Стереть твой номер (гет)

После той ночи на крыше Люмин жила в странном, подвешенном состоянии. Каждый раз, когда ее телефон вибрировал, сердце ухало куда-то вниз. Она ждала. Сообщения. Звонка. Хоть какого-то знака, который подтвердил бы, что все это ей не приснилось. Что его куртка, пропахшая его парфюмом и до сих пор висящая в ее шкафу, — не плод ее воображения.

Но Скарамучча молчал.

Прошел понедельник. Вторник. В университете она видела его лишь мельком, в окружении его вечной свиты. Он ловил ее взгляд, кривил губы в своей фирменной усмешке и отворачивался, продолжая разговор. Никаких тайных подношений. Никаких разговоров в коридоре. Ничего. Словно ничего и не было.

К вечеру среды хрупкая вера, зародившаяся на той крыше, начала трескаться и осыпаться, как старая штукатурка. Может, она и правда все себе напридумывала? Может, для него это была просто игра? Еще одна галочка в списке побед. «Задачка со звездочкой решена, можно выкидывать».

Не в силах больше выносить эту пытку неизвестностью, Люмин набрала единственный номер, который мог ей помочь.

— Кэ Цин? У тебя есть минутка? — голос Люмин был тихим и надломленным.

— Для тебя — всегда! — бодро отозвалась она на том конце провода. — Что стряслось? Судя по тону, кто-то умер.

— Хуже, — вздохнула Люмин, зарываясь лицом в подушку. — Я, кажется, умерла от передозировки глупости.

Она сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказала все. Про Скарамуччу, его знаки внимания, свидание в парке, про крышу, про звезды, про поцелуй. И, конечно, про его куртку, висящую в шкафу как самый ценный и самый болезненный артефакт.

Кэ Цин слушала внимательно, не перебивая.

— Так, подожди, я правильно поняла? — уточнила она, когда Люмин закончила свой трагический монолог. — Главный плейбой факультета, который ни на кого не смотрит дольше пяти минут, тащит тебя на крышу, несет какую-то романтическую чушь про звёзды, отдает свою куртку, а ты считаешь, что это ничего не значит? Люмин, ты серьезно?

— Но он молчит! Уже третий день! — простонала Люмин. — Он ведет себя так, будто меня не существует! Он даже больше не подсовывает мне шоколадки!

— О, небеса! Трагедия вселенского масштаба! Он перестал тебя подкармливать, как бездомного котенка! — саркастически воскликнула Кэ Цин. — А ты не думала, что он, может быть, ждет шага от тебя? Он свою часть сделал. Показал тебе звезды, открылся — ну, насколько такой тип, как он, вообще способен открыться. Он передал мяч на твою половину поля.

— На мою половину? — не поняла Люмин. — Но я… я не знаю, как играть в эту игру! Что я должна сделать? Подойти и спросить: «Эй, а мы теперь встречаемся?»

— Именно! — без колебаний заявила подруга. — Ну, может, не такими словами. Но суть верна. Люмин, пойми, парни вроде него привыкли, что девушки сами на них вешаются. Твоя неприступность — это то, что его зацепило. Но если ты будешь вечно сидеть в своей норе, он решит, что тебе это просто не нужно, и забьет.

— Но это так унизительно… — прошептала Люмин. — А вдруг он рассмеется мне в лицо? Скажет, что я все неправильно поняла?

— А вдруг нет? — голос Кэ Цин стал серьезнее. — Послушай, у тебя есть два варианта. Первый: сидеть, страдать, нюхать его куртку и до конца жизни гадать, «что, если». Второй: собрать всю свою смелость в кулак, подойти к нему и просто спросить, что все это значило. Да, есть риск, что он окажется козлом. Но тогда ты будешь это знать и сможешь спокойно жить дальше. А есть шанс, что ты получишь ответ, который ждешь.

На том конце провода повисла тишина. Люмин обдумывала слова подруги. Они были логичными, правильными и до ужаса страшными.

— Поговори с ним, — настойчиво повторила Кэ Цин. — Просто поговори. Хватит строить теории и читать знаки в том, как он посмотрел или не посмотрел. Ты умная девочка, Люмин. Ты анализируешь древние тексты. Проанализируй уже, наконец, свою собственную жизнь. Подойди к нему. Завтра.

Люмин глубоко вздохнула, чувствуя, как холодная решимость начинает вытеснять страх.

— Хорошо, — сказала она, сама удивляясь твердости в своем голосе. — Я поговорю с ним. Завтра.

Обещание, данное подруге, горело в груди Люмин ярче, чем поцелуй на крыше. Всю ночь она репетировала фразы. Простое «Привет, как дела?». Более смелое «Спасибо за субботу, мне очень понравилось». Или совсем отчаянное «Мы можем поговорить?». К утру в ее голове была каша из сценариев, каждый из которых заканчивался ее полным и унизительным провалом.

День превратился в пытку. Первая попытка поговорить была перед парами. Она увидела его у входа в корпус. Скарамучча стоял один, прислонившись к стене и лениво пролистывая что-то в телефоне. Идеальный момент. Никаких друзей, никакой толпы. Люмин сделала глубокий вдох, шагнула в его сторону… и тут же отступила обратно за угол. Ее сердце колотилось с такой силой, что, казалось, его стук слышен по всему холлу. Нет. Она не может. Не сейчас.

Вторую попытку она сделала после первой пары. Люмин специально вышла из аудитории последней, чтобы не столкнуться с ним в потоке студентов. Она знала, что его следующая лекция в соседнем крыле, и быстрым шагом направилась туда, надеясь «случайно» его перехватить. Но коридоры были уже почти пусты. Она не нашла его. Вероятно, Скарамучча ушел раньше. Облегчение смешалось с острым разочарованием.

После второй пары все студенты как обычно двинулись в столовую. Люмин заметила его за столиком в центре зала. Скарамучча сидел в окружении своей обычной свиты — смех, шум, оживленная беседа. Люмин с подносом в руках застыла у входа. Подойти туда? К ним? Чтобы все эти идеально ухоженные девушки и самодовольные парни уставились на нее? Чтобы прервать их веселье своим жалким «привет»? Она почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Развернувшись, она практически сбежала из столовой, так и не притронувшись к еде.

К концу третьей пары Люмин была полностью разбита. Она провалила свою миссию. Она трусиха. Кэ Цин будет разочарована. А Скарамучча… он, наверное, уже и забыл о ее существовании. Понуро брела она по опустевшему коридору, мысленно проклиная свою нерешительность.

— Забавно смотреть, как ты весь день крутишься вокруг и не решаешься подойти.

Голос раздался прямо за ее спиной. Люмин застыла на месте, как пойманный на месте преступления воришка. Она медленно обернулась.

Скарамучча стоял, прислонившись к стене, и смотрел на нее с хорошо знакомой насмешливой ухмылкой. В его руках не было телефона, он не разговаривал с друзьями. Он просто стоял и наблюдал. За ней. Весь день.

— Я… я не… — начала лепетать она, щеки вспыхнули от стыда. Его проницательность была обезоруживающей.

— Не крутилась? — он выгнул бровь. — Утром у входа. После первой пары в другом крыле. После второй пары в столовой. Хочешь, продолжу?

Люмин молчала, вжав голову в плечи. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Он оттолкнулся от стены и сделал несколько шагов к ней, сокращая расстояние. Его ухмылка стала мягче, в ней проскальзывало что-то похожее на снисхождение.

— Поэтому я решил облегчить твои страдания.

Скарамучча остановился прямо перед ней, так близко, что ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Хватит играть в шпионов, звездочка, — его голос понизился, стал тише, интимнее. — Если хочешь меня видеть — просто подойди. Если хочешь что-то сказать — скажи. Я не кусаюсь, — он сделал паузу, и его глаза хитро блеснули. — Почти.

Он протянул руку и легким, почти невесомым движением убрал с ее лица выбившуюся прядь волос, задержав пальцы у ее виска на долю секунды.

— Так что ты хотела мне сказать? — спросил Скарамучча, и в его голосе не было и тени насмешки. Только чистое, неподдельное ожидание.

И Люмин поняла. Он дал ей шанс проявить инициативу, а когда увидел, что она не справляется, просто убрал все препятствия с ее пути, взяв все в свои руки. Как и всегда.

Его вопрос — «Так что ты хотела мне сказать?» — повис в воздухе, лишая ее последних путей к отступлению. Стены коридора словно сдвинулись, оставляя ее одну, беззащитную, под его внимательным, изучающим взглядом. Все отрепетированные фразы вылетели из головы. Осталась только звенящая, паническая честность.

— Я… — Люмин сглотнула, чувствуя, как горит лицо. Взгляд метнулся к его руке, которая все еще была непозволительно близко. — Я хотела спросить… то есть, я не знала… после субботы…

Она замолчала, слова застревали в горле. Говорить было так же трудно, как дышать под водой. Скарамучча не торопил. Он просто ждал, его темные глаза не отрывались от ее лица, фиксируя каждую смену эмоций, каждый оттенок румянца на ее щеках.

Люмин сделала глубокий, дрожащий вдох, зажмурилась на секунду и выпалила на одном дыхании, боясь остановиться и потерять остатки смелости:

— Ты ничего не писал и не подходил, и я подумала, что… что все это ничего не значило. Что это была просто… ну, просто одна встреча. А поцелуй… он был ошибкой, или шуткой, или ты просто… я не знаю! Я подумала, что, может, ты поспорил с друзьями, или тебе стало скучно, и ты решил развлечься, а теперь тебе больше не интересно, и я… я чувствую себя полной дурой, потому что я, кажется, все себе напридумывала!

Люмин замолчала, тяжело дыша, словно пробежала марафон. Ее голос к концу фразы сорвался до отчаянного шепота. Она вцепилась пальцами в ремешок своей сумки так, что побелели костяшки, и уставилась в пол, не в силах вынести его взгляд. Вот и все. Она сказала это. Выставила на всеобщее обозрение свои самые жалкие, самые унизительные страхи. Теперь Скарамучча точно рассмеется и уйдет, оставив ее одну с ее глупостью. Желание развернуться и сбежать было почти невыносимым.

В коридоре повисла тишина. Тягучая, плотная. Люмин слышала только стук собственного сердца. А потом она услышала тихий, низкий смешок. Не злой, не издевательский. Скорее, уставший и капельку изумленный.

— Господи, Люмин, — выдохнул он. — Какая же каша у тебя в голове.

Она рискнула поднять на него глаза. Скарамучча смотрел на нее, и на его лице была сложная смесь эмоций: легкое раздражение, удивление и что-то еще, что она не могла расшифровать. Что-то теплое.

— Поспорил с друзьями? — он медленно покачал головой, словно не веря своим ушам. — Ты серьезно думаешь, что мне нужно спорить, чтобы поцеловать девушку? И что из всех возможных вариантов для спора я бы выбрал самую упрямую и пугливую мышку на всем факультете?

Его слова, хоть и были колкими, несли в себе странное успокоение. Скарамучча сделал еще один шаг, и теперь их разделяли считанные сантиметры. Он наклонился, заставив ее снова поднять голову, и заговорил тише, так, чтобы его слова достигали только ее.

— Я не писал, потому что ждал, когда ты сама решишься. Мне не нужна ручная зверушка, которая делает только то, что ей прикажут. Мне нужна та, кто сможет сделать шаг навстречу. Я не подходил, потому что наблюдал, как ты борешься сама с собой. И, признаюсь, это было чертовски мило.

Его рука снова поднялась к ее лицу, но на этот раз он не убрал прядь волос. Он мягко провел большим пальцем по ее пылающей щеке.

— А поцелуй, звездочка… — его голос стал хриплым. — Был одной из вещей за тот вечер, которая не была шуткой. И единственной ошибкой было то, что он был всего один.

Он замолчал, его взгляд опустился на ее губы, и Люмин затаила дыхание. Весь мир сузился до этого пустого коридора и пространства между ними. Ее страхи, сомнения, чувство неловкости — все это улетучилось, вытесненное его близостью и его словами.

— Поняла? — тихо спросил он, возвращая взгляд к ее глазам. — Или мне нужно нарисовать схему и повесить в деканате, чтобы до тебя дошло?

И Люмин, глядя в его темные, как ночное небо на той самой крыше, глаза, наконец, позволила себе улыбнуться. Смущенно, робко, но искренне.

— Кажется… поняла.

Ее робкая улыбка, кажется, удовлетворила его. Но лишь на мгновение. Он чуть нахмурился, словно решил, что простых слов и намеков для этой особо сложной «задачки» недостаточно. Нужны были факты. Железобетонные и неоспоримые.

— И чтобы до тебя точно дошло, — Скарамучча понизил голос, и в нем зазвучали стальные, не терпящие возражений нотки. Он чуть наклонил голову, глядя на нее сверху вниз, и каждое его слово было четким и весомым. — Ты моя девушка. Если у тебя, конечно, нет возражений.

Люмин ошеломленно моргнула, пытаясь переварить услышанное. Моя. Девушка. Эти два слова никак не хотели складываться в единую картину в ее сознании.

Он, видя ее замешательство, слегка цокнул языком.

— ДЕ-ВУ-ШКА.

С каждым слогом он легонько, но настойчиво, тыкал указательным пальцем ей в лоб. Раз. Два. Три. Это было так неожиданно и по-детски, что сбивало с толку еще больше.

— Забей это в эту свою умненькую головку и не забывай, — закончил он, убирая палец, но оставляя на ее коже фантомное ощущение своего прикосновения. — Вопросы? Предложения? Жалобы?

Скарамучча выпрямился, скрестив руки на груди, и смерил ее вызывающим, почти деловым взглядом. Словно они не чувства обсуждали, а подписывали контракт, и сейчас он зачитывал ей самый главный пункт.

— Ну так что? — он выгнул бровь, на его губах снова заиграла тень самодовольной ухмылки. — Возражения есть?

Люмин стояла, ошарашенная, с пылающими щеками и следом от его пальца на лбу. Он не спросил, хочет ли она быть его девушкой. Он не предложил ей встречаться. Он просто поставил ее перед фактом. В своей неподражаемой, наглой, самоуверенной манере. Он не оставил ей пространства для сомнений, для ее вечных «а что, если» и «может быть». Он просто взял и решил все за нее.

И это было… идеально. Это было именно то, что ей было нужно. Не намеки, которые можно было неверно истолковать, не вопросы, на которые она бы побоялась ответить «да». А утверждение. Факт. Неоспоримая истина, исходящая от него.

Люмин посмотрела ему в глаза, и впервые за все время их знакомства в ее взгляде не было страха. Только удивление, облегчение и что-то еще, очень похожее на счастье. Она медленно, почти торжественно, покачала головой.

— Нет, — ее голос прозвучал тихо, но на удивление твердо. — Возражений нет.

Уголки его губ дрогнули и поползли вверх в полноценной, довольной улыбке. Той самой, от которой у первокурсниц подкашивались колени. Но сейчас эта улыбка была предназначена только ей.

— Вот и отлично, — сказал Скарамучча. — Тогда не теряйся больше, звездочка. И не прячься. А теперь, с твоего позволения, я побежал на пару. Увидимся.

* * *

Статус «девушка Скарамуччи» оказался тяжелой ношей. Теоретически, Люмин все поняла. Практически — она понятия не имела, что с этим делать.

Как ведут себя девушки таких парней, как он? Нужно ли теперь постоянно быть рядом? Держать его за руку? Ждать после пар? А что, если она ему помешает? Что, если его друзья будут смеяться над ней? Что, если он сам поймет, что совершил ошибку, связавшись с такой, как она?

Эти вопросы роились в ее голове, парализуя волю. Весь следующий день она снова избегала его, прячась за книгами и углами, но теперь к привычной неуверенности добавилось острое чувство вины. Он же сказал ей «не теряйся». А она опять теряется.

Последняя пара закончилась. Студенты шумной толпой вывалились в коридор. Люмин увидела его — он закинул рюкзак на одно плечо и в своей обычной расслабленной манере направился в сторону выхода, к раздевалкам.

Или сейчас, или никогда. Ее тело отказывалось подчиняться. Ноги словно вросли в пол. «Ты его девушка, — твердил внутренний голос, который почему-то говорил интонациями Кэ Цин. — Ты имеешь на это право».

Она заставила себя сделать шаг. Потом еще один. Сердце колотилось о ребра, как птица о прутья клетки. Люмин догнала его, когда он был уже почти у лестницы. Ее рука на долю секунды дернулась, чтобы коснуться его локтя, но в последний момент она ее отдернула.

— Скарамучча?

Он остановился и обернулся. Его лицо было непроницаемым. Он просто смотрел на нее, ожидая. Люмин сглотнула. Все отрепетированные фразы снова испарились. Осталось только то, что было на сердце — робкая, почти детская просьба.

— А можно… я пойду домой с тобой? — выпалила она, тут же заливаясь краской. Чтобы ее слова не прозвучали совсем уж жалко, она торопливо добавила, глядя куда-то ему в плечо: — Нам вроде в одну сторону…

Она замерла, ожидая чего угодно: насмешки, снисходительного вздоха, отказа. Она уже была готова пробормотать «ой, извини, глупость сказала» и сбежать. Скарамучча молча смотрел на нее несколько долгих секунд. Потом уголок его губ медленно пополз вверх в знакомой ухмылке.

— Можно, — сказал он. И эта ухмылка стала шире. — Странный вопрос.

Скарамучча не стал ждать, пока она переварит его ответ. Он просто протянул руку, перехватил ремешок ее тяжелого рюкзака и с легкостью закинул его себе на второе плечо. Теперь он нес и свой рюкзак, и ее.

— Эй! — запротестовала она. — Он тяжелый, я сама…

— Я знаю, что тяжелый, — перебил он, даже не посмотрев на нее. — Поэтому и несу. Пошли, звездочка, а то так и будешь столбом стоять до утра.

Он развернулся и пошел к лестнице, не проверяя, идет ли она за ним. Он просто знал, что пойдет. А Люмин, ошарашенная этим простым, но таким значимым жестом, поспешила за ним. Ее рюкзак на его плече выглядел до странности правильно. Он не просто разрешил ей пойти с ним. Он без лишних слов убрал то, что ей мешало, и показал, что теперь они идут вместе. И ее ноша — это и его ноша тоже.

Она догнала его на лестничной площадке, и когда он на мгновение обернулся, чтобы убедиться, что она рядом, она несмело улыбнулась. На этот раз в ее улыбке было чуть меньше страха и чуть больше уверенности.