Ананасовый джем (гет)

— Мне нужно уехать, — сказал он, надевая перчатки.

Она не спросила, куда. Она не просила остаться. В её глазах не было паники — только тишина, глубокая, как озеро в лесу.

— Сколько?

Он вздохнул, будто этот выдох вырывал из него часть самой жизни.

— Две недели. Может, чуть больше. Я должен — ты же знаешь. Клятвы, границы, мёртвые короли, живые долги...

Она кивнула. Но в груди что-то скручивалось узлом. Он обнял её, положив подбородок ей на макушку.

— Возьми это, — сказал он, и протянул предмет, обёрнутый в бархат.

Внутри — было зеркальце, тонкое, с инкрустацией из сапфиров и вырезанным гравированным узором на обратной стороне.

— Оно зачаровано. Я не знаю, чья это была магия, — может, ведьмы с гор, может, боги, которым я больше не верю. Но если ты посмотришь в него и произнесёшь моё имя — я услышу тебя. И ты меня.

Прошла неделя.

Она сидела у окна, обернувшись в шкуры, и глядела в пустую чашку. Рядом — зеркало. Маленькое, уютное как их тайна. Её пальцы касались его каждый вечер.

— Ты где сейчас? — спрашивала она шёпотом, и голос его отзывался тихо, как будто он рядом.

— На болоте. Тут пахнет гнилью, мои ноги промокли в колодце и лягушки поют хуже, чем вон тот парень с бандурой в трактире.

— Ты в порядке?

— Всегда, если ты меня зовёшь.

Они разговаривали долго. Иногда она слушала, как он дышит. Иногда он просил:

— Скажи что-нибудь. Даже если бессмыслицу. Я просто хочу слышать, что ты рядом.

Она рассказывала ему всё. Как не может заснуть без его запаха. Как её руки ноют, и она прячет это от всех. Как она нашла ананас на базаре и подумала о нём — горький, липкий, и не такой вкусный, как она надеялась. Он смеялся.

— Я говорил, что ананасы здесь лишние. Лучше бы ты просто ела хлеб с мёдом и думала обо мне.

Она думала.

Каждую ночь.

Иногда зеркало молчало.

Он не мог ответить — был ранен, или занят, или слишком далеко. Эти часы были самыми долгими. Она сидела, сжимая зеркальце в ладонях, и просто шептала:

— Я всё ещё жду. Всё ещё люблю. Пожалуйста, не оставляй меня...

А потом — голос.

— Я слышу тебя. Даже в самых тёмных снах.

И она снова жила.

Прошло двенадцать дней.

Он шутил реже. Говорил короче. Но его голос становился всё ближе, теплее, будто расстояние — не помеха, а огонь, под которым куется их связь.

— Когда ты вернёшься? — спросила она однажды.

— Скоро. Я иду к тебе. И если проклятие снова потянет меня в башню — я выцарапаю на её стенах твоё имя. Чтобы даже камень знал, кого я жду.

В ту ночь она заснула, прижимая зеркало к груди. Её губы всё ещё шевелились во сне.

И сквозь ночной воздух, через сотни миль, сквозь леса, войны и молчаливые башни — он слушал.

И отвечал.

— Я скоро.

— Я возвращаюсь.