Сборник альтернативных политических инцидентов (джен)

Кабинет Хрущёва в Кремле в середине 1960-х годов был таким же, как и сам Никита Сергеевич: просторным, практичным, но лишённым столичного лоска. Воздух был густым от запаха старого дерева массивного стола, лакированной кожи кресел и неслышимого, но ощутимого гула власти.

Генерал-лейтенант Игорь Владимирович Зайцев, человек с грудью, увешанной орденами, прошедший Сталинград и Берлин, сейчас чувствовал себя как мальчишка, вызванный к директору. Он стоял по стойке «смирно» посреди ковра, нервно переминаясь с ноги на ногу. Его ладони, привыкшие сжимать эфес шашки и рукоять нагана, были влажными. Он ждал уже десять минут, и каждая секунда отдавалась в висках тяжёлым, неровным стуком. Причина его визита была деликатной, почти унизительной для человека его ранга — его дачу под Москвой, полученную за военные заслуги, по решению местных властей признали «не соответствующей стандартам скромности советского руководителя» и… попросту снесли.

Внезапно дверь с силой распахнулась. В кабинет вихрем влетел Никита Сергеевич. Лицо его сияло, глаза весело поблёскивали.

— А-а, Игорь Владимирович! Простите, что заставил ждать! — раскатисто бросил он, снимая пиджак и перекидывая его через спинку кресла. — Я только что из уборной, понимаешь. И знаешь, такое ощущение, будто в животе солнышко разлилось! Словно заново на свет родился! Лёгкость необыкновенная!

Хрущёв широко улыбался, ожидая ответной улыбки или хотя бы кивка. Но генерал, ошеломлённый таким началом аудиенции, лишь замер, его лицо застыло в маске полного недоумения. Он не знал, как реагировать на физиологические откровения Первого секретаря.

Улыбка с лица Хрущёва сползла мгновенно, словно её и не было. Его брови грозно нахмурились. Он с силой ударил кулаком по столу, отчего затрещали стеклянные пресс-папье и подпрыгнули ручки.

— Почему молчишь, товарищ генерал?! — рявкнул он, и его голос, ещё секунду назад добродушный, зазвенел сталью. — Тебе с Первым секретарём не о чем поговорить?! Или мои успехи в пищеварении тебя не впечатляют?!

Генерал Зайцев побледнел, как полковая простыня. Внутри у него всё сжалось в один тугой, болезненный комок. Он видел, как меняется погода в этом кабинете, и знал, чем это может грозить.

Хрущёв выдержал тяжёлую, многозначительную паузу, изучая поблёкшее лицо военного. Затем резко, почти по-юношески легко, плюхнулся в своё кресло.

— Ладно. Говори, зачем пришёл. У меня мало времени.

— Никита Сергеевич… — голос генерала предательски дрогнул. — Я… насчёт моей дачи в Ильинском. Её… разрушили. Я прошу помочь мне её восстановить. Это несправедливо!

Хрущёв откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе.

— Сам виноват! — отрезал он. — Строил, не оглядываясь на указ о борьбе с архитектурными излишествами! Жил не по средствам! Теперь живи с последствиями. Я не колдун и не волшебник, чтобы из пепла восстанавливать. Не могу я ничего спланировать такого!

— Но, Никита Сергеевич, разрешите объяснить… — попытался вставить слово Зайцев.

— Молчать! — перебил его Хрущёв. — С тобой невозможно разговаривать! Ты даже анекдот про уборную оценить не смог! Вспомни, какие слова нужно говорить, когда приходишь к начальству с просьбой! А не то мне придётся завершить наш разговор. Может, оно и к лучшему. Как ты знаешь, одиночество восстанавливает силы.

Генерал молчал, чувствуя, как пот струйкой скатывается по спине.

— Пока можешь обдумывать следующий шаг, — снова сменив тон на почти беспечный, продолжил Хрущёв. — Но учти, боевые приёмы — кувырки, прыжки — использовать запрещено. Это не по уставу.

Игорь Владимирович только глазами повёл, совершенно сбитый с толку этой абсурдной ремаркой.

— Что? Не понимаешь? — Хрущёв прищурился. — А вдруг тебе скоро придётся драться? С самим собой, с ветряными мельницами, с богами своими… Да-да, о богах! Ты ведь всё на них ссылаешься в своих докладах! «Бог войны», «воля всевышнего»… Из-за этих мыслей реальность от тебя ускользает, как сельдь из проруби! Тебе бы у Жукова поучиться, он хоть и строг, но землю копытами чувствует! А если не поспеешь — светлое будущее СССР настанет и без тебя. Мечты-то рисуют новые миры, а не старые дачи!

Хрущёв встал и прошелся вокруг стола, в упор разглядывая генерала.

— И почему ты всегда выглядишь так, будто твоя внутренняя печаль требует свободы, а? Знаешь, мне кажется, у тебя в мыслях плавают акулы. С такими мыслями ты никогда не сможешь признаться себе в своих настоящих чувствах. Тебе знакомо чувство, будто звёзды танцуют, а земля уходит из-под ног? Будто кричишь, а тебя не слышат? Слышишь шёпот, которого нет?

Генерал, белый как мел, не мог вымолвить ни слова. Это было точное описание его ночных кошмаров.

— Нет у тебя ощущения жизни, — уже почти шёпотом, но с пугающей проницательностью продолжил Хрущёв. — Есть только ощущение, что ты просто… есть. Тяжёлая болезнь. Медленно превращает тебя в пепел. Я, как друг, рекомендую тебе сделать первый шаг: обратиться к психиатру. Или просто дождаться момента, когда сможешь выпустить своих внутренних демонов на свет Божий. Признаю, пока ты ещё нужен нашему народу.

От этих слов генерала будто током ударило. Весь его мир рушился.

И вдруг Хрущёв снова преобразился. Его лицо вновь озарилось безумной, почти детской радостью.

— Ну что?! Готова ли твоя душа к новому путешествию?! — воскликнул он.

Генерал лишь беззвучно пошевелил губами.

— Не знаешь? — загорячился Хрущёв. — Тогда выбирай! Попытаться запустить фейерверк! Спеть песню! Похохотать три минуты без перерыва! Поругаться матом! Или поплакать от души! Выбирай!

Ошеломлённый генерал, пытаясь найти хоть какой-то выход из этого безумия, прохрипел:

— Песню…

— Отлично! — взвился Хрущёв. — Давай, товарищ генерал, пой!

Зайцев, запинаясь, сделав глубокий вдох, начал петь старую патриотическую песню, голос его был тихим и надтреснутым:

— Широка страна моя родная…

Не допев и первой строчки, он был остановлен резким жестом Хрущёва. Тот стоял, смотря на него с внезапной, неподдельной усталостью и даже досадой.

— Ладно… Всё… Хватит, — тихо сказал Хрущёв, проводя рукой по лицу. — Иди, Игорь Владимирович. И извини меня, старика. Что-то сегодня на меня нашло… Иди. И постарайся пока не попадаться мне на глаза.

Генерал, не веря, что кошмар закончился, не в силах что-либо сказать, отдал честь, развернулся и, почти не чувствуя под собой ног, вышел из кабинета, оставив за спиной человека, который за пять минут успел побывать и добряком-увальнем, и грозным тираном, и проницательным психоаналитиком, и сумасшедшим режиссёром. В коридоре он прислонился к прохладной стене, пытаясь унять дрожь в коленях. Он так и не понял, что это было: тонкая политическая игра, проверка на прочность или просто минутная причуда огромной, абсолютной и совершенно непредсказуемой власти.