Джеймс Сириус Поттер (джен)

Мир сжался в тугую, раскалённую точку, а затем рухнул в бездну, вышвырнув его из вихря света и времени с силой пушечного ядра.

Джеймс ударился о край стола, отчего во рту медленно и противно проступил вкус крови из разбитой губы. Воздух, который он с хрипом втянул в лёгкие, немного помог ему прийти в себя.

Тихо. Тишина глухая, давящая, непривычная после оглушительного рёва временного потока. Очень тихо. Больше нет ни шороха, ни свиста чудных приборов, когда-то наполнявших кабинет директора. Он лежал на холодном каменном полу, не двигаясь, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца, пытаясь заставить мышцы подчиниться и тело вспомнить, как двигаться.

Подняв голову, он увидел дверь. Она была приоткрыта, через щель пробивался тусклый свет из коридора, и виднелась такая знакомая винтовая лестница. Хоть что-то было привычным.

С трудом поднявшись на ноги, он почувствовал, как под ботинками скрипит песок. Джеймс посмотрел вниз — у ног его лежали почерневшие, обугленные остатки маховика времени. Артефакт, стоивший ему невероятных душевных сил, был мёртв. Окончательно и бесповоротно. Где-то на задворках сознания билась мысль о том, что Гермиона его убьет. Но он не чувствовал ни разочарования, ни страха. Только ледяную, кристальную пустоту.

Дело было сделано.

Вот он и дома...

Сквозь эту пустоту он заприметил движение на краю поля зрения. В дверях показалась высокая, прямая фигура. Минерва Макгонагалл остановилась, моргнула — и строго нахмурилась.

— Мистер Поттер? Что вы делаете в моём кабинете? — её голос звенел недоумением и сдержанной досадой. Похоже, она в очередной раз разгребала бардак, который каждодневно учиняли студенты Хогвартса, и была крайне уставшей.

Он поднял взгляд и всмотрелся в её глаза — так пристально, будто искал нечто, что связывало их обоих с иным временем. И в этот миг выражение её лица изменилось. Вся её строгость вдруг куда-то испарилась. Пальцы дрогнули, она прижала руку к сердцу, коротко ахнув, будто воздух вышибло из её лёгких.

— Не может быть… — в её глазах мелькнуло узнавание, и она выдохнула почти неслышно. Ведьма покачнулась, и он, не помня себя, подскочил, чтобы поддержать её. Его пальцы осторожно обхватили её тщедушные плечи, он помог ей дойти до ближайшего кресла и усадил, чувствуя, как тонкая, почти птичья кость её руки дрожит в его ладони. Он мягко погладил её кисти, стараясь вернуть ей опору в этой невероятной встрече.

— Неужели этот день настал… — прошептала Минерва, и в её голосе зазвенела вся усталость прожитых лет, вперемешку с чем-то похожим на облегчение, а затем — тёплая, осторожная улыбка показалась на сухих губах, в которой дрожала и радость, и нервозность.

Он кивнул, чувствуя, как горло сжимает слишком много невысказанных слов.

— Приятно снова видеть вас, Профессор, — наконец произнёс он. — Хотя для меня не прошло и минуты.

Макгонагалл позволила себе слабую улыбку, пряча слёзы за мерцанием очков.

— Ты даже как-то изменился… — вздохнула она, вглядываясь в его повзрослевшие глаза, но, собравшись, выпрямилась, будто снова стала стальной. — Хорошо. От меня что-то требуется?

Он на мгновение задержал дыхание, пытаясь собрать воедино мысли. Их было так много для осмысления, но времени — как всегда — оставалось в обрез. Джеймс облизал пересохшие губы, возвращаясь в реальность.

— Да, есть одна просьба, — он на секунду запнулся, затем продолжил: — Перевесьте, пожалуйста, Леди Игретту из жилого коридора третьего этажа. Ей там одиноко.

Минерва моргнула, будто не сразу поняла, о чём речь, но затем её строгие черты смягчились. Она бросила быстрый взгляд в сторону, словно и вправду вспомнила тёмный коридор с пыльной рамой, в которой годами тосковал одинокий портрет.

— Леди Игретта… — произнесла она тихо, слегка щуря глаза. — Да, что-то припоминаю.

Джеймс кивнул.

— Она слишком долго ждала.

Макгонагалл прижала пальцы к виску и не стала сдерживать лёгкую, печальную улыбку, тронувшую уголки её губ.

— Хорошо, Джеймс. Я распоряжусь, чтобы её перенесли. В коридор подле Большого Зала, пожалуй. Там ей точно не будет одиноко.

Он едва заметно выдохнул, будто снял с души груз, и позволил себе короткую улыбку.

— Спасибо, профессор. А мне, наверное, уже пора.

— Береги себя, Джеймс, — тихо ответила Макгонагалл.

Лаконичный кивок в ответ — Джеймс развернулся, переступил порог и растворился в полумраке коридора. Тихий щелчок замка прозвучал как точка в целой главе его жизни.

Он шёл, почти не видя пути, ведомый мышечной памятью, выработанной за годы жизни в этих стенах. Джеймс миновал монументальные двери и вышел на прохладный воздух.

Антиаппарационная зона кончалась у самого леса. Джим шагал сквозь заросли, пока магическая тяжесть, сдерживающая его, не растворилась. Он ощутил знакомую свободу, вдохнул полной грудью и сжал палочку.

Мир дрогнул и завертелся. Секунда — и его ноги коснулись земли у порога родного дома.

Тишина, встретившая его за дверью, была густой и звенящей. Не просто отсутствие звуков, а настоящая пустота, будто дом затаился и выжидал. Пыль висела в воздухе, подхваченная слабым сквозняком.

Он двинулся вглубь прихожей, инстинктивно направляясь к кабинету отца. И тут его взгляд поймал тонкую полоску света под дверью — и тут же её перечеркнула ослепительно-яркая вспышка, на миг озарившая весь коридор. Одновременно грохот, глухой и мощный, заставил содрогнуться стены.

Сердце Джеймса ёкнуло, все прежние мысли вылетели из головы. Он сорвался с места, одним движением распахнул дверь, не думая об опасности.

То, что он увидел, заставило его застыть на пороге. По полу ползли язычки магического пламени, пожирая обрывки бумаг. И повсюду — хаос. Перевёрнутый стол, разбитые склянки, их содержимое растекалось по полу, шипя и разъедая дерево. Полки пустовали, а их бывшее содержимое теперь лежало грудами обломков и пепла.

И тут до него дошло. Эхо его собственного, только что совершённого перемещения, выглядело именно так. Джеймс медленно обвёл взглядом руины, ожидая, что из-за угла появится отец с лицом, искажённым яростью. Но в доме царила мёртвая тишина.

Он шагнул внутрь и провёл ладонью по обугленной столешнице, чувствуя под пальцами шероховатость прожжённого дерева. Мысль о том, что ему теперь придётся отвечать за этот погром, должна была бы вызвать ужас, панику. Но её не было. Джеймс был под слишком сильным впечатлением от всего происходящего, чтобы его взволновало это обстоятельство. Вместо привычного страха — в груди было что-то другое. Лёгкое, почти трепетное.

Прежняя ненависть, накопленная за годы, ушла куда-то в тень. И теперь в нём крепла убеждённость: шанс начать всё сначала всё ещё есть. Если он сумеет достучаться до отца… может, у них получится.

Он медленно выпрямился, ещё раз оглядывая разгром и прикусывая губу. С каждой секундой ощущение срочности крепло: чем дольше он тянет, тем выше вероятность, что отец сам наткнётся на этот хаос — и тогда их разговор начнётся с обвинений и ярости. А он не хотел этого. Ему нужно было застать его первым. Пока есть хоть крошечный шанс поговорить спокойно.

Поиски отца Джеймс решил начать с дома Северуса.

Холодный вечерний воздух Коукворта впился в лицо, как только Джеймс появился на краю Паучьего тупика с глухим хлопком. Быстрым шагом он шел к знакомой двери. Сердце колотилось в груди, но лицо оставалось каменным. Когда дверь распахнулась, на пороге возник Северус — высокий, мрачный, с вечной складкой раздражения на губах и проницательным взглядом, который сразу вонзился в Джеймса.

Они замерли. Несколько секунд молчали, сверля друг друга пустыми глазами, словно каждый пытался прочитать мысли другого. Холодный ветер метался по улице, цепляясь за края мантии.

И вдруг губы Джеймса растянулись в хитрой ухмылке. Он рванулся вперёд и с такой неожиданной силой обнял своего опекуна, что тот пошатнулся назад, едва не врезавшись в косяк.

— Ну ты и жучара, Северус, — прошипел Джим, уткнувшись носом в его плечо. — Вот от тебя я такого не ожидал!

Северус облегченно выдохнул, и руки его тут же сомкнулись вокруг мальчишки. Он крепко прижал Джима к себе, приглаживая вихры на его макушке. На миг лицо его дрогнуло — в уголках губ мелькнула тень улыбки, которую он, впрочем, тут же спрятал.

— Идиот, — тихо сказал он, но голос его прозвучал хрипло и слишком тепло, чтобы эти слова можно было принять за ругательство. — Ты чуть не свёл меня с ума. Я боялся, что ты не простишь моей осведомлённости.

Джеймс хмыкнул, размыкая объятия и покачивая головой.

— Я много думал об этом. Но, думаю, что мы все всё сделали правильно.

— Ладно, — его чёрные глаза блестели, но выражение оставалось спокойным, как будто он снова натянул привычную маску. — Заходи в дом. Тут не место для разговоров.

Джим вошёл в дом, оглядываясь по сторонам. Тёплый свет лампы выхватывал из полумрака знакомые очертания мебели, запах трав и старых книг окутывал уютом, в котором Джеймс чувствовал покой.

— Я ищу отца, — сказал он, перебирая пальцы и поворачиваясь к Северусу. — Но его, похоже, здесь нет.

Северус медленно покачал головой, направляясь к камину.

— Нет, я давно его не видел, — коротко ответил он и, словно между делом, добавил: — Чай?

— Вообще-то, я ненадолго, — Джеймс переступил с ноги на ногу, словно не находил себе места. — Думаю, мне нужно найти его быстрее, чем он увидит последствия моего путешествия.

— Тогда не стану тебя задерживать, — Северус вздохнул и тихо постучал пальцами по фарфору чашки. — Заходи, как только освободишься.

Почти выйдя за порог, он замер. Рука уже легла на холодную дверную ручку, но что-то внутри не позволило ему сделать последний шаг. Джеймс обернулся — и в мягком, тёплом свете камина чётко увидел привычный профиль Северуса.

— Почему ты так изменился, Сев? — задал вопрос, который мучил его всё то время, что он пробыл в прошлом. — И передумал. Ты же ненавидел его. И на меня смотрел как на личного врага.

Северус поднял глаза от чашки и слегка наклонил голову, вглядываясь в прошлое.

— Всё изменили твои слова, — сказал он просто, ничего не утаивая. — О том, что в будущем я буду… счастлив.

Северус отставил чашку, переплёл пальцы и посмотрел прямо в глаза мальчику.

— Я слишком долго жил ненавистью, Джим. Слишком долго позволял прошлому диктовать мне настоящее. Но тогда… когда ты сказал, что у меня ещё есть шанс… что это всё не зря… — он пожал плечами, снова возвращаясь к своему чаю.

Парень кивнул — он принял этот ответ, и вышел на воздух.

Какая-то нервозность закралась в мысли. Отец редко куда-то выходил. Если его не было ни дома, ни у Северуса… Джеймс понятия не имел, где ещё тот мог быть.

Он остановился прямо у калитки, сжимая пальцами рукав мантии. В груди неприятно кольнуло. В голове прокручивался десяток вариантов — все маловероятные. И всё же, среди этой неопределённости появилась слабая надежда. Может быть, отец пошёл к Уизли. Мало ли… нужда в маховике времени могла заставить его переступить через гордость и хотя бы попытаться помириться.

Джеймс сжал палочку в руке, готовясь к перемещению, и воздух дрогнул, скручиваясь в тугой узел аппарации. Через секунду он стоял уже стучал в дверь, ощущая какое-то сверхъестественное волнение. Вечерний свет заливал двор мягким золотом, из окна доносился аппетитный запах ужина.

Дверь открылась не сразу, заставив его слегка заскучать.

Но вот щёлкнул замок, и в проёме возникла Гермиона. Её каштановые волосы были убраны в небрежный пучок, на плечи наброшен простенький кардиган, а в руке она сжимала книгу с зажатой пальцем страницей. Но вместо удивления на лице её играла самая что ни на есть довольная ухмылка.

— Ну привет, Марти Макфлай. Как тебе дедушка Дамблдор?

Он удивился, отшатнувшись на полшага, будто от невидимого толчка.

— Так ты всё знала? — выдохнул он, покачнул головой и всё же вошел в дом. — Но как?

Гермиона переложила книгу из руки на тумбочку и скрестила руки на груди, приняв свой классический вид строгой учительницы.

— Поняла, когда ты попросил отдать тебе маховик, — сказала она с довольной ухмылкой, пропуская его в гостиную. Гермиона всегда любила быть самой умной, и это никогда не изменится. — Слишком уж странным был тот парень Джон, и я сразу о нём вспомнила.

— О чём это вы говорите? — в дверном проёме, усиленно пережёвывая последний кусок сэндвича, возник Рон.

— Джимми путешествовал в прошлое, — без тени сомнения пояснила Гермиона. — Помнишь того парня, Джона Уитмора, который раздражал тебя на шестом курсе?

В глазах Рона не было ни грамма узнавания. Он сглотнул, нахмурившись.

— Я наказал тебя за то, что ты назвал меня «фуфелом», — хмыкнул Джеймс, и на его губах появилась та же дерзкая ухмылка, что и много лет назад. Он внимательно посмотрел на Рона. — Ну, как тебе вьюнки? Остроумно, да?

Лицо Рона начало медленное, почти кинематографическое преображение: от полной пустоты — через нарастающее недоумение — к чистому, обжигающему возмущению. Глаза округлились, став похожими на блюдца.

— Так это был ТЫ?! — он ткнул в него пальцем, едва не уронив заветный сэндвич. — Я с тех пор терпеть их не могу!

Джеймс подавился воздухом, еле сдерживая рвущийся наружу хохот.

— Так это я виноват в твоей фобии?

— Фобия? Это не фобия! — возмутился Рон, его уши начали розоветь. — Это здоровая ненависть к идиотским, вонючим, магическим сорнякам, которые...

Он внезапно умолк. Его мозг, наконец, переключился с навязчивой идеи о вьюнках на нечто несравнимо более важное.

— Погоди-ка... Путешествовал в прошлое?

— Эм-м... да, — Джеймс почесал затылок, чувствуя, как вес слов тяжелеет. — Я хотел… вообще-то я хотел спасти маму, но это оказалось невозможным.

Тишина, наступившая в гостиной, была густой и осязаемой. Гермиона чуть склонила голову, её губы дрогнули, но слова замерли, не найдя выхода. Рон опустился на стул, уставившись на свои руки, сведённые в замок.

Джеймс молча кивнул самому себе, будто ставя жирную, окончательную точку в этом разговоре. Эта тема всегда была минным полем, каждый шаг по которому отзывался застарелой болью. Каждый такой разговор оканчивался мрачным настроением.

Но тогда, будто спохватившись, он запустил руку за воротник рубашки и вытянул наружу тонкую цепочку с медальоном. Металл, холодный и гладкий, лениво поблёскивал в свете лампы, отбрасывая блики на стены.

— Рон, — он покрутил серебро между пальцев. — Что с ним?

Рон прищурился, и лицо его вдруг окаменело. Он протянул руку, взял медальон и провёл большим пальцем по выгравированным на крышке рунам, как будто проверял их целостность.

— Джинни… — тихо начал он и на мгновение замолчал, проглотив ком в горле. — Она никогда его не снимала. У неё был какой-то пунктик на нём.

Джеймс почувствовал, как сжимаются его собственные кулаки, а в висках застучало.

— То есть… он всегда был при ней.

Рон медленно кивнул, подняв взгляд.

— Да. И именно это… спасло тебя. В тот день, когда на вас напали пожиратели… она успела надеть его тебе на шею. — Он откинулся на спинку стула, и его лицо исказила гримаса усталой боли. Он провёл ладонью по лицу, смахивая невидимую пыль воспоминаний. — Тогда мы и узнали, на что он способен. Откуда она знала… мы так и не поняли.

Сердце Джеймса болезненно сжалось. И снова всё подтверждает неотвратимость этой петли. Ещё одно звено в цепи неумолимого узла судьбы, замкнушегося вокруг него.

Гермиона тихо вздохнула, подошла и положила ладонь ему на плечо. Её прикосновение было тёплым и твердым.

— Простите, но у меня… не так много времени, — голос Джеймса прозвучал хрипло, сбивая наметившуюся мягкость. Он выпрямился, отступая на шаг. — Я ищу отца.

Гермиона и Рон обменялись быстрым взглядом.

— Тогда ты точно не по адресу, приятель, — он фыркнул, отряхивая футболку. — Я не помню, когда видел его в последний раз.

Гермиона покачала головой, и её взгляд стал одновременно сочувствующим и непоколебимым.

— Он прав, Джимми. И я не думаю, что Гарри появится здесь по доброй воле.

— Ладно, — Джеймс опустил голову, его взгляд утонул в узорах на половике. Он молча кивнул, подтверждая её правоту. — Спасибо. Я пойду.

Гермиона только вздохнула и чуть наклонила голову в знак прощания.

— Береги себя, — сказала она мягко.

Джеймс благодарно кивнул и вышел на улицу. Холодный ветер взъерошил его волосы, остудив горячие мысли. Он стоял на пороге, вглядываясь в сгущающийся вечер, и пытался решить, куда идти дальше. Идей не было, поэтому он аппарировал обратно в дом.

Странное чувство поселилось в груди. Он медленно, с опаской, шаг за шагом направился в сторону злосчастного кабинета, где час назад разверзся хаос. Но теперь всё выглядело ещё хуже. Отец точно был здесь. И его ярость добавила этому месту беспорядка и разгрома.

Сердце Джеймса сжалось, тревога накрыла его ледяной волной. Он не стал задерживаться в кабинете, почти бегом направляясь дальше, в сторону спальни отца. Пальцы дрожали, когда он коснулся дверной ручки, и в тишине это дребезжание показалось оглушительным. Толкнул дверь — и она распахнулась.

Тишина. Холодная, вязкая, давящая.

А потом его мир рухнул.

Петля была безупречна. Конец верёвки был намертво закреплён на тяжёлой балке потолка. Свет, падавший из окна, выхватывал мертвенную бледность лица, резкие тени под скулами, застывшее спокойствие черт. Джеймс застыл на месте, чувствуя, как воздух застрял в лёгких. Мир сузился до одной точки — этой неподвижной фигуры.

— НЕТ! — крик разорвал тишину так резко, что стекло в окне дрогнуло. Джеймс рванулся вперёд, но ноги его подкосились. Он рухнул на колени, задыхаясь воздухом, не желающим выходить из лёгких. Слёзы не текли, но в груди горело так, будто кто-то вырвал сердце и оставил заострённые осколки рёбер.

Он вскочил, отпрянул назад, голова гудела от боли и ярости. Этот дом, этот чёртов дом, пропитанный злобой, одиночеством и отчаянием… он больше не хотел, чтобы он существовал. Он ненавидел всё. В его жизни было так много ненависти, и, кажется, с каждой секундой становилось только больше.

Огненный поток вырвался из его палочки с силой взрыва. Языки пламени охватили стены, мебель, старые ковры, словно давно ждали этого часа. Магический огонь разгорался всё ярче, алым заревом заполняя комнаты, превращая их в адскую печь. Пламя подчинялось не столько заклинанию, сколько его воле и ярости: оно сжигало всё, что было связано с болью его семьи.

Он стоял посреди объятого огнём дома, пока жар не обжёг кожу, пока потолочные балки не начали оседать с треском. Лишь тогда он развернулся и вышел наружу, не обращая никакого внимания на языки пламени, лизавшие открытую кожу.

Вечернее небо было чёрным, а зарево пожара озаряло улицу, окрашивая её в зловещий оранжево-красный цвет. Джеймс стоял неподвижно, глядя, как его родной дом рушится и исчезает в огне.

Только теперь, когда всё было кончено, боль обрушилась на него с полной силой. Лёд внутри превратился в раскалённый свинец, и ему казалось, что его собственный крик всё ещё звенит в ушах.

Тогда, когда он впервые за долгое время поверил, что всё ещё можно исправить… судьба ударила сильнее, чем когда-либо прежде.

* * *

Еще пятнадцать лет назад никто бы не поверил, что на похоронах легенды магического мира соберется от силы с десяток человек. Дождь, начавшийся на рассвете, не утихал, превращая всё вокруг в размытую акварель серых и чёрных тонов. Небо опиралось на верхушки кипарисов тяжёлой, сырой плитой, и воздух был густ от запаха влажной земли, прелой листвы и тихой скорби. Тишину нарушал лишь монотонный шепот дождя о шёлк зонтов и полированный гранит — приглушённый барабанный бой, отбивающий такт последнего пути.

Джеймс стоял неподвижно, сжав руки в кулаки в карманах мантии. Лицо — маска из мрамора и льда, по которой безразличными ручейками струилась дождевая вода. Лишь одна упрямая капля, скатившаяся по виску, могла сойти за ту единственную слезу, которую он точно не станет проливать. Внутри же было пепелище — выжженное, молчаливое и мёртвое, точная копия того, что осталось от его дома.

Перед ним — закрытый гроб, свежевырытая могила, чёрная земля, запах сырости и холода. Люди вокруг шепчутся, кто-то пытается украдкой всхлипнуть, но он не слышит ни одного слова. Всё вокруг — смазанные силуэты, тени на фоне бесконечного дождя.

Он не замечал протянутых рук, полных сочувствия взглядов, приглушенных шепотов. Кто-то касался его плеча, кто-то говорил что-то тихое и жалостливое, кто-то обнимал — он не чувствовал ничего.

Он не видел, как Гермиона, сломленная и белая как мел, вцепилась в руку Рона, а тот, сам едва держась на ногах, молча поддерживал её, и его рыжие волосы казались единственным ярким пятном в этом вселенском унынии.

Очнулся он только тогда, когда кладбище опустело. Остались только они двое: он и Северус.

— Ты все еще ненавидишь его, — тихо сказал Снейп, глядя куда-то в сторону леса.

Джеймс не поднял глаз от мокрой земли у своих ног.

— Даже больше, чем раньше.

Северус нахмурился, но в его голосе не было осуждения — лишь тяжесть прожитых лет:

— Не повторяй моих ошибок, Джим. Не стоит жить ненавистью.

— Почему он сделал это? — голос Джеймса сорвался, предательски дрогнув, выдав всю боль, которую он пытался задавить. — Почему поступил так со мной?

Северус долго молчал, словно подбирая слова.

— Я не знаю. И никто уже не узнает. — Он сделал паузу, впуская в себя ледяной воздух. — Но… у меня есть предположение.

— Рискни, — хрипло бросил Джеймс.

— Он был уверен, что ты не вернешься, — тихо сказал Северус. — Как и он бы не вернулся.

Джеймс усмехнулся сквозь слезы, которые всё же пролил, невзирая на обещание самому себе — коротко, горько, почти беззвучно.

— И он решил, что остался один. Блестяще. — Его кулаки сжались с новой силой. — Похоже на правду. Вот только теперь… один остался я.

Снейп внезапно сократил расстояние между ними. Его бледная рука в чёрном рукаве легла на плечо Джеймса.

— Нам необязательно иметь кровное родство, чтобы быть семьёй.

Дождь не утихал, превращаясь в тонкую, пронизывающую водяную пыль. Он застилал мир серой пеленой, стирая границы между прошлым и настоящим, между болью и пустотой. Он не выдержал и закрыл лицо руками. Плечи его затряслись от беззвучных рыданий, которые, наконец, вырвались наружу.

Снейп ничего не говорил. Он просто стоял рядом, молчаливый и неподвижный, как одно из мрачных надгробий, принимая на себя бурю его горя. Он был щитом между Джеймсом и безразличным миром.

Когда слёзы иссякли, осталась лишь леденящая пустота и странное, щемящее чувство облегчения. Джеймс вытер лицо рукавом мантии и снова посмотрел на Снейпа.

— Что теперь? — спросил он просто. В его голосе не было надежды, но не было и прежней яростной безысходности.

— Теперь, — Северус обвёл взглядом залитое дождём кладбище: пустые скамьи, печальные ангелы на надгробиях, аллею, теряющуюся в туманной дали, — теперь мы идём пить чай. Отвратительно крепкий и обжигающе горячий. А потом… — он неожиданно резко, по-отцовски, взъерошил мокрые волосы Джеймса, и в его глазах мелькнула искра чего-то родного, — потом мы отправимся к Минерве и устроим тебя на преподавательскую практику. Уж мне ли не знать, как тебе нравится щеголять эрудицией перед несчастными студентами.

Он резко развернулся, и его чёрный плащ взметнулся, подхваченный порывом ветра. Не оборачиваясь, Снейп зашагал по мокрой гравийной дорожке, издавая мерный скрежет подошв, с непоколебимой уверенностью, что его послушают.

Примечание к части

Автор не верит в Гарри Поттера так, как верит в него Джимми. Извините, дорогие читатели, но у них с самого начала не было шансов.

Спасибо всем за то, что были со мной на протяжении этой не очень длинной работы. Ваши отзывы согревают мою душу.