Пламя и кровь (джен)

Но вернёмся назад, в день Горького Праздника.

Сложно было бы предположить, что смерть сьера Лейнора и увечье принца Эймонда — а роковой удар стоил принцу правого глаза — останутся без последствий. И они не остались: принц Деймон и принцесса Рейнира лишились половины содержания, их дети были переданы на воспитание родственникам, их драконы — скованы в Логове, а они сами были обязаны обитать отныне в Девичьей Башне и упреждать короля и десницу заранее о любой своей поездке.

На этих условиях они продержались целый год.

Тяжёлый год

Именно в тот год принцесса Рейнира получила прозвище Чёрной — частью оттого, что везде появлялась в чёрном уборе незнатной вдовы (ещё одна мера наказания: ей предстояло год носить такой траур, ещё два года — королевский, а затем выйти замуж за принца Эйгона), а частью оттого, что народ её не сильно любил и винил в смерти своего Летнего Лорда.

Если король и его остальная семья могли себе позволить ездить в возке с поднятыми шторами, или и вовсе в открытой коляске, так что подданные могли их видеть и даже обращаться к ним с просьбами, то принцессе Рейнире приходилось пользоваться полностью закрытыми возками и паланкинами — очень уж много всего кидал в них благодарный народ.

Впрочем, ездить ей много не приходилось. Септу она не посещала, окончательно присоединившись к религии своего дяди, а поездки для развлечения были жёстко ограничены королевским указом — так, в Тур по Простору её не взяли, причём королева Алисента насмешливо заметила, что принцессе Рейнире это будет по нраву, ведь она находит Туры скучными и утомительными.

Решение оставить её в столице одну, впрочем, аукнулось королевской семье; но об этом позже.

Что до принца Деймона, он не слишком огорчился вынужденному заключению и выпросил у брата дозволение снова возглавить Золотых Плащей, чем весьма огорчил едва-едва начавшего успокаивать столичных жителей мэра города мастера Лимонда Уотерса и весьма обрадовал старых приятелей, вернувшихся к "чисткам", пьянству и распутству.

Впрочем, счастливым принца назвать тоже было нельзя. Его мужские беды никуда не желали деваться; чтобы бороться с ними, он пристрастился к лиснийскому кифу, порошку, дающему невиданную мужскую силу и туманящему разум — но и тогда не достиг полного успеха: киф помогал ему начинать, но закончить он никак не мог.

Страдал он и от своего рода одиночества. Из женщин, окружавших его раньше, с ним оставалась лишь верная леди Миз; его дочери, рыдающие и умоляющие оставить их с любимым отцом, отправились на Дрифтмарк, а принцесса Рейнира поначалу винила его в своих бедах и не желала с ним разговаривать.

Однако чем дольше длилась опала, тем больше сближались дядя и племянница — так что, стоило двору отправиться в пресловутый Просторский Тур, они освободили своих драконов, выкрали детей Рейниры из детской и бежали на Драконий Камень, где и заключили брак по закону и обычаям Древней Валирии.

Вторая опала

Это был, пожалуй, единственный раз, когда король Визерис по-настоящему рассердился на брата. Даже история с «принцем на один день» не вызвала такой ярости. И неудивительно: своим демаршем принц Деймон поставил брата перед очень неприятным выбором, а выбирать король Визерис очень не любил, особенно из двух зол.

Первым злом для него было поддержать кандидатуру дочери на престол — дочери, а не её будущего ребёнка-мальчика, как это было в случае с Лейнором. Вторым же — признать свою ошибку и поддержать своего сына, принца Эйгона, а значит — королеву Алисенту и весь клан Хайтауэров, чью службу он, скрепя сердце, ценил и принимал, но которых к тому времени уже ненавидел.

Этого выбора он всеми силами пытался избежать, и ради него предназначил нелюбимую дочь в жёны равно нелюбимому сыну, уничтожая противоречие и позволяя себе казаться правым с любой стороны — но теперь, милостью принца Деймона, выбор стал неизбежен.

И то ли любовь к брату победила, то ли ностальгия по первой жене, не докучавшей ему делами государства и не пытавшейся быть умнее него, но Визерис выбрал принцессу Рейниру.

Однако свой выбор он обставил так, что многим он остался неочевиден. Принц и принцесса получили во владение Драконий Камень, удел наследника престола, это верно — но с запретом посещать любые земли на континенте. Они свободно могли, впрочем, летать в Эссос, на Дрифтмарк, Тарт, Эстермонт и любые другие острова Узкого Моря — даже на Железные Острова, буде им пришла бы в голову такая мысль и они смогли бы заставить дракона пересечь континент без единой остановки.

Как водится, у этого выбора были свои последствия; однако сначала следует поговорить о тех, для кого королевский приказ стал настоящим наказанием: о детях Рейниры.

Чёрные дети

Смерть сьера Лейнора, заменившего им отца, тяжело ударила по мальчикам, как и вынужденная разлука с матерью — целый год они провели под надзором королевы Алисенты, а вернее — армии нянек, септ и мейстеров, поскольку у королевы не было времени на чужих детей.

Неудивительно, что полёт на Драконий Камень показался им спасением. Но это спасение, эта надежда, были ложными.

Принцесса Рейнира не простила сыновьям их «вину» — то, что они навлекли на неё немилость, то, что из-за удара Люцериса она целый год подвергалась унижениям — и открыто пренебрегала ими, часто вслух рассуждая, что вскоре она родит чистокровных валирийцев принцу Деймону, а этих, нечистых — принесёт в жертву духу вулкана.

Со временем она смягчилась, и даже приблизила к себе Джекейриса, желая по мере возможности обучить его управлению — но, сама в нём не разбираясь, не могла дать хороших уроков.

Не было на острове и септ; и их, и септонов принцесса и принц изгнали, объявив о возвращении к валирийским корням. Место добрых богослужений заняли ночные бдения на склоне вулкана и пышные жертвоприношения, после которых всех участников мазали жертвенной кровью в знак благословения, а останки скармливали драконам, украшенным цветочными гирляндами.

Мейстер Драконьего Камня, некто Герардис, также принял новую религию — как говорили злые языки, потому, что она дозволяла ему свободно водить блудниц — и учил ей молодых принцев вместе с основами грамоты, счёта и валирийского языка: все прочие науки их родители считали лишней тратой времени.

И тем не менее, эти дети продолжали любить свою мать. Они утешали её, когда гнев принца Деймона, бессильный, как его естество, обрушивался на неё потоком ударов; они сидели с ней рядом, когда она болела, соревнуясь за право поднести ей воды, подать микстуру или осыпать её освящённым пеплом и смазать ей лоб драконьей кровью.

И вместе с детьми росли их драконы — вольные, не приученные к оковам, но привычные к поклонению, сильные и смелые, напитанные лучшим мясом, какое могли найти принц и принцесса. Ведь драконы есть воплощение валирийских богов и проводники их воли, и каждое слово драконов слушали, как святое пророчество.

Братская помощь

Бесспорным главой новой религии был принц Деймон. Он придумывал всё новые извращённые ритуалы; так, на четвёртый год сидения на острове ему вздумалось вернуть старый закон о первой ночи, и теперь к нему приводили всех девочек, достигших десяти лет — младше этого ещё считались детьми, а старше, по валирийским представлениям, уже могли утратить девственность самостоятельно, что следовало упредить.

Часто его видели обнажённым, увенчанным цветами и танцующим на склоне вулкана; злые языки винили в этом неумеренное потребление кифа, верующие же, которых с каждым годом становилось всё больше, говорили о священном вдохновении и ждали новых откровений самозваного пророка.

Каждый год он просил и требовал вернуть ему дочерей; каждый год лорд Корлис решительно ему отказывал, а леди Рейнис грозилась напустить на него свою Мелеис и «показать, какое мнение в самом деле об этом шарлатане имеют истинные драконы». Однако принц не сдавался; как некогда свою племянницу, он забрасывал дочерей письмами, подкупая рыбаков тайно доставлять их на Дрифтмарк. Письма эти наполовину были полны отцовской любви, на другую же — богопротивного бреда, о котором и говорить стыдно.

Но больше всего он желал одного: сына. Валирийского, чистокровного сына, который продолжит его дело, который взойдёт на престол, который станет новым пророком — одним словом, воплотит все мечты принца Деймона. Но в силу его слабости, принцесса Рейнира не могла ему дать желаемое — и снова и снова страдала от его гнева.

Решение она нашла нетривиальное: отправившись, не спросив у мужа дозволения, на Тарт, она вороном вызвала туда принца Эйгона и умолила его зачать ей дитя. Со своей точки зрения она не совершала никакого греха: Эйгон, после Деймона, был старшим способным к размножению драконлордом в семье, а следовательно, именно ему принадлежали все женщины, и в том числе Рейнира.

Через два года после рождения сына, названного Эйгоном и не помазанного в Святую Веру, но искупанного в крови по обычаю валирийцев, она повторила трюк и на сей раз родила ещё одного сына, Визериса.

Кризис на Дрифтмарке

В 127 году, словно чуя недоброе, на Ступени снова нахлынули волны полурассыпавшейся Триархии в последней отчаянной попытке доказать её право на существование, и лорд Корлис с супругой — а также Мелеис — направились туда, чтобы этот потоп остановить.

Дрифтмарк остался под управлением Веймонда, младшего брата лорда Корлиса, и его сына, тоже Веймонда. Дрифтмарк, что важнее, остался без защиты — а королевский приказ не запрещал принцу Деймону посещать острова.

В тот же день, когда флот лорда Корлиса (и Мелеис) прислали весть о своём прибытии на Ступени и начале боевых действий, на Дрифтмарк прибыл принц Деймон на Караксесе и потребовал отдать ему дочерей и дракона Бейлы, Лунную Плясунью.

Сьер Веймонд отказал ему и в резких словах велел убираться вон из владений Веларионов. Принц Деймон в ответ выхватил Тёмную Сестру — меч, дарованный ему некогда братом в знак любви и дружбы — и отсёк сьеру Веймонду голову. Тело он забрал с собой и позднее скормил Караксесу в очередном валирийском ритуале.

Так дочери Деймона воссоединились со своим отцом — к добру, или, скорее, к худу. Но горести Веларионов ещё не закончились.

Со Ступеней пришла весть о ранении лорда Корлиса, и заговорили даже о его скорой смерти — в конце концов, старику было уже семьдесят пять лет. С Драконьего Камня по этому случаю прибыл на своём драконе Арраксе принц Люцерис Веларион, ожидая вступить в наследство по праву сына сьера Лейнора.

Сьер Веймонд младший мог стерпеть убийство своего отца, и даже оправдать его тем, что отец в самом деле был очень груб с принцем Деймоном — сьер Веймонд младший смертельно боялся Караксеса — но он не мог видеть бастарда пристраивающимся на трон Морского Царя.

Вместе со своими сыновьями, он тайно погрузился на корабль и направился в столицу, где воззвал к королю о справедливости. Их судьба всем известна: сьер Веймонд лишился головы за мятеж и подстрекательство, а его сыновьям вырвали языки за клевету на принцев крови.

Король Визерис мог быть вынужден избрать наследницей нелюбимую дочь, а её наследниками признать нагулянных ею детей — но он не мог никому позволить сказать, что он неправ, что его дочь и брат — преступники, а их дети — бастарды.

Все должны были поддерживать иллюзию, угодную государю. Но вскоре эта иллюзия рухнула у него на глазах.