Человек, который хотел быть услышанным (гет)

Гермиона сидела в гостиной Гриффиндора, укутавшись в плед, будто пытаясь укрыться от холода, которого не было. Камин потрескивал, за окнами шёл то ли мелкий дождь, то ли первый пробный снег, но она не замечала ни того, ни другого. Её пальцы сжимали перо так крепко, что казалось, оно вот-вот хрустнет и сломается пополам. Блокнот лежал на коленях, но она не писала. Не знала, как реагировать, не знала, что написать.

Слова профессора жгли, будто были выжжены на бумаге раскалённым железом:

Грейнджер, расскажите подробнее о вашей встрече с директором? Он что-то говорил о блокноте? О своих мотивах? Почему он выбрал именно его? Что он попросил у вас взамен? Вообще обо всём, что помните о том дне, это может быть важно.

Он спрашивал. Не приказывал и не угрожал, он просил, и это было так не похоже на привычного ей профессора зельеварения, что пугало больше, чем любой его окрик.

Гермиона закрыла глаза. Перед ней снова встал тот день: Косой переулок. Лето. Дамблдор в сиреневой мантии. Его борода, слегка запутавшаяся на ветру. Добрые голубые глаза. Ласковый «дедушкин» голос. Доброжелательность. И блокнот. Тот самый. Чёрный. С серебряной надписью. Он не просто был красивым, он был тёплым и каким-то знакомым, успокаивающим. Может, она поэтому его и выбрала? Потому что почувствовала себя хорошо, взяв блокнот в руки, и на подсознательном уровне захотела, чтобы профессору тоже было так же хорошо, как и ей?

Она вспомнила, как Дамблдор улыбнулся, когда она его выбрала, как заплатил за блокнот, вспомнила, как попросила передать его Снейпу. Как директор исчез, оставив её стоять посреди улицы с чувством, будто только что произошло что-то важное.

И только теперь, спустя годы, она поняла: Дамблдор улыбался так, будто знал что-то, что его явно радовало. Возможно, он знал, чем всё закончится? Или даже спланировал всё сам и на годы вперёд. Альбус назвал её по имени и сказал: «Ваш порыв достоин уважения», — как будто она была не просто девочкой, а кем-то, кто имел значение.

И как она должна рассказать обо всем этом Снейпу? Он сразу поймёт: всё было спланировано заранее, и оттолкнёт её. Или, чего хуже, сожжёт блокнот.

— Эй, — над ухом раздался тихий голос.

Гермиона вздрогнула. Гарри, не спрашивая разрешения, уселся рядом и внимательно смотрел на неё. Просто сидел и смотрел, как умел только он — он был рядом, но не давил на нее своим присутствием.

— Ты сидишь тут уже полчаса и пялишься в блокнот, как будто в нем записана хроника твоей жизни, — сказал он мягко.

— Может, и записана, — пробормотала она, не открывая от блокнота глаз.

Гарри, закрыв, взял его у неё и, так и не попытавшись открыть, просто повертел в руках.

— Красивый.

— Кто?

— Блокнот, конечно.

Гермиона кивнула.

— Он особенный, не так ли?

— О чём ты?

— Блокнот. В нем чувствуется что-то… ммм… не знаю, как описать. Что-то необычное.

— Ты тоже это чувствуешь?

Гарри задумался, потом улыбнулся.

— Кажется, да, он… тёплый?

Гермиону разрывало от переполняющих ее эмоций, ей просто необходимо было с кем-то поделиться своими страхами, и с кем, если не с Гарри, с человеком, которого она искренне считала настолько близким, насколько близким могла бы назвать родного брата, если бы он у нее был?

— Гарри, мы можем поговорить? Вдвоем, — Гермиона выделила это слово, — без Рона, Джинни и остальных, — неловким шепотом закончила она. — Я не знаю, что мне делать и мне нужен совет.

Гарри замер. Он как раз наливал себе и подруге чай, заботливо принесенный Добби, его движения были привычно спокойными, почти механическими — ритуал, помогавший ему держать себя в узде в дни, когда в голове шумело слишком громко. Но слова Гермионы ударили по нему с такой силой, что он чуть не выронил чайник.

Он медленно повернулся и уставился на неё, не на всесильную Гермиону Грейнджер — ту, чьи слова были законом в его личном мире, чья логика разбивала иллюзии, а уверенность была скалой, на которую он опирался, когда всё рушилось, а на девушку-подругу, которая сейчас сидела рядом с ним, бледная, с напряжённой складкой между бровями, и просила его совета.

Он не улыбнулся, не сказал: «Ты шутишь?», он просто посмотрел на неё — впервые за долгое время по-настоящему посмотрел — и понял: Гермиона напугана.

И это вдруг напугало его самого больше, чем любое пророчество и любое заклинание.

— Конечно, — ответил он тихо, поставил чайник и жестом показал на дверной проем. — Пойдём в Выручай-комнату, там нас никто не потревожит.

Он не торопился задавать вопросы, не спешил выяснить, что случилось. Он просто шёл рядом с подругой, той, кто никогда не бросала его и не отворачивалась от него в трудные моменты, как это было с тем же Роном во время Турнира, чувствуя, как привычная иерархия их трио дрожит. Раньше он бежал к ней, когда не понимал заклинания, когда ломал голову над домашним заданием, когда терялся в поисках истины, теперь же — она пришла к нему.

Когда они оказались на седьмом этаже, Гарри взял подругу за руку — тёплую, но слегка дрожащую — и трижды прошёл вдоль стены.

— Нам нужно место, где можно поговорить, — прошептал он, обращаясь к самой замковой стене. — Место, где нас никто не найдёт. Место, где мы будем как дома.

Перед ними появилась дверь — не новая, с потёртой бронзовой ручкой, как на двери в дом на Гриммо, но без мрачности и пыли.

Гарри открыл её и пропустил Гермиону вперёд. Комната встретила их мягким светом. Огромный камин горел тёплым, уютным пламенем, не яростным, а каким-то заботливым. На полу лежал старый, но чистый палас с выцветшим узором — вроде тех, что можно было увидеть в гостиной у миссис Уизли.

Вдоль стен стояли книжные полки, заставленные не только учебниками, но и потрёпанными томиками, которые Гермиона читала в детстве: «Тайна трёх деревьев», «Сказания о волшебниках Севера», там была даже её любимая «История Хогвартса» с закладками на самых интересных главах.

У окна, завешенного тяжёлыми бордовыми шторами, стоял потрёпанный диван, застеленный мягким пледом, который явно кричал о принадлежности гостей комнаты к Гриффиндору. Рядом — журнальный столик, на котором дымился чай в фарфоровых чашках, и лежали не только конспекты Гермионы, но и спортивные журналы по квиддичу, один из которых был открыт на странице с анализом тактики «Пудлемерских пантер».

В углу комнаты, как будто ожидая, когда её снова возьмут в руки, стояла «Молния», слегка поцарапанная, но по-прежнему готовая к полёту. А на стене висели, нет, — не портреты и не карты, а большая пробковая доска, утыканная пергаментами, фотографиями и записками: снимок их троих — Гарри, Рон, Гермиона — на Хэллоуине второго курса, где она смеётся, а он и Рон пытаются спрятаться от вспышки; рисунок, сделанный Роном на уроке астрономии — «Как Гарри выглядит, когда думает» (это был смайлик с грозными бровями и шрамом); её аккуратная записка: «Поттер, не смей больше прыгать с метлы, ни один снитч этого не стоит!» и его ответ: «А что, если я не могу иначе, Гермиона?».

Комната была не просто уютной, она была их. Той частью их общей родственной души, которую они никогда не показывали другим, даже Рону. Где Гарри не был «избранным», а Гермиона не была «мозгом Золотого трио», где они были просто собой.

Гарри закрыл дверь, наложил простое заклинание уединения, потом подошёл к камину, взял кочергу и поправил поленья. Пламя вспыхнуло ярче, отбрасывая тени на стены.

— Садись, — сказал он, указывая на диван. — Чай уже готов.

Гермиона бросила диванную подушку на палас, опустилась на нее, откинулась спиной на диван и, приняв из рук Гарри чашку чая, обхватила ее обеими руками, будто пытаясь согреться. Гарри на автомате накинул подруге на плечи плед и уселся рядом, проигнорировав кресло, которое стояло напротив дивана и выглядело так, будто его кто-то специально сделал поменьше, чтобы он, усевшись на него, не почувствовал бы себя слишком громоздким и нависающим над подругой, как какой-то хищник над своей добычей.

— Что случилось? Что такого, что ты не можешь рассказать Рону? — Он не давил, он был готов ждать столько, сколько понадобится. Он как никто знал: если Гермиона Грейнджер просит совета — значит, она уже прошла по всей логической цепочке, через все «если» и «но», и столкнулась с чем-то, что нельзя решить с помощью книги.

Гермиона молчала и лишь как-то нервно поглаживала пальцем чашку.

— Гермиона, расскажи мне, что случилось, — попросил он. Он старался говорить спокойно, но внутри у него всё трепыхалось, как пойманная в клетку птица. Гарри увидел, как она сглотнула, как её пальцы сжали край пледа, будто она искала в нем опору. Это было так не похоже на Гермиону и чертовски пугало Гарри.

— Я… — начала она. — Я не знаю, что делать, Гарри. — Она замолчала, собираясь с мыслями. — Я думала, что контролирую всё, — прошептала она. — Я всегда знала, что делать. Даже когда мы попадали в неприятности, даже когда не было плана… А теперь… я не могу. Я не могу понять, что правда, а что ложь. Я не могу понять, кто стоит за всей этой ситуацией, зачем и кому все это было нужно. — Она смотрела на него не как на друга, а как на того, кто знает, каково это, когда мир начинает работать не по правилам. — Он… он необычный.

Гарри не перебивал. Просто кивнул, давая понять — продолжай. Гермиона протянула руку и достала из сумки тот самый блокнот.

— Выглядит как чья-то семейная реликвия, — заметил Гарри.

— Да. Не совсем. Не знаю. Я получила его в подарок… помнишь? Это странно, но я чувствую, что он был моим задолго до того, как Джинни с Луной подарили его мне. Не в материальном плане, в моральном, понимаешь?

— Не совсем, если честно.

— Он… живой, — прошептала Гермиона, и у Гарри волосы на затылке встали дыбом. — Не так, — заметив его реакцию, поспешила успокоить его Гермиона, — но он реагирует. И это… не просто одиночный блокнот. У него есть брат-близнец.

Гарри нахмурился.

— Двойной артефакт? Кажется, я слышал о таких, но никогда не видел.

— Я тоже. До недавних пор, — она провела пальцем по золотой надписи, — они связаны. Магически. Когда пишут во втором блокноте, мой блокнот нагревается, и я думаю, что если я буду писать, тот второй тоже будет нагреваться. Когда я закрываю свой экземпляр, то вижу, насколько заполнен тот второй блокнот, но стоит снова его открыть — пусто. Только мои записи.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что… кое-кто владеет блокнотом-близнецом, парой моего блокнота. И этот кое-кто знает о имеющейся связи и пишет мне… И я не знаю, что с этим делать…

Гарри замер, не донеся чашку с чаем до рта, и бросил на подругу шокированный взгляд: — Твою мать, Гермиона… Джинни знает? Почему ты молчала столько времени? Гермиона, какого хр…

Гермиона, поспешно поставив свою чашку на пол, бросилась к другу, схватив того за запястье, удержала на месте и, словно наконец позволив себе выговориться, стала взахлеб делиться с ним своими переживаниями:

— Тссс, Гарри, успокойся, я всё сейчас расскажу. Хорошо? Сядь и налей нам еще чаю. И пообещай, что никому ничего не расскажешь, — Гарри открыл было рот, но был перебит мгновенно вернувшей себе уверенность и сосредоточенность Гермионой. — Успокойся, ничего страшного еще не произошло. Понимаешь, это долгая и запутанная история… Все началось еще несколько лет назад, на летних каникулах. Я хотела купить подарок одному человеку и бродила по Косому переулку в поисках чего-то особенного, когда меня догнал Дамблдор… Он был приветлив и предложил свою помощь. Я не смогла отказаться, да и кто бы смог? Он задал мне несколько вопросов и повёл в канцелярский магазин, там он сам выбрал блокнот, и я его одобрила, — Гарри понимающе улыбнулся уголками губ, кто как не он знал о любви Гермионы ко всяким записным книжкам, блокнотам, планерам и стикерам, — меня ждала мама, и директор предложил отправить подарок вместо меня… — Гермиона набрала полную грудь воздуха и, тяжело выдохнув, прекрасно понимая, насколько Гарри предвзят по отношению к директору, продолжила, — а потом он обвёл меня вокруг пальца и подтёр мне память…

Гарри уставился на Гермиону, поперхнулся чаем и закашлялся.

— Понимаешь, мы договорились, что он передаст подарок, и попрощались, но когда я уже уходила, он меня окликнул и спросил: «Скажите, стоит ли мне подписать ваш подарок или же передать, — тут Гермиона на секунду задумалась, не могла же она рассказать Гарри правду, он бы сразу догадался, о ком речь. Все любят квиддич, не так ли? — шарф просто так?»

Гарри сверлил подругу напряженным взглядом и уже готовился защищать светлое имя директора, и Гермиона, почувствовав это, ускорилась:

— Понимаешь, Гарри, он сделал это специально, это зачем-то ему было нужно, но я не могу понять зачем. Все эти годы я думала, что подарила человеку фанатский шарф, а оказалось, что блокнот и не абы какой. Директор даже сам заплатил за него! Я думала, что схожу с ума. Когда девочки подарили мне блокнот на день рождения, я смутно узнала его, я почувствовала, что он мне знаком. Я постоянно об этом думала, я стала плохо спать, я чувствовала связь блокнотов, но не знала, что это такое и откуда оно взялось! Гарри, ты же понимаешь, что не бывает таких совпадений? Чтобы два таких редких и дорогих артефакта так удачно попали в руки «нужных» людей? Ни Джинни, ни Луна, ни они обе не смогли бы его оплатить, значит, кто-то… Директор, Гарри, я уверена, что это он постарался, чтобы они выбрали и передали его именно мне. Я вспомнила обо всем этом и поняла, что сделал директор, только после последнего похода в Хогсмид. А еще я поняла, что если такой сильный волшебник захотел бы стереть кому-то память, то этот кто-то никогда и ничего бы не вспомнил, а если я вспомнила, значит директор и тут имел свои виды и это тоже сделал специально, Гарри. Ты же ходишь к нему на занятия, можно мне пойти с тобой? Я хочу с ним поговорить, — Гермиона закончила свою тираду и, как часто бывало, когда она нервничала, прикусила уголок нижней губы.

Гарри глубоко вздохнул. Он не был шибко умным, да и мудрости ему порой не хватало, как и терпения, чего уж греха таить, но он давно усвоил один жизненный и очень важный для него урок: «Гермиона всегда права», но сейчас всё его существо бунтовало против ее слов: они просто не могли быть правдой, потому что это же Дамблдор. Дамблдор! Великий и светлый волшебник, человек, к которому Гарри питал родственные чувства. Раньше он часто представлял себе, что его дедушка, если бы дожил до этих дней, был бы вот таким мудрым, добрым, внимательным и понимающим волшебником, а теперь его лучшая подруга, девушка, которую он любил как родную сестру, которой готов был доверить свою жизнь, говорит, что Дамблдор обманул ее, изменил ей память, провернул спецоперацию за их спинами и втянул ее, его сестру, в какую-то мутную историю. У Гарри голова шла кругом, он не знал, как реагировать и как себя вести, но только до тех пор, пока не повернулся и не встретился взглядом с Гермионой: в ее глазах было что-то, чему он не мог дать точного названия, но его ума хватило на то, чтобы понять — она боится, боится, что он снова, как когда-то, выберет не ее, поверит не ей, а по тому, как напряглись ее плечи, он понял — она готовится к отповеди и пытается собраться с духом, чтобы не показать ему своей обиды, своей боли. Осознание окатило Поттера холодной волной стыда, и он бросился к подруге и заключил ее в крепкие объятия.

— Гермиона, я тебе верю. Я никому ничего не расскажу, мы с тобой всё узнаем и со всем справимся. Слышишь? — Гермиона кивнула, уткнувшись лбом ему в плечо, — я скажу тебе пароль от кабинета директора или схожу с тобой, если хочешь. Ты же не всё мне рассказала, правда? — Гермиона снова кивнула. — И на это наверняка есть причина, — еще один кивок и приглушенное бормотание: «Спасибо, Гарри».

— Не за что.

— А если он не станет со мной говорить? Или скажет, что мне всё показалось?

— Тогда, если ему нужен его избранный, ему придется поговорить с тобой.

— А если он уничтожит блокнот?

— Гермиона, ты самый умный человек из всех, кого я знаю, ну, за исключением профессоров, и то не всех, — Гермиона невольно хихикнула, — если ты права, то ему нет смысла это делать.

Гермиона глубоко вдохнула, вышла из объятий друга, поцеловала Гарри в щеку и тепло ему улыбнулась.

Еще около часа друзья провели за приятными разговорами и изучением открывшейся им комнаты, а потом так же бок о бок вернулись в гриффиндорскую башню.

* * *

Гермиона открыла блокнот, взяла перо и начала писать:

Я помню весь тот день. Как директор догнал меня в Косом переулке, как я попросила его о помощи, как он отвел меня в канцелярскую лавку и помог выбрать подарок. Тот самый блокнот, который вы сейчас держите в руках. Он даже его оплатил и отказался брать у меня деньги, которые я пообещала ему вернуть. Я помню, как попросила директора передать его вам, помню, как он окликнул меня и спросил: «Скажите, стоит ли мне подписать ваш подарок или же передать флаконы профессору Снейпу просто так?». Я тогда на долю секунды удивилась, какие флаконы? Но он достал из кармана подставку с красивыми хрустальными флаконами для зелий, сейчас я уже понимаю, что это был трансфигурированный блокнот, но тогда я попросила директора передавать их вам анонимно. Он согласился. Все эти годы, до того момента, пока не взяла в руки подарок Джинни и Луны, я верила, что выбрала и подарила вам набор флаконов. Но девятнадцатого сентября я что-то почувствовала. Что-то знакомое. Блокнот потеплел, когда я его коснулась. А еще я видела, что он исписан, но, профессор, не переживайте, ваши записи мне не видны. И даже если бы были видны, я бы не стала их читать без вашего позволения. Получив свой блокнот, я начала ломать голову, пытаясь понять, откуда он мне знаком и что всё это значит. Стыдно признаться, но я даже подумывала, не схожу ли я с ума, а потом были выходные в Хогсмиде, поход в ту самую лавку и запах. Запах трав и камня. Запах подземелья и вашего блокнота. В тот вечер я всё вспомнила, а вы написали мне. Вот и всё, профессор, если хотите, что, конечно, вряд ли, я могу поделиться с вами своими мыслями по всей этой ситуации, но, думаю, они не будут отличаться от ваших — директор всё подстроил, но вот только для чего?

Она закрыла блокнот. Руки дрожали, но сердце ее, наверное, впервые за последнее время билось ровно.

* * *

На следующее утро Северус поднялся к директорской башне. Он не стучал, просто вошёл в открывшуюся дверь.

Дамблдор сидел за столом, погружённый в чтение старой книги, и появление школьного зельевара его, казалось, нисколько не удивило.

— Северус, — мягко произнёс он. — Что-то случилось?

— Да, — ответил Северус, бросив блокнот на стол. — Это.

Дамблдор взял его в руки. Открыл. Просмотрел. Ничего в нем не нашел. Улыбнулся.

— Очень интересно.

— Ты всё подстроил, — сказал Северус, его голос был низким, почти угрожающим. — Ты подставил меня.

— Разве? Я лишь выполнил последнюю волю твоего деда, помог тебе получить то, что принадлежит тебе по статусу и крови, — поправил его Альбус. — А в чём, собственно говоря, проблема? — Он закрыл блокнот и вернул его Северусу.

Северус от услышанного потерял дар речи, забавная, кстати, картина — потерявший дар речи Северус Снейп.

— Что за чушь ты несёшь? Принцы отреклись от меня ещё до моего рождения, — выдавил Северус, сжимая блокнот так, что кожа обложки скрипнула под пальцами. — Я не наследник. Я — ничто. Сын маггла-пьяницы и ведьмы, которую её собственный отец считал позором семьи.

Дамблдор ответил не сразу. Он отложил книгу в сторону, сложил руки на столе домиком и посмотрел на него — не как директор на подчинённого, а как умудрённый жизнью старик на мальчика, который годами считал себя изгоем.

— Ты ошибаешься, Северус, — сказал он тихо. — Принцы никогда не отрекались от тебя. Они не знали о тебе.

Северус нахмурился.

— О чём ты?

— В восемьдесят первом году, — начал Дамблдор, — ко мне пришёл лорд Принц. Сирил. Не как аристократ, политик и школьный попечитель, а как старый, больной человек, раздавленный стыдом и сожалением. Он был на смертном одре, Северус. Ему оставалось жизни всего несколько месяцев, — Альбус замолчал, давая словам осесть. — Он рассказал, что двадцать два года ненавидел себя за то, что отрёкся от Эйлин. Что позволил магглу и своим предрассудкам лишить его любимой дочери. Что пытался вернуть её — приезжал в Тупик, умолял, предлагал деньги, защиту, дом, но Эйлин отказывалась из раза в раз. Видимо, она боялась, что он обманет ее и заберёт тебя у неё, что ты станешь частью нашего магического мира, а она — нет. Она снова и снова выбирала свободу, даже если она была больной. Даже если это была свобода в нищете.

Северус стоял как вкопанный. Его дыхание стало тяжёлым, почти слышимым.

— Твой дед до последнего не знал, что у него родился внук, видимо, Эйлин провела какой-то ритуал сокрытия, — продолжил Дамблдор. — Он узнал о твоем существовании только после её смерти, когда прочитал о твоём назначении на должность преподавателя зельеварения в Хогвартсе. Он увидел твоё имя — Северус. Это ваше родовое имя, так звали твоего прадеда и многих других твоих предков. Твоя бабушка, к сожалению, не дожила даже до этого момента, она скончалась, когда тебе около пяти. Тогда-то он всё и понял.

— Понял что?

— Что у него есть наследник, что его род не закончится на нем. Что Эйлин оставила после себя продолжение, что у него есть взрослый внук. Что он сам того не зная, сдавшись и уступив прихотям дочери, лишил тебя всего: имени, наследия, семьи. Что ты рос в доме, где тебя унижали и не любили. Что он мог бы это остановить, но не сделал этого.

Северус сжал челюсти: — И что прикажешь мне сделать? Послать цветы на его могилу?

Альбус не обратил на эту вспышку гнева никакого внимания.

— Он попросил меня присматривать за тобой. Не вмешиваться в твою жизнь и ничего тебе не рассказывать, пока ты сам ко мне не придешь. Он знал, что ты уже взрослый сформированный мужчина и поздно что-то менять, но он попросил меня передать тебе кое-что.

— Блокнот?

— Да, семейную реликвию. Пару связанных блокнотов.

Северус почувствовал, как внутри него что-то дрогнуло.

— Они передаются в роду Принц из поколения в поколение. Используются для важных дел — ты наверняка обо всем этом уже все знаешь. Твоя бабушка, Арья, когда-то получила в подарок на помолвку свой блокнот и писала в нем своему жениху, твоему деду, на протяжении пары лет, пока они не решили, что готовы к браку. Они переписывались, даже когда были в разных странах. Сирил учился чувствовать Арью, а она — его, — Альбус посмотрел на Северуса. — Лорд Принц сказал, что желает тебе того, что было у него с Арьей. Счастья. Любви. Понимания. Чтобы ты познал лучшую жизнь и не остался один, чтобы пережил боль, в которой тебя воспитали, и нашел свою идеальную леди Принц.

— Он не знал меня. Он не имел права желать мне чего-либо.

— Он имел на это право как твой дед, — твёрдо заявил Дамблдор. — И как человек, который понял, что искупление и прощение — это дар, который не каждому дается. Это признание своей вины, боли и беспомощности. Он жил с чувством, что не смог спасти дочь, и умер, больше всего на свете желая спасти своего внука.

Он взглянул на блокнот в руках Северуса.

— Он сказал: «Сделай так, чтобы он его получил, а дальше память рода сделает свое дело. Северус должен знать, что он — не просто Снейп. Он — Принц. И он не один».

Северус опустил глаза, блокнот в его руках был тёплым. Слишком тёплым. И пульсировал так, словно под его обложкой в унисон бились десятки сердец его предков.

— Он не знал, что я стал тем, кем стал, иначе не оставил бы его мне, — пробормотал он. — Он не знал, что я годами буду служить Лорду, что я буду пытать, что я буду…

— Знал, — перебил его Дамблдор, — как и знал, что ты всё ещё можешь быть спасён.

Северус не ответил, его с головой затопила волна несвойственных ему эмоций. Он стоял, держа в руках блокнот так бережно, как будто это единственная нить, связывающая его с кем-то, кто когда-то назвал его своим.

— Почему ты не сказал мне раньше? — наконец спросил он, голос его сорвался.

— Потому что ты должен был прийти к этому сам. Потому что прощение, которое приходит извне, не лечит, а вот то, которое рождается внутри — да. Ты не был готов.

Северус закрыл глаза, в голове всплыл образ матери: тихие слёзы, руки, державшие старые блокноты, как драгоценности королевы Виктории, её шёпот: «Они были красивыми, Северус. Они были всем, что у меня было».

Он не знал, что пустил скупую мужскую слезу, пока та не упала на обложку блокнота и не впиталась в кожу.

— Сирил просил передать, что мэнор ждет тебя, и Динки тебе поможет, — тихо добавил Альбус. — Он не хотел, чтобы ты считал себя изгоем. Он хотел, чтобы ты помнил, что, что бы ты ни сделал, ты — его кровь, плоть, боль и прощение. Ты его любимый внук, и ты не один.

— Почему он не связался со мной лично? — взяв себя в руки, холодно спросил Северус.

— А ты бы подпустил его к себе? — грустно улыбнувшись и при этом лукаво блеснув глазами, парировал директор.

Северус промолчал, ответ был ясен как белый день — нет. Даже не так — НЕТ, не подпустил бы и на пушечный выстрел.

— Динки…

— Появился в Хогвартсе через полгода после того, как ты занял пост декана, и выбрал тебя своим хозяином? Да. Он твой семейный эльф, один из старших эльфов рода Принц, остальные, как я понимаю, присматривают за твоим наследством и семейными захоронениями.

У Северуса голова шла кругом, но он помнил, зачем пришел к Альбусу, и сейчас было самое время задать те самые не дающие ему покоя вопросы.

— Грейнджер. Ты впутал в эту историю школьницу. Ты прикрылся ей, чтобы доставить мне блокнот. Ты влез девчонке в голову, Альбус.

— Да, — кивнул Дамблдор, не собираясь отпираться. — Она была юна телом, но ее душа, Северус, гораздо старше и мудрее, чем у некоторых взрослых, и даже ты не можешь это отрицать. Когда я встретил ее тогда в Косом переулке, она была переполнена уважением к тебе, заботилась о тебе, переживала за тебя, и тогда я подумал: «Если эта девочка, которой он ни одного доброго слова не сказал, смогла увидеть в нем человека, то, может быть, время настало?» Так что, Северус, это не было чем-то запланированным, это вышло абсолютно случайно. А когда она, открыв блокнот, смогла рассмотреть его содержание, чего не удавалось никому до нее, в том числе и мне, я понял: это знак. Магия своевольна, но мудра… И тут Альбус, словно что-то осознав, не закончив мысль, задал свой вопрос: откуда ты узнал о ее участии в этой истории?

— А ты не знаешь? — не скрывая сарказма, вопросом на вопрос прорычал Северус.

— Северус, — отчеканил директор. — Если я спрашиваю, значит, я не знаю. К всеобщему удивлению, я не всезнающий, я всего лишь человек.

— Второй блокнот попал в руки к Грейнджер, девчонка всё вспомнила о том дне, сложила два плюс два и теперь знает обо мне.

— Хм… — протянул Альбус и задумчиво погладил свою длинную седую бороду. — И ты думаешь, что это подстроил я. Что ж, должен тебя разочаровать, я здесь ни при чем. Я лишь выполнил волю твоего деда и передал тебе блокнот, его пара, по словам Сирила, должна была сама выбрать свою хозяйку. Он позаботился об этом и наложил на блокноты какие-то эксклюзивные родовые чары. Я просто должен был оставить второй блокнот в том месте, откуда был отдан первый. Я подумал, что тебе явно нужен кто-то эрудированный под стать тебе, значит, выбор был невелик: либо книжный, либо канцелярия. Та лавка просто удачно подвернулась под руку. Второй блокнот годами лежал в ней и ждал своего времени. Говоришь, он попал к Гермионе Грейнджер? Как интересно, — старик, задумавшись, всё еще поглаживал бороду, — значит, интуиция меня не подвела. Как давно она его купила?

— Она его не покупала, — сквозь сжатые зубы процедил Северус, — ей его подарили младшая Уизли и Лавгуд на день рождения.

— Даже так?! Видимо, блокноты еще тогда нашли в ней что-то стоящее, позволяющее ей стать для тебя кем-то важным, и просто ждали, когда она станет совершеннолетней.

— Это бред сивой кобылы! — взревел Северус и сжал челюсти. Ему претила даже сама мысль, что кто-то что-то решил за него, и тем более за ни в чем не повинную Грейнджер.

— Вы разговаривали, — Альбус не задавал вопроса, он констатировал факт.

— Возможно, — ответил Северус, глядя в окно.

— Значит, скоро она придет ко мне за ответами.

— Ты не можешь так с ней поступить! — вырвалось у него. — Ты не можешь вмешиваться в чужие жизни, переписывать их, как тебе заблагорассудится!

— Я не переписываю, — тихо сказал Дамблдор. — Я лишь помогаю избранным людям увидеть правду.

Северус крутанулся на каблуках и бросился вон из кабинета, но, услышав слова директора, повернулся к нему лицом.

— А правда в том, что ты не был один и никогда больше не будешь одинок.

Северус не ответил.

* * *

Он шёл по школьным коридорам как в тумане. Каждое слово Дамблдора врезалось в сознание. Он знал старика двадцать лет и давно научился отличать правду от лжи — Альбус не врал. Значит, он действительно был кому-то важен настолько, что дед вложил свою душу и немалое количество магии, которой у него перед смертью явно было немного, в блокноты, способные подарить ему шанс быть услышанным и стать, если случится чудо, счастливым. Это было странное чувство, окутавшее Северуса теплом, так похожим на тепло, источаемое блокнотами.

* * *

Северус закрыл глаза, в голове всплыл образ из прошлого: маленькая, серьезная не по годам, кучерявая, зубастая девчушка с вечно поднятой рукой, который медленно трансформировался в молодую, красивую, сильную, преданную девушку, нет, мудрую молодую женщину из их общего настоящего.

Он открыл блокнот:

Спасибо, Герм мисс Грейнджер.

Он не стал ждать ответа, он просто положил блокнот на стол и с легким сердцем, что случалось с ним крайне редко, покинул свои покои, впереди его ждало занятие Гриффиндор/Слизерин у шестого курса.

❴✠❵━━━━⊶⊰⌘⊱⊶━━━━❴✠❵