Экстремальная медицина (джен)

Из дневника Ромена Шасёра

Меня зовут Ромен, Ромен Шасёр. Оборотень. Ребята считают это забавным. А когда эти двое что-то там считают, спорить с ними просто бессмысленно. Так что мне ничего не оставалось, как признать: да, это действительно смешно — оборотень по фамилии Охотник.

Охотиться я, кстати, умею. Не как оборотень, конечно — как человек. Отец научил. Но это — на крайний случай, который в моей жизни вряд ли случится. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.

Оборотнем я стал в шесть лет. Наверное, хорошо, что так рано. В этом возрасте любые изменения воспринимаются… ну, более естественно, что ли. Случись это позже — привыкнуть, мне кажется, было бы значительно сложнее. А так… да, привык. Живут же люди без руки или без ноги, без глаз даже. Хотя разница всё же имеется, причём принципиальная: любые другие уродства опасны только для самого человека, а ликантропия — для других. Хотя и для самого оборотня это, как любит выражаться Жан, «удовольствие значительно ниже среднего». Очень сильно ниже.

В первые годы я проводил полнолуния в специально оборудованном погребе. Отец с дядей Этьеном вырыли его в стороне от двора, за теплицами. Близкое присутствие человека бесит оборотня, поэтому родители уходили подальше, как только начиналось превращение. Хотя первые несколько раз отец оставался рядом до самого конца, а мама стояла у двери, страховала его. Пишут, что первая трансформация может убить. Правда, если бы что-то пошло не так, ничем бы мама не помогла, нечем тут помочь. И всё же уйти они не могли, и я их понимаю. Но смотреть на такое… не знаю, сколько лет жизни это у них отняло.

А потом я как-то раз представил, что случится, если родители однажды не успеют уйти. Нет, я и раньше знал, что могу их покусать, и даже представлял, как они тоже станут оборотнями, и мы будем вместе оборачиваться — я тогда ещё не знал, что в полнолуние другой оборотень для тебя не товарищ, а конкурент. Только в тот раз до меня дошло, что я могу их не просто покусать, а совсем. Потому что когда я волк — я не помню, что это мои родители, меня их запах тогда бесит так же, как всякий другой человеческий. И когда я это представил… ой, как же я тогда ревел! А потом сказал, чтобы они больше со мной не сидели, что я большой уже, прекрасно сам себя развлеку, книжку вот почитаю. Читать я тогда уже любил.

Отец, наверное, всё понял, потому что сразу согласился. А мама сперва спорила, а потом сделала магическую «гляделку» и через неё за мной следила. Это безопасно, а ей так спокойнее было. Наверное.

Мама предполагала обучать меня дома, как это принято в магических семьях, но отец настоял на том, чтобы я ходил в школу в Малеструа, как Жак и Жанна. После превращения мне часто приходилось отлёживаться, но это как раз проблемой не было. Мама, как фельдшер, могла сама выписывать справки, а то, что поздний ребёнок получился болезненным никого не удивляло. На самом деле я почти никогда не болел, ликантропия такая странная болезнь, которая дарует здоровье. Иногда мне ужасно хотелось рассказать правду кому-то из одноклассников — просто потому, что надоедало врать о простудах и коликах. Но я знал, что делать этого нельзя.

Может быть, поэтому друзей у меня в начальной школе не было, хотя желающих дружить хватало, моих родителей в округе знали и любили. Но через некоторое время от меня отстали, сочтя нелюдимым. Нелюдимым я не был, но дружить и врать одновременно не умел.

Наверное, это было глупостью. А может и нет.

Потом мне исполнилось одиннадцать и вопрос встал снова. И теперь уже отец был против того, чтобы я шёл в школу. Все европейские магические школы — интернаты, а значит, проблем должно было стать в разы больше, да и вероятность «проколоться» возрастала неимоверно. И мама с ним было согласилась, но в начале лета в нашем доме неожиданно появился директор Абри-де-Монтань, метр Дагобер. Как я потом узнал — чисто случайно — он решил, что отец запрещает мне изучать магию, и приехал разбираться. И уж не знаю как, но ему удалось уговорить маму сказать правду. Может, и хорошо, что удалось, потому что в школу я всё же пошёл. А проблема полнолуний была решена с помощью трансфер-медальона[1], он же многоразовый портключ[2]. Предстояло, правда, ещё придумать, как объяснять мои регулярные отлучки соседям по комнате. Но эту проблему тоже удалось решить. Точнее, тогда мы посчитали, что удалось…

Говорят, в Англии проложена специальная магическая железнодорожная ветка от Лондона и аж до Шотландии. И детей в школу собирают на Лондонском вокзале. Совершенно не понимаю, зачем. Можно подумать, все английские маги живут в Лондоне и окрестностях. У нас дети из магических семей переправляются через камины сразу в Преддверье — огромную пещеру, через которую пролегает единственный проход в долину. А тех, у кого оба родителя симплиты, встречают в ближайшем магическом поселении, такие почти в каждом департаменте есть, где отдельные, а где в городских кварталах спрятанные. Почти — это потому, что они в основном все давным-давно существуют, а в старину страна по-другому делилась. Да и было по-разному: где маги от симплитов прятались, где у герцогов защиты от церкви искали, а где и наоборот, у церкви от светской власти. В монастырях тоже не одни дураки да фанатики были, чтобы от настоящих чудес отказываться.

У нас камин был, хотя пользовались мы им довольно редко: так уж сложилось, что у мамы приятелей в магическом мире было немного — школьных война развела, а новые не появились. Да и родственников близких не осталось, а с теми, кто был, она отношений почти не поддерживала. И всё же такой способ путешествий был мне не сказать, чтобы в новинку, по этому поводу я не волновался. Но в целом трусил страшно, хоть и старался изо всех сил этого не показать. Уж не знаю, насколько у меня это получалось, думаю, что не очень.

По правилам, учеников трёх младших классов мог сопровождать кто-то из родителей, а симплиторов[3] сопровождают семиклассники, их совет школы назначает. Правда, из третьеклассников уже мало кто был с родителями, как я потом узнал, уговорить родителей тебя одного отпустить за доблесть считается. А младшие в основном как я, с мамами, только некоторых отцы провожали. Наверное, мамы за детей сильнее переживают.

Про Преддверье мама мне рассказывала, конечно, только рассказы это одно, а своими глазами увидеть совсем другое. Это природная пещера, с потолка сталактиты свисают. Пол, правда, выровнен. А стен не видно, там сплошная полоса огня, только в двух местах разорванная: вход снаружи и проход в Долину. В центре крохотное озерцо, говорят, ужасно глубокое, а вокруг семь очагов. Из своего камина ты выходишь через огонь у стен, а обратно через очаг, наверное, чтобы друг с другом не спутаться. Огни все яркие, сталактиты мерцают, но и пещера громадная, так что получается немножко сумрачно и очень таинственно. Я так залюбовался, что даже бояться забыл.

Наверное, мама специально так подгадала, чтобы без долгих прощаний, потому что не успел я толком оглядеться, как раздался звук гонга, а за ним громкий женский голос, который велел ученикам собраться по классам. Я простился с мамой, ухватил чемодан и пошёл вместе со всеми в ту часть пещеры, где был вход в Долину, там пол был расчерчен и цифры стояли — первый класс у самого прохода, а остальные следом.

Некоторое время в пещере стоял галдёж: родители выкрикивали вслед последние напутствия, школьники ругались, задеваемые чужими чемоданами… Чемоданы, конечно, небольшие, они все с расширением и встроенной левитацией, но на повороте их вечно заносит, и я даже знал, почему, отец про инерцию уже тогда рассказывал. При заклинании левитации только вес пропадает, а масса никуда не девается, как в космосе, где невесомость. Так что по-настоящему это заклинание должно называться антигравитацией, а левитацией — только те, что в мётлах или коврах используют, там ещё подъёмная сила и много всякого.

Минут через пять все заняли свои места и потихоньку затихли. И тут я заметил женщину, стоявшую возле прохода. Точнее, я её заметил только тогда, когда она заговорила:

— Дорогие ученики, поздравляю вас всех с началом учебного года. Для наших новичков представлюсь: я секретарь школы, меня зовут Анжелина Ле Бре. Сейчас вы по очереди пройдёте Завесу и получите эмблему своего коллежа. Прошу всех сделать шаг в сторону от центральной линии… вот так, хорошо. Начнём, как обычно, с седьмого класса…

Она стала называть фамилии и названные по одному проходили образовавшимся коридором и входили в проём, затянутый словно бы тонкой струящейся тканью, только, конечно, никакая это была не ткань, потому что они проходили насквозь и сразу пропадали из вида. Старшие, наверное, за шесть лет выучили список наизусть, потому что начали выстраиваться чуть ли не раньше, чем прозвучала первая фамилия. Чем дальше, тем больше возникало заминок, и вот, наконец, в зале остались только наши «красные мантии». Действительно, красные и действительно мантии, школьная форма здесь сохранялась со времён позднего средневековья, а классы делились по цветам радуги, от красного, «рассветного», до фиолетового, «закатного». Их иногда так и называли по цветам, а не цифрами. Мне такая одежда была непривычна, хотя в магических кварталах я бывал и видел, что многие там что-то подобное носят. Как мама говорила, «вольному воля», сама она вообще предпочитала брюки. Мне тоже мантия показалась не слишком удобной, но форма есть форма.

Глядя на старших, я невольно пытался угадать, кто из них какой лист носит. И какой достанется мне. Гадание вдвойне бессмысленное: во-первых, все три коллежа считаются равноценными, а во-вторых, никто всё равно не знает, по какому принципу происходит распределение. Просто ты проходишь сквозь Завесу и на твоей одежде, у левого плеча, возникает изображение листа. По большей части каждый год одного и того же, хотя бывает, что коллеж и меняется, обычно после первой квалификации, в шестом классе. Мама говорила, что теорий по этому поводу тьма, от друидической символики до нумерологии, но ни одна вроде бы не подтверждается. Многие считают, что распределяют по свойствам характера. Например так: шены — несгибаемы и тверды в убеждениях (или, если угодно, твердолобые кретины), шармы — вдумчивы и усердны (по-другому — унылые зануды), шатеньеры — яркие творческие личности (они же — безбашенные придурки)[4]. Некоторые убеждены, что это вообще чистая лотерея, не зря же число учеников в коллежах почти одинаковое.

Моя фамилия в списке была среди первых, но пока вызывали другие классы я успел вдоволь и нагадаться, и напереживаться. И теперь только и думал — скорее бы.

Честно признаюсь, входя в Завесу я зажмурился. Открыл глаза только через пять шагов и тут же зажмурился снова — таким ярким показалось сентябрьское солнце после полумрака Преддверья. Передо мной расстилалась долина Абри-де-Монтань.

Когда-то, в двенадцатом веке, в долине добывали олово и туда вёл широкий тракт. Замок как раз и был построен, чтобы его контролировать. Потом случился оползень, и ущелье завалило. Замок тогда пострадал не слишком сильно, вот только смысла в нём особого не стало. Месторождение было уже почти выработано, попытка расчистить ущелье вряд ли могла окупиться, а возить руду на осликах горными тропами… настолько высоко олово разве что в античные времена ценилось. И, когда через пару десятков лет наследнику старого барона предложили продать замок вместе со всей долиной и забыть об их существовании, он согласился, почти не раздумывая несмотря на то, что цена, по слухам, была более чем умеренной. Хотя кто его знает, может быть тут не обошлось и без Suusbonus[5]. Хроники о таких вещах по большей части тактично умалчивают.

Выкупившие долину маги подошли к делу серьёзно. Жителям было честно предложено на выбор: остаться там навсегда или уехать, получив некоторую сумму на обзаведение и ложную память в придачу. Кое-кто предпочёл остаться, но века смешанных браков не прошли даром и теперь всё население небольшого посёлка в долине — маги. Все тропы уничтожили, завал в бывшем ущелье нарастили и скрепили магией, а остальные элементы защиты совершенствуются по сей день. Например, когда появилась аэрофотосъёмка, пришлось разрабатывать совершенно новые заклинания. В учебнике новейшей истории даже есть такая фотография, там на месте долины унылое плато, всё ущельями изрезано и кусты клочками растут. Для симплитов Абри-де-Монтань не существует и не существовал, в документах осталось лишь упоминание о руднике, заваленном обвалом. Попасть сюда можно только магически — через Преддверье или через камины в посёлке. Но эти пути даже сейчас контролируются, а во время войны и вовсе были перекрыты.

Сначала в долине и впрямь было убежище для магов, которым надоело бегать от инквизиции, причём не только французских, итальянцев там было не меньше. Школа возникла где-то в четырнадцатом веке, а к шестнадцатому стала крупнейшей на юге Европы. Хотя и не самой известной.

Конечно, в тот момент я о таких вещах не думал. Просто смотрел. Белоснежный замок, зеркальная гладь озера, уютные домики посёлка, окружённые садами и виноградниками, а вокруг — грозные скалы… всё это ужасно напоминало раскрашенную старинную гравюру. Или рисунок в книге сказок.

Это было так красиво, что я даже не сразу глянул, какой рисунок возник на моей мантии. Оказалось — каштан. Я, помнится, ещё подумал тогда, что теория про свойства характера — полный бред. Потому что к «ярким личностям» я себя никак не мог причислить. Ну, разве что к «неординарным», да и то вряд ли по характеру. Как, впрочем, и к «безбашенным». Правда, «придурком» меня ребята потом называли неоднократно, но совсем по другим поводам.

Тем временем все первоклассники присоединились к остальным, и мадам Ле Бре повела нас всех к замку. Старшие шли группами и болтали, первоклассники в основном молча переглядывались, только несколько девчат успели познакомиться и теперь шли рядом, да двое парней, видимо, знакомых прежде, оживлённо что-то обсуждали. Листья у них, кстати, были разные.

На старых гравюрах двор замка был просторным, а башня-донжон — простой и незамысловатой. Теперь от двора остался только небольшой пятачок, а место донжона занял изящный пятиэтажный особняк. Башни тоже стали выше, в каждой теперь было семь этажей. Я думал, что это по числу классов, но оказалось, что старшие и младшие живут вперемешку. Во дворе нас разделили по коллежам и каждый двинулся в свою башню (в четвёртой жили преподаватели). В холле первого этажа староста коллежа велел нам, первоклассникам, разделиться на мальчиков и девочек и подойти к двум столикам, на которых стояли старинного вида серебряные сосуды. Оказалось, из них нужно вытягивать шарики с числами — номер комнаты. Мне досталась семнадцатая.

Когда все номера разобрали, староста велел всем идти устраиваться и собраться здесь же через час. Моя комната оказалась на четвёртом этаже: круглый холл с камином, а из него шесть дверей в комнаты и седьмая — на лестницу. На первом этаже, как потом выяснилось, не жили, там располагались кладовки, шкафы для верхней одежды и прочие хозяйственные помещения. Очень удобно, я считаю — в плохую погоду не приходится тащить всю грязь в комнаты.

Я вошёл в комнату последним. Мои новые соседи успели раньше и теперь с интересом осматривались. Три кровати, шкаф для одежды, круглый стол для занятий, полки с книгами и письменными принадлежностями… окно было одно — прямо напротив двери. В общем, ничего особо интересного, кроме затейливых светильников под потолком и над каждой кроватью. Но я уже знал, что в местах, где много магии, электричество работает плохо, поэтому многие маги используют зачарованные свечи или масляные лампы.

Мы одновременно, словно по команде, закончили осматриваться и уставились друг на друга. Один из парней почему-то напомнил мне статую Вольтера из Комеди Франсез, хотя ровно ничего старческого в нём не было — обычный пацан, худощавый, повыше меня ростом. Рыжий. Второй если на кого и походил, то на Делона в «Чёрном тюльпане»: синеглазый брюнет, очень красивый, мантия наверняка раз в пять дороже моей и волосы ниже плеч, то ли по старинной, то ли по новейшей моде. Скорее первое — я вспомнил, что в Преддверье с ним рядом стоял мужчина в традиционно-«волшебниковой» одежде и с такими же длинными волосами. С кем был рыжий, я не помнил.

Первым заговорил брюнет — невыносимо светским тоном:

— Стефан Анри Нуар, к вашим услугам. С кем имею честь?

— Ну, если честь… — протянул рыжий и уже нормальным тоном представился: — Жан Шодрон.

Я тоже назвал имя. Нуар тут же поинтересовался:

— Полукровка? Или из симплитов?

Тон его показался мне странным. Было в нём какое-то ожидание, что ли.

— А есть разница? — довольно агрессивно вмешался Шодрон. — Вот я полукровка, и что?

— Про тебя я и так знаю, — довольно-таки высокомерно пожал плечами Нуар, — у тебя отец из магической семьи. А фамилии Шасёр я по сю пору не слышал.

— У меня мама из магической семьи, — неохотно сообщил я. Манеры красавчика мне определённо не нравились, но начинать знакомство со ссоры не хотелось. — Урождённая д'Этоли. Такую фамилию ты слышал?

— Такую слышал, — кивнул Нуар. — Только говорили, что они все в войну погибли.

— Пропали без вести, — уточнил я. — Мамины родители. А она в маки́[6] была, они с папой там и познакомились.

— Серьёзно? — Нуар мгновенно забыл про всю свою аристократичность и сразу стал мне гораздо симпатичнее. — В симплитском отряде?

Мог бы и не уточнять, Вольный ковен[7] этим словом никогда не называли. Я кивнул.

— Расскажешь?

— Конечно!

Я как мог кратко пересказал, как мама попала в отряд Компьера Жака и что было потом. Выяснилось, что дед Жана тоже помогал Сопротивлению, даже однажды прятал у себя английского лётчика. Потом кто-то из нас посмотрел на часы и обнаружил, что через пять минут нам надо быть внизу. Так что делёжку кроватей мы оставили на потом, а разбор вещей — тем более.

В общем, к вечеру я решил, что с соседями мне повезло, хотя тогда ещё не представлял, насколько. Жан оказался весёлым и обаятельным парнем, хотя и довольно-таки язвительным, не зря мне в нём Вольтер привиделся. Стефан, правда, временами ударялся в этакое ар-р-ристократическое высокомерие, но мы как-то быстро поняли, что это защитная реакция — когда неясно, чего ждать от окружающих. Он позже признался, что до школы ни разу в жизни не общался с симплиторами, да и полукровок его родители, мягко говоря, не одобряли. Мне про его семью Жан потом рассказал. Я, помнится, в какой-то исторической книжке читал, что один из Роганов заявил однажды: «Королём я быть не могу, герцогом — не желаю. Я — Роган!» Так вот Нуары — это такие Роганы магического мира. Они даже дворянские титулы принципиально не употребляли, хотя всяких «де» и «ла» до сих пор могли бы навесить на себя с десяток, не смотря даже на все исторические перипетии. Но это же «симплитские игрушки», это не для них! С оккупационными властями они, правда, не сотрудничали, но не из-за патриотизма или там идей (идеи-то Ревнительские они как раз вполне одобряли), а из-за того, что те спутались с симплитами и тем собственные идеи якобы опошлили. Сами Нуары оные идеи опошлять категорически не собирались, роднились только в кругу тех, кто мог насчитать не менее десяти поколений чистокровных магов, да и общаться предпочитали в том же кругу. Ну, хоть различий между нациями не делали, по крайней мере, европейскими — например, двоюродная тётка Стефана вышла замуж за англичанина, а пра-пра-бабушка у него была, кажется, из немцев.

Сам Стефан все эти семейные заморочки терпеть не мог. Подозреваю, что его просто перекормили в детстве высоким происхождением и чистокровностью, как меня — гречневой кашей (мама считает её полезной и трижды в неделю на завтрак варит, а я из-за этого терпеть не могу). Не думаю, что он уже тогда осознанно шёл против политики семьи, скорее, просто радовался свободе, возможности «пробовать новые блюда» — даже если за это приходилось платить ссорами и выслушиванием нотаций.

Впрочем, что-что, а нотации его никогда особо не смущали. Ни от кого. Кроме, разве что, собственной совести.

[1] Трансфер-амулет — многоразовый, в отличии от обычного портключа (см.), амулет для трансгрессии. Обычно исполняется в виде медальона, срабатывающего на прикосновение к внутренней поверхности, иногда требует дополнительного голосового пароля. Переносит между двумя заданными точками. Попытки создания трансфер-амулетов с несколькими маршрутными линиями ведутся много лет, но до настоящего времени не привели к успеху.

[2] Портключ — одноразовый амулет для принудительного переноса живых существ в пространстве (трансгрессии). Срабатывает на прикосновение. Может использоваться как магами, так и симплитами и даже животными. По умолчанию является двусторонним (т.е. при повторном прикосновении возвращает в исходную точку), но это свойство можно заблокировать.

[3] Симплитор — маг, у которого оба родителя обычные люди (симплиты). Это слово считается официальным термином и по большей части не несёт отрицательной нагрузки.

[4] Шен (chêne) — дуб, Шарм (charme) — граб, Шатенье (châtaignier) — каштан. Названия коллежей в школе Абри-де-Монтань.

[5] «Заклинание доверия», на некоторое время резко повышает доверие к словам собеседника и помогает убедить человека в чём угодно, например в том, что предлагаемая сделка для него выгодна. Относится к частично запрещённым, может применяться в сделках с симплитами только по специальному разрешению Департамента Надзора. В сделках между магами практически не применяется, т.к. против него давным-давно созданы надёжные амулеты.

[6] Маки́ (фр. Maquis) — часть движения Сопротивления во Франции нацистским оккупационным войскам и коллаборационистским формированиям во время Второй мировой войны, представлявшая собой по преимуществу вооружённые группы партизан, действовавших в сельской местности.

[7] «Вольный ковен» (Coven libre) — во время Второй мировой войны организация французских магов, оказывавшая активное сопротивление оккупационным магическим властям и их французским сообщникам, т.н. «Ревнителям чистоты» (см.). Название организации было призвано подчеркнуть независимость не только от оккупантов, но и от официальных властей Магической Франции, проводивших соглашательскую политику. Ввиду малочисленности и внутренних разногласий действия Вольного ковена в первые годы войны были не слишком успешны. В 1944-45 гг. руководство Вольного ковена под давлением наиболее радикально настроенных бойцов начало активно сотрудничать с симплитским Сопротивлением.