Зелья, кровь и тишина (гет)

2027 год

Воздух в подземной лаборатории Хогвартса был густым и неподвижным, пропахшим полынью, сушёными змеиными клыками и вечной пылью. Северус Снейп стоял у каменной столешницы, его длинные пальцы с привычной автоматичностью растирали в ступке корень мандрагоры. Движения были точными, выверенными — мышечная память, отточенная десятилетиями.

Его взгляд упал на идеально отполированную поверхность медного котла, где отражалось его лицо. Не лицо старика — лицо выжившего. В каждой новой морщине у рта, в каждом серебряном штрихе в чёрных волосах он читал не прожитые годы, а уплаченную за них цену.

«Они празднуют победу, — пронеслось в его голове. — Глупцы. Они выиграли битву и решили, что война окончена. Разбежались по своим тёплым норкам, уверенные, что монстр мёртв».

Его пальцы, обычно такие твёрдые у котла, предательски дрогнули. Лёгкая, едва заметная дрожь, которую не смог бы уловить никто, кроме него самого.

— Тихо, — раздался тихий голос в дверях. — Сегодня ночью всё спокойно.

Лили стояла на пороге, в руках она держала не чашку чая, а небольшой виалум с дымящейся жидкостью. Её рыжие волосы, собранные в строгий узел, были тронуты изящной сединой, словно иней покрыл осеннюю листву.

— Новый образец из Св. Мунго, — она поставила виалум рядом с его ступкой. — Штамм магической оспы. Похоже на работу селекционера.

Северус кивнул, беря пробирку. Их ритуал. Они не приносили друг другу чай — они приносили образцы угроз.

«Её работа была её местью, — думал он, наблюдая, как она деловито проверяет записи в его журнале. — Каждое новое лечебное зелье, сходящее с её конвейера — пощёчина Той Ночи, что забрала у неё родителей. Её свет уже не был тем, ослепительным светом его юности. Он горел ровно, холодно и неугасимо, как пламя в топке крематория — пламя, сжигающее смерть».

Они редко приходили сюда — в заброшенный класс астрономии. Не для ностальгии, а для своеобразной проверки границ. Чтобы помнить, с чего всё началось, и какой невероятный путь они прошли от той искры до целого мира, который они построили.

Лили провела пальцем по пыльному бархату дивана, стирая пыль с того самого места.

—Мы были детьми, — тихо сказала она. — Испуганными, злыми детьми. И мы подожгли весь свой мир, сами того не зная.

Северус стоял у окна, глядя на потускневшие звёздные карты. Он чувствовал её шаги за спиной, а затем — её тепло, когда она остановилась рядом.

—И из пепла этого мира мы построили крепость, — его голос прозвучал низко и неожиданно мягко.

Он повернулся к ней. В полумраке его лицо было всё той же маской, но в глазах, пристально смотрящих на неё, не было огня ярости — лишь отблеск тихого, выстраданного понимания. Он не сказал ни слова. Вместо этого его рука медленно поднялась, и он привлёк её к себе. Не порывисто, не яростно, как в юности, а твёрдо и неотвратимо, как течение реки. Его ладонь легла на её спину, а губы прислонились к её виску, вбирая знакомый запах её волос, смешанный с пылью веков.

Они стояли так в тишине, слушая эхо своих прежних яростных слов, своих первых поцелуев, своего страха. Но теперь этот шум прошлого заглушался ровным биением их сердец — двух старых солдат, которые больше не сражались друг с другом, а стояли спиной к спине, охраняя всё, что создали. Это место было их общей незаживающей раной, но сейчас она болела не так остро. Она была просто шрамом — напоминанием о битве, которую они выиграли.

Ночь застала их на Астрономической башне — их личном дозорном посту. Они стояли у парапета, плечом к плечу, глядя на спящий замок.

Лили развернула пергамент.

— Элиот пишет. Адриен с блеском выиграл школьный турнир по дуэлям в Шармбатоне. Габриэль в ярости, а он горд.

— Слишком бросается в глаза, — не поворачиваясь, проворчал Северус. — Надо было проиграть.

— Он просто ребёнок, Северус. Он имеет право на свою славу.

Он резко повернулся к ней, и в его глазах вспыхнула знакомая стальная твердость.

— Именно это и держит их в безопасности. Пока они видят во мне старого, злого профессора, который видит угрозу даже в успехе собственного внука... они не видят того, кто стоит здесь, в ночи, и присматривает за их сном. За сном всего этого неблагодарного мира.

— Я знаю.

Её рука легла на его руку, лежавшую на холодном камне парапета. Это не было нежностью. Это было скрепление договора: «Я здесь. Я на посту. Всегда».

Рассвет застал их на старой скамье в саду. Первые лучи солнца золотили вершины деревьев Запретного Леса. Они сидели молча, усталость и глубокое, немое понимание витали в воздухе между ними.

— Иногда мне кажется, мы заслужили покой, — тихо сказала Лили, ломая тишину.

Северус повернулся к ней. В его глазах не было мира — лишь горькое, выстраданное принятие.

— Покой — это иллюзия, которую мы не можем себе позволить. Мы не заслужили покой, Лили. Мы заслужили это.

Его жест охватил и замок, и сад, и все годы между ними — всю их общую, окровавленную и прекрасную историю.

— И этого достаточно?

Его рука медленно накрыла её. Долгая пауза растянулась, наполненная пением проснувшихся птиц. Он смотрел на первые лучи, освещавшие шрамы на его костяшках и седину в её волосах.

— Этого... было достаточно.

Их руки лежали вместе на старой, тёплой от солнца древесине. Они не смотрели друг на друга. Их взгляды были устремлены вперёд — на замок, на лес, на будущее, которое они никогда не перестанут охранять. Они не обрели покой. Они обрели нечто большее — общую вахту, общую боль и тихое, яростное согласие делить её до конца.

И пока они сидели там, два старых солдата в саду после битвы, мир, не ведая об этом, спал спокойным сном под защитой их любви, которая с годами стала неотличима от дозора.