Вестники (гет)

Гарри Поттер стоял в пустой гостиной Гриффиндора и чувствовал, как внутри у него начинает копиться раздражение. Гермионы не было. А ведь она всегда сидела здесь утром, чуть ближе к камину, с книгой в руках, с кружкой вишнёвого чая, закутавшись в свой любимый вязаный шарф, даже если в комнате было тепло. Она всегда поднималась раньше его. Всегда ждала его.

Но сегодня кресло пустовало. Он посмотрел на часы. Опаздывали. Уже конкретно. Ни до завтрака, ни до урока по Зельеварению толком не успеть. У него пересохло в горле.

— Может, заболела… — пробормотал он, но уже в полуслове понял — нет. Что-то не так. Не просто "заболела".

Он бросил взгляд вверх, на лестницу, ведущую в девичье общежитие. Обычно туда даже думать не стоило заходить. Но сегодня был не обычный день. Сегодня она не пришла. Он решительно поднялся по лестнице, ощущая, как тишина будто глушит шаги. У её двери он постучал.

— Гермиона? Ты в порядке?

Тишина.

Он постучал сильнее.

— Мы уже должны быть на уроке! Гермиона?

Опять ничего. Лёгкий холод прошёл по спине. Гарри терпеть не мог это состояние — когда внутри накапливается тревога, и ты не знаешь, она ли тебе врет или ты себе.

Гарри сжал кулаки, чувствуя, как в нём медленно закипает злость. Такая, тихая, холодная, та, что не кричит, но давит изнутри. Всё это было не похоже на Гермиону. Не похоже до тревожности, до странного холода между рёбрами. И именно это бесило больше всего.

Он ненавидел неясность. Ненавидел, когда что-то ломалось в давно понятном порядке вещей. Когда вдруг без предупреждения исчезает единственный человек, на которого ты привык полагаться, и даже не оставляет записки. Это было не просто отсутствие — это была дыра в рутине, в их общих утрах, в молчаливом "я рядом", которое она всегда передавала взглядом, прежде чем он успевал об этом подумать. Он с силой провёл рукой по лицу, остановился у её двери и стиснул зубы. Он ударил в дверь кулаком. Жёстче.

— Гермиона, чёрт возьми, открой дверь!

И тут послышался шорох за дверью, резкий, панический. Как будто кто-то вскочил с кровати. Ещё мгновение, он вдруг услышал лязг ручки, но дверь не открылась.

Его мысли мчались быстрее, чем он успевал за ними: вдруг что-то случилось? Вдруг её кто-то утащил, заколдовал, напал?.. Он больше не мог ждать. Ведь в такие тёмные времена было возможно всякое.

Он шагнул назад. Подошёл ближе. Вдохнул глубже.

Дверь с грохотом распахнулась. Гарри буквально влетел в комнату, на чистом адреналине, с жгучей готовностью увидеть всё. От темного артефакта до следов борьбы. Он уже мысленно бросался в бой, уже чувствовал, как пальцы тянутся к палочке… Но вместо трагедии он застыл.

Перед ним, среди разбросанных книг и подушек, стояла Гермиона. Растрёпанные кудри падали ей на лицо, рубашка была не застёгнута, а юбка. Только наполовину натянута. На ней были красные кружевные трусики, которые она даже не успела прикрыть. Всё произошло слишком быстро. Её глаза расширились от ужаса, зрачки, как у совы, застигнутой светом заклинания.

— ГАРРИ!!! — завизжала она, дёрнув юбку вверх и прижав к груди рубашку.

Глаза Гарри были расширены до невозможного. Зрачки чёрные, налитые тревогой, едва моргающие. Он не дышал. Взгляд скользнул по ней. Резко, инстинктивно, как будто мозг пытался найти хоть какое-то объяснение сцене перед ним. Но объяснений не было. Только она. Растерянная. Полуодетая. Реальная.

Он дёрнулся, будто опомнился, но ноги будто приросли к полу. Внутри у него смешалось всё. И стыд, и шок, и обрывки мыслей: она в порядке, она здесь, Господи, почему она в таком виде, я идиот, она могла бы быть мертва…

— Я… что?.. я не..!!! — выпалил он, тут же отворачиваясь, уставившись в стену. Его глаза расширились.— Я думал ты... я не знал… ТЫ НЕ ОТКРЫВАЛА!

— ДА Я СПАЛА! — закричала она в ответ, лицо было ярко-красным. — Ты просто ВЫБИЛ МОЮ ДВЕРЬ!!!

Гермиона кричала. Гарри машинально прижал ладонь ко лбу, как будто мог вытереть из глаз то, что увидел.

— Потому что ты всегда ждёшь меня в гостиной! — рявкнул он, оборачиваясь, но всё ещё избегая смотреть прямо. — Я подумал, что с тобой что-то случилось!

Они оба молчали. Сердца стучали, как барабаны. Гарри смотрел в сторону. Гермиона дрожащими руками застёгивала рубашку и спешно влезала в носки.

— Нам надо бежать, — наконец сказал он, глухо. — У нас Снейп.

Они бежали по коридору, несясь так, будто за ними гнались дементоры. Гарри был хмурым, молчаливым, сжимающим кулаки в карманах. Гермиона бежала с опущенной головой, скрывая стыд в каждом шаге.

Гарри и Гермиона вошли в подземелье, когда дверь уже была закрыта. Щелчок замка был громче, чем шаги. Воздух в классе был густым от зельеваренных паров, и каждый звук казался в нём неестественно отчётливым.

Класс уже сидел на местах. Рядом с котлами были уже аккуратно разложенные ингредиенты, у некоторых стояли уже кипящие отвары. Казалось, они опоздали не на пять минут, а на полжизни. Снейп стоял у преподавательского стола, чернильно-чёрная мантия спадала с его плеч, как тень. Он не шевельнулся. Только поднял взгляд.

Сначала взглянул на Гарри, потом на Гермиону, затем чуть выше. Как будто в этот момент осматривал всю картину мира, которая трескалась от одной только их дерзости: войти после него.

— …Какое… непредсказуемое явление. — Голос был тише обычного. И опаснее. — Героическое прибытие. Почти в духе мистера Поттера.

В классе была тишина. Только Малфой, как по команде, фыркнул в кулак, обмениваясь понимающими взглядами с Забини. Джинни повернулась, бросив взгляд Гермионе — смесь сочувствия и недоумения: это не в её духе. Гарри молчал. Гермиона опустила глаза, но выпрямилась. Однако, она не собиралась прятаться.

— Не удосужились заглянуть в часы? Или… — взгляд Снейпа стал почти ленивым, — возникла экстренная необходимость поразмышлять о высоком?

Гарри встретился с ним взглядом. Спокойно. Не вызывающе. Но уверенно.

Снейп уловил это. Что-то в нём было другое. Уже не раздражающее подростковое упрямство. А тяжесть. Осознание. И от этого стало неспокойно. Он сделал шаг, его каблуки щёлкнули по каменному полу.

— Мне интересно, Поттер, сколько ещё исключений к правилам ты надеешься получить по... умолчанию?

Класс хихикнул. Кто-то шепнул слишком громко:

— Вдвоём… опоздали. Вместе.

— Грейнджер, краснеет как вишня, — добавил кто-то с задней парты.

Гарри сел молча. Гермиона, конечно, рядом. Она не смотрела ни на кого. Гарри почувствовал, как в нём снова закипает. Не из-за слухов, не из-за Снейпа. А потому что все вокруг были частью мира, в котором за десять минут задержки он терял людей. А теперь, доверие. Он больше не верил школе. Не верил учителям. Он даже Гермионе уже не верил до конца. Не мог. Снейп говорил. Как всегда, с нажимом, с ядом в голосе, с тем особенным презрением, что он, казалось, берёг только для учеников, но особенно для Гарри. А Гарри не слушал. Он смотрел на белесый мрак в окне подземелья, на то, как капля дождя скатывается по стеклу, и всё думал. Думал не о зелье, не о домашнем задании, и не о Снейпе. Он думал о том, кто ещё мог знать плане Дамблдора?

Казалось, где-то в висках пульсировала тишина, будто в голове был занавес, а за ним, такая чёткая, ясная, пугающая мысль, к которой он подходил шаг за шагом.

Он чувствовал взгляд Гермионы сбоку. Тёплый. Настороженный. Готовый поймать.

Но он не нуждался в опоре. Сейчас — нет. Сейчас он был слишком... ясным. Ясным до боли.

Когда урок закончился и ученики стали собираться, Гарри не двинулся. Сидел. Тихо. Не моргая. Только когда Гермиона коснулась его плеча, он поднял глаза.

— Пошли, — сказала она мягко.

Он кивнул и встал, не глядя на Снейпа. Тот тоже смотрел, подозрительно долго. Но ничего не сказал. Что-то в Гарри изменилось, и это что-то даже Снейп пока не мог расшифровать. Они шли по пустому коридору. Уроки продолжались, и замок звучал приглушённо, как будто притих. И вдруг, когда они свернули за угол, где никто не мог подслушать, Гарри остановился. Гермиона тоже замедлилась и обернулась, настороженно.

Он посмотрел на неё. И не отвёл взгляда.

Когда он, наконец, заговорил, голос был глухой, ровный, будто он репетировал эти слова снова и снова. Он рассказал о вещах, о которых до этого молчал. О том, что видел после смерти Сириуса. О том, что знал больше, чем говорил. О том, что ему показали. О том, во что он не должен был верить, но теперь уже не мог игнорировать.

Гермиона слушала, затаив дыхание. В какой-то момент она даже не заметила, как перестала держать руки на коленях, пальцы скользнули ближе к нему, будто хотели коснуться, удержать, успокоить, даже если он об этом не просил.

И тогда её осенило. Не просто услышала, почувствовала. Он рассказал всё, что накопилось в душе, только ей. Не Рону. Не членам Ордена. Только ей. Потому что после смерти Сириуса всё изменилось. Остальные отдалились, потеряли пыл. В них уже не было той безрассудной решимости, что толкала их вперёд, в Отдел тайн, туда, где каждый шаг мог стоить жизни. Даже Рон теперь больше беспокоился о будущем, о карьере, о том, чтобы просто выжить. Все устали. Все испугались. Они были детьми, и война ударила по ним слишком рано.

Гарри это знал. И больше ни у кого не просил помощи. Ни у кого, кроме неё. Гермиона вдруг поняла: это не просто доверие. Это был выбор. Он выбрал её. Не потому, что она была умной, верной или рядом. А потому, что он чувствовал: только она выдержит. Только она не отступит, если станет по-настоящему страшно. И от этого, от того, сколько боли и одиночества звучало в его голосе, и от того, что он, несмотря ни на что, делится этим именно с ней. У Гермионы что-то защемило в груди. Почти физически. Не от жалости. От чего-то глубже. Она была его последним убежищем. Она не могла не ответить ему тем же.

— Гермиона… то, что я говорил ночью. Это не было срывом. Не было истерикой. И не было попыткой выплеснуть гнев.

Она не ответила. Только чуть сжала губы. Внимательно. Почти напряжённо.

— Это — цель. — Он произнёс это тихо, но с такой уверенностью, как будто каждое слово было вырезано на камне. — Я не хочу жить дальше, делая вид, что не знаю, что они сделали. Что Дамблдор сделал. Что все они позволили этому случиться.

Он замолчал на миг. Как будто искал, где в груди живёт ярость, которую он прячет даже от себя. Гермиона смотрела на него, и ей хотелось дышать глубже. Хотелось встать между ним и этой болью. Но нельзя. Это уже не просто эмоция. Это путь.

— Я думал, что Дамблдор всегда знал, что делает, — продолжил Гарри. — Думал, у него был план. А теперь, теперь я думаю, что все эти планы всегда были жертвенными. Просто меня всегда спасали. А теперь я спрашиваю — почему?

Он шагнул ближе. Слишком близко, чтобы можно было отстраниться.

— Гермиона, я начал вспоминать... разговоры. Паузы. Кто молчал. Кто говорил слишком осторожно.

— Кто? — прошептала она.

Он не отвёл взгляда.

— МакГонагалл. Она слишком часто переводила разговор. Слишком часто не спрашивала, как я держусь. Как будто знала, что не должна.

— Гарри... — начала она, но он поднял ладонь.

— Нет, послушай. Пожалуйста. Я не ищу виноватых ради мести. Я ищу тех, кто молчал, зная, что меня ведут на убой. И молчали — не от страха. А потому что согласны были.

Он обернулся, посмотрел в сторону окна.

— Я всё больше думаю, что Дамблдор не был один. Что были другие. Которые знали, что он не пойдёт спасать моих родителей. Которые верили, что это принесёт что-то “большее”. Которые думали: “потери — это нормально, пока есть цель.”

— Но какая у них могла быть цель? — спросила она, уже шёпотом. — Гарри…они поставили на тебя, ещё до того, как ты заговорил.

Он молчал. А потом, тихо, почти устало:

— Может, и правда. И если я — результат их игры… То я собираюсь развернуть доску.

Он посмотрел на Гермиону. Долго. Так, будто всё, что будет дальше, зависело от неё. От того, дрогнет ли она. Отвёрнётся ли. Или скажет "нет".

Но она не дрогнула. Она стояла рядом. В её взгляде было напряжение, да. Был страх. Но не перед ним. Перед правдой. Которую теперь — нельзя не видеть.

— И что ты собираешься делать? — тихо спросила она.

Гарри не улыбнулся. Не поднял бровь. Не сделал ни одной театральной паузы.

— Я собираюсь выяснить имена. Всех, кто знал. Кто молчал. И я хочу, чтобы они смотрели мне в глаза, когда я скажу, что знаю.

Стояла тишина. Только капли дождя били по стеклу. Гермиона не сразу ответила. Что‑то в словах Гарри заставило её дыхание сбиться. Она отвела взгляд, будто в окно. Туда, где дождь стучал по стеклу, но вряд ли видела за ним хоть что‑то. В пальцах она почти незаметно начала теребить край своей мантии. Это маленькое, едва уловимое движение, выдающее внутреннюю борьбу.

Она сглотнула. Провела ладонью по шее, как будто ей стало душно или, может, ей хотелось нащупать, что всё ещё реальность, всё ещё здесь. На секунду её пальцы коснулись выбившейся пряди волос, и она заправила её за ухо. Почти механически, неосознанно, просто чтобы занять руки. Она поправила ворот мантии, чуть расправила плечи, но взгляд так и не вернула сразу. Всё ещё смотрела в пол, будто в этой простоте искала слова. Гарри заметил. Он ждал, не торопя её, не понукая, но всё понимая. В его взгляде не было нетерпения. Только тишина и готовность услышать. Наконец она глубоко вдохнула, чуть опустила подбородок и подняла глаза. И тогда, не громко, но с ясной решимостью, прозвучал её вопрос:

— Каков твой план?

Гарри исподлобья взглянул на Гермиону. Его зелёные глаза блестели.