Истина важнее правил (гет)

Холод. Он был не только за стенами лаборатории, но и внутри, плотным комом в груди Авроры. Прошлой ночью она почти не спала, прислушиваясь к каждому шороху за дверью, ожидая возвращения Альбедо и его реакции на пропажу замазки. Пальцы в кармане сжимали восковую копию ключа — хрупкую, но реальную.

Серый свет, пробивавшийся сквозь заиндевевшее окно, выхватывал из полумрака знакомые очертания тумбочки. Аврора замерла на пороге, пальцы бессознательно сжали край дверного косяка. На грубой деревянной поверхности, где обычно стояли кружка или тарелка с едой, лежал незнакомый предмет. Аккуратно сложенный лист плотной бумаги, чуть помятый по краям. Не записка с сухим указанием — карта. Она потянулась к ней медленно, будто ожидая подвоха, ощущая подушечками пальцев шероховатую поверхность и легкую влажность утреннего воздуха, въевшуюся в бумагу.

Она развернула лист, и перед ней предстал Драконий хребет, запечатленный четкими, безжалостными линиями. Ледяные поля напоминали застывшие волны, ущелья — глубокие шрамы на теле гор. Но больше всего поражали синие метки. Они петляли по карте, как змеи, очерчивая зоны: «Нестабильный лед», «Логово хиличурлов», «Территория снежного кабана-вожака». И надпись внизу, лаконичная и безжалостная:

«Не выходи за пределы синих меток. Это может быть опасно.»

Бумага внезапно обожгла пальцы. Не холодом — жгучим унижением.

Удар. Точный и болезненный. «Метки?» — прошипела она в тишину комнаты, ощущая, как жар стыда и ярости поднимается от шеи к вискам. Пальцы сжались, сминая бумагу. «Я не зверь в клетке! Не образец для ваших экспериментов под колпаком!»

Ее взгляд упал на собственные руки — тонкие, с проступающими голубыми прожилками, все еще дрожащие от вчерашнего фокуса с элементальной энергией. Эта слабость, этот проклятый холод внутри и снаружи… Он прав? За этими стенами ее действительно ждет только гибель? Мысль была горькой пилюлей, но она застряла в сознании, охлаждая первый порыв ярости.

Карта полетела в угол, ударившись о грубую деревянную стену с глухим шлепком и бесшумно соскользнув на пыльный пол. Она отвернулась, упираясь ладонями в пыльную поверхность стола, пытаясь заглушить дрожь в руках. Он знал. Знал о ключе. И вместо гнева, вместо запертой наглухо двери или допроса — эта карта. Карта тюремного двора. Карта опасностей, но карта. Не прощение. Не доверие. Но… шанс? Возможность выйти за пределы этих четырех стен, пусть и в очерченный им периметр? Мысли путались, сталкиваясь с гневом и внезапно прорвавшейся щемящей надеждой.

Тишина лаборатории давила. Только треск дров в печи нарушал гнетущее молчание. Аврора стояла, глядя в пустоту над столом. Очень пусто. Слишком пусто. Будто чего-то не хватало. Взгляд невольно скользнул в угол, где лежала скомканная бумага.

Дрожь в руках не утихала, но гнев понемногу отступал, сменяясь строгой, рациональной необходимостью. Аврора подошла к мятому листу, осторожно подняла его. Бумага была прочной, но на сгибах уже побелели заломы. Она разгладила карту на столе, прижимая ладонью, чувствуя шероховатость поверхности под кожей. На полях, рядом с одной из синих зон, его почерк: «Здесь растут целебные травы».

Его почерк… Таким же аккуратным, методичным почерком ее отец когда-то подписывал учебники, которые дарил ей на день рождения. Воспоминание ударило неожиданно и остро. Нежность, смешанная с горечью утраты. Аврора резко отвела руку от бумаги, словно обожглась. Атмосфера в комнате показалась чуть менее напряженной, чуть менее враждебной.

Отыскав в ящике тумбочки пару старых, тупых гвоздей (оставшихся от прежних хозяев лаборатории?), она прикрепила карту к деревянной стене над столом. Не ровно, чуть криво. Но она висела. Инструмент, данные. Они ей были нужны. Если она хочет выжить, если хочет понять, что с ней происходит и как бороться с голосом в голове, ей нужны знания об этой земле. Ему она была лишь Образцом №7, но для себя она все еще была Авророй, ученым, пусть и сломанным.

"Не выходи за пределы синих меток". Он прав. За ними — не просто хищники или трещины. За ними — весь мир, который назвал ее монстром и выбросил сюда умирать. Она была зверем в клетке.

Аврора отступила на шаг, разглядывая свое творение. Карта висела криво, гвозди торчали нелепо, но это был ее выбор. Ее действие. Маленькая победа над страхом и апатией. Воздух в комнате, казалось, потерял часть своей давящей тяжести. Возможно, просто от движения. Возможно, оттого, что она перестала быть пассивным наблюдателем собственной жизни, пусть даже в рамках этих стен. Она потянулась, чувствуя знакомую ломоту в суставах — отзвук элеазара и вчерашней манипуляции с крио. Усталость накатывала волной, напоминая о бессонной ночи, тревожных мыслях и постоянном давлении шрама. Ей нужно было отвлечься. Переключиться. Хотя бы на минуту.

Когда последняя складка у края карты разгладилась под ладонью, ее скользнул по комнате. И там, у самого входа, на соседней от зеркала стене, она увидела их. Три железных крюка, грубо, но намертво вбитых в темное дерево. Совершенно новые — металл блестел тускло, без следов ржавчины или пыли. На среднем висела его походная сумка из плотной кожи. Та самая, что он неизменно приносил с собой и ставил в угол, где она и валялась, немой свидетель его визитов. Теперь же она висела строго вертикально, застежки аккуратно сомкнуты, ремень поправлен — занимая свое четкое, определенное место. Не брошенная вещь. Не временное неудобство. Часть этого пространства. Часть... ее новой реальности? Аврора не сразу осознала, что перестала дышать. Как она сразу это не заметила? Жест был кристально ясен: он не просто знал о ключе. Он принимал правила ее игры. И менял свои.

Молчаливый ответ на ее мятежный поступок с ключом. Не гнев. Не наказание. Признание ее присутствия? Или… жест практичности, превращающий хаос в порядок? Но значит ли это, что он планирует возвращаться сюда снова и снова? Что это пространство становится… живым?

Тишина лаборатории сгущалась, наполняясь лишь ее собственным прерывистым дыханием и отдаленным воем ветра. Усталость, наконец, взяла верх, тяжелой пеленой опускаясь на веки. Шрам на груди пульсировал ровно, почти успокаивающе, но где-то на грани сознания, словно эхо из того самого черного леса, уже начинали шевелиться обрывки забытого сна: золотые глаза, безмолвный жест, детский смех… Она резко встряхнулась. Нет. Не сейчас. Ей нужно было что-то делать. Хотя бы навести порядок на этом проклятом столе, заваленном его бумагами и приборами — хаос резал глаза, напоминая о ее собственном внутреннем смятении. Может быть, в аккуратности рядов пробирок, в строгом порядке листов она найдет хоть тень того контроля, который так отчаянно пыталась удержать?

Она медленно поднесла руку к груди, к месту, где под одеждой пульсировал шрам-звезда. Он был спокоен, лишь слабое, привычное холодное сияние ощущалось под пальцами. Воздух в лаборатории все еще был холодным, пахло пылью и старым деревом. Но не смотря на вой ветра в ущельях Драконьего хребта, доносившийся сквозь толщу стен, ей вдруг показалось, что в комнате стало чуть тише. Или это был лишь отголосок нового вопроса, застрявшего в голове: что хранится в той сумке, которую он счел нужным оставить здесь, повесив на крюк? И почему этот простой жест — сумка на крюке — ощущался как что-то большее, чем просто нежелание забирать ее с собой?

Но теперь ее взгляд, скользнув мимо сумки, невольно задержался на углу стола, где лежал пустой журнал с плотной кремовой бумагой. Чужая тетрадь. Чужой порядок. И все же... пальцы сами потянулись к ней, ища спасения от навязчивых образов в чистой, ждущей строке. "Нужно записывать сны. Может это поможет разобраться в том, что в конце концов со мной происходит. Ну или заглушит тревогу."