Под сенью дуба (гет)

ПБ в вашем полном распоряжении.

Даже великие могут быть жестокими, даже свет может очернять.

Три дня в коттедже прошли в блаженной, не напряжённой, как в лагере, а живой — той, что рождается, когда люди наконец-то могут свободно дышать, тишине. Гарри, надо же, добровольно изучал книги по древним рунам, Гермиона, чтобы просто чем-то занять себя, зельеварничала — пополняла истощившиеся в бегах запасы. Она варила зелья от бессонницы, от боли в груди, от кошмаров, от простуды — в общем, варила всё, на что хватало ингредиентов в кладовке Северуса. Сам же Снейп еще ни разу не приходил, но через эльфа передавал, что пока занят и вырваться из школы не может.

А вот утро четвертого дня ознаменовалось не только тем, что наконец-то окончательно стих дождь и сквозь серые тяжелые облака пробилось бледное осеннее солнце, но и тем, что завтрак был прерван неожиданным и заставившим Гарри с Гермионой вздрогнуть стуком в окно.

Присмотревшись, отдышавшись и убрав синхронно выхваченные и направленные на незваного гостя палочки, Гарри с Гермионой переглянулись: за окном оказалась не стандартная для передачи почты сова и не более редкий, изысканный, но тем не менее использующийся для этих же целей ворон, там был феникс.

Огненный феникс, прекрасный, опасный и благословенный, с перьями, что светятся изнутри и озаряют округу каким-то завораживающе мягким сиянием, с глазами, полными древней мудрости и вселенской печали, завис у стекла. Это само по себе было сродни чуду — фениксы всегда были практически мифическими существами, и шанс встретить эту птицу хоть раз в жизни был ничтожно мал, чего уж говорить о Дамблдоре, сумевшем приручить или скорее породниться с душой птицы — их случай давно уже вошел в историю и попал в учебники, но, как потом узнают ребята, и он был лишь очередным актом показухи со стороны почившего директора.

А пока за окном, чего и стоило ожидать, был тот самый, известный на всю магическую Англию, феникс Фоукс, и это упрощало и одновременно в десятки раз усложняло ситуацию. И Гарри, который тесно общался с бывшим директором, и просто наблюдательная Гермиона понимали, что если старик, который всегда был персоной умудренной, нашел способ добраться до них даже после смерти, то это неспроста и стоит ждать скорее беды, чем чего-то хорошего. Чего они не ожидали, так это того, что окно открылось само собой, словно было настроено на феникса, и Фоукс не замедлил этим воспользоваться. Он влетел в гостиную, как хозяин момента, если не самого дома, и царственно приземлился на диванную спинку, попутно даровав со своего барского крыла Гермионе ответ на мучавший ее вопрос: что это за дырочки в диванной обивке и откуда они взялись в этом идеально выглядящем доме?

Внимательно их рассмотрев, Фоукс наклонился, и с его шеи соскользнул объемный, но не выглядящий тяжелым мешочек из тонкой, почти прозрачной ткани, сотканной, кажется, из дыма и света, в котором виднелось еще два отдельных мешочка, на этот раз из чего-то, напоминающего черный бархат. Выполнив миссию, феникс потерял к Гарри с Гермионой всякий интерес и тут же продемонстрировал это им, спрятав голову под крыло.

В мешочке, который ребята, естественно, сначала проверили всеми известными им чарами, действительно оказалось два других мешочка, в каждом из которых было что-то среднее между написанной впопыхах запиской и недописанным полноценным письмом, и флакон с воспоминаниями.

— Он еще что знал? — поинтересовался Гарри.

Гермиона без надобности пожала плечами. Они молча разобрали подписанные мешочки и, по негласному согласию, разошлись по разным комнатам — читать письма в одиночку, потому что некоторые слова — не для чужих глаз, даже если это глаза кровного родственника.

* * *

Гарри закрыл за собой дверь спальни — тихо, почти бесшумно, будто боялся, что даже щелчок замка нарушит хрупкое равновесие, что они с таким трудом обрели за эти дни. Он подошёл к кровати, тяжело опустился край, разжал ладонь, в которой сжимал невесомый, как пепел, мешочек, и вынул из него прозрачный, с серебристой жидкостью, что мерцала, как звёздная пыль, флакон и письмо — в конверте с гербом Хогвартса и почерком, который он узнал бы наощупь с закрытыми глазами: Альбус Дамблдор.

Гарри показалось, что он тонет в пучине грозящих вот-вот поглотить его эмоций. Первой нахлынула грусть по наивному детству: он вспомнил, как впервые увидел директора в вечер своего распределения — на него смотрел старик с ласковыми глазами и улыбкой, что обещала ему, побитому жизнью ребенку, тепло и поддержку; вспомнил, как Альбус сидел у камина в своем кабинете, предлагая ему, ничего толком не видящему в жизни мальчику, лимонные конфеты и всю свою мудрость; вспомнил, как верил ему — безоговорочно, как ребёнок верит любимому, всё знающему, всё прощающему и любящему его больше всего на свете деду.

Но теперь он знал: понимающего, любящего деда никогда не было, был стратег, мастер шахматной игры, в которой люди — ничего не стоящие пешки, просто инструмент для достижения целей.

Внезапно, как боль от Круцио, Гарри охватила пытающаяся выгрызть себе путь на свободу ярость.

— Он знал! — вырвалось у него вслух. — Он всё знал! И всё время молчал. Выжидал и использовал каждого из нас! — Гарри вскочил на ноги и замерил шагами комнату — маленькую, уютную, с книгами на полках и теплыми бежевыми шторами на окне. Он схватил подушку, хотел было ее швырнуть, но вовремя остановился.вился.

Гермиона.

Если он что-то натворит в этом доме, то Снейп может выгнать их обратно в лес. Он, конечно, сказал им, что его дом теперь и их дом, но это же Снейп, мало ли, а Гермионе нужна крыша над головой. Он не может позволить своей сестре мерзнуть в зимнем лесу в старенькой продуваемой семью ветрами палатке.

Гермиона нуждается не в мальчике, что готов расплакаться от обиды, не в подростке, что в порыве эмоций крушит то единственное, что у них сейчас есть, она нуждается в брате, в здравомыслящем, сильном и способном её защитить брате.

Гарри глубоко вдохнул — выдохнул, досчитал до десяти, как его учила сестра, и тут его озарила, как проблеск света во тьме, мысль: «Снейп… Он же мастер окклюменции. Что, если я попрошу его снова позаниматься со мной? Откажет. Ааа… Если я скажу: «Научите меня контролировать разум ради неё?» Он ведь теперь с нами, и явно мы… Гермиона уж точно ему небезразлична. Он сказал, что мы семья, а в семье помогают друг другу…» — эта мысль немного успокоила его, и он вернулся к кровати, на которую аккуратно положил флакон, решив, что посмотрит его содержимое позже, с Гермионой.

А сейчас письмо, — он разорвал конверт, развернул лист и начал читать.

Мой дорогой Гарри

Как же я рад, что Фоукс смог тебя найти и ты держишь сейчас в руках эти строки. Надеюсь, ты в безопасности — хотя в наше время это, увы, редкость. Я написал это письмо заранее на случай непредвиденных обстоятельств, таких как моя смерть, и если ты его получил, то я оказался прав — Северус предал и убил меня.

Ты, вероятно, не удивишься, узнав, что он способен на всё, и я… опасаюсь за сохранность моего места захоронения. Он будет искать кое-что мною спрятанное и, боюсь, что найдет, и не ради покаяния, Гарри. Нет.

Будь осторожен с ним, мальчик мой. Он мастер лицемерия. Мастер теней. Верный слуга Тома. Он может попытаться выследить тебя и начать говорить тебе о защите, о долге, даже — о любви… Но помни: Снейп никогда не любил никого, кроме Лили, и животной ненавистью ненавидел твоего отца, на которого ты так похож. Ему нельзя верить. Увы, Гарри, но в твоем положении нельзя верить никому, даже тем, кого считаешь самыми близкими…

Гермиона. Умница-красавица, школьная гордость, твоя верная боевая подруга… Как ты заметил, ей я тоже написал письмо, потому что не хочу привлекать к этому посланию ее особое внимание и не хочу, чтобы ты был вынужден что-то ей дополнительно объяснять. Потому что даже она… не говорила тебе всего.

Ты ведь не знал, что она тайно встречалась со Снейпом? Что она пила чай с твоим врагом, пока ты спал, измученный кошмарами? Она скрыла это от тебя. А что ещё она скрывает?

Но не вини её, Гарри, она молода и влюблена. А любовь, как ты знаешь, великая сила, хоть и порой слепа.

Ты же, мой мальчик, не должен быть слепым. Ты — последняя надежда света в мире сгущающейся тьмы. А потому доверяй только себе, Гарри, только своей интуиции, только своей боли, потому что боль не лжёт, а люди — ещё как. Даже самые близкие.

Я верю в тебя и всегда верил. И даже сейчас, глядя на тебя с небес (быть может, с облака парящего над Хогвартсом — ведь кто знает, куда уходят волшебники?), я заклинаю тебя: «Будь осторожен, мальчик мой. Не дай тьме украсть души твоих любимых».

С любовью и вечной заботой,

Твой Альбус.

Гарри догадывался, на что надеялся Альбус, сочиняя эту бредовую сказку для мальчика-сироты, хотя, как говорил дядя Вернон, взял на карандаш информацию о чем-то «ценном и спрятанном», но старик не учел одного: мальчику пришлось повзрослеть, и повзрослеть практически в одно мгновение, и он прочел это письмо не глазами брошенного и зацикленного на нем ребёнка, а глазами молодого, но мужчины, проведшего переоценку, как бы тавтологически не звучало, своих ценностей, готового мстить и умеющего прощать — не потому, что о чем-то забыл, а потому, что уже успел усвоить урок: «Даже великие люди ошибаются — это раз. Настоящие герои — всего лишь пафосное выражение — это два. Иногда на зло можно и, главное, нужно отвечать злом, и месть — блюдо, которое действительно подают холодным — это три», и Гарри собирался назло всем победить, выжить и кормить весь гребаный магический мир правдой о Великом и Светлом до тех пор, он давиться не начнет.

Дочитав, он аккуратно сложил письмо, положил в карман, туда же отправился флакон с воспоминаниями, и вышел из комнаты.

В гостиной у камина, теребя в руках то, что Гарри распознал как смятое письмо, сидела злая, как готовая сорваться с цепи собака, Гермиона.

* * *

Гермиона ушла в библиотеку не только потому, что хотела уединения, а потому что боялась и не хотела показывать этого Гарри, которому и так было тяжело. Её сердце уже билось слишком быстро, а она еще только взяла в руки мешочек, принесённый Фоуксом, и готовый обжечь ее, как пылающий первозданным пламенем уголек.

Она закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной, глубоко вдохнула: «Это Альбус. Он добр. Он мудр. Он… на нашей стороне», — сказала она сама себе, и, конечно, в это не поверила. Не после разговора с Северусом.

Пальцы всё равно дрожали, когда она развязывала шёлковую нить и вынимала конверт с гербом Хогвартса, с надписью, написанной почерком, что она знала с пятого курса: округлым, чуть наклонным, с какими-то волшебными завитушками.

Она села в кресло у окна — то самое, в котором, Гермиона была уверена, Северус сидел редкими свободными зимними вечерами и играл на гитаре, — разорвала конверт и развернула лист.

Первая же строка ударила ее, как пощечина наотмашь: «Моя дорогая Гермиона…» — теплый тон, ласковое обращение — всё лживое, и уже вторая строчка письма подтвердила все ее опасения: от почившего директора даже после смерти нельзя было ждать ничего искреннего.

Моя дорогая Гермиона

Ты, — позволь старику такое обращение, — вероятно, удивишься, что я пишу именно тебе, но как же я рад, что ты держишь в руках эти строки. Надеюсь, ты в добром здравии и окружена теми, кто действительно заботится о тебе. Минерва часто говорит мне о том, как гордится тобой. «Умнейшая ведьма своего поколения», — говорит она, и не только она, и я, конечно, согласен со всеми ими. Ты — свет в конце поглотившего наш мир тёмного туннеля.

Прежде всего — позволь напомнить тебе, насколько важна твоя роль в том, что должно свершиться. Ты не просто спутница Гарри. Ты — его разум, его якорь, его последняя надежда. Без тебя он — лишь храбрый мальчик с палочкой. С тобой — он может стать спасителем мира.

Я всегда считал: если кто-то и сможет удержать его от безрассудства — так это ты.

Ты не просто умна, Гермиона. Ты мудра. И именно на эту мудрость я возлагал — и возлагаю до сих пор — всю свою надежду. Будь сильной. Оставайся рядом. Не позволяй ему сбиться с пути. Мир зависит от вас. От вас двоих. И… только от вас.

Ты, вероятно, удивишься, но я всё знаю. О твоих встречах с ним в оранжерее. О чае в тишине подземелий. О гитаре, что звучит там, где раньше слышались только шаги Помоны. Это моя школа, и я знаю обо всем, что происходит на ее территории, но я не осуждаю тебя, моя умница, напротив — я всё понимаю. Ты искала покоя, тепла… человечности, но искала не там, где надо, и Гарри наверняка простит тебе эту твою ложь…

Гермиона. План не терпит отклонений. Тридцать лет кряду я подбирал нужных для победы людей, и я не могу позволить, чтобы всё это рухнуло из-за любви какой-то девчонки, даже если эта девчонка — ты.

Не волнуйся — я позаботился обо всём и облегчил тебе задачу. Один очень надёжный, верный мне человек позаботится о твоих родителях, так что не волнуйся, девочка, с ними всё будет хорошо, и он же после моего ухода будет в целом держать руку на пульсе. Просто на случай «если вдруг».

Я верю в тебя. Ты — не глупая гормонально буйная девушка, ты в первую очередь — разум. Ты — будущее магического мира, и я знаю: ты сделаешь правильный выбор.

Ради Гарри. Ради всех нас. Ради них.

С любовью и самой тёплой заботой,

Альбус Дамблдор

Гермиона зло скомкала листок, зажала его в кулаке и прижала ладонь к груди, пытаясь успокоить взбесившееся сердце.

Она не лгала Гарри, она ждала подходящего момента, она хотела защитить их всех — и Снейпа, и Гарри, и себя, но Дамблдор перевернул всё с ног на голову: её молчание — в предательство, её любовь — в слабость, её веру в людей — в глупость.

А потом внутри Гермионы что-то все-таки взорвалось, и её нутро окатило кипящей лавой ярости.

Её волосы — и сейчас непослушные, а когда-то давно, до побега, словно уже в другой жизни, еще и обладающие каким-то подобием интеллекта и эмпатии, словно получив разряд дефибриллятора, ожили и вздыбились, почувствовав гнев хозяйки. Кончики их заискрили от чистой, еле сдерживаемой магии, что рвалась наружу, как зверь из клетки. Воздух вокруг Гермионы задрожал, а книги на полках зашуршали страницами, будто испуганно зашушукались.

Она прошлась по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Мозг стратега, дочери, сестры, любящей женщины работал на пределе.

Один очень надёжный человек…

Позаботится о твоих родителях…

С ними всё будет хорошо…

Свет в тёмном туннеле? — прошипела она, голос ее дрожал от злости. — Надежда? Лжец. Манипулятор. Тиран в колпаке!

Она разгладила письмо и начала делать то, что умела делать лучше любого своего однокурсника, — анализировать.

Кто этот «надёжный человек»?

Не Снейп — это бессмысленно.

Рон? Тогда почему он ушёл?

Остаётся… Минерва.

Или… кто-то из Ордена…

Или… кто-то, кого Альбус держал в тени…

Гермиона подняла глаза к потолку и обратилась к старику, как будто тот мог видеть ее откуда-то сверху: «Вы думали, что я буду вам благодарна? Что покорно пойду по выделенной мне вами дороге, как послушная собачка? Что позволю вам разрушить то немногое, что у меня осталось?»

Ее зубы заскрипели от того, как крепко она сжала челюсти.

— Вы использовали Северуса. Вы использовали Гарри. Вы использовали меня. И даже в смерти вы не собирались оставлять нас в покое!

Она медленно и шумно вдохнула через нос и, задержав дыхание на несколько секунд, на выдохе прижала кулак к груди: — Я уничтожу вас, Альбус, пройдусь катком по вашей репутации. Я разрушу всё, что от вас осталось, кирпич за кирпичом, — после чего расправила плечи и спокойно, с достоинством, выйдя из библиотеки, прошла по коридору и вошла в гостиную.

Там она просидела от силы минут семь, прежде чем рядом с ней уселся какой-то изможденный Гарри. Она подняла на него глаза и поняла брата без слов — в его взгляде пылал вызов, объявление войны.

Она не стала говорить ему что-то вроде: «Он угрожает моим родителям», «Он знает про Снейпа» или «Он шантажирует меня», — Гермиона просто взяла Гарри за руку и заявила тихо, но твёрдо:

— Мы больше не играем по его правилам. Мы напишем свои, и волшебный мир нам подчинится.

Гарри кивнул, крепче сжал её ладонь, и в этот момент произошло сразу два события: в камине, будто одобряя их клятву, чуть ярче вспыхнул огонь, и, главное, за их спинами запел о чем-то грустном, но несущем освобождение, проснувшийся Фоукс.

— Готов? — спросила Гермиона.

— Готов, но сначала чай.

Через полчаса, чайник крепкого Эрл Грея и половину малинового пирога (откуда только Гринки взял ягоды?), они прошли в кабинет Северуса, решив, что у них на это есть веская причина и он не открутит им за их вольность головы, вылили содержимое флакона Гарри в омут памяти и, встав бок о бок, одновременно коснулись лицами сияющей поверхности.

Они вынырнули из воспоминаний одновременно и тут же, молча собрав воспоминания Альбуса для Гарри, заменили их нитями памяти, присланными стариком Гермионе, и окунулись уже в них.

Они видят родителей Гермионы — Уилла и Джин — спокойных, улыбчивых, пьющих чай на летней веранде под шелест розовых кустов, поливаемых теплым дождем, — счастливых от того, что их чудесная дочь-волшебница вернулась домой на долгие летние каникулы.

Гермиона быстро поняла, что видит все это не своими глазами, и это не ее воспоминания, каким-то образом украденные Альбусом, она видит все глазами какого-то невидимого наблюдателя, возможно, самого Дамблдора? Гарри рядом с ней шокированно вздыхает, когда этот наблюдатель накидывает на дом семьи Грейнджер какие-то чары, потом левиритует что-то маленькое в ближайший к кухонному окну розовый куст и, дождавшись какого-то одному ему понятного сигнала, аппарирует.

Они опять видят родителей Гермионы, но теперь те выглядят старше и какими-то растерянными.Гермиона вздрогнула, поняв, что это день их вылета из Англии, и действительно, следующим кадром им показывали информационное табло в аэропорту и расписание рейса, на котором Уилл и Джин покидали родину.

Билеты на этот самолёт им покупала сама Гермиона, и Гарри, просматривающий эти воспоминания вместе с сестрой, чувствуя, что их обоих начинает трясти от злости, крепко обнимает её и прижимает к себе.

Картинка снова меняется, словно морок, медленно обретая целостность и чёткость.

Гермиона с Северусом сидят под большим дубом: она держит в руках чашку с парящим чаем и тихо по-девичьи хихикает.

— Мистер Финниган утверждает, что добавление драконьей чешуи в зелье покоя вызывает… неукротимое желание танцевать чечётку. Я начинаю подозревать, что он экспериментировал на себе.

Всё выглядит так же, как было на самом деле, но… Теперь в углу кадра Гермиона замечает то, чего не заметила тогда, — тень. Кто-то за ними наблюдал, а вот Снейп, будто что-то почувствовав, обернулся, но предсказуемо ничего не увидел.

Они снова видят Северуса, но на этот раз он в гордом одиночестве сидит в своей гостиной, и его пальцы — длинные, бледные, с тонкими шрамами — перебирают струны. Его взгляд устремлён куда-то вдаль, внутрь себя. И в нём, на удивление Гарри, никогда своего профессора таким не видевшего, не холод, не боль и даже не усталость, а мечта.

И вдруг — шорох. Лёгкие, не скрытные, но осторожные шаги по тёмному пустому коридору его подземелий. Он не напрягся, наоборот, улыбнулся, не широко и открыто, а так, как умеет только он — уголками губ, кивнул сам себе, призвал из маленькой кухоньки термос — старый, потрёпанный, с царапиной у горлышка, наполнил крышку-чашку горячим напитком и взмахом руки открыл дверь в свои покои.

Третье воспоминание, как сразу поняли ребята, оказалось не воспоминанием, а скорее проекцией возможного будущего.

Какой-то шалаш в дебрях какого-то леса, лунная и явно холодная ночь, тусклый, доживающий последние минуты костерок и Гермиона, сидящая на трухлявом пеньке. Из тени, как видение, словно выплывает, видимо, тот самый «надёжный человек» Альбуса, скрытый длинной мантией с большим капюшоном, и еле слышно шепчет: «Неугомонная девчонка, если ты не успокоишься, то с тобой что-то может случиться… Падение с дерева. Укус змеи. Испорченное зелье… Всё-таки лес кругом. И что тогда будет с ними? Думаешь, Поттер справится без тебя?»

Гермиона вскакивает на ноги, но тень исчезает быстрее, чем она успевает сделать хоть что-то. Она смотрит на шалаш — там спят ее ребята, там спит Гарри, — и молча обливается слезами.

Этого никогда не было, но «воспоминание» выглядит настолько реальным, что Гермиона хватается за голову, и Гарри покидает омут и уводит сестру с собой. Они вынырнули одновременно, задыхаясь и дрожа.

— Это… Родители… оранжерея… всё это было, — прошептала Гермиона.

— Он показал тебе правду и добавил порцию страха. Старый козел, — брезгливо изрек Гарри и крепче обнял Гермиону. — Мы спасём их, спасём его, а потом ты станешь министерской шишкой и нагнешь весь британский маг мир, — успокаивающе начал шептать Поттер, но Гермиона не успела ничего ему ответить, потому что именно в этот момент дверь в кабинет распахнулась и с грохотом ударилась о стену.

На пороге стоял бледный, скорее изможденный, чем просто уставший, напомнивший Гарри зомби из фильма, который он как-то смотрел, Снейп. На его плече восседал Фоукс, всем своим видом показывающий: он тоже устал от лжи ныне мёртвого волшебника, своего хозяина, своего заблудившегося в жизни друга.

Снейп тяжело дышал и внимательно рассматривал их лица.

— Альбус… — констатировал он факт, и тут Гермиона, какой бы сильной она ни была, не выдержала.

Она бросилась к нему, как к возлюбленному, как к мужчине, в котором нашла опору.

Обвила руками его шею, прижалась лицом к его плечу и что-то невнятно забормотала. Северус не стал отстраняться и, бросив быстрый взгляд на Гарри, обнял её — осторожно, но крепко.

— Я здесь, — прошептал он. — Я с тобой. С вами. И мы во всём разберёмся.

Гарри подошёл ближе и робко коснулся плеча Северуса: — Он хотел ее запугать.

Снейп понимающе кивнул, его сказанное Гарри ни разу не удивило. Он осторожно отстранил от себя Гермиону и посмотрел ей в глаза: — Ты выглядишь измученной. Тебе нужно отдохнуть. Мы… поговорим с тобой позже.

Она не хотела уходить, но кивнула, потому что доверяла своим мужчинам, потому что знала: они не оставят её одну.

Когда она ушла (Гарри принес ей воды, а Северус проводил до спальни, где, укрыв пледом, прошептал: «Спи, милая. Мы будем в гостиной»), в кабинете остались двое мужчин.

Северус налил два бокала виски себе и Гарри, этим жестом дав парню понять: он действительно считает его взрослым.

— Пей. Тебе нужно успокоиться.

Гарри сделал глоток. Посмотрел на Снейпа — открыто, без страха.

— Он знал про нас. Про вас. Про всё. И он нашел ее родителей…

Снейп в один глоток опустошил свой бокал и сжал челюсти: — Я подозревал. Альбус всегда прятал парочку тузов в рукаве. Но старик не учёл одного.

— Чего?

— Того, что все-таки сдохнет и его пешки выйдут из-под контроля. И что… — он сделал паузу, будто готовился признаться в чём-то, укрытом грифом «секретно», — …я смогу побороть свое вечное чувство вины и взглянуть на все своими глазами.

Они какое-то время помолчали, рассматривая феникса, усевшегося на совиную жердочку, а потом Гарри мотнул головой в сторону омута: «Думаю, Гермиона будет не против», — и Северус, благодарно кивнув в ответ, погрузился в воспоминания.

Через полчаса вынырнув из него, Снейп сказал: «Мы должны найти этого «надёжного человека». Если он действительно выследил родителей Гермионы, то нам самим эта информация не помешает, нам нужно знать, где их искать после победы, ну и он может… выдать их Пожирателям».

Гарри промолчал. К чему слова, когда и так всё ясно?

— Начнем с Минервы, как с самой приближенной к нему из оставшихся в живых, — продолжил Северус, снова наполняя бокалы, — также стоит проверить архивы Ордена. И… — Он прошел вглубь кабинета, тяжело опустился на черный кожаный диван и был перебит Фоуксом, который, вспорхнув на плечо Гарри, чем напугал парня, возмущенно о чем-то завопил.

— Фоукс, ты чего? — сказать, что Гарри был удивлен, это не сказать ничего, но стоит отдать ему должное (и Северус позже это сделал), в критических ситуациях он соображал не хуже рыжих близнецов. Так что внимательный взгляд птицы навел его на мысль, которую он тут же поспешил озвучить. — А что, если, — он погладил свободной рукой алые перья феникса, — Альбус держал связь с этим своим таинственным и надежным через Фоукса?

Гарри не понял, как это случилось, вот он просто гладил Фоукса, вот уже Северус, опустошив свой бокал с виски, устало бормочет: «Чем чёрт не шутит», — и поднимает глаза на феникса, и тот отвечает ему тем же, а в следующее мгновение он слышит в своей голове тихое и печальное:

— Ты ведь не просто почтальон, верно? Ты — душа замка, фамильяр самого Годрика, вечный спутник директоров Хогвартса, вынужденный смотреть, как власть меняла каждого из них, превращая их мудрость в мании, а любовь в нечто расчетливое.

Фоукс вздрогнул, крепче вцепился когтями в его плечо, выдал полную горя трель и, как любил выражаться Дадли, заставил Гарри охренеть и молча слушать.

— Я носил его письма, потому что он просил. Он был верен школе и детям, ценил любовь и сам умел любить, но потом… стал другим. Он перестал слышать себя, начал манипулировать всеми, следить за всеми, даже за мной, и медленно потерял рассудок.

— Тогда помоги нам. Я мог бы приказать тебе как директор школы, но я прошу тебя не как непрошенный тобой хозяин, а как человек, принесший школе полную клятву и шестнадцать лет ее выполняющий: помоги нам. Будь нашим проводником. Покажи мне этого «надёжного человека». Где он? И почему Альбус ему так доверял?

Птица взмахнула крыльями, каким-то чудом не задев макушку Гарри, и выдала образ не как в омуте, а как в маггловском кино, еще это можно было сравнить с медицинскими графиками-проекциями в воздухе, которые творила мадам Помфри, но более плотными.

Каменные стены, зачарованное окно, пара книжных стеллажей, незаправленная кровать, захламленный рабочий стол, тумба с котлом, в котором булькает что-то, что Северус, как мастер своего дела, тут же распознал как оборотное зелье, и… высокий, но сутулый и тучный, в потрёпанной одежде мужчина.

— Грюм?! — вырвалось у Гарри, он пошатнулся, будто его ударили под дых. — Но… он же… умер! Я сам его глаз похоронил!

Снейп, казалось бы, уже привычный ко всему, стоял неподвижно, но глаза выдавали его состояние — он был в шоке.

— Невозможно… — прошептал он. — Я сам видел тело. Или… думал, что видел.

Фоукс снова взмахнул крыльями, образ ожил, и они увидели, как Грюм сидит за столом в съёмной комнате в «Кабаньей голове», а напротив него сидит настоящий, живой и не прикидывающийся добрым старичком Альбус.

Аластор тычет в старшего Дамблдора пальцем: «Ты зашёл слишком далеко, Альбус! Ты готов превратить детей в пешки и пустить в расход!»

Потом он встаёт, подходит к зеркалу — вынимает волшебный глаз и кладёт его в банку с прозрачной жидкостью, и вместо пустой глазницы Гарри с Северусом видят обычный, но высохший до состояния изюма человеческий глаз.

— Он… подделал свою смерть, — понял Снейп. — Во время твоей эвакуации он подменил себя. Или… его спас кто-то.

— Альбус, — заявил Фоукс в их сознаниях. — Он знал, что Аластор знает правду, и знал, что Грюм — тот, к кому прислушался бы весь Орден, — и показал им завершение предыдущей сцены.

— Империо, — зло и холодно выдает Дамблдор, и в спину Грюма летит оранжево-изумрудный луч.

— Он опоил его зельем порабощения, — продолжил феникс, — приготовил укрытие, заказал в него свой портрет и заложил Грюму в сознание программу дальнейших действий. Альбус заставил его инсценировать свою смерть и спрятаться в Хогвартсе. В комнате, которую сам когда-то нашел чисто случайно.

— Где? — спросил Северус, голосом твёрдым, как сталь. — Где эта комната?

Фоукс взмыл вверх, описал по кабинету круг и, усевшись на подставленную зельеваром руку, показал мужчинам картинку — Западную башню, ту самую, что обрушили Пожиратели в вечер смерти Дамблдора.

— Под обломками? — нахмурился Гарри.

— Видимо, — сказал Снейп и поднялся. — Я иду туда. Сейчас же. Если Грюм всё ещё жив… Он знает всё про план Альбуса.

Гарри решительно кивнул, сжал палочку: — Я с вами.

— Нет, Гарри, я понимаю, что для тебя это важно, но это опасно. В замке живут Пожиратели, и мы не можем допустить никаких рисков.

Прежний Гарри начал бы скандалить, топать ногами и рвать на себе волосы, ведь это он «герой» и он не может позволить кому-то рисковать собой вместо него, но этот новый Гарри — здравомыслящий мужчина, которому есть кого терять и кого беречь, только обречённо вздохнул и, понурив голову, кивнул.

— А если это ловушка?

Северус выдал такое выражение лица, что любой из его студентов напрудил бы в штаны и не почувствовал бы себя униженным, ибо бояться смерти — нормально.

— Тогда я обрету покой. Но если это правда…

— …мы получим оружие, которого Лорд не ждёт, — закончил за него Гарри, и Северус согласно хмыкнул.

Старший из мужчин подошёл к шкафу, достал чистую мантию: — Я вернусь до рассвета.

Фоукс вылетел из кабинета и уже ждал Северуса у окна в гостиной.

— И тогда Гермиона узнает, что её больше не держат за горло. — Гарри очень похоже скопировал усмешку Снейпа. — Вы… изменились, профессор.

Северус посмотрел в окно, туда, где начинался враждебный для них мир.

— Нет, Поттер. Я просто… наконец-то стал собой.

За дверью тихо, почти неслышно, вновь запел Фоукс.

Гарри протянул зельевару руку: — Мы с тобой. До конца. И лучше бы тебе вернуться, — он озорно сверкнул глазами, — иначе Гермиона достанет тебя из-под земли, и тогда безносый покажется тебе карликовым пушистиком.

Северус впервые засмеялся в присутствии какого бы то ни было Поттера и почувствовал легкое разочарование от того, что их с Лили план не смог воплотиться в реальность. Из него мог бы получиться отличный дядя.