Найти и потерять (гет)

Я совру, если скажу, что диалог, случившийся между мной и Димой прошлым вечером, не заставил меня улыбнуться. Хотя за эту неделю я дошла до стадии принятия, и всё же новые события пробудили во мне положительные эмоции. Кажется, ещё никогда я не ходила в школу с таким рвением.

По обыкновению, мы встретились в противоположных потоках. Наверное, можно было бы подумать, что между нами особо ничего не изменилось, но в этот раз Дима схватил меня за запястье и выдернул из толпы школьников. Мы отошли к стене. Этот жест было трудно не заметить, поэтому одноклассники, — мои и Димы, — обернулись на нас.

— Привет, — Дима улыбнулся во весь рот своими ровными белоснежными зубами. Я всё так же смотрела на него снизу, и тоже улыбалась. Я безумно смущалась чужих взглядов наших одноклассников, которые наверняка уже таращились на нас, поэтому смотрела только на своего нового друга и не отводила взгляда. — Какие у тебя сегодня уроки? — спросил он, так и не дождавшись от меня ответа.

— Русский, английский, математика.

Дима со скучающим выражением лица закатил глаза, и я засмеялась. Было странно общаться с ним так близко, изучать его эмоции, повадки. Ощущения были двоякие: одновременно непривычно было познавать нового человека, и в то же время это было интересным наблюдением.

— Когда там совместная физра? — он снова улыбался и смотрел прямо на меня.

Я лишь молча пожала плечом и улыбнулась.

— У тебя есть репетиция сегодня?

Казалось, будто Дима общается сам с собой: задаёт вопросы, остающиеся без ответа, улыбается, и будто живёт сам по себе. Это объяснялось тем, что я была увлечена отслеживанием новых эмоций, зарождающихся во мне от общения с моим новым другом. Наблюдение забирало всё моё внимание. И всё же на один вопрос он получил ответ:

— Да.

Он ещё раз улыбнулся, отошел от меня и направился в свой класс. Я тоже пошла на урок.

Ответ на вопрос: «Почему Дима спрашивал про репетицию?» — я получила на самой репетиции, ведь он туда заявился. Как раз тогда, когда я и Вова проговаривали наши новые реплики, Дима подошёл к Алёне Анатольевне и сообщил ей, что поможет со спектаклем. Она, конечно же, без колебаний согласилась, ведь театральный дефицит мальчиков выбора особо не предоставлял. Когда радостное согласие Алёны Анатольевны услышали все присутствующие, Дима подошел к Вове и попросил его сыграть другую сцену. Вова без вопросов согласился. Честно говоря, вряд ли Вове вообще была разница, где играть и с кем, ведь он действительно казался довольно пассивным и безучастным, каким и представляла его я после обсуждений девочек.

Жест Димы произвёл на меня особое впечатление. С его стороны это было довольно отважное решение, учитывая, что он ходит на занятия в театральную студию, и времени на другие дела у него не остаётся. К тому же, заявление о помощи было прилюдным. Меня поистине восхитила его уверенность и желание обозначить, что он хочет играть в сцене со мной, — об этом нетрудно было догадаться и другим. Среди этих других была Вероника, которая то ли специально не смотрела в нашу сторону, то ли бессознательно опускала голову и отводила взгляд, не желая видеть нас вместе.

Я не из тех, кто отдаст своё только из жалости к другому. И давать шанс паре «Вероника+Дима» мне больше не хотелось по очевидным причинам. Но эта девчонка вызывала у меня особые чувства, которые больше были похожи на сочувствие, и вызывали желание поддержать. Было ощущение, будто я знаю, что она чувствует, но помочь ничем не могу. Оставалось только без особо удовольствия наблюдать, как уголки её губ опускаются, когда её взгляд случайно падает на нас с Димой.

Всю репетицию мы болтали, смеялись, и Алёна Анатольевна даже, возможно, пожалела, что согласилась снова ввести Диму в спектакль. Наше веселье продолжалось и по дороге домой.

— Зайдёшь на чай? — спросила я, когда мы были уже у моего дома.

— Нет, спасибо, — по его ледяному тону я поняла, что отказ был актом вежливости.

— Да брось ты! — сказала я и, смеясь, схватила его за руку и повела в дом.

Пока родители засыпали Диму вопросами про учёбу и планируемое будущее, я старалась как можно быстрее заварить чай, хоть и за быстроту вскипания чайника ответить не могла. Схватив чашки с уже готовым чаем, я облегченно выдохнула, когда позвала Диму пройти за мной. Он заметно расслабился, когда я закрыла за нами дверь в мою комнату и усадила его на кровать.

Парень вдруг рассмеялся.

— Что? — улыбаясь, спросила я, и словила себя на том, что мне нравится наблюдать за ним, когда он смеётся.

Дима взял чашку из моих рук и отпил чай, глядя на меня. Так было всегда — мы вели себя странно (или нет?), когда оставались наедине. Всё, что мы делали в таком случае — молчали, улыбались, и постоянно смотрели друг другу в глаза. И тогда я понимала, что необязательно вести романтические беседы или дурачиться: отношения могут наполняться смыслом и без того.

Поставив чашку на стол, Дима встал и принялся обходить комнату, рассматривая предметы, стоящие на столе, полках, и картины на стенах.

— Ну как? — наверное говорить, что я спросила это с улыбкой, уже не имеет смысла.

— Что? — он посмотрел на меня.

И снова это молчание с молниями между нами. Наши вопросы часто оставались без ответа, а диалоги не заканчивались логично. Казалось, что слова излишни, и мы общались телепатически.

Дима, абсолютно не огорчённый отсутствием ответа на свой вопрос, продолжил своё занятие. Он взял мою фотографию в рамке. На ней я была изображена в кокошнике в образе русской красавицы. Такие фотографии часто делали в первом классе, и я стала участником одной из таких акций. Рассматривая фотографию, Дима улыбнулся, но ничего не сказал. Меня тронула его реакция, ведь по эмоциям, отобразившимся в этот момент на его лице, можно было понять, что он подумал о чём-то положительном. О чём именно — мне хотелось и не хотелось узнавать.

— У тебя есть что-то сладкое? — парень взял чашку и сел на кровать.

— Наверное.

Я открыла нижний ящик стола, где всегда хранились вкусности, которые я прятала от посторонних глаз и хотела съесть наедине. Дима вдруг рассмеялся, и я снова почувствовала трепет в сердце, когда услышала его смех. В это время я села рядом с ним, держа в руках добытую молочную шоколадку.

— Что? — спросила я.

— Ты прячешь сладости? От кого?

— Ну, наверное, от таких, как ты, — ответила я и засмеялась.

— От каких?

Я знала, о чём он спросил, и какой ответ ждал, но вдруг внутри меня всё затихло, и я перестала улыбаться. Увидев перемену в моём лице, Дима принял серьёзный вид и стал внимательно вглядываться мне в глаза.

— Таких… сильных, — сказала я после продолжительной паузы. — смелых, уверенных. — с каждым моим словом наши взгляды наполнялись теплотой, и мы становились ближе, — не физически, — но это было важнее и намного масштабнее любых прикосновений. — Разносторонних, внимательных. Смышлёных, интересных, начитанных. Откуда ты знаешь русскую литературу? Почему интересуешься театром и хочешь стать актёром? Что тебя натолкнуло на это? Какие жанры кино тебе нравятся и почему. Что ты ощущаешь, когда сам являешься героем спектакля. Что ты ощущаешь, когда остаёшься наедине. О чём думаешь и какие планы строишь. Увлекаешься ли ты гороскопами и предсказаниями, или, как и многие считаешь, что эта фигня только для девчонок. Как ты смотришь на жизнь, что считаешь правильным, а что — нет? Как ты реагируешь на ситуации, на которые другие люди реагируют с возмущением. Так ли внимательно ты относишься к ощущениям, как и я? Ценишь ли пустоту и одиночество так же, как их ценю я. Нравится ли тебе молчать, когда ты один? А когда со мной?

Я не знала, сколько прошло времени с тех пор, когда я закончила говорить. Ведь с тех пор мы молчали. Молчали и смотрели друг другу в глаза. Дима мог бы бесконечно отвечать на мои вопросы, но большее мы получали, когда никто из нас не говорил. Просто присутствовать — это всё, в чём мы нуждались, когда были вместе. Какая-то часть меня, неведомая мне самой, требовала жарких страстей, интриг, острых ощущений. Но, находясь рядом с ним, я чувствовала вселенский покой, и это было самым ценным чувством на земле.