом.

Поднявшись на второй этаж, Кайли с удивлением обнаружила, что центр совершенно не похож на высокотехнологичное сердце "Парка Юрского периода". Всего шесть компьютеров, за каждым из которых сидел сотрудник. Большинство из них, казалось, не были обременены работой, спокойно потягивая кофе или колу, наблюдая за мерцающими экранами, точно созерцая бесконечность. Контраст с хаотичным, но безумно эффективным вычислительным центром InGen на острове Нублар был ошеломляющим, словно разница между ураганом и тихим шелестом листьев.

— Не судите по внешнему виду, — улыбнулся Сидоров, словно читая её мысли. — Формулы Екатерины Николаевны, — он кивнул в сторону Кати, — позволяют обходиться без излишней сложности техники.

Кайли слегка нахмурилась, пытаясь уловить смысл его слов. Формулы? Каким образом математические выкладки могут заменить колоссальную вычислительную мощность современных компьютеров? Она вспомнила о сложнейших алгоритмах, необходимых для моделирования ДНК, анализа геномов и управления популяциями динозавров в InGen. Неужели русские действительно нашли какой-то принципиально новый подход, будто отыскали философский камень генетики?

— Сначала мы вводим в первый компьютер данные о фрагментах ДНК, — пояснил Сидоров, — и он, на основе первого уравнения Кати, преобразует их в цифровые значения, используя математическую систему кодонов. Второй компьютер, — указал он, — предлагает варианты восстановления ДНК, опираясь на второе уравнение Кати.

— У вашего центра, очевидно, есть разработанные алгоритмы для анализа и модификации ДНК? — уточнил Генри, не отрывая взгляда от древних мониторов.

— Конечно. Это же и есть известные всему миру первое и второе уравнение Фалиной, на основе которых ваши учёные в Америке воссоздали странствующего голубя и настоящую кваггу, — сказал Сидоров, в его голосе сквозила едва уловимая гордость.

— А ведь это так… — подтвердил Генри, словно вспоминая давно забытый факт.

Кайли ощутила легкий укол зависти, точно острую иглу, кольнувшую самолюбие. Уравнения Фалиной… Как часто она слышала об этих таинственных формулах, об их поразительной эффективности и простоте. В InGen годами бились над созданием сложных программных комплексов, тратили миллионы долларов на суперкомпьютеры, а тут, в неприметном российском центре, все решалось несколькими математическими выкладками. И ведь именно благодаря этим уравнениям американцы смогли вернуть к жизни вымершие виды. Осознание этого факта вызывало одновременно восхищение и досаду, словно осознание собственного бессилия перед гением.

— Третье уравнение Фалиной, — с улыбкой ответил Сидоров, наслаждаясь произведенным эффектом. — Далее наступает самый ответственный момент. В третий компьютер мы вводим третье уравнение Кати — закон редактирования генома, который позволяет компьютеру выбирать правильный вариант восстановления утраченных геномов ДНК, сравнивая их с ДНК родственных видов.

Кайли с изумлением взглянула на стоявшую рядом молодую женщину, одетую в легкомысленное бежевое платье в чёрный горошек и босоножки, чей мозг породил эти невероятные уравнения, словно увидев ангела во плоти. Она всегда считала генетику областью, требующей огромных вычислительных мощностей и сложнейшего программного обеспечения. В романе InGen тратил миллионы долларов на оборудование, способное обрабатывать гигантские массивы данных. А здесь, в этом скромном российском центре, все решалось с помощью каких-то математических формул, разработанных юным гением, словно по мановению волшебной палочки.

— В четвёртый компьютер мы вводим четвёртое уравнение нашей Кати, — продолжал Сидоров, — уравнение оптимизации стабильности генома; пятый компьютер работает по Катиному уравнению прогнозирования фенотипических проявлений, а шестой — по уравнению адаптации генома к современным условиям.

Кайли не могла скрыть своего скептицизма, словно перед ней разыгрывали дешевый спектакль. "И это всё?" — мысленно вопрошала она. Слишком просто, слишком невероятно, чтобы быть правдой. В InGen ученые годами бились над проблемой стабильности генома, тратили неимоверные ресурсы на моделирование адаптации динозавров к современной среде. А тут, оказывается, достаточно каких-то уравнений?

— Это и есть полный биогенетический цикл Фалиной, — заключил Сидоров, словно подводя итог сложной шахматной партии. — Компьютер распечатывает итог, который мы передаём в третий отдел — лабораторию выращивания эмбрионов.

Недоверчивый взгляд Кайли скользнул по лицам сотрудников вычислительного центра. Они, казалось, не обращали на них никакого внимания, погруженные в свои тихие занятия, словно жили в своем собственном мире. Шесть компьютеров, шесть человек, шесть уравнений… И все это для воскрешения динозавров? Ее разум отказывался принимать такую простоту, протестовал против столь радикального переворота в научной парадигме. Она привыкла к сложным, многоступенчатым процессам, к громоздкому оборудованию, к огромным командам ученых, работающих над каждой проблемой.

— Я вижу, Андрей Семёнович, у наших гостей есть сомнения, — улыбнулась Фалина, в её глазах играл озорной блеск, словно предвкушая увлекательную игру. — Позвольте я им сейчас все объясню.

Процокав каблучками босоножек, Катя, словно озорная девчонка, вихрем влетела к белой доске, стоявшей в углу, будто собиралась сотворить волшебство, пленить всех своим артистизмом. Американцы и сотрудники центра, как зачарованные, повернулись к ней, затаив дыхание, словно зрители, ожидающие появления мага на арене цирка.

— Возьмем простой пример, о котором я уже говорила Патрику, — лучезарно улыбнулась Катя, точно юная гения на экзамене, готовая ошеломить всех своей эрудицией. — Селекция сирени. Наш выдающийся селекционер Леонид Колесников создал множество восхитительных сортов. Процесс их выведения можно описать двумя способами: как каскад биохимических реакций или как целенаправленное изменение генома сирени. Зная математические значения кодонов РНК, я с легкостью могу составить формулу селекции знаменитой «Красавицы Москвы».

К всеобщему изумлению, Катя мгновенно, словно гениальный провидец, начертала на доске уравнения замены стабильных и нестабильных элементов, будто дирижируя симфонией цифр и символов.

— Теперь я могу написать такую же систему уравнений для селекции сорта «Великая Победа»…

Проведя черту маркером, Фалина вывела два новых уравнения, поразительно похожих на предыдущие, точно создавала математическую поэму. "Восхитительно," — прошептал Генри, оценив это, как палеоботаник, потрясенный гением, словно услышавший отголоски древних мелодий природы.

— … И сорт «Максим Горький», — Катя добавила два математических уравнения. Объединив их в единую систему, я получаю стандартную формулу селекции сирени и назвал ее «формула Колесникова». Написав ее внизу, Катя указала на нее девушке в очках, сидящей у Третьего компьютера, словно вручала ей ключ к сокровищнице знаний.

— Колесников вывел 44 сохранившихся сорта сирени. Теперь, имея банк данных, мы можем сравнить их со стандартной формулой трансформации ДНК сирени!

Кайли смотрела, словно сквозь пелену, пораженная открывающимся ей горизонтом. Только сейчас она начинала осознавать всю мощь и одновременно зловещий потенциал открытия этой девушки, будто перед ней распахнулась дверь в мир, где математика правит жизнью, где числа обретают плоть и кровь.

Женщина невольно поежилась, словно от ледяного прикосновения. Вдруг ее осенило: если уравнения Фалиной позволяют не только восстанавливать, но и создавать новые виды, то это открывает безграничные возможности для манипуляций с геномом. И не только растений. Что если применить эти уравнения к человеку? Последствия могли быть чудовищными, точно открыть ящик Пандоры, выпустив на волю силы, которые невозможно обуздать.

— Подождите, подождите, это еще не все! — воскликнула Катя, словно пребывала в творческом экстазе, как скрипачка на концерте, достигшая пика вдохновения. — Допустим, мне нужна розовая сирень. Ну, вот хочу! — капризно заявила Катя, словно требовала экзотический десерт на первом свидании, как избалованная принцесса. — Мы задаем компьютеру вопрос, как создать формулу селекции розовой сирени на основе стандартной формулы Колесникова. Ответ готов! — она взглянула на экран, затем нажала «распечатать» и протянула Генри листок с формулой.

Генри взял листок, быстро пробежался глазами по формуле и изумленно присвистнул. "Невероятно," — пробормотал он, не отрывая взгляда от цифр и символов, словно завороженный красотой математической гармонии. "Это действительно… элегантно." Он не был генетиком, но даже ему была видна гениальность и простота решения, словно перед ним открылась дверь в мир абсолютной гармонии.

Кайли все еще пыталась осознать увиденное. Перед ней открывалась перспектива, одновременно манящая и пугающая, словно бездонная пропасть. Возможность создавать новые виды, изменять существующие, манипулировать геномом с помощью нескольких математических уравнений… Это было могущество, превосходящее все, что она читала про InGen, могущество, сравнимое с силой богов.

— Но и это не все, — продолжала Катя, будто приготовила еще один сногсшибательный сюрприз. — Любую математическую функцию мы можем отложить на графике. Переведите, Аня, — кивнула она девушке в очках. Через несколько минут принтер выдал распечатку графика с четырьмя функциями.

— Это стандартная функция селекции сирени, — указала Катя, на функцию, выделенную жирным шрифтом. — А это функции для трех ее сортов Колесникова. Значит, мы можем прогнозировать и поведение функции…

— Заменяя потерянные участки? — догадался восхищенный Генри, словно разгадал сложнейшую головоломку.

— Да! Модифицируя формулу, мы можем предсказывать, как изменится фенотип сирени при внесении тех или иных изменений в геном. Это позволяет нам целенаправленно создавать растения с заданными характеристиками, не тратя годы на случайные мутации и отбор. Как поется в рекламе: «Время и деньги мне для красоты экономят продукты «Сорти».

Катя заразительно рассмеялась, и Кайли снова отметила безупречность ее ножек в изящных босоножках. Американка вряд ли стала бы уделять столько внимания своей внешности, если бы не была актрисой. Но Кайли была удивлена не только этим: в лице косметически совершенной Фалиной она видела новый тип биолога, человека, который, казалось, никогда не прикасался к земле и не знал тяжелого труда в поле.

— Иными словами, — осторожно произнес Генри, — вы можете предсказать, как изменится фенотип организма, просто изменив уравнение?

— Именно, — подтвердила Катя, и в глазах её плясали искорки триумфа. — Это открывает перед нами двери в мир, где новые сорта растений возникают не десятилетиями кропотливой работы, а по мановению руки, с ювелирной точностью воплощая задуманные характеристики.

— Но как вы всё-таки воскресили динозавров? — Патрик, доселе молчавший, сощурил глаза, словно пытаясь разгадать фокус. — Сирень — это, конечно, прекрасно, но ящеры… это совсем другая история.

— По технологии сирени, — Катя грациозно подошла к доске, стирая разноцветные формулы, словно смахивая пыль с великих тайн. — Начали мы с лабрадорской гаги, чей геном сохранился почти полностью — не хватало всего пяти процентов. Мы облекли её ДНК в математическую форму, разложили на колонны РНК… — она молниеносно вывела на доске сложную формулу ДНК гаги, словно это было заклинание. — Затем, составив три аналогичных уравнения для её ближайших родственников, мы поручили компьютеру восстановить недостающий фрагмент — тот самый X в её геноме.

Американцы, завороженные, не отрывали от нее глаз.

— Икс — это и есть недостающий участок ДНК, — пояснила Катя, обводя кругом загадочный символ в уравнении. — Наше первое уравнение позволяет восстановить его с максимальной вероятностью. Затем мы взялись за голубую антилопу, у которой отсутствовало уже около двадцати процентов генетической информации. Компьютер, как опытный детектив, сопоставил данные с родственными видами, провёл сложнейшие вычисления и выдал уравнение восстановления для антилопы.

— А как же динозавры? — не унимался Патрик, и в голосе его звучала откровенная скептическая нотка. — У них-то генетическая пропасть гораздо глубже.

— Минуточку… Вспомните стандартное уравнение селекции сирени. Пути восстановления ДНК гаги и антилопы мы выразили в виде функций и получили типовое уравнение восстановления недостающих участков ДНК. Теперь загружаем сохранившиеся фрагменты ДНК тираннозавра, нашего первого воскрешённого ящера, и компьютер, опираясь на теорию множеств, предлагает варианты восстановления его генома, словно вычисляет X в сложном уравнении, восстанавливая недостающие звенья функции.

Кайли почувствовала, как по спине пробежал холодок. Теория множеств, уравнения, функции… Звучало как что-то оторванное от реальности, из пыльных учебников по высшей математике. Но здесь, в этом неприметном вычислительном центре, эти абстрактные понятия оживали, обретая плоть и кровь в воскрешенных из небытия существах.

— Таким образом, — продолжала Катя, словно не замечая их потрясения, — мы получаем несколько вероятных вариантов генома тираннозавра. Компьютер просчитывает каждый из них, учитывая всё, что нам известно о физиологии и анатомии этих древних гигантов. Затем мы выбираем наиболее правдоподобный вариант и синтезируем ДНК.

— Далее в дело вступает третье уравнение Фалиной, — подхватил Сидоров, — которое сравнивает восстановленный геном с геномами родственных видов, и, если обнаруживаются расхождения, вносит необходимые коррективы.

— А потом? — с затаённым дыханием спросила Кайли.

— Прогнав полный цикл вычислений через компьютеры, мы передаём данные в первый отдел генетических исследований, — заключил Костров. — Там компьютер переводит их в стандартные биохимические реакции, расшифровывая их через таблицу кодонов Фалиной.

Кайли зачарованно наблюдала за происходящим, словно свидетельствуя рождению новой эпохи. Она словно оказалась в эпицентре научного прорыва, который изменит ход истории. Все ее прежние представления о границах возможного рушились под натиском этой математической революции в биологии.

— Позвольте показать вам следующий этап, — предложила Фалина, жестом приглашая их пройти в первый отдел генетический исследований. Там переходят от математики к биохимии, и извлекают из материала фрагменты ДНК динозавра.

* * *

Первый отдел генетических исследований, обитель математических откровений Фалиной, занимал просторное крыло на первом этаже. Здесь царила стерильная чистота, а мягкий рассеянный свет ласкал хромированные ряды шкафов с реактивами. В самом сердце зала мерно гудели автоматизированные станции секвенирования ДНК, словно живые организмы, выпевающие гимн науке. В воздухе витал едва уловимый флёр формальдегида и озона, словно дыхание самой жизни, создаваемой здесь.

Здесь, где математические уравнения обретали плоть и кровь, высококвалифицированные техники, облаченные в стерильные одежды, склонялись над микроскопами. Их руки, словно руки ювелиров, манипулировали тонкими пипетками и пробирками, творя волшебство на грани реальности. Компьютеры, подключенные к сложным аналитическим приборам, непрерывно обрабатывали потоки данных, будто алхимики, стремящиеся превратить свинец в золото. На огромных экранах мониторов плясали спирали ДНК, застывали в графиках математические уравнения и расцветали трехмерные модели белков, являя собой впечатляющую картину симбиоза науки и технологии.

Отдел делился на два отсека, каждый из которых жил своей особой жизнью. В первом, подобно священным скрипториям, компьютеры переводили вычисления Фалиной в биохимические формулы, отправляя их прямиком в Лабораторию (третий отдел). Во втором же совершалось таинство извлечения генетического материала из костей динозавров. Здесь, будто археологи времени, техники кропотливо извлекали его из окаменелостей и, если благоволила удача, из фрагментов мягких тканей. Кайли невольно отметила немногочисленность сотрудников — не более десяти человек, — что лишь добавляло происходящему ореол избранности.

Она замерла у стеклянной перегородки, наблюдая за кипящей жизнью двух отсеков. В первом, где тишина была почти осязаемой, программисты и биоинформатики, подобно жрецам у древних алтарей, колдовали над мониторами. Их пальцы, как крылья колибри, порхали над клавишами, расшифровывая сложные алгоритмы и массивы генетических данных, словно древние письмена, открывающие путь к тайнам мироздания.

Во втором отсеке атмосфера была иной — напряженная, почти лихорадочная. Техники в защитных костюмах, словно хирурги, готовящиеся к сложнейшей операции, работали в перчаточных боксах, манипулируя с костями динозавров. Инструменты, которыми они пользовались, казались одновременно хрупкими и мощными: лазерные скальпели, ультразвуковые генераторы, микроманипуляторы. Кайли затаила дыхание, наблюдая, как из окаменевшего позвонка извлекается тончайшая нить — потенциальный ключ к вратам прошлого.

— Так мы и вывели точно таких динозавров, какие жили в Мезозойскую эру, — заключил академик Сидоров.

Генри прищурился, не то от сомнения, не то от восхищения.

— Однако в России, насколько мне известно, практически нет своих динозавров?

— Не совсем так, Генри, — возразил Сидоров, лукаво улыбаясь. — На территории России обнаружено немало интересных находок, хоть и не таких обильных, как в Северной Америке или Аргентине. В основном это остатки динозавров, обитавших в Сибири и на Дальнем Востоке. Мы научились извлекать максимум возможного из того, что имеем.

Он обвел взглядом лабораторию, словно представляя ее как живое доказательство своих слов. Ксения, не теряя времени, щёлкала затвором мобильного, фиксируя каждое мгновение научного триумфа.

— Кроме того, генетический код динозавров — это, в сущности, универсальный язык. Нам не обязательно иметь полный геном конкретного вида, найденного именно в России, чтобы восстановить его. Мы используем сравнительный анализ, сопоставляя фрагменты, полученные из разных источников, и заполняем пробелы, опираясь на теорию эволюции и математические модели Фалиной.

— Все это так, Андрей, и я восхищён методом Кати не меньше вас. Однако, позвольте заметить, что птеранодоны, диплодоки, игуанодоны, трицератопсы и брахиозавры жили только у нас в США.

Сидоров пожал плечами, его взгляд оставался невозмутимым.

— География в данном случае не имеет первостепенного значения, Генри. Генетический материал — это как пазл. Важно собрать достаточное количество фрагментов, чтобы воссоздать цельную картину. Мы, конечно, используем и американские образцы, и аргентинские, и китайские. Знаете, мир науки — это мир сотрудничества.

— Насколько мне известно, — продолжал Генри, — вы не закупали кости наших динозавров по официальной линии.

— Есть частные коллекционеры, — пожал плечами Костров. — Нам ведь не нужен полный скелет птеранодона, достаточно костей с генетическим материалом.

Кайли с трудом верилось в происходящее. Перед ней разворачивался процесс, граничащий с научной фантастикой, но, судя по уверенным лицам ученых, ставший здесь обыденностью. Она знала, что теоретически это возможно, но наблюдать за этим вживую… это было потрясающе, словно стать свидетелем сотворения мира.

Генри хмыкнул, явно не до конца убежденный ответом Кострова. Он окинул взглядом лабораторию, словно пытаясь разглядеть спрятанные улики, тени сомнений в этом храме науки.

— "Частные коллекционеры", — повторил он с легкой иронией, словно пробуя фразу на вкус. — Весьма удобно. И, конечно, никаких вопросов о происхождении генетического материала не возникает?

Сидоров перевел взгляд с Генри на Кайли, словно ища поддержки в этом заочном споре, словно призывая ее стать арбитром в этом научном поединке.

— Мы соблюдаем все необходимые этические и юридические нормы, Генри. Все образцы, используемые в наших исследованиях, получены законным путем и сопровождаются всей необходимой документацией.

В тот же момент к Генри и Кайли подошла сияющая Фалина и с улыбкой протянула распечатанный листок, словно даря ключ к сокровенной тайне.

— Позвольте сделать вам маленький подарок? — улыбнулась она. — Та формула селекции розовой сирени, которую при вас вывел наш компьютер… Я перевела ее в биохимические формулы и дарю из вам. Если хотите — можете вырастить «компьютерную сирень» дома в Америке!

Генри взял листок, пробежал глазами по сложным формулам и слегка приподнял бровь, словно пораженный неожиданным поворотом.

— Весьма любопытно, Екатерина, — сказал он, стараясь скрыть удивление. — Никогда бы не подумал, что математика может быть столь… поэтичной.

Кайли заглянула через его плечо. Символы и цифры действительно напоминали странный, завораживающий язык, понятный лишь посвященным. Она представила, как эти абстрактные вычисления превратятся в душистые соцветия сирени, и невольно улыбнулась, пораженная красотой науки.

Сидоров довольно кивнул, явно гордясь работой Фалиной, словно представляя ее как символ русского научного гения.

— В этом вся суть нашего подхода, Генри. Мы используем математику как инструмент для познания мира, даже такого, казалось бы, далекого от нее, как генетика растений. Мы соединяем науку и искусство, создавая нечто новое и прекрасное.

Кайли неотрывно смотрела на экран, где трехмерная модель реконструированного генома стегозавра плавно вращалась, подсвеченная неоновыми цветами. Она не могла сдержать восхищения от увиденного. Воскрешение существ, вымерших миллионы лет назад, казалось невероятной фантазией, но здесь, в этом стерильном зале, это становилось осязаемой реальностью.

— Модели Фалиной, — продолжил Сидоров, заметив ее интерес, — позволяют нам предсказывать структуру ДНК даже в самых поврежденных образцах. Это как решать сложнейшую головоломку, где каждая косточка, каждый фрагмент ткани — это часть огромной мозаики. И мы, благодаря ее гениальности, научились складывать эту мозаику обратно, восстанавливая картину прошлого.

— Вы корректировали геном динозавров? — спросил Генри, понимая, что тема происхождения генетического материала динозавров зашла в тупик, словно корабль, севший на мель.

— Нет, — твердо ответила Фалина, будто высекая слова из камня. — Динозавры должны быть точно такими, какими и были. Точь-в-точь! — заключила она, отчеканив каждое слово и стукнув каблучком об пол, точно ставя восклицательный знак в конце научного постулата.

Генри непонимающе нахмурился. "Но как же тогда…?"

— Всё дело в палеогенетике, — перебил Костров, до этого молчаливо наблюдавший за происходящим, словно мудрый стратег, ждущий своего часа. — У нас огромная коллекция ископаемых останков. Мы извлекаем из них фрагменты ДНК и используем уравнения Кати для восстановления полных геномов.

— То есть вы не добавляете гены современных животных, чтобы заполнить пробелы в ДНК динозавров? — уточнила Кайли, пытаясь осознать разницу между подходом InGen и русским методом, словно сравнивая две разные философские школы.

— Ни в коем случае, — покачала головой Катя, отгоняя дурную мысль. — Это было бы кощунством. Мы стремимся к абсолютной аутентичности. Наши динозавры — это не гибриды, а абсолютно точные копии тех, что когда-то населяли Землю. Я сделала только одно исключение, выведя черно-зелёного брахиозавра.

Кайли ощутила, как по спине пробежали мурашки, словно предчувствие чего-то невероятного. Черно-зеленый брахиозавр… Она помнила фотографии этого поразительного существа, просочившиеся в научные журналы пару недель назад. Его необычный окрас вызывал бурные дискуссии в научном сообществе. Многие считали это генетической аномалией, случайностью. Теперь же выяснилось, что это осознанный эксперимент, акт научного бунтарства.

— И почему же вы решили сделать такое исключение? — с любопытством спросил Генри, явно заинтригованный, как-будто перед ним открылась дверь в неизведанное.

Костров с улыбкой достал из папки старую советскую книгу Голосницкого «Путешествие в прошлое». На обложке был нарисован черно-зеленый брахиозавр, бредущий по озеру или болоту в лунном свете, как призрак из далекого прошлого.

— Любимая в детстве книга нашей Катюши, — сказал он с улыбкой, раскрывая секрет детской мечты, ставшей научным экспериментом.

Катя покраснела, но тут же взяла себя в руки, словно одергивая непослушную эмоцию.

— Мне всегда казалось, что это идеальный образ динозавра, — пояснила она. — Воплощение мечты о прошлом, увиденном глазами ребенка. Я просто хотела воплотить эту мечту в реальность.

Сидоров кашлянул, пытаясь скрыть улыбку, точно отец, умиленный шалостью своего гениального ребенка.

— Екатерина Николаевна у нас человек творческий, — проговорил он. — Иногда ее научные изыскания приобретают весьма неожиданные формы. Но, должен признать, черно-зеленый брахиозавр получился весьма эффектным.

— Но не волнуйтесь: у нас есть и настоящие, природные, и черно-зелёные брахиозавры, — добавил Костров. — Наука не пострадала, а детская мечта воплотилась в жизнь.

Кайли продолжала молча наблюдать за происходящим, чувствуя себя одновременно восхищенной и немного потерянной, словно попала в сказку, где наука и детская фантазия переплелись в причудливом танце. Она словно попала в другой мир, где научные достижения граничили с детской наивностью, а гениальность уравнений Фалиной сочеталась с ее капризным желанием создать динозавра, сошедшего с обложки старой книжки. Генри, казалось, был в полном восторге от увиденного, как ребенок, попавший в Диснейленд. Он продолжал задавать вопросы о палеогенетике, о методах извлечения ДНК из ископаемых останков. Катя, вдохновленная его вниманием, охотно делилась подробностями, увлеченно рассказывая о сложностях и тонкостях процесса, словно делясь секретом волшебства. Сидоров и Костров с гордостью наблюдали за этим обменом знаниями, словно демонстрируя миру достижения своей страны, словно показывая сокровище, рожденное на русской земле.

— Мы вывели морозоустойчивые, древовидные папоротники, — с гордостью заявила Катя. — А сейчас творим волшебство с геномом араукарии. Наша цель — не просто морозостойкость, а взрывная скорость роста! — В глазах ее заплясали озорные искорки. — И тогда… — она расплылась в счастливой улыбке, — мы воссоздадим мезозойские джунгли прямо здесь!

— А вдруг эта "ледяная" араукария вырвется на свободу? — с тревогой в голосе спросил Генри.

— И что с того? — искренне изумилась Фалина. — Представьте: бескрайние, засушливые просторы Крыма превратятся в цветущие субтропические оазисы! Люди будут бродить в тени гигантских деревьев, наслаждаясь первозданной красотой!

Кайли невольно поежилась, вспомнив, как скрежетали экскаваторы, безжалостно уродуя склоны крымских гор.

— Что же вызвало трудности? — поинтересовался Генри.

— Да наша Катюша воюет с местными экологами, — усмехнулся Сидоров. — Она, как Кассандра, глуха к их предостережениям, зато в прессе мечет громы и молнии!

Кайли переводила взгляд с восторженной Фалиной на ироничного Сидорова, пытаясь понять, как в одном человеке могут сосуществовать гениальная научная прозорливость и обезоруживающая… наивность. Идея превратить Крым в мезозойский парк казалась одновременно дерзким вызовом, балансирующим на грани безумия, и безумно притягательной мечтой. Но что станет с хрупким равновесием степных экосистем? Какая судьба ждет немногочисленных обитателей этих полупустынных земель?

— Да почему именно Крым?! — не удержалась Катя, и Кайли вздрогнула, осознав, что ее сомнения озвучены. — Мы же берем под парк два брежневских водохранилища! Что в них ценного? Что?! — Катерина шла в наступление. — Конечно, смотря что считать ценностью… Но что-то я не видела толп почитателей брежневской меланхолии, — презрительно скривилась она.

— Ну, как сказать… — пробормотал Генри, пытаясь сгладить острые углы. — Любое вмешательство в природу чревато непредсказуемыми последствиями…

— Да это же и без того фальшивая природа, жалкий эрзац! — живо подхватила Катя. — Мы ведь не заповедные рощи трогаем, в конце концов.мы меняем эрзац тысяча девятьсот восьмидесятого года. Не помню, — фыркнула она, — чтобы раньше его считали очень ценным.

Кайли сглотнула, ощущая, как щеки заливает предательский румянец. Она привыкла к выверенным формулировкам, к филигранной точности аргументов, к трепетному отношению к любой, даже самой скромной экосистеме. А тут — сокрушительный напор, непоколебимая уверенность в собственной правоте и пренебрежение к «эрзацу» . Ей стало интересно, как бы отнеслись к подобным проектам в Америке. Там такая инициатива вызвала бы бурю протестов и бесконечную череду судебных исков.

— И потом, — добавил Костров, — мы же не варварски насаждаем эти растения где попало. У нас строжайший контроль за распространением. Все под неусыпным наблюдением, и мы готовы мгновенно реагировать на любые изменения. Мы ученые, а не вандалы.

— Это их «Зеленый фронт» — вот истинные варвары, — парировала Катя. — Настоящие мракобесы…

— Да ладно тебе, Катюша, — примирительно произнес Сидоров. — Не стоит так заводиться. У каждого своя правда.

— Правда… — фыркнула Фалина. — У них не правда, а дремучее невежество! Они хотят законсервировать мир в первобытном состоянии. Вернуться к выгребным ямам и умывальникам во дворе… — Сидевшие за компьютерами сотрудники не смогли сдержать смех.

— Ладно, идемте-ка дальше, — вздохнул Сидоров. — Боюсь, лаборатория — зона строгого режима. Туда вас, к сожалению, мы пустить не можем. Зато в четвертый отдел, где содержат и изучают динозавров, мы обязательно заглянем.

Кайли и Генри обменялись взглядами, пытаясь переварить услышанное. В воздухе повисла напряженная тишина, которую прервал лишь тихий смех сотрудников лаборатории, явно привыкших к эксцентричным выходкам Фалиной. Сидоров, казалось, чувствовал себя немного неловко, но быстро взял ситуацию под контроль.

— Не обращайте внимания, — сказал он с мягкой улыбкой. — Катя — очень увлеченный человек, и иногда ее эмоции берут верх. Но она гений мирового масштаба, и без нее работа центра была бы невозможна.

Костров энергично кивнул в знак согласия.

— Да, Катя — настоящий гений. Просто немного… своеобразный. Но без ее энтузиазма этот проект не был бы таким захватывающим.

Они покинули отдел и направились к выходу из здания. Кайли шла молча, погруженная в свои мысли. Ей было сложно понять, как в одном месте могут сочетаться передовая наука, детская мечтательность и столь радикальные взгляды на экологию. Она чувствовала себя Алисой, попавшей в Зазеркалье, где все привычные ей понятия перевернулись с ног на голову. Генри тихо говорил Патрику, что это очень радикально по отношению к экологическим организациям, а журналист, как поняла Кайли, объяснял ему, что у русских заботятся о территории только в том случае, если она имеет природоохранный статус: все остальное для них не значит ничего. Однако Ксения не дала Фалиной и шагу ступить, сразу же обступив ее со своим блокнотом.

— Екатерина Николаевна… позвольте пару вопросов для моего блога? — Ксения выразительно посмотрела на Катю.

— Да хоть пять! — спокойно ответила Фалина. — Я всегда вам рада!

— Спасибо! Скажите, а после ваших открытий исчезнет профессия селекционера? — чуть жеманно, но с явным интересом спросила Ксения. — Не вымрет ли она?

Первый в истории прямой репортаж из биогенетического центра мгновенно взвинтил количество подписчиков на ее блог до небес. Подруга Маша оставила восторженный комментарий: «Ксю, ты мега-женщина!», а бывший приятель Альберт ограничился лаконичным: «Ксюн, ты даешь!». Ксения улыбалась: она была счастлива от мысли, что теперь никому из знакомых до нее не дотянуться. И ее фотография с Фалиной, стоящей у доски с маркером в руке, завтра разлетится по всем СМИ.

— Может, и вымрет… — пожала плечами Катя, чеканя каблуками по ступенькам лестницы. — Ну и что? Вымерла же профессия трубочиста или фонарщика. Да и кавалеристов сейчас в армии нет.

Ксения на секунду запнулась, торопливо записывая ответ в блокнот. "Вымерла" прозвучало как приговор, хотя Фалина, очевидно, не видела в этом ничего трагичного. Но Ксения-то знала, что за каждой профессией стоят люди, судьбы, целые поколения, посвятившие себя одному делу. Представить, что селекционеры, с их кропотливым трудом и чутьем к природе, просто исчезнут, было невыносимо тяжело.

— Конечно, никто не запретит заниматься на даче варварской селекцией, — усмехнулась Катя. — Но на фоне компьютеризации, перевода селекции в математические формулы, это будет постепенно уходить в прошлое. Научная селекция станет компьютерным расчетом формул и предложением компьютером оптимального решения.

Ксения лихорадочно строчила, стараясь не упустить ни слова. "Компьютеризация… математические формулы… оптимальное решение…" Слова складывались в холодную, бездушную картину будущего, где человеческому опыту и интуиции не оставалось места. Она представила себе пыльные архивы селекционных станций, заполненные пожелтевшими от времени записями, гербариями и зарисовками, сделанными руками людей, влюбленных в свое дело.

— Ну а почему нет? — улыбнулась Катя. — В советские времена во всех дворах и гаражах мужички лежали под машинами, что-то мастеря. Теперь их нет. После создания сервисных центров они стали не нужны, не так ли?

Девушка опустила блокнот, словно он вдруг стал непомерно тяжелым. Аналогия с автомеханиками прозвучала убедительно, но в то же время резанула слух. Машина — это механизм, созданный человеком, а растение — живой организм, часть сложнейшей экосистемы. Неужели возможно свести все к простым формулам и алгоритмам?

— Приведу более сложный пример, — продолжала Катя. — Доблестным рыцарям пятнадцатого века очень не нравилось появление огнестрельного оружия. Как это простолюдин стал сильнее благородного сеньора? Квентин Дорвард пытался делать вид, что ничего не происходит, и жить как во времена Айвенго, пока швейцарская пехота с пушками не смела доблестных рыцарей с лица земли.

Ксения подняла глаза на Фалину. В ее словах звучала холодная логика прогресса, беспощадная и неотвратимая. Но в глазах Ксении отражалось неприятие, тихий бунт против такого будущего. Она видела в селекционерах не просто профессию, а нечто большее — хранителей знаний о природе, посредников между человеком и миром растений.

Компьютеры, математические модели, оптимальные решения — все это казалось чуждым и враждебным миру, где царили запахи земли, шелест листьев и пчелиное жужжание.

— Но ведь селекция — это не просто создание новых сортов, — все же произнесла Ксения, пытаясь вернуть разговор в другое русло. — Это сохранение биоразнообразия, адаптация растений к меняющимся условиям среды. Компьютер может просчитать оптимальный генотип, но он не почувствует, как растение реагирует на засуху, как сопротивляется болезням.

— О, это уже прошлое, Ксения, — отмахнулась Катя. — Мы используем не просто уравнение, а целую систему уравнений стабилизации генома!

— А мне вот кажется, что селекционер теперь станет дизайнером… — вставил подошедший Патрик. — Он будет заказывать, какие нужны цветы и растения, разрабатывать концепции посадок.

Ксения замерла, пытаясь осознать услышанное. "Дизайнером… заказывать цветы…" В ее голове смешались образы: с одной стороны, бескрайние поля, усыпанные цветами, выведенными кропотливым трудом селекционеров, с другой — глянцевые журналы с идеально выверенными ландшафтными композициями, созданными по чьему-то заказу. Получалось, что вместо творца, созидателя, селекционер превратится в исполнителя чужой воли, в придаток к модной тенденции?

— То есть… — медленно произнесла Ксения, — селекционер больше не будет сам определять, что нужно миру растений, а будет лишь исполнять заказы? Будет создавать то, что модно, а не то, что полезно, устойчиво, необходимо для сохранения экосистемы?

— Ну почему же, — возразил Патрик, — полезность и устойчивость тоже могут быть частью заказа. Сейчас, например, очень востребованы растения, устойчивые к засухе или болезням. Просто теперь процесс будет более управляемым, более предсказуемым.

— Мы сможем создавать растения с заданными характеристиками, которые будут идеально вписываться в городской ландшафт или в экосистему определенного региона, — охотно развила его мысль Катя.

— Да. Это как с архитектурой — раньше строили дома из того, что было под рукой, а теперь проектируют здания с учетом всех требований и пожеланий заказчика, — подтвердил Патрик.

Ксения почувствовала, как ее надежда тает. Слова Патрика звучали разумно и убедительно, но за ними скрывалась перспектива утраты чего-то важного, чего-то, что невозможно выразить простыми формулами и расчетами. Утраты связи с природой, утраты интуитивного понимания потребностей растений, утраты той самой "любви к коню", о которой говорила Катя. Она посмотрела на Фалину, ожидая увидеть в ее глазах хоть тень сомнения, но увидела лишь уверенность и непоколебимую веру в прогресс. И тогда Ксения поняла, что ее тихий бунт обречен на поражение.

тайн. — Начали мы с лабрадорской гаги, чей геном сохранился почти полностью — не хватало всего пяти процентов. Мы облекли её ДНК в математическую форму, разложили на колонны РНК… — она молниеносно вывела на доске сложную формулу ДНК гаги, словно это было заклинание. — Затем, составив три аналогичных уравнения для её ближайших родственников, мы поручили компьютеру восстановить недостающий фрагмент — тот самый X в её геноме.

Американцы, завороженные, не отрывали от нее глаз.

— Икс — это и есть недостающий участок ДНК, — пояснила Катя, обводя кругом загадочный символ в уравнении. — Наше первое уравнение позволяет восстановить его с максимальной вероятностью. Затем мы взялись за голубую антилопу, у которой отсутствовало уже около двадцати процентов генетической информации. Компьютер, как опытный детектив, сопоставил данные с родственными видами, провёл сложнейшие вычисления и выдал уравнение восстановления для антилопы.

— А как же динозавры? — не унимался Патрик, и в голосе его звучала откровенная скептическая нотка. — У них-то генетическая пропасть гораздо глубже.

— Минуточку… Вспомните стандартное уравнение селекции сирени. Пути восстановления ДНК гаги и антилопы мы выразили в виде функций и получили типовое уравнение восстановления недостающих участков ДНК. Теперь загружаем сохранившиеся фрагменты ДНК тираннозавра, нашего первого воскрешённого ящера, и компьютер, опираясь на теорию множеств, предлагает варианты восстановления его генома, словно вычисляет X в сложном уравнении, восстанавливая недостающие звенья функции.

Кайли почувствовала, как по спине пробежал холодок. Теория множеств, уравнения, функции… Звучало как что-то оторванное от реальности, из пыльных учебников по высшей математике. Но здесь, в этом неприметном вычислительном центре, эти абстрактные понятия оживали, обретая плоть и кровь в воскрешенных из небытия существах.

— Таким образом, — продолжала Катя, словно не замечая их потрясения, — мы получаем несколько вероятных вариантов генома тираннозавра. Компьютер просчитывает каждый из них, учитывая всё, что нам известно о физиологии и анатомии этих древних гигантов. Затем мы выбираем наиболее правдоподобный вариант и синтезируем ДНК.

— Далее в дело вступает третье уравнение Фалиной, — подхватил Сидоров, — которое сравнивает восстановленный геном с геномами родственных видов, и, если обнаруживаются расхождения, вносит необходимые коррективы.

— А потом? — с затаённым дыханием спросила Кайли.

— Прогнав полный цикл вычислений через компьютеры, мы передаём данные в первый отдел генетических исследований, — заключил Костров. — Там компьютер переводит их в стандартные биохимические реакции, расшифровывая их через таблицу кодонов Фалиной.

Кайли зачарованно наблюдала за происходящим, словно свидетельствуя рождению новой эпохи. Она словно оказалась в эпицентре научного прорыва, который изменит ход истории. Все ее прежние представления о границах возможного рушились под натиском этой математической революции в биологии.

— Позвольте показать вам следующий этап, — предложила Фалина, жестом приглашая их пройти в первый отдел генетический исследований. Там переходят от математики к биохимии, и извлекают из материала фрагменты ДНК динозавра.

* * *

Автомобиль плавно остановился у внушительного забора, увитого колючей проволокой. Вдали виднелось белоснежное здание биогенетического центра, увенчанное огромной сферой. У входа их приветствовал высокий, светловолосый мужчина в строгом чёрном костюме в тонкую полоску. "И не жарко ему?" — невольно подумала Кайли.

— Позвольте представить, это директор нашего биогенетического центра, Дмитрий Владиславович Костров, — объявил Сидоров.

Кайли пожала руку Дмитрию Владиславовичу, отметив его пронзительный взгляд и крепкое, словно стальной капкан, рукопожатие. В нём чувствовалась какая-то отчужденность, словно он был всецело поглощен научными изысканиями, нежели общением с людьми. "Наверное, так оно и есть," — подумала она, глядя на шарообразную конструкцию на крыше здания, которая, вероятно, скрывала в себе передовые технологии и сложные научные процессы.

К удивлению Сидорова, прямо у шлагбаума порхала девушка с короткими светлыми волосами и длинным носом, в коротком алом платье и чёрных лакированных туфельках на шпильках. Этот наряд кричал о своей неуместности на фоне крымского пейзажа. Охранники жестами, полными неприкрытой категоричности, пресекали любые её попытки приблизиться к объекту и что-либо сфотографировать. Вдруг в её лице Сидорову почудилось что-то до боли знакомое.

— Я, кажется, вас где-то видел… Вы журналистка? — робко поинтересовался он.

— О, нет… Я Ксения Смерина, ведущая блога «Динозавры и Я»… — жеманно протянула она, кокетливо поведя плечиком.

Она смотрела на академика своими огромными, небесно-голубыми глазами, ничуть не смущаясь. Сидорову показалось, что в её взгляде и голосе сквозит какая-то вызывающая наглость.

— Да… вы, кажется, задавали вопрос…

— О будущем палеонтологии, — с притворной скромностью кивнула Ксения. — Мне кажется, вам понравилось.

— Эм… а что вы хотите? — опешивший Сидоров машинально поправил очки.

— Я бы хотела взять небольшое интервью у американцев… — Андрею Семеновичу вдруг почудилось, что Ксения смотрит на него как-то… особенно, словно едва уловимо намекая на симпатию.

— Вообще-то, девушка, не положено… — растерялся Сидоров.

Ксения продолжала молча смотреть на него в упор, всем своим видом говоря: «Ну, подумайте… ведь это же я!» Неожиданно к ним подошёл Костров и, деловито кивнув, произнёс:

— Андрей Семёнович, а может, возьмём с собой Ксению Викторовну?

— Куда? — опешил Сидоров.

— Всё равно информация через американцев просочится в прессу, — тихо проговорил Костров. — Может, и мы параллельно вбросим в наши СМИ первые кадры?

— Но тогда… может, журналистов позовём лучше? — всё ещё сомневался Андрей Семёнович. К американцам подошла Саша Литвинова и что-то объяснила им на почти безупречном английском.

— Да где мы их сейчас найдём? А Ксения вот, под рукой. И вбросим.

— Через её блог? — изумился академик.

— А почему бы и нет… и молодёжь будет с удовольствием читать блог Ксении… Как вас по отчеству?

— Викторовна, — с лёгкой улыбкой отозвалась девушка.

— Ксения Викторовна… А блог как, напомните, называется?

— «Динозавры и Я», — многозначительно напомнила Ксения.

Костров расплылся в улыбке: ему, похоже, нравилось «играть в царя и бога». Сейчас эта девушка — мало кому известная блогерша, а завтра, по мановению судьбы — а точнее, по его воле, — проснётся знаменитостью на всю Россию.

Сидоров всё ещё колебался. Ему претила эта навязчивость Ксении, её нарочитая женственность, словно выставленная на продажу. Но доводы Кострова звучали убедительно. В конце концов, какая разница, через кого информация утечёт в прессу? Главное, чтобы утекла под контролем. Сидоров вздохнул, потёр переносицу и устало посмотрел на Кострова.

— Ладно, — пробурчал он. — Пусть идёт. Но чтобы никаких глупостей и никакой самодеятельности. Все вопросы только через меня, и никаких интервью с американцами без моего разрешения.

Ксения радостно встрепенулась:

— О, спасибо, Андрей Семёнович! Вы не пожалеете! — почти театрально воскликнула она, озаряя всё вокруг сиянием своих огромных голубых глаз.

Сидоров лишь хмыкнул в ответ, подозревая, что очень скоро пожалеет о своём решении. Костров, довольный исходом переговоров, кивнул своему учителю.

— Вот и отлично, Андрей Семёнович! Молодёжь — наше будущее, надо давать им шанс. — Он подмигнул Ксении и добавил: — Будьте умницей, Ксения Викторовна, не подведите нас.

Ксения кокетливо улыбнулась в ответ, и Сидорову показалось, что в этом взгляде есть нечто большее, чем просто благодарность.

— Документы при вас? — спросил Костров девушку. — Сейчас позвоню, чтобы вам пропуск и бейдж как участнице делегации оформили.

Ксения энергично кивнула, извлекая из сумочки ярко-розовый паспорт и визитницу с надписью «Ксения Смерина, блогер, магистрант, исследователь». Костров достал мобильный телефон, набрал номер и переслал её данные. Девушка же, оставшись наедине с Сидоровым, не упустила возможности продолжить свой «очаровательный» натиск.

— Андрей Семенович, я так вам благодарна за эту возможность! Я уверена, что смогу сделать отличный материал, который заинтересует не только моих подписчиков, но и широкую аудиторию. Я обещаю, что буду строго следовать вашим указаниям и не позволю себе никакой самодеятельности, — её голос звучал сладко и убедительно, но Сидоров чувствовал себя, как рыба, угодившая в сети.

— В центре будете фотографировать, где мы вам скажем и сразу выкладывать в свой блог, — наставительно произнёс Сидоров.

— Конечно, Андрей Семенович! Я понимаю всю важность момента и готова работать под вашим чутким руководством, — Ксения заглянула Сидорову в глаза, и ему на мгновение показалось, что он видит в них искреннюю благодарность. Но этот взгляд тут же сменился каким-то хитрым огоньком, словно она уже предвкушала, как обернет ситуацию в свою пользу.

Пока оформлялись документы, Сидоров старался держаться от Ксении на расстоянии. Он чувствовал себя неловко под её пристальным взглядом и с трудом сдерживал раздражение от её навязчивости. Костров, напротив, казался вполне довольным сложившейся ситуацией. Он то и дело перебрасывался с Ксенией шутливыми фразами, создавая впечатление, что они давно знакомы. Сидорову оставалось лишь молча наблюдать за этим спектаклем, гадая, что на самом деле задумал Дмитрий.

— Ну что, Ксения… — провозгласил Костров. — Начинайте ваш репортаж. Вы сейчас направляетесь в уникальный в мире центр полного биогенетического цикла в селе Зелёное, где впервые в мире были возрождены к жизни динозавры!

Сидоров поморщился. Слова Кострова звучали слишком пафосно и отдавали дурным тоном. Он не любил эту показную браваду, особенно когда речь шла о вещах, требующих серьезного научного подхода. Но спорить не стал, решив, что позже поговорит с Костровым наедине.

Ксения всплеснула руками в восторге.

— Динозавры! Живые динозавры! — пропела она, выуживая из сумочки смартфон. — Это же сенсация! Андрей Семенович, можно я сделаю селфи у шлагбаума? Это станет бомбическим началом репортажа.

— Это к Дмитрию Владиславовичу, — кивнул Сидоров, — директору центра.

— Безусловно, — подтвердил Костров.

Щелчок затвора — и Ксения, словно удачливая охотница, запечатлела себя на фоне полосатого шлагбаума, а за ним — диковинную добычу. Костров, заметив недоумение на лицах Кайли и Генри, жестом подозвал их к себе, и те, словно куклы на ниточках, подчинились. На губах его играла снисходительная улыбка.

— Миссис О’Нилл, мистер Оффен… позвольте представить вам мисс Ксению Смерину, представительницу прессы. Она любезно согласилась сопровождать нас на экскурсии. Не будете ли столь любезны ответить на пару вопросов?

Ксения, переполненная энтузиазмом, сияла, как начищенный медный таз. Кайли и Генри обменялись взглядами, полными растерянности и легкого раздражения. Но светские манеры были для них превыше всего, и они выдавили дежурные улыбки. Генри первым взял себя в руки и сдержанно кивнул:

— Очень приятно. Но, как вам известно, наша работа здесь носит конфиденциальный характер. Мы готовы отвечать на общие вопросы, не касающиеся сути проекта.

Ксения, похоже, пропустила его уклончивый тон мимо ушей. Энергично кивнув и приготовив телефон для записи, она повернулась к американцам, словно дрессировщик, выпускающий на арену цирковых львов.

— Разумеется, разумеется… Меня интересует исключительно наука. Правда ли, что сейчас в Соединённых Штатах, — её английский был безупречен, выверен до хрустального звона, — подвергают сомнению метеоритную теорию вымирания динозавров?

Брови Генри сошлись на переносице, словно грозовые тучи. Вопрос был с подвохом и явно выходил за рамки «общих». Он бросил вопросительный взгляд на Кострова, ища поддержки, но тот лишь загадочно улыбался, наблюдая за разворачивающейся сценой, словно режиссер, наслаждающийся премьерой собственного спектакля. Кайли невозмутимо пожала плечами, демонстрируя профессиональную отстраненность:

— Теории — это всегда предмет дискуссий в научном мире. Существуют разные точки зрения, но метеоритная теория по-прежнему остается одной из наиболее обоснованных.

Ксения, казалось, ожидала более взрывного ответа. Лицо её слегка вытянулось, словно натянутая тетива, но она тут же взяла себя в руки, словно опытный игрок, скрывающий слабую карту, и задала следующий вопрос:

— А вы согласны с мнением скептиков, что масштабы Мел-Палеогенового вымирания сильно преувеличены? Ведь огромное количество «классических» юрских динозавров, вроде диплодоков и ихтиозавров, вымерли гораздо раньше — во время сеномано-туронского вымирания в раннем Меловом периоде?

Теперь Сидоров начал понимать замысел Кострова. Вместо того чтобы лезть в деликатные тайны биогенетического центра и задавать неудобные вопросы, американцы будут вынуждены отбиваться от каверзных вопросов назойливой Ксении Викторовны. А если кто-то из них окажется замаскированным агентом спецслужб, то начальство дома устроит ему головомойку за общение с подозрительной русской блогершей. Словно опытный шахматист, Костров передвинул слона на фланг противника, умело сковав его маневры.

У Кайли, напротив, глаза загорелись исследовательским огнем: вопросы Ксении, похоже, искренне заинтересовали её. Женщина, словно вынырнув из оцепенения, оживленно откинула прядь непослушных волос за ухо, обнажив изящную линию шеи.

— Это очень интересный вопрос, и он действительно является предметом оживленных дискуссий в научных кругах. Сеномано-туронское событие, безусловно, оказало значительное влияние на морскую и наземную фауну, это факт. Но сравнивать его с Мел-Палеогеновым вымиранием не совсем корректно. Масштабы и последствия этих двух событий несопоставимы. Юрские динозавры, о которых вы упомянули, действительно исчезли раньше, но Мел-Палеогеновое вымирание привело к гибели не только динозавров, но и множества других видов, радикально изменив всю экосистему.

— Сеномано-туронское событие изучено крайне недостаточно, — неожиданно смягчился Генри, словно почувствовав родственную душу в лице Ксении. — Без преувеличения, им всерьез заинтересовались только в последние годы.

Генри задумался, поглаживая подбородок.

— Это сложный вопрос, Ксения. Вероятно, дело в совокупности факторов. Изменение климата, вулканическая активность, тектонические сдвиги — всё это могло сыграть свою роль. Кроме того, не стоит забывать о конкуренции между видами. Новые виды динозавров, более приспособленные к изменившимся условиям, могли вытеснить старые.

Ксения удовлетворенно кивнула, фиксируя каждое слово американцев. В её глазах горел азарт исследователя, получившего доступ к ценной информации. Она чувствовала себя триумфатором, предвкушая сенсационный материал, который обрушится на ее подписчиков. Андрей Семенович, наблюдавший за этой словесной дуэлью, не мог не признать, что Костров оказался прав. Ксения Викторовна, несмотря на свою навязчивость и показную кокетливость, оказалась весьма компетентной и любознательной.

Костров, расплывшись в довольной улыбке, решил завершить импровизированную пресс-конференцию.

— Ну что, уважаемые коллеги, давайте дадим Ксении Викторовне возможность сделать несколько памятных кадров и продолжим нашу экскурсию. Уверен, впереди нас ждет еще много интересного.

Он подмигнул Ксении, словно говоря: "Не подведи". Ксения, в ответ, одарила его кокетливой улыбкой, обещая выполнить свою миссию с блеском.

Первый отдел генетических исследований, обитель математических откровений Фалиной, занимал просторное крыло на первом этаже. Здесь царила стерильная чистота, а мягкий рассеянный свет ласкал хромированные ряды шкафов с реактивами. В самом сердце зала мерно гудели автоматизированные станции секвенирования ДНК, словно живые организмы, выпевающие гимн науке. В воздухе витал едва уловимый флёр формальдегида и озона, словно дыхание самой жизни, создаваемой здесь.

Здесь, где математические уравнения обретали плоть и кровь, высококвалифицированные техники, облаченные в стерильные одежды, склонялись над микроскопами. Их руки, словно руки ювелиров, манипулировали тонкими пипетками и пробирками, творя волшебство на грани реальности. Компьютеры, подключенные к сложным аналитическим приборам, непрерывно обрабатывали потоки данных, будто алхимики, стремящиеся превратить свинец в золото. На огромных экранах мониторов плясали спирали ДНК, застывали в графиках математические уравнения и расцветали трехмерные модели белков, являя собой впечатляющую картину симбиоза науки и технологии.

Отдел делился на два отсека, каждый из которых жил своей особой жизнью. В первом, подобно священным скрипториям, компьютеры переводили вычисления Фалиной в биохимические формулы, отправляя их прямиком в Лабораторию (третий отдел). Во втором же совершалось таинство извлечения генетического материала из костей динозавров. Здесь, будто археологи времени, техники кропотливо извлекали его из окаменелостей и, если благоволила удача, из фрагментов мягких тканей. Кайли невольно отметила немногочисленность сотрудников — не более десяти человек, — что лишь добавляло происходящему ореол избранности.

Она замерла у стеклянной перегородки, наблюдая за кипящей жизнью двух отсеков. В первом, где тишина была почти осязаемой, программисты и биоинформатики, подобно жрецам у древних алтарей, колдовали над мониторами. Их пальцы, как крылья колибри, порхали над клавишами, расшифровывая сложные алгоритмы и массивы генетических данных, словно древние письмена, открывающие путь к тайнам мироздания.

Во втором отсеке атмосфера была иной — напряженная, почти лихорадочная. Техники в защитных костюмах, словно хирурги, готовящиеся к сложнейшей операции, работали в перчаточных боксах, манипулируя с костями динозавров. Инструменты, которыми они пользовались, казались одновременно хрупкими и мощными: лазерные скальпели, ультразвуковые генераторы, микроманипуляторы. Кайли затаила дыхание, наблюдая, как из окаменевшего позвонка извлекается тончайшая нить — потенциальный ключ к вратам прошлого.

— Так мы и вывели точно таких динозавров, какие жили в Мезозойскую эру, — заключил академик Сидоров.

Генри прищурился, не то от сомнения, не то от восхищения.

— Однако в России, насколько мне известно, практически нет своих динозавров?

— Не совсем так, Генри, — возразил Сидоров, лукаво улыбаясь. — На территории России обнаружено немало интересных находок, хоть и не таких обильных, как в Северной Америке или Аргентине. В основном это остатки динозавров, обитавших в Сибири и на Дальнем Востоке. Мы научились извлекать максимум возможного из того, что имеем.

Он обвел взглядом лабораторию, словно представляя ее как живое доказательство своих слов. Ксения, не теряя времени, щёлкала затвором мобильного, фиксируя каждое мгновение научного триумфа.

— Кроме того, генетический код динозавров — это, в сущности, универсальный язык. Нам не обязательно иметь полный геном конкретного вида, найденного именно в России, чтобы восстановить его. Мы используем сравнительный анализ, сопоставляя фрагменты, полученные из разных источников, и заполняем пробелы, опираясь на теорию эволюции и математические модели Фалиной.

— Все это так, Андрей, и я восхищён методом Кати не меньше вас. Однако, позвольте заметить, что птеранодоны, диплодоки, игуанодоны, трицератопсы и брахиозавры жили только у нас в США.

Сидоров пожал плечами, его взгляд оставался невозмутимым.

— География в данном случае не имеет первостепенного значения, Генри. Генетический материал — это как пазл. Важно собрать достаточное количество фрагментов, чтобы воссоздать цельную картину. Мы, конечно, используем и американские образцы, и аргентинские, и китайские. Знаете, мир науки — это мир сотрудничества.

— Насколько мне известно, — продолжал Генри, — вы не закупали кости наших динозавров по официальной линии.

— Есть частные коллекционеры, — пожал плечами Костров. — Нам ведь не нужен полный скелет птеранодона, достаточно костей с генетическим материалом.

Кайли с трудом верилось в происходящее. Перед ней разворачивался процесс, граничащий с научной фантастикой, но, судя по уверенным лицам ученых, ставший здесь обыденностью. Она знала, что теоретически это возможно, но наблюдать за этим вживую… это было потрясающе, словно стать свидетелем сотворения мира.

Генри хмыкнул, явно не до конца убежденный ответом Кострова. Он окинул взглядом лабораторию, словно пытаясь разглядеть спрятанные улики, тени сомнений в этом храме науки.

— "Частные коллекционеры", — повторил он с легкой иронией, словно пробуя фразу на вкус. — Весьма удобно. И, конечно, никаких вопросов о происхождении генетического материала не возникает?

Сидоров перевел взгляд с Генри на Кайли, словно ища поддержки в этом заочном споре, словно призывая ее стать арбитром в этом научном поединке.

— Мы соблюдаем все необходимые этические и юридические нормы, Генри. Все образцы, используемые в наших исследованиях, получены законным путем и сопровождаются всей необходимой документацией.

В тот же момент к Генри и Кайли подошла сияющая Фалина и с улыбкой протянула распечатанный листок, словно даря ключ к сокровенной тайне.

— Позвольте сделать вам маленький подарок? — улыбнулась она. — Та формула селекции розовой сирени, которую при вас вывел наш компьютер… Я перевела ее в биохимические формулы и дарю из вам. Если хотите — можете вырастить «компьютерную сирень» дома в Америке!

Генри взял листок, пробежал глазами по сложным формулам и слегка приподнял бровь, словно пораженный неожиданным поворотом.

— Весьма любопытно, Екатерина, — сказал он, стараясь скрыть удивление. — Никогда бы не подумал, что математика может быть столь… поэтичной.

Кайли заглянула через его плечо. Символы и цифры действительно напоминали странный, завораживающий язык, понятный лишь посвященным. Она представила, как эти абстрактные вычисления превратятся в душистые соцветия сирени, и невольно улыбнулась, пораженная красотой науки.

Сидоров довольно кивнул, явно гордясь работой Фалиной, словно представляя ее как символ русского научного гения.

— В этом вся суть нашего подхода, Генри. Мы используем математику как инструмент для познания мира, даже такого, казалось бы, далекого от нее, как генетика растений. Мы соединяем науку и искусство, создавая нечто новое и прекрасное.

Кайли неотрывно смотрела на экран, где трехмерная модель реконструированного генома стегозавра плавно вращалась, подсвеченная неоновыми цветами. Она не могла сдержать восхищения от увиденного. Воскрешение существ, вымерших миллионы лет назад, казалось невероятной фантазией, но здесь, в этом стерильном зале, это становилось осязаемой реальностью.

— Модели Фалиной, — продолжил Сидоров, заметив ее интерес, — позволяют нам предсказывать структуру ДНК даже в самых поврежденных образцах. Это как решать сложнейшую головоломку, где каждая косточка, каждый фрагмент ткани — это часть огромной мозаики. И мы, благодаря ее гениальности, научились складывать эту мозаику обратно, восстанавливая картину прошлого.

— Вы корректировали геном динозавров? — спросил Генри, понимая, что тема происхождения генетического материала динозавров зашла в тупик, словно корабль, севший на мель.

— Нет, — твердо ответила Фалина, будто высекая слова из камня. — Динозавры должны быть точно такими, какими и были. Точь-в-точь! — заключила она, отчеканив каждое слово и стукнув каблучком об пол, точно ставя восклицательный знак в конце научного постулата.

Генри непонимающе нахмурился. "Но как же тогда…?"

— Всё дело в палеогенетике, — перебил Костров, до этого молчаливо наблюдавший за происходящим, словно мудрый стратег, ждущий своего часа. — У нас огромная коллекция ископаемых останков. Мы извлекаем из них фрагменты ДНК и используем уравнения Кати для восстановления полных геномов.

— То есть вы не добавляете гены современных животных, чтобы заполнить пробелы в ДНК динозавров? — уточнила Кайли, пытаясь осознать разницу между подходом InGen и русским методом, словно сравнивая две разные философские школы.

— Ни в коем случае, — покачала головой Катя, отгоняя дурную мысль. — Это было бы кощунством. Мы стремимся к абсолютной аутентичности. Наши динозавры — это не гибриды, а абсолютно точные копии тех, что когда-то населяли Землю. Я сделала только одно исключение, выведя черно-зелёного брахиозавра.

Кайли ощутила, как по спине пробежали мурашки, словно предчувствие чего-то невероятного. Черно-зеленый брахиозавр… Она помнила фотографии этого поразительного существа, просочившиеся в научные журналы пару недель назад. Его необычный окрас вызывал бурные дискуссии в научном сообществе. Многие считали это генетической аномалией, случайностью. Теперь же выяснилось, что это осознанный эксперимент, акт научного бунтарства.

— И почему же вы решили сделать такое исключение? — с любопытством спросил Генри, явно заинтригованный, как-будто перед ним открылась дверь в неизведанное.

Костров с улыбкой достал из папки старую советскую книгу Голосницкого «Путешествие в прошлое». На обложке был нарисован черно-зеленый брахиозавр, бредущий по озеру или болоту в лунном свете, как призрак из далекого прошлого.

— Любимая в детстве книга нашей Катюши, — сказал он с улыбкой, раскрывая секрет детской мечты, ставшей научным экспериментом.

Катя покраснела, но тут же взяла себя в руки, словно одергивая непослушную эмоцию.

— Мне всегда казалось, что это идеальный образ динозавра, — пояснила она. — Воплощение мечты о прошлом, увиденном глазами ребенка. Я просто хотела воплотить эту мечту в реальность.

Сидоров кашлянул, пытаясь скрыть улыбку, точно отец, умиленный шалостью своего гениального ребенка.

— Екатерина Николаевна у нас человек творческий, — проговорил он. — Иногда ее научные изыскания приобретают весьма неожиданные формы. Но, должен признать, черно-зеленый брахиозавр получился весьма эффектным.

— Но не волнуйтесь: у нас есть и настоящие, природные, и черно-зелёные брахиозавры, — добавил Костров. — Наука не пострадала, а детская мечта воплотилась в жизнь.

Кайли продолжала молча наблюдать за происходящим, чувствуя себя одновременно восхищенной и немного потерянной, словно попала в сказку, где наука и детская фантазия переплелись в причудливом танце. Она словно попала в другой мир, где научные достижения граничили с детской наивностью, а гениальность уравнений Фалиной сочеталась с ее капризным желанием создать динозавра, сошедшего с обложки старой книжки. Генри, казалось, был в полном восторге от увиденного, как ребенок, попавший в Диснейленд. Он продолжал задавать вопросы о палеогенетике, о методах извлечения ДНК из ископаемых останков. Катя, вдохновленная его вниманием, охотно делилась подробностями, увлеченно рассказывая о сложностях и тонкостях процесса, словно делясь секретом волшебства. Сидоров и Костров с гордостью наблюдали за этим обменом знаниями, словно демонстрируя миру достижения своей страны, словно показывая сокровище, рожденное на русской земле.

— Мы вывели морозоустойчивые, древовидные папоротники, — с гордостью заявила Катя. — А сейчас творим волшебство с геномом араукарии. Наша цель — не просто морозостойкость, а взрывная скорость роста! — В глазах ее заплясали озорные искорки. — И тогда… — она расплылась в счастливой улыбке, — мы воссоздадим мезозойские джунгли прямо здесь!

— А вдруг эта "ледяная" араукария вырвется на свободу? — с тревогой в голосе спросил Генри.

— И что с того? — искренне изумилась Фалина. — Представьте: бескрайние, засушливые просторы Крыма превратятся в цветущие субтропические оазисы! Люди будут бродить в тени гигантских деревьев, наслаждаясь первозданной красотой!

Кайли невольно поежилась, вспомнив, как скрежетали экскаваторы, безжалостно уродуя склоны крымских гор.

— Что же вызвало трудности? — поинтересовался Генри.

— Да наша Катюша воюет с местными экологами, — усмехнулся Сидоров. — Она, как Кассандра, глуха к их предостережениям, зато в прессе мечет громы и молнии!

Кайли переводила взгляд с восторженной Фалиной на ироничного Сидорова, пытаясь понять, как в одном человеке могут сосуществовать гениальная научная прозорливость и обезоруживающая… наивность. Идея превратить Крым в мезозойский парк казалась одновременно дерзким вызовом, балансирующим на грани безумия, и безумно притягательной мечтой. Но что станет с хрупким равновесием степных экосистем? Какая судьба ждет немногочисленных обитателей этих полупустынных земель?

— Да почему именно Крым?! — не удержалась Катя, и Кайли вздрогнула, осознав, что ее сомнения озвучены. — Мы же берем под парк два брежневских водохранилища! Что в них ценного? Что?! — Катерина шла в наступление. — Конечно, смотря что считать ценностью… Но что-то я не видела толп почитателей брежневской меланхолии, — презрительно скривилась она.

— Ну, как сказать… — пробормотал Генри, пытаясь сгладить острые углы. — Любое вмешательство в природу чревато непредсказуемыми последствиями…

— Да это же и без того фальшивая природа, жалкий эрзац! — живо подхватила Катя. — Мы ведь не заповедные рощи трогаем, в конце концов.мы меняем эрзац тысяча девятьсот восьмидесятого года. Не помню, — фыркнула она, — чтобы раньше его считали очень ценным.

Кайли сглотнула, ощущая, как щеки заливает предательский румянец. Она привыкла к выверенным формулировкам, к филигранной точности аргументов, к трепетному отношению к любой, даже самой скромной экосистеме. А тут — сокрушительный напор, непоколебимая уверенность в собственной правоте и пренебрежение к «эрзацу» . Ей стало интересно, как бы отнеслись к подобным проектам в Америке. Там такая инициатива вызвала бы бурю протестов и бесконечную череду судебных исков.

— И потом, — добавил Костров, — мы же не варварски насаждаем эти растения где попало. У нас строжайший контроль за распространением. Все под неусыпным наблюдением, и мы готовы мгновенно реагировать на любые изменения. Мы ученые, а не вандалы.

— Это их «Зеленый фронт» — вот истинные варвары, — парировала Катя. — Настоящие мракобесы…

— Да ладно тебе, Катюша, — примирительно произнес Сидоров. — Не стоит так заводиться. У каждого своя правда.

— Правда… — фыркнула Фалина. — У них не правда, а дремучее невежество! Они хотят законсервировать мир в первобытном состоянии. Вернуться к выгребным ямам и умывальникам во дворе… — Сидевшие за компьютерами сотрудники не смогли сдержать смех.

— Ладно, идемте-ка дальше, — вздохнул Сидоров. — Боюсь, лаборатория — зона строгого режима. Туда вас, к сожалению, мы пустить не можем. Зато в четвертый отдел, где содержат и изучают динозавров, мы обязательно заглянем.

Кайли и Генри обменялись взглядами, пытаясь переварить услышанное. В воздухе повисла напряженная тишина, которую прервал лишь тихий смех сотрудников лаборатории, явно привыкших к эксцентричным выходкам Фалиной. Сидоров, казалось, чувствовал себя немного неловко, но быстро взял ситуацию под контроль.

— Не обращайте внимания, — сказал он с мягкой улыбкой. — Катя — очень увлеченный человек, и иногда ее эмоции берут верх. Но она гений мирового масштаба, и без нее работа центра была бы невозможна.

Костров энергично кивнул в знак согласия.

— Да, Катя — настоящий гений. Просто немного… своеобразный. Но без ее энтузиазма этот проект не был бы таким захватывающим.

Они покинули отдел и направились к выходу из здания. Кайли шла молча, погруженная в свои мысли. Ей было сложно понять, как в одном месте могут сочетаться передовая наука, детская мечтательность и столь радикальные взгляды на экологию. Она чувствовала себя Алисой, попавшей в Зазеркалье, где все привычные ей понятия перевернулись с ног на голову. Генри тихо говорил Патрику, что это очень радикально по отношению к экологическим организациям, а журналист, как поняла Кайли, объяснял ему, что у русских заботятся о территории только в том случае, если она имеет природоохранный статус: все остальное для них не значит ничего. Однако Ксения не дала Фалиной и шагу ступить, сразу же обступив ее со своим блокнотом.

— Екатерина Николаевна… позвольте пару вопросов для моего блога? — Ксения выразительно посмотрела на Катю.

— Да хоть пять! — спокойно ответила Фалина. — Я всегда вам рада!

— Спасибо! Скажите, а после ваших открытий исчезнет профессия селекционера? — чуть жеманно, но с явным интересом спросила Ксения. — Не вымрет ли она?

Первый в истории прямой репортаж из биогенетического центра мгновенно взвинтил количество подписчиков на ее блог до небес. Подруга Маша оставила восторженный комментарий: «Ксю, ты мега-женщина!», а бывший приятель Альберт ограничился лаконичным: «Ксюн, ты даешь!». Ксения улыбалась: она была счастлива от мысли, что теперь никому из знакомых до нее не дотянуться. И ее фотография с Фалиной, стоящей у доски с маркером в руке, завтра разлетится по всем СМИ.

— Может, и вымрет… — пожала плечами Катя, чеканя каблуками по ступенькам лестницы. — Ну и что? Вымерла же профессия трубочиста или фонарщика. Да и кавалеристов сейчас в армии нет.

Ксения на секунду запнулась, торопливо записывая ответ в блокнот. "Вымерла" прозвучало как приговор, хотя Фалина, очевидно, не видела в этом ничего трагичного. Но Ксения-то знала, что за каждой профессией стоят люди, судьбы, целые поколения, посвятившие себя одному делу. Представить, что селекционеры, с их кропотливым трудом и чутьем к природе, просто исчезнут, было невыносимо тяжело.

— Конечно, никто не запретит заниматься на даче варварской селекцией, — усмехнулась Катя. — Но на фоне компьютеризации, перевода селекции в математические формулы, это будет постепенно уходить в прошлое. Научная селекция станет компьютерным расчетом формул и предложением компьютером оптимального решения.

Ксения лихорадочно строчила, стараясь не упустить ни слова. "Компьютеризация… математические формулы… оптимальное решение…" Слова складывались в холодную, бездушную картину будущего, где человеческому опыту и интуиции не оставалось места. Она представила себе пыльные архивы селекционных станций, заполненные пожелтевшими от времени записями, гербариями и зарисовками, сделанными руками людей, влюбленных в свое дело.

— Ну а почему нет? — улыбнулась Катя. — В советские времена во всех дворах и гаражах мужички лежали под машинами, что-то мастеря. Теперь их нет. После создания сервисных центров они стали не нужны, не так ли?

Девушка опустила блокнот, словно он вдруг стал непомерно тяжелым. Аналогия с автомеханиками прозвучала убедительно, но в то же время резанула слух. Машина — это механизм, созданный человеком, а растение — живой организм, часть сложнейшей экосистемы. Неужели возможно свести все к простым формулам и алгоритмам?

— Приведу более сложный пример, — продолжала Катя. — Доблестным рыцарям пятнадцатого века очень не нравилось появление огнестрельного оружия. Как это простолюдин стал сильнее благородного сеньора? Квентин Дорвард пытался делать вид, что ничего не происходит, и жить как во времена Айвенго, пока швейцарская пехота с пушками не смела доблестных рыцарей с лица земли.

Ксения подняла глаза на Фалину. В ее словах звучала холодная логика прогресса, беспощадная и неотвратимая. Но в глазах Ксении отражалось неприятие, тихий бунт против такого будущего. Она видела в селекционерах не просто профессию, а нечто большее — хранителей знаний о природе, посредников между человеком и миром растений.

Компьютеры, математические модели, оптимальные решения — все это казалось чуждым и враждебным миру, где царили запахи земли, шелест листьев и пчелиное жужжание.

— Но ведь селекция — это не просто создание новых сортов, — все же произнесла Ксения, пытаясь вернуть разговор в другое русло. — Это сохранение биоразнообразия, адаптация растений к меняющимся условиям среды. Компьютер может просчитать оптимальный генотип, но он не почувствует, как растение реагирует на засуху, как сопротивляется болезням.

— О, это уже прошлое, Ксения, — отмахнулась Катя. — Мы используем не просто уравнение, а целую систему уравнений стабилизации генома!

— А мне вот кажется, что селекционер теперь станет дизайнером… — вставил подошедший Патрик. — Он будет заказывать, какие нужны цветы и растения, разрабатывать концепции посадок.

Ксения замерла, пытаясь осознать услышанное. "Дизайнером… заказывать цветы…" В ее голове смешались образы: с одной стороны, бескрайние поля, усыпанные цветами, выведенными кропотливым трудом селекционеров, с другой — глянцевые журналы с идеально выверенными ландшафтными композициями, созданными по чьему-то заказу. Получалось, что вместо творца, созидателя, селекционер превратится в исполнителя чужой воли, в придаток к модной тенденции?

— То есть… — медленно произнесла Ксения, — селекционер больше не будет сам определять, что нужно миру растений, а будет лишь исполнять заказы? Будет создавать то, что модно, а не то, что полезно, устойчиво, необходимо для сохранения экосистемы?

— Ну почему же, — возразил Патрик, — полезность и устойчивость тоже могут быть частью заказа. Сейчас, например, очень востребованы растения, устойчивые к засухе или болезням. Просто теперь процесс будет более управляемым, более предсказуемым.

— Мы сможем создавать растения с заданными характеристиками, которые будут идеально вписываться в городской ландшафт или в экосистему определенного региона, — охотно развила его мысль Катя.

— Да. Это как с архитектурой — раньше строили дома из того, что было под рукой, а теперь проектируют здания с учетом всех требований и пожеланий заказчика, — подтвердил Патрик.

Ксения почувствовала, как ее надежда тает. Слова Патрика звучали разумно и убедительно, но за ними скрывалась перспектива утраты чего-то важного, чего-то, что невозможно выразить простыми формулами и расчетами. Утраты связи с природой, утраты интуитивного понимания потребностей растений, утраты той самой "любви к коню", о которой говорила Катя. Она посмотрела на Фалину, ожидая увидеть в ее глазах хоть тень сомнения, но увидела лишь уверенность и непоколебимую веру в прогресс. И тогда Ксения поняла, что ее тихий бунт обречен на поражение.