Фламандская партия (гет)

— Так… Это сюда, а это… вот сюда, — пробормотал Шарпантье раскладывая последние бумаги по стопкам. Довольный собой, он выпрямился, поправил очки, сползшие на кончик носа, и одернул горчично-желтый жилет.

Содержать в порядке то количество корреспонденции и документов, которое каждый день проходило через канцелярию первого министра, было практически невыполнимой задачей, но Шарпантье удавалось с ней блестяще справляться. «Во всем должна быть система и порядок, система и порядок! — без устали твердил он подчиненным. — Вы обязаны с закрытыми глазами находить нужную бумагу, в любое время дня и ночи уметь вспомнить все письма, которые когда-либо проходили через ваши руки!» В ответ клерки лишь вздыхали, тщательно скрывая раздражение; однако к чести первого секретаря следовало признать, что сам он в полной мере удовлетворял этим требованиям. Ему не раз приходилось среди ночи являться к Ришелье, который, угнетаемый бессонницей, продолжал работать в поздний час, и вспоминать, сколько кораблей, перенаправленных Соединенными провинциями на охрану Балтийского торгового пути, упоминал де Ламени в письме пару недель назад. (Их было четыре).

Налюбовавшись порядком и ощутив прилив творческих сил, Шарпантье чинно уселся за стол, чтобы заняться черновиком очередного приказа. Но стоило ему вывести заглавие, как в канцелярию пришел курьер с послеобеденной почтой. Вслед за ним неожиданно появился капитан Сен-Жорж: с досадой обнаружив, что ни кардинала, ни Рошфора, ни отца Жозефа еще нет, он исчез так же быстро, как и появился: секретарь даже толком не понял, что случилось и что он должен передать Монсеньору.

Шарпантье часто заморгал, вернул очки на переносицу и нахмурился, глядя на лежащий перед ним пустой лист, в каллиграфичном заголовке которого теперь было даже что-то укоризненное. Канцелярское вдохновение улетучилось; ему на смену пришло то ли нехорошее предчувствие от визита капитана, то ли ощущение утраченного порядка… Впрочем, Шарпантье не успел толком к себе прислушаться — с накладными пришел аббат де Бомон, мажордом господина кардинала, с которым у секретаря завязался оживленный разговор о взлетевших в Париже ценах.

— Нет, вы представляете? — искренне негодовал Шарпантье. — 12 су и 8 денье за одну меру овса! 12 су! Уму непостижимо! Как будто его вырастили на полях Элизиума!

— Безобразие.

— Помяните мое слово, господин аббат: если так пойдет и дальше, скоро даже одна лошадь будет роскошью!

— Что за протесты, Дени? — раздался вдруг насмешливый голос.

Секретарь вскочил из-за стола и одернул желтый жилет: они с аббатом совершенно не узнали Ришелье в сутане простого священника и римской шляпе.⁽¹⁾

— Срочных нет? — спросил кардинал, подходя к столу и начиная бегло просматривать почту.

— Нет, Монсеньор, — ответил секретарь, поправляя очки. — В ваше отсутствие пришли только письма от коменданта Бриансона, Его Высокопреосвященства кардинала дю Плесси и графини де Бутийе. Также пришли бумаги от мэтра Демаре.

Услышав имя драматурга, Ришелье поспешил вскрыть пакет: внутри оказалась увесистая папка с рукописью и письмо.

— Господин! Картины куда прикажете? — послышался где-то в дверях робкий голос камердинера.

— Спрячьте их куда-нибудь, Дебурне, спрячьте… До приезда Ватле, — нетерпеливо отмахнулся Ришелье. — Господин де Бомон, пожалуйста, проследите, чтобы картины поместили в сухую, теплую комнату. Я не теряю надежды наконец их продать.

— Хорошо, Монсеньор, — аббат поклонился и поспешил вслед за Дебурне. Граф Рошфор, который вошел в канцелярию вместе с кардиналом, тоже хотел было что-то спросить, но предусмотрительно передумал.

— Писем из Лувра не было, — продолжил свой отчет секретарь. — Просителям я сказал, что вы сегодня никого не примите и что аудиенции отложены до понедельника.

Ришелье, который с напряженным вниманием читал письмо, кивнул, но Шарпантье был уверен, что он ничего не услышал. Не отрываясь от бумаг, кардинал сделал несколько шагов по направлении к кабинету, но секретарю пришлось остановить его.

— Монсеньор! Полчаса назад заходил капитан Сен-Жорж. Он просил передать, что у него для вас срочные новости.

Ришелье поднял взгляд от письма и рассеянно, будто только что очнулся ото сна, посмотрел на Шарпантье.

— Капитан Сен-Жорж… Он попросил послать за ним, как только вы вернетесь…

— Ну так пошлите за ним! — с нескрываемым раздражением произнес кардинал и в нетерпении вскинул ладонь. Секретарь поспешил распорядиться, но уже в дверях чуть было не столкнулся с отцом Жозефом. После обмена извинениями, капуцин спросил:

— Монсеньор у себя?

— У себя, — ответил Ришелье, оборачиваясь.

— Боже правый! Ваше Высокопреосвященство! В облачении приходского священника вас и не узнать!

Ришелье мельком взглянул на свое одеяние и как будто даже смутился. Он спешно свернул письмо и отправил его в карман сутаны.

— Вы как нельзя вовремя, дорогой отец Жозеф, — ответил кардинал, жестом приглашая монаха пройти в кабинет. — У капитана Сен-Жоржа срочные новости.

— Плохие?

— Что-то мне подсказывает, что не очень хорошие.

Рошфор, который все это время стоял в стороне и тяготился ощущением собственной неуместности, наконец собрался с духом и спросил:

— Монсеньор, могу ли я быть чем-то полезен?

— Да, граф, — после секундного размышления ответил Ришелье. — Я попросил бы вас присоединиться к нам. Послушаем, что расскажет капитан.

Рошфор поклонился и вслед за отцом Жозефом прошел в кабинет.

Рассаживались в молчании.

Кардинал снял шляпу и перчатки; по привычке потирая руки, остановился у камина; затем бегло просмотрел несколько документов, оставленных на письменном столе, и разложил их в ином, чем прежде, порядке.

Отец Жозеф открыл свой неизменный черный портфель и после недолгих поисков протянул Ришелье несколько бумаг: увидев подпись, герцог с неподдельным страданием посмотрел на капуцина, но тот лишь многозначительно кивнул — в конце концов, парижский парламент есть парижский парламент, и как бы первому министру ни хотелось, избавиться от него нельзя.

Тишина кабинета приятно противопоставляла себя хаосу и шумному движению канцелярии, однако на этот раз в ней смутно чувствовалось что-то неуютное и даже тревожное, как у тишины перед летней грозой, готовой в любой момент расколоться от удара грома. Это ощущал и Рошфор, и отец Жозеф, и даже Ришелье, который был поглощен другими неприятными впечатлениями дня.

Впрочем, очень скоро стало ясно, что предчувствие грозы никого не обмануло.

— Монсеньор, Вы, вероятно, помните убийство Доминика де Блано, гвардейца первой роты? — спросил Сен-Жорж, тяжело опускаясь на указанное ему кресло подле письменного стола. — Прошлой осенью его ударили кинжалом на площади Сен-Жак-ла-Бушри.

— Да, конечно, — ответил Ришелье, соединяя пальцы. — Подозрения тогда пали на его товарища, Валера д’Арвиля, но он оказался невиновен. Настоящего убийцу отыскать нам так и не удалось, хотя по всем признакам это был кто-то из знакомых убитого.⁽²⁾

— Да, так и есть, — мрачно кивнул капитан. — Валер д’Арвиль, вместе с Этьеном де Гесселем и Акселем фон Дитрик… Дитриш… — Ришелье понимающе кивнул, — были близкими друзьями де Блано. С ними Ваше Высокопреосвященство общались лично.

Ришелье снова кивнул. Он внимательно слушал капитана, но в его глазах с каждой минутой все явственнее читались недоумение и молчаливый вопрос.

— У вас появились какие-то новые сведения?

— В некотором роде. Сегодня днем Этьена де Гесселя нашли мертвым в собственной квартире.

— Убит? — спросил отец Жозеф, исподлобья глядя на капитана.

— В этом все и дело… По всем признакам — покончил жизнь самоубийством. Застрелился из пистолета. Брата-близнеца того самого мушкета, который нашли в театре в день покушения на Ваше Высокопреосвященство.

Ришелье и отец Жозеф переглянулись.

— Это точно?

— Абсолютно. Совершенно одинаковые ударно-кремневые пистолеты с модифицированным замком и рукоятью из светлого ореха. На обоих — клеймо амстердамского оружейника ван Вееса и гравировка в виде не то льва, не то дракона.

— Их можно осмотреть? — поинтересовался Рошфор.

— Да, конечно. Они заперты у меня в кордегардии. Пистолет де Гесселя сильно испачкан кровью, и я не решился принести его сюда. Но это еще не все, — продолжал капитан. — На письменном столе покойного нашли предсмертную записку.

Сен-Жорж протянул Ришелье измятый клочок бумаги, на котором крупными печатными буквами было выведено слово «Лжец». Кардинал внимательно осмотрел записку и протянул отцу Жозефу.

— Словом, все как будто указывает на то, что де Гессель был причастен к заговору против Вашего Высокопреосвященства, и совершил самоубийство то ли из-за мук совести, то ли просто в порыве отчаяния.

— «Как будто»? — переспросил кардинал, пристально глядя на капитана. — Что же вас смущает?

— Откровенно говоря, Монсеньор, я и сам не знаю. Мы осмотрели комнаты, поговорили с хозяйкой — нет ни единого намека на вмешательство постороннего лица. Ну не мог же убийца войти в дом, застрелить человека, причем так, чтобы никто не услышал, и скрыться, не оставив никаких следов! Но меня все равно не покидает ощущение, что что-то здесь не так. Вроде самоубийство, а вроде и… — капитан нахмурился. — Спрашивается, как юноша из порядочного дворянского рода, состоящий на службе Вашего Высокопреосвященства, подающий надежды военный и порядочный католик мог вдруг взять и примкнуть к заговору против Вас, а затем покончить жизнь самоубийством? Причем тогда, когда заговор уже раскрыт, а виновные наказаны.

Ришелье принялся задумчиво расхаживать по кабинету.

— У него не было конфликтов в роте?

— Нет. Напротив, его очень любили. Жюстен говорит, что де Гессель был исполнительным, жизнерадостным молодым человеком. Увлекался шахматами и поэзией, не раз проявлял храбрость, но при этом никогда не лез на рожон и не бывал замешан в уличных драках и дуэлях.

— Окружение?

— Он дружил с д’Арвилем, но особенно — с фон Дитри… Дитрихштайном. И, судя по всему, эти двое — последние, кто видели его живым. Офицеры сказали, после дежурства все трое собирались где-то выпить.

— Вы уже их опросили?

— Еще нет, Монсеньор. Я подумал, Вы захотите сами побеседовать с ними. Если прикажете, я немедленно пошлю Демьена.

— Да, это было бы кстати… Скажите, капитан, — Ришелье вдруг остановился и на каблуках повернулся к Сен-Жоржу, — квартиру, где нашли тело, можно осмотреть?

— Конечно, Монсеньор. Вы желаете осмотреть ее лично?

— Да, я хочу убедиться, что мы ничего не упускаем.

— Но если вас узнают?

Ришелье усмехнулся.

— Если меня не узнал сам отец Жозеф, то вряд ли это вообще кому-либо под силу.

В самом деле, кардинал в черном облачении простого священника был не похож сам на себя.

— Это далеко отсюда?

— В двадцати-тридцати минутах езды. Дом госпожи Оклер стоит у Монмартских ворот, рядом с церковью Святой Марии Египетской. Я, Монсеньор, как чувствовал! Опечатал комнаты и оставил Ренуа дежурить на квартире. Все думал, вдруг вы пожелаете прислать кого-то.

Рошфор нахмурился.

— Постойте… Разве Ренуа и Демьен не должны были сопровождать сегодня мадам де Комбале в Монмартское аббатство?

— Мадам отказалась от сопровождения и уехала одна.

Ришелье побелел.

— Как одна!?

— Ваше Высокопреосвященство, клянусь честью, я всеми силами пытался убедить мадам, но она сказала, что едет в монастырь, где ей ничего не угрожает, и что нам следует, в первую очередь, охранять вас!

Кардинал, пугающее бледный, с горящими прозрачно-серыми глазами в нервном порыве подошел к письменному столу, будто желая отдать приказ или распорядиться. «Мари уехала одна, на Монмартр, туда, где нашли мертвого гвардейца». Он судорожным движением взял перчатки. В одно мгновение разум с беспощадной скрупулезностью обрисовал ему дюжину вариантов трагедии. Страшных, отвратительных, непоправимых…

— Я уверен, Монсеньор, что с мадам де Комбале все будет в порядке, — произнес отец Жозеф. — В конце концов, даже кучера в вашем доме имеют при себе оружие.

— Хорошо, — нахмурился Ришелье. — Я поговорю с ней.

Последнюю фразу кардинал произнес таким леденящим душу тоном, что если бы присутствующие не знали о его трепетной любви к племяннице, то всерьез испугались бы за нее.

— Кстати, капитан, — снова заговорил Ришелье, стараясь отвлечься и вернуть привычное самообладание. — Куда отвезли тело де Гесселя? Я бы желал осмотреть и его тоже. Тем более, мэтр Шико сегодня целый день у себя. Он мог бы оказать нам неоценимую помощь, как тогда, после убийства де Блано.

— Тело пока отвезли в морг Госпиталя Трехсот. Откровенно говоря, мы не знали, что с ним делать. Родственникам я пока не писал. Одно дело, если это убийство, а другое дело, если… — капитан замолчал, словно не решаясь лишний раз упоминать о страшном грехе вслух.

Кардинал достал из кармана часы и нахмурился.

— Всюду не успеем…

— Можно разделиться, — предложил отец Жозеф. — Вы, Монсеньор, вместе c капитаном отправитесь на квартиру; Рошфор с Демьеном поедут за фон Дитрихштайном и д’Арвилем; а мы с мэтром Шико осмотрим тело.

Ришелье кивнул. Крышка карманных часов звонко щелкнула.

— Хорошо, так и поступим.

Условившись встретиться в кабинете не позднее семи часов вечера, кардинал и его приближенные разъехались. Покидая дворец, все задавались невольным вопросом, будет ли в жизни Пале-Кардиналя хотя бы один спокойный день. Все, кроме Ришелье, который давно оставил всякую надежду на спокойствие.

1) Римская шляпа (капелло романо/сатурно) — круглая шляпа с широкими полями. Начиная с XVII в. и до середины XX в. была элементом повседневной одежды католического духовенства.

Вернуться к тексту

2) Упомянутые события описаны в приквеле "Deus ex Machina" в главе "Друзья и враги" (https://fanfics.me/fic228360)

Вернуться к тексту